Kitobni o'qish: «Власть коммуникации»

Мануэль Кастельс

Shrift:

Памяти Никоса Паулантцаса, моего брата, теоретика власти

Manuel Castells

Communication Power

Перевод с английского

Н.М. ТЫЛЕВИЧ,

А.А. АРХИПОВОЙ

под научной редакцией А.И. ЧЕРНЫХ

Подготовлено в рамках проекта ВШЭ по изданию переводов учебной литературы

Communication Power, Second Edition was originally published in English in 2013. This translation is published by arrangement with Oxford University Press. National Research University Higher School of Economics is responsible for this translation from the original work and Oxford University Press shall have no liability for any errors, omissions or inaccuracies or ambiguities in such translation or for any losses caused by reliance thereon.

Цифровые сети коммуникаций и культура автономии. Предисловие к изданию 2013 г

Центральная идея книги состоит в демонстрации того, что властные отношения, лежащие в основе общественных институтов, формируются в сознании людей преимущественно в ходе процессов коммуникации. Влияние на умы, формирование сознания – более глубокая и устойчивая форма доминирования, нежели власть над телом посредством устрашения или насилия. Коммуникативные практики включают межличностную коммуникацию и опосредованную коммуникацию. На социетальном уровне именно опосредованная коммуникация создает символическую среду, в которой люди воспринимают, обрабатывают и посылают сигналы, формирующие смыслы их жизни. Динамика и эффекты опосредованной коммуникации определяются культурой, социальной организацией и технологиями конкретных коммуникационных систем. С наступлением эпохи цифровых коммуникаций трансформация коммуникации и последовавшие за этим изменения в организации и культуре глубоко повлияли на способ функционирования властных отношений.

Трансформация коммуникации в цифровую эпоху

Важнейшая трансформация в коммуникационной сфере за последние годы – это сдвиг от массовой коммуникации к массовой самокоммуникации, понимаемой как процесс интерактивной коммуникации, потенциально доступной для массовой аудитории, но в рамках которой производство сообщений осуществляется пользователем самостоятельно, как и обратный возврат сообщений, а восприятие и реструктурирование контента, полученного из электронных коммуникационных сетей, – произвольно. С организационной точки зрения рост однонаправленной массовой коммуникации, наиболее типичным представителем которой являются традиционные телевизионные сети, обусловлен возникновением крупнейших медийных бизнес-конгломератов. В отличие от нее массовая самокоммуникация, ставшая возможной благодаря Интернету и мобильным сетям коммуникации, изначально возникла на основе децентрализованных коммуникационных сетей. Однако по мере того как Интернет расширял свою «территорию», чтобы в итоге стать основным коммуникационным медиумом цифровой эпохи, крупные корпорации осваивали и подчиняли себе интернет-бизнес, а глобальные телекоммуникацонные компании создавали мобильные платформы коммуникации. Как показано в этой книге, ключевая организационная форма коммуникации в цифровую эпоху представлена глобальными мультимедийными бизнес-сетями, где в рамках одного и того же конгломерата сочетаются различные формы коммуникации, а конкуренция в бизнес-среде, все более превращающейся в олигополию, возрастает. Кроме того, горизонтальные сети коммуникации и традиционные формы однонаправленной массовой коммуникации (телевидение, радио, печатная пресса) все более совмещаются друг с другом, образуя гибридную коммуникационную систему, использующую гибкие цифровые технологии для того, чтобы перейти от унифицированного шаблона «гипертекста» к диверсифицированному, индивидуализированному «моему тексту» (мой гипертекст, мой прайм-тайм, произвольно отобранное мною сочетание образов и слов). Таким образом, даже если вселенная Интернета и находится под влиянием крупных бизнес-конгломератов и до известной степени регулируется правительствами, она фактически остается совершенно особым типом коммуникации, для которого характерна значительная автономия коммуницирующих субъектов в отношении владельцев и регуляторов коммуникационной инфраструктуры. Это возможно потому, что цифровые сетевые технологии позволяют индивидам и организациям генерировать собственные сообщения и контент и распространять их в киберпространстве, в значительной степени избегая контроля корпораций и бюрократических структур. Не без трудностей и не без цензуры, но при значительно большей степени свободы по сравнению с той, когда сообщения подвергаются контролю издателями-коммерсантами и правительственными цензорами. Конечно, интернет-корпорации занимаются коммерческой продажей коммуникации без ограничений, и они часто присоединяются к защитникам свободы в Интернете в их борьбе с усилиями правительств наложить ограничения на интернет-сети. Они также отражают атаки на сетевую нейтральность, периодически осуществляемые агентами – посредниками компаний-операторов [связи]. Все дело в том, что, чем активнее интернет-трафик, тем выше прибыли интернет-провайдеров, кровно заинтересованных в наращивании пользования Интернетом, стараясь при этом выбирать способы максимизировать свою прибыль. Кроме того, поскольку барьеры входа в интернет-индустрии значительно ниже, чем в индустрии традиционных коммуникаций, небольшая группа технически грамотных молодых людей, у которых есть пара хороших идей и весьма небольшой капитал, могут создавать компании, которые бросают вызов ограничениям, накладываемым на свободную коммуникацию бизнесом олигополий. Это вновь и вновь доказывает экспансия и трансформации интернет-компаний, прежде всего расцвет социальных сетей, созданных Friendster, Facebook, YouTube, Twitter и множеством других, которые начиная с 2002 г. преобразовали социально-организационный ландшафт горизонтальных сетей коммуникации во всем мире. В 2013 г. число интернет-пользователей достигло 2,8 млрд, а число абонентов беспроводных коммуникационных устройств – 6,4 млрд; горизонтальные цифровые коммуникационные сети превратились в становой хребет наших жизней, воплотившись в новой социальной структуре, которую я несколько лет тому назад определил как сетевое общество. Конечно, корпорации постоянно стремятся превратить пространства свободы в сады, обнесенные высокой стеной, и брать плату за вход. А правительства с большим недоверием относятся к свободной коммуникации в Интернете, потому что их авторитет на протяжении всей истории человечества всегда основывался на контроле над информацией и коммуникацией.

Тем не менее миллионы «интернавтов» по всему миру развернули решительную борьбу, сопротивляясь утрате своего свободного коммуникационного пространства, и до сих пор они вполне преуспевали в борьбе за право на самовыражение, иногда с помощью системы правосудия, а нередко благодаря поддержке культуры свободы, которая является источником интернет-бизнеса. Для большинства представителей нового поколения защита свободного доступа к интернет-сетям стала приоритетной по сравнению с любой другой потребностью, поскольку свободная коммуникация – это необходимое условие для важнейших практик и переживаний, от музыки до политики, от предпринимательства до эмоционального общения. Вот почему борьба за свободу в Интернете – никогда не заканчивающийся процесс, поскольку его технологические особенности и культура пользователей интернет-сетей делают довольно затруднительным для врагов свободы (обычно прикрывающимся лицемерными лозунгами о защите нравственности) подавить массовое сопротивление тех, кто полагает, что право на транслирование чего угодно, где угодно и кому угодно – наиболее очевидный признак свободного человеческого существования.

Последствия этих изменений невозможно переоценить. Свободная коммуникация – самая подрывная практика из всех возможных, поскольку она бросает вызов властным отношениям, укорененным в общественных институтах и организациях. Коммуникация сверху вниз под контролем бизнеса и правительств проходит через всю историю человечества. Каждая новая коммуникационная технология, например печатный станок, оспаривает авторитет власти, ведь семена бунта, таящиеся в душе тех, кто пребывает в оковах извечно несправедливых форм социальной организации, могут дать всходы только тогда, когда между отдельными людьми устанавливается связь, разрушающая барьеры индивидуального опыта, открывая дорогу социальной мобилизации и альтернативным проектам организации социума, – не обязательно навсегда, как предписывает нормативизм, поскольку история, вопреки идеологическим представлениям о прогрессе как неотвратимой судьбе человечества в процессе его эволюции, на деле не ведет в качестве заранее предопределенной цели к положительному результату. И все же, вне зависимости от содержания процесса социальных перемен, общество неумолимо движется вперед. Во всех сферах жизни официальным институтам бросают вызов те, кто чувствуют себя угнетенными, недооцененными, эксплуатируемыми, униженными и представленными в ложном свете. Их требования вступают в конфликт с принуждающей мощью институтов, а также с навязчивым влиянием доминирующего мировоззрения, которое легитимирует существующие формы властных отношений. Мир коммуникаций – это социальная сфера, в которой ценности и интересы конфликтующих акторов сталкиваются между собой, чтобы воспроизводить или подрывать социальный порядок или же приспосабливаться к новым формам, возникающим в результате взаимодействия старого и нового, прошлого с его застывшими формами власти и будущего с альтернативными проектами человеческого существования, выдвигаемыми теми, кто хочет изменить мир и готов за это сражаться. В отличие от делиберативной институциональной сферы, которая на системном уровне предубеждена в отношении существующих форм доминирования, коммуникационная сфера формируется с помощью множества исходных данных, поступающих из различных источников, в свою очередь, также взаимодействующих друг с другом. Чем обширнее и разнообразнее информация на входе и выше скорость взаимодействия и столкновения различных смыслов, тем в большей степени коммуникационная сфера оказывается драйвером социальных перемен. Вот почему политическая власть и социальный порядок основываются на эффективности контроля над процессом коммуникации, осуществляемым доминирующими акторами, будь то проповедь с кафедры, редакционная политика газеты или телевизионные программы. Чем значительнее медийные организации и чем сильнее в них организационная вертикаль, тем выше концентрация посылаемых ими сообщений и тем более точно определенным и подчиненным оказывается объект их воздействия. Очевидно, что именно таков мир массовой коммуникации. Это не значит, что получатели сообщений были и остаются пассивной аудиторией. На деле они обрабатывают эти сообщения в соответствии с собственными категориями и субъективными оценками, а потому они вовсе не обязательно приходят именно к тем выводам, на которые рассчитывали отправители сообщений. Однако единственно доступный им идеальный символический материал (образы, звуки, текст), с которым им приходится иметь дело на социетальном уровне, – это сообщения, производимые массмедиа под контролем их владельцев и государственных чиновников. Эта вертикальная форма коммуникации разрушается в мире, где преобладают горизонтальные сети мультимодальной коммуникации. Таким образом возникает множество сообщений и создаваемое акторами многообразие конструируемых ими смыслов, которые иногда приходят к согласию по поводу этих смыслов, а иногда спорят, но в любом случае эти акторы не зависят от стратегий создателей повестки дня, принимающих решения в системе массовой коммуникации. Взаимоотношения коммуникации и власти в этих обстоятельствах становятся куда более неопределенными, не скованными жесткими правилами – дух свободы выпущен из запечатанной бутылки медиа, и эта свобода оказывается доступной людям во всем мире.

Предсказывая недавнее прошлое

За годы, прошедшие со времени публикации этой книги в 2009 г. до настоящего момента, когда вы читаете этот текст, властные отношения во всем мире претерпели поистине драматические изменения под воздействием нового контекста – цифровых коммуникаций. Политические кампании по-прежнему зависят от медиаполитики, сконцентрированной в массмедиа, в особенности от политики скандалов как излюбленного приема политической войны. Правительства, пользуясь своими полномочиями регулятора, преуспели в сохранении СМИ в качестве своей пропагандистской машины в обмен на уступки медиабизнесу. Продолжается манипулирование информацией: правда о войне и мире, жизни и смерти по-прежнему утаивается от граждан. Политику создают и проводят деньги, которые идут главным образом на развертывание медиакампаний и проведение информационной политики, таргетирование избирателей (выделение целевой аудитории. – А. Ч.) с помощью изощренных методов, таких как построение базы данных, основанной на краже личной информации. Гражданам приходится формировать свою собственную позицию, продираясь сквозь лабиринт политических шоу и сфабрикованных образов, формирующих их представления.

Интернет никогда не был настоящим противоядием от этой внушающей предубеждения ангажированной коммуникационной системы, поскольку он вобрал в себя также и новые стратегии, освоенные политиками после изначально неверного восприятия этого медиума, который они на первых порах пытались использовать по аналогии с телевидением. В связи с этим стоит отметить, что президентская кампания Б. Обамы в 2008 г. стала поворотным пунктом в истории политических технологий. Поскольку для этой кампании решающим оказалось виртуозное использование Интернета, основанное на мобилизации широких масс избирателей, все последующие политические кампании в мире в целом стали активно использовать Интернет и беспроводную коммуникацию, правда, часто забывая при этом, что сила Интернета максимально возрастает только в случае автономных усилий широких масс, поддерживающих кампанию снизу. Как бы то ни было, Интернет превратился в столь же важный инструмент институциональной политики, что и телевидение. В определенном смысле его роль сейчас даже важнее, поскольку телевидение фокусируется главным образом на избирательных кампаниях и на важнейших событиях, привлекающих внимание медиа, таких как внутренние и международные кризисы, в то время как Интернет обеспечивает постоянный ежедневный контакт граждан с политикой. Не стоит думать, что Интернетом пользуются только социальные движения, а массмедиа – преимущественно доминирующие элиты. Мы живем в мире гибридной коммуникации, в котором различные режимы коммуникации постоянно пересекаются, и, следовательно, центральная роль коммуникации в формировании процессов осуществления власти как в рамках политических институтов, так и в обществе в целом, по сути дела, расширилась и углубилась.

Но в то же время распространение горизонтальных сетей коммуникации и множество точек входа в локальной/глобальной коммуникационной системе оказали глубокое воздействие на практики власти по целому ряду социальных и институциональных измерений, усилив влияние гражданского общества и неинституциональных социально-политических акторов на форму и динамику властных отношений.

В самом непосредственном выражении властных отношений – политической динамике, связанной с государством, – эффекты основанной на Интернете автономной коммуникации решающим образом проявились уже в первые годы после выхода в свет этой книги. Должен предупредить читателя, что я никогда не пытался ничего предсказывать, потому что с недоверием отношусь к методам, когда будущее пробуют предсказывать, перенося на него процессы, происходящие в настоящем, и добавляя ряд трендов без учета возможного влияния на эти тренды переменных, которые могут возникнуть за горизонтом предсказанного процесса. Я предпочитаю игру без риска – предсказываю прошлое (и я не шучу), при этом стремлюсь рассматривать недавние значимые события, произошедшие после публикации того или иного моего текста, в аналитическом ключе, предложенном в этом тексте. Данная книга – как раз такой случай.

Мой анализ касается взаимодействия власти и контрвласти (власть исходит главным образом от институтов, контрвласть – от гражданского общества) в процессе создания властных отношений. В этой работе я утверждаю, что формы и процессы коммуникации имеют решающее значение для того, какими окажутся контуры этого взаимодействия. Я подчеркиваю ключевую роль коммуникации в институциональной политике, а также выделяю, основываясь на ряде практических примеров, новые перспективы социально-политических перемен, открывающиеся для социальных акторов благодаря расцвету массовой самокоммуникации. Я полагаю, что сейчас можно с еще ббольшей уверенностью утверждать, что у индивидуальных и социальных акторов благодаря распространению массовой самокоммуникации неожиданно невероятным образом расширились возможности бросать вызов власти государства. И дело тут, разумеется, не только в воздействии Интернета. Технологии сами по себе ничего не определяют, поскольку социальные процессы встроены в сложную систему социальных отношений. И все же технологии, и в особенности коммуникационные, не являются нейтральными. Между властными отношениями в обществах, где написанное слово доступно лишь незначительному меньшинству, и в обществах, где распространение письма и издательской деятельности благодаря печатному станку делает его массово доступным, имеется фундаментальное различие. Существует принципиальное различие между политическими процессами в эпоху господства газет и политическими процессами в эпоху радио и тем более телевидения. Не менее существенно и важно различие (о чем идет речь в настоящей книге) между властью, опирающейся на массовую коммуникацию, и возникшей благодаря Интернету автономной возможностью бросать вызов политическому порядку. Хотя технологии не определяют течение и результат процесса осуществления власти, однако они и не нейтральны, поскольку именно они могут максимально увеличить шансы на появление и осуществление альтернативных проектов, возникающих в обществе в качестве вызова власть предержащим.

Два важных примера различной значимости могут проиллюстрировать этот сдвиг во взаимодействии между властью и контрвластью в мире цифровых сетей коммуникации. Первый – это вызов, брошенный WikiLeaks обстановке секретности в правительстве и манипуляциям информацией во внутренних и международных делах. Секретность всегда была главным инструментом любого, законного или незаконного, правительства, с помощью которого оно принимает решения от имени своих граждан, не ставя их при этом в известность о положении дел. Благодаря работе WikiLeaks по разоблачению действий правительства, касающихся всех граждан, но утаиваемых якобы из соображений национальной безопасности и тем самым недоступных общественному надзору, у граждан появились новые возможности контролировать своих представителей. Второй пример – это рост в 2010–2012 гг. социальных движений протеста против несправедливости существующего социального порядка и недемократических политических практик в более чем ста странах и тысячах городов по всему миру, которые, используя Интернет и беспроводные средства связи, выстроили автономный процесс коммуникации, приведший к самокоммуникации и самоорганизации и в конечном счете – к существенным сдвигам на множестве уровней в политических системах и общественном сознании. Я не буду здесь обращаться к эмпирическому материалу и приводить подробный анализ этих процессов, поскольку все это уже было изложено в другой публикации [Castels, 2012], а также представлено в научных докладах [Castels, 2010; 2011]. Я сосредоточусь на значении этих событий в контексте представленного в этой книге анализа взаимоотношений коммуникации и власти.

Однако прежде чем напомнить читателю об основных чертах этих социальных практик, думаю, необходимо с аналитической точки зрения подчеркнуть, что власть социальных сетей, воплощенная в Интернете, – это не просто технологическая характеристика, поскольку Интернет, как и всякая технология, относится к материальной культуре, а стало быть, представляет собой культурную конструкцию. В данном случае – это культура свободы.