Kitobni o'qish: «Падение Храма Соломонова»

Посвящается памяти моего прадеда

писателя и киносценариста

Анатолия Михайловича Маркевича.

Глава I

Календы¹ апреля выдались в Риме в 65 году от Рождества Христова очень холодными, ведь прошлой весной в это время люди уже наслаждались относительно теплой погодой и могли спокойно ходить в легкой тунике². Когда-то сам император Октавиан Август в зимнюю холодную погоду надевал сразу четыре теплые туники, и его примеру следовало большинство граждан. Но сегодня, в четвертый день месяца, когда на улице шел сильный дождь, жители старались по возможности не выходить на улицы города, а сидеть дома в тепле.

Уже было далеко за полночь. Над Авентином, одним из семи холмов в южной части Вечного города, ливень и не думал утихать. Этот район контрастов совмещал в себе ряды скромных жилищ, рядом с которыми возвышались виллы патрициев³, сенаторов и другой знати. В одной из таких вилл в эту ночь настроение обитателей было такое же, как и погода на улице. Двое мужчин и мальчик стояли в атрии⁴ возле кубикулы⁵, когда дверь отворилась и к ним вышел личный эскулап⁶ Рубрий, седой иудей шестидесяти лет, который уже около тридцати лет лечил их семью.

– Госпожа Домицилла умирает, я приготовил отвар из очень редких и эффективных растений, если он не поможет убить эту болезнь, то остается уповать только на бога Эскулапа или богиню Карну⁷, – сказал лекарь и при этом добавил, обращаясь к молодому человеку: – Тит, мать тебя очень хочет видеть, иди к ней!

Тит являлся первенцем Веспасиана и Домициллы Флавиев, шатен с карими глазами, среднего роста и атлетического телосложения. В свои двадцать шесть лет успел побывать трибуном⁸ в Британии и Германии. Благодаря блестящей карьере отца получил хорошее воспитание и образование при дворе Клавдия и Нерона. Играл на нескольких инструментах, обладал великолепной памятью и острым умом.

Он не спеша отворил дверь и вошел в кубикулу, где на кровати лежала его мать. Богатые покои казались померкшими. Ей в этом году должно исполниться пятьдесят два года, еще молодая, но сейчас выглядела на все восемьдесят. Бледное лицо выражало всю боль, которая ее терзала. Увидев сына, она попыталась улыбнуться, но улыбка была похожа на гримасу. Сын сел рядом с ней, наклонился, взял ее руку, а мать другой стала гладить его волосы.

– Ты поправишься, я все сделаю для этого. Этот эскулап обманщик, если тебя не вылечит, скоро окажется у Плутона⁹.

– Сынок, я чувствую, что меня уже никакой лекарь не спасет, это конец, каждый чувствует, когда приходит его смертный час. Я рада, что вы меня хороните, а не я вас. Рада, что ты вырос достойным нашего рода, рода Флавиев, всегда гордись тем, кем ты являешься, – она потянулась за серебряной чашей с водой и, сделав глоток, продолжила: – Надеюсь, что ты встретишь достойную девушку, а не одну из тех, с которыми часто бываешь. Обещай мне, что ты найдешь супругу, достойную нашего имени, которая сможет родить тебе детей. Пообещай, это очень для меня важно!

– Хорошо, я тебе обещаю, что женюсь только на царевне!

– Тогда подойди, пожалуйста, к шкафу и достань в углу на нижней полке золотую шкатулку.

Тит вынул шкатулку, которая была не просто золотой, но еще и вся в драгоценных камнях, раньше он ее никогда не видел. Подойдя к матери, отдал ее и молча опять сел рядом. Домицилла вытащила из-под подушки маленький ключик, открыла шкатулку и достала из нее кулон на золотой цепочке.

– Это самая дорогая реликвия, которую дал мне мой отец Флавий Либерал, а ему в свою очередь передал его отец. Вещь эта сейчас стоит намного больше, чем вся наша вилла. Пообещай мне, что ты подаришь ее своей царевне в знак вечного союза с ней. Хорошо? И еще… обещай всегда совершать достойные поступки.

– Я обещаю, мама, – сказал Тит и взял из ее рук золотой кулон, который, как и шкатулка, был украшен драгоценными камнями и сделан в виде герба Флавиев – золотой буквы F в лавровом венке.

Он прижался к матери, а она обняла его, как только мать умеет обнимать сына. От этих слов комок подступил к горлу и захотелось никогда не разжимать эти объятия.

– А теперь позови всех. Я и с ними должна попрощаться!

Тит, превозмогая себя, поднялся, спрятал в тунику кулон и пригласил остальных.

Первым вошел в кубикулу мальчик Домициан тринадцати лет, худощавый, светловолосый, с такими же печальными глазами, как и у старшего брата. Он подошел и крепко прижался к матери, не скрывая слез, градом катившихся по бледному лицу.

За ним появилась двадцатидвухлетняя Домицилла-младшая, необычайной красоты девушка, в которую была влюблена половина Рима. Черные волосы падали почти до пояса, глаза, тоже черные, как маслины, такие же, как у матери, сейчас были красными и припухшими от слез, а тонкие черты лица искажены горем.

И последним вошел хозяин виллы – ее супруг пятидесятишестилетний Веспасиан. Суровый и строгий с виду, плотного телосложения, заметно лысеющий военачальник с карими глазами, выражавшими боль и смущение. На поле битвы он делал все, чтобы спасти себя и друзей, а здесь помочь своей супруге был не в силах.

– Тит, надо попросить императора, чтобы он дал нам лучших эскулапов, в его распоряжении их сотни, – сказал отец.

– Не надо никуда идти, я полностью доверяю опыту Рубрия, столько лет безупречной службы! – произнесла Домицилла. – Я лишь хочу всех вас попросить, чтобы вы после моей смерти продолжали жить и наслаждаться жизнью… Мой дорогой Домициан! – и она обняла его. – Я так скорблю, что не смогу тебя вырастить, как вырастила твоего брата и сестру. Хотя я вижу, что ты уже вырос и окреп… Домицилла! – она взяла ее за руку. – Я прошу прощения, что всегда к тебе холодно относилась, но при этом тебя всегда очень любила и рада, что ты у меня умная и красивая… И, наконец, мой любимый и дорогой супруг! Пообещай, что если встретишь свою любовь, не будешь ее отталкивать в память обо мне. Пусть вас всегда хранят бо… – При этих словах она тяжело вздохнула и перестала дышать, а глаза ее застыли, глядя в пустоту.

Мальчик стал горько плакать, а дочь рыдать и кричать. Тит и Веспасиан молча смотрели на тело умершей, и только глаза их выражали все, что было у них на душе. Отец повернулся и нетвердыми шагами вышел в атрий, где позвал ординария¹⁰ Марка, который практически был вторым хозяином виллы. Все обязанности лежали на нем, и его приказы выполнялись другими рабами виллы. Было ему пятьдесят восемь, но работоспособности Марка позавидовал бы и тридцатилетний.

Когда он подошел, Веспасиан велел отправить гонцов всем родственникам с извещением о смерти. Рабам повелел обмыть и натереть тело маслом, одеть в дорогую столу¹¹ и вынести умершую в атрий для прощания, а также нанять префиц¹² и музыкантов. Ординарий поклонился и ушел выполнять приказание, при этом выразив искреннее соболезнование.

Когда Веспасиан вернулся в кубикулу, тело супруги уже осмотрел лекарь и констатировал смерть от неизвестной болезни. Тит взял за руку Рубрия и сказал на ухо:

– Эскулап, мы бы могли выйти? Нам необходимо переговорить.

Лекарь кивнул и пошел за молодым человеком. Хозяин виллы задумчиво проводил их взглядом, но остался стоять на месте. По дороге они увидели жреца возле ларария¹³, который молился и подсыпал ладан на жаровню с горящим углем. Наконец вошли в таблин¹⁴, где находился стол из металла и дерева, к которому примыкала кафедра¹⁵. На столе стояла масляная лампа, довольно ярко освящавшая пространство. Тит приблизился к сундуку в темном углу, достал оттуда какую-то вещь и, сразу спрятав ее за спину, начал говорить:

– Ты знаешь, эскулап, несмотря на твой возраст я считаю тебя самым бездарным человеком во всей империи, – при этих словах в глазах юноши появилось нечто зловещее.

Лекарь, испугавшись, решил быстро успокоить своего собеседника:

– Господин Тит, я сделал все, что смог, и уверяю, что другой, будь то хоть личный эскулап самого Нерона, оказал бы такую же помощь, как и я, – Рубрий говорил елейным голосом, спиной приближаясь к выходу. – Если ты помнишь, а я думаю, что ты не можешь не помнить этого, когда ты и Британик отравились на пиру у Нерона, кто тебя вытащил из рук Плутона?

Тит замер, вспоминая, что произошло десять лет назад. Тогда на пиру во дворце Нерон отравил истинного наследника императора Клавдия Британика, лучшего друга Тита. Отравленное вино выпил и Тит, но благодаря своевременной помощи эскулапов Нерона и личного лекаря Флавиев его спасли. В тот момент он готов был осыпать Рубрия всем золотом мира, но сейчас у него на уме было одно – отомстить за смерть матери, по его мнению, виновником которой был эскулап. Он вытащил из-за спины руку, в которой оказался серебряный кинжал, и, подбежав, второй рукой прижал дверь, чтобы тот не вышел.

– Не кричи, только хуже будет.

У лекаря от ужаса глаза почти выкатились из орбит. Он весь задрожал, ожидая смертельного удара.

– Видишь, как все в мире меняется. Еще недавно я бы всем пожертвовал ради тебя, а сейчас могу убить, не испытывая никакой жалости.

Тит боролся сам с собой: «Нет я не могу ошибаться. Этот мошенник убил мою мать… но меня спас. Может, он действительно не виноват? Мать всегда учила поступать мудро и обдуманно… и я ей обещал поступать разумно, тем более что она Рубрию доверяла». После нескольких мгновений внутреннего противостояния Тит сдался:

– Вон отсюда, и чтобы больше я тебя здесь не видел. Если увижу, то убью!

Рубрий от радости обомлел.

– Я понял, понял. Благодарю, господин, да благословят тебя боги, – и, отворив дверь, не переставая кланяться, исчез в атрии.

Тит выронил кинжал, сел на четвероногий скамн¹⁶ со слезами на глазах. В этот миг в таблин вошел отец и, положив руку ему на плечо, начал говорить:

– Сын, ты всегда был крепок и силен. За все годы ты ни разу не заплакал, даже когда падал маленьким и сильно ушибался, когда был на грани смерти из-за отравления, понимая, что можешь умереть, тоже не плакал. Так чего же ты сейчас плачешь? Ты совершил очень мужественный поступок, извини, что мне пришлось подслушать, но то, что ты его не убил, говорит о сильной воле! Я знаю, как ты любил свою мать, и она тебя так любила, как никого и никогда. Но при этом ты должен всегда оставаться настоящим мужчиной, что бы ни произошло. Разве я учил тебя быть слабым?

Тит покачал головой и поднялся со скамна:

– Прости, отец, больше ты не увидишь моих слез.

– Вот это по-мужски, – сказал Веспасиан, обнимая сына и хлопая его рукой по спине. – А теперь иди поспи, завтра у нас тяжелый день!

Ночь для Тита была долгой, поскольку так до утра заснуть и не смог. Когда с восходом солнца он поднялся с кровати и вышел в атрий, там уже находились желающие попрощаться с Домициллой.

Первым ему встретился родной дядя Сабин Флавий, младший в семье и при этом совсем не похожий на своего брата. Занимая с 61 года должность префекта¹⁷ (Praefectus urbi) Рима, являлся одним из самых уважаемых патрициев. Его супруга Аррецина Клементина, заносчивая и высокомерная, старалась со всеми, включая и своих родственников, держаться на расстоянии. Тит ее терпеть не мог, и поэтому избавил себя от неприятного общения с ней.

Поздоровавшись еще с несколькими родственниками, он подошел к семейному другу – сенатору Тразее Пету Публию Клодию – философу, который своими изречениями, часто намеками, упрекал Нерона. Император его не переносил, и Тит тоже. Острый ум сенатора восхищал всех, кто его знал. Веспасиан ценил дружбу с ним, хотя его радикализм часто пугал его, и в лучшие друзья к нему он не навязывался, опасаясь навести гнев Нерона на свою семью. Его жена – Аррия-младшая являлась прямой противоположностью своему мужу. Спокойная, покорная, молодая, красивая и умная, она так любила богатство, что терпела все прихоти своего супруга.

– Я благодарен, что вы почтили память моей матери своим визитом, мы этого не забудем! – сказал Тит, обращаясь к сенатору и его жене.

– Твоя семья, конечно, не забудет, но ты второй Нерон, тебе чужды человеческие чувства, ты как волк, которого как ни корми, как ни люби, при любом удобном случае загрызешь своего любимого кормильца и убежишь в лес, где такие, как ты, тебя всегда ждут, ждут дальше грабить и убивать, – Клодий говорил это с упоением, взирая на полное ненависти лицо своего собеседника. – Тит, разве вы с Нероном не разгуливаете по ночным улицам Рима и ради развлечения не убиваете бедных и беззащитных граждан? Из-за вас люди боятся с наступлением темноты выходить на улицы, зная, что преторианцы¹⁸ вместе с вами ищут своих жертв! Скажи после этого, какие у тебя могут быть чувства по отношению к людям, разве люди для тебя люди? – улыбаясь, спросил сенатор.

Тит, борясь с собой, чтобы не ударить оппонента изо всей силы в лицо, сдержал себя и ответил:

– Уважаемый сенатор, я не думаю, что сейчас подходящее время для упреков, а самое главное, если узнает император, что ты его открыто оскорбляешь в присутствии его друга, то завтра можешь не проснуться!

– Что, думаешь, я не знаю, что ты сегодня вместо похорон побежишь к своему хозяину докладывать, кто что сказал, кто что сделал! Я об одном прошу богов, чтобы они после рыжебородого не послали нам еще одно бедствие в виде императора Тита! – как актер, с тревогой в голосе, подытожил Клодий.

– Благодарю за лесть, Тразея, но боюсь, что ты до этого счастливого дня не доживешь! – произнес Тит, повернулся и ушел поскорее от неприятного гостя.

В конце атрия он увидел префекта преторианской гвардии¹⁹ Фения Руфа и, слегка заулыбавшись, поприветствовал своего друга. Это был очень интересный и довольно необычный человек. К несчастью для себя, он делил функцию префекта со своим недругом Офонием Тигеллином. Руф был позван императором, чтобы уравновесить и, по большому счету, замаскировать необычайное давление на Нерона со стороны Офония. Из-за этого два префекта люто ненавидели друг друга. Сейчас позиция Фения сильно ослабла, и префектом он являлся лишь теоретически. Тит это знал, и хотя предпочитал дружить с людьми, которые в фаворе, Руф для него являлся настоящим, уважаемым и ценным другом.

– Приветствую тебя, мой дорогой товарищ, – сказал Тит и обнял его. – Я рад, что ты пришел в этот трудный для меня период.

– О Тит, мои соболезнования. Твоя мать была прекрасным человеком, еще позавчера она была здорова, а сейчас… – он помолчал и через мгновение спросил: – От чего она умерла?

– Болезнь, а отчего и почему, наш бездарь-лекарь не смог объяснить. Мы думали пригласить эскулапа Нерона, чтобы он ее осмотрел, но, к сожалению, не успели.

– Надеюсь, лекарь сопровождает твою мать в царство Плутона?

– Нет, я его простил и отпустил. Пусть живет, в конце концов, он нам был предан многие годы.

– С каких пор ты начал прощать?

– Сам не знаю, наверное, сказывается обещание, данное мною матери.

– Понимаю, – Фений с недоумением посмотрел на друга, но не стал углубляться, а сразу перешел к следующему: – Я принес вам папирусный²⁰ свиток от императора. Он узнал о смерти еще ночью. Я отдал его твоему отцу, он в таблине… Иди почитай.

Тит кивнул и ушел. В таблине сидел Веспасиан и о чем-то думал, на столе лежал свиток. Тит молча вошел и, взяв послание, стал читать.

Уважаемые Флавии!

С прискорбным сердцем узнал Я о кончине благороднейшей римлянки Домициллы. Она была всегда примером благочестия для всех смертных. Ее поведение и изречения были достойны ее благородного рода. И особенно горько осознавать, что умерла мать моего близкого друга Тита, который мне как брат, а значит, она мне как вторая мать, ведь настоящей Я лишился, к сожалению, намного раньше. Поэтому Я, как никто другой, знаю, что это такое, потеря самого близкого человека!

Примите Мое искреннее соболезнование!

Божественнейший из всех Божественных, Великий Император, Великий Поэт и Певец – Цезарь НЕРОН Август!

– Да, Нерон опять пытается выдавить из нас слезу по его матери, – сказал Тит, кладя свиток на стол. – Сам ее убил, а сейчас рассказывает, как он ее любил. И хочет, чтобы я пришел и утешил его. Это письмо – жалость к самому себе, а не к нам.

– А то ты его только сейчас узнал. Хорошо, что вообще нам что-то прислал, мог бы и проигнорировать наше горе.

– Что правда, то правда. Уже все готово для похорон?

– Пусть все попрощаются с Домициллой, и тогда отправим ее в последний путь.

Флавии вышли к умершей. По римской традиции тело должно было находиться в атрии несколько дней, чтобы все желающие могли попрощаться. Например, тело императора в идеале должно лежать неделю. Но Веспасиан решил похоронить днем, очень тяжело ему было смотреть на бездыханное тело своей супруги, да и дальше травмировать Домициана он не хотел. Когда все попрощались, рабы взяли носилки с телом и вынесли на улицу.

Погода была пасмурная. После окончания ливня прошло несколько часов, поэтому было еще холодно и сыро. Процессия двинулась по улице. Впереди шли члены семьи, близкие друзья и остальные гости, одетые в черные тоги²¹ и паллы²², за ними восемь рабов несли усопшую, затем музыканты, за которыми шли префицы. Замыкали шествие охранники. Перед тем как похоронить умершую, необходимо обязательно занести ее на форум²³.

Они вошли в соседний городской район – холм Целий, который часто служил местом сбора политиков и воинов. Вдоль дороги с обеих сторон велось большое строительство. Только год прошел после опустошительного пожара, уничтожившего почти весь город, но многое уже было восстановлено, а кое-что построено заново. Здесь можно увидеть строительство огромного храма божественного императора Клавдия, которое начал Нерон из-за того, что предыдущий сгорел. Вокруг здания было множество фонтанов и садов, казалось, что для императора главным являются эти сады, и они были посажены первым делом. Грандиозное строительство лишь подчеркивало настоящую мощь города, который многие называли столицей мира.

Город-государство жил своей собственной жизнью. Проблемы жителей Рима были совсем иные по значимости, нежели проблемы граждан других провинций и городов. Фактически тот, кто управлял римлянами, управлял всей империей и всем миром. Миллионы людей мечтали хоть издали увидеть этот город, о котором слагали легенды и который являлся как мираж в пустыне во всем своем величии и красоте. Быть гражданином Рима – значит быть гражданином всего мира, и это давало небывалые привилегии.

Например, какое бы преступление ни совершил римлянин, он мог просить суда у самого императора, и в какой бы провинции ни находился, его обязаны были доставить на суд в Рим. Граждане других провинций за целое состояние или за заслуги могли получить это почетное звание, и многие к этому стремились.

Из всех провинций и городов, находящихся под властью Рима, стекались неимоверные налоги, на которые он жил и в которых купался. Поэтому в городе сооружались такой красоты здания, храмы, амфитеатры, цирки и особенно дворцы, что равных им в мире не было. Особенно поражал масштаб строительства Золотого дворца Нерона, который по окончании работ должен стать новым чудом света.

В Риме проживало около миллиона человек и свыше полумиллиона приезжих пребывало каждый день в нем. Мансионы²⁴ всегда были забиты до отказа. Прибывшие путешественники с трудом находили себе место для ночлега. Часто небогатые граждане их принимали за денарии²⁵ у себя в жилищах, но для многих хозяев это заканчивалось плачевно.

Плотность застройки в городе была настолько велика, что не оставалось свободного пространства для строительства. Поэтому начали строить множество инсул²⁶, которые достигали пяти этажей. Водоотвод был продуман умно: во время ливня вода сливалась по специальным водостокам по сторонам улиц и попадала в канализацию.

Процессия прошла под гигантским акведуком, через который питьевая вода попадала в специальные резервуары, а оттуда в фонтаны и в нижние этажи домов, поэтому граждане верхних этажей либо сами ходили за водой, либо им доставляли разносчики.

Наконец они появились на Большом римском форуме. Перед ними оказалась главная площадь Рима, где заседали центральные органы власти. Форум был застроен крупнейшими римскими базиликами²⁷ – Эмилия и Юлия, храмами Конкордия, Юлия, Сатурна, Кастора, Поллукса и круглым храмом Весты. Здесь находилась курия²⁸ Юлия Цезаря, где восседали сенаторы. На месте погребального костра Юлия Цезаря была возведена триумфальная арка. На площади шуты давали свои представления, торговцы продавали товары в лавках. Форум был расположен между Палатинским, Капитолийским и Квиринальским холмами.

Тут процессия остановилась, и Веспасиан, взойдя на ростру²⁹, сказал речь, полную любви и гордости за свою супругу, многие плебеи³⁰ подходили и слушали. Некоторые даже выражали соболезнование, хотя и знать не знали эту матрону³¹. После всего сказанного все двинулись в сторону Аппиевой дороги, ведущей из Рима в город Капую. Идти можно было довольно свободно, так как в дневное время пользоваться карруками³² было запрещено.

Вечерело, когда они наконец достигли места погребения за городом. В самом же Риме нельзя было хоронить людей, и поэтому вдоль дороги стояли величественные и обычные надгробные памятники и усыпальницы.

Уже была вырыта яма, внутри которой сложили дрова, куда опустили тело, и зажгли поленья. Перед этим под язык умершей положили монету – плату для перевоза через загробную реку Стикс. После того как огонь потух, останки закопали и сверху установили саркофаг. Памятник еще готов не был.

Когда вся церемония закончилась, родственники и друзья вернулись в город. Целью их был храм Юпитера Капитолийского. Через Капенские ворота они вошли в Рим, который имел уже иной вид. Весь в огнях лампад и факелов, он напоминал нарядную невесту. Шли молча и не спеша, хотя торопиться надо было, ведь путешествие к могиле и назад заняло довольно много времени. На улице была уже ночь, а народа, казалось, не убывало, а, наоборот, становилось все больше и больше.

Священная дорога, на которую они вышли, была выложена булыжником не только в Риме, но и далеко за его пределами. Многие простибулы³³ выходили на улицу именно сейчас, это время им казалось наиболее подходящим. Они открыто обнимали всех проходящих мимо них. Свою порцию объятий получил и Тит, который нервно оттолкнул одну из женщин, считая, что сейчас неподходящее время для утех.

Издалека виднелось грандиозное сооружение, которое вблизи, когда они вошли на Капитолий, оказалось еще массивнее. Это был центр религиозной жизни не только Рима, но и всей империи. Под золоченой крышей храма вместе с Юпитером³⁴ Минерва³⁵ и Юнона³⁶ взирали с высоты холма на весь город. Три алтаря в храме были построены в их честь, но они далеко не единственные.

Возле храма процессию ждали трое рабов, крепко держащих возле себя быка, необходимого для совершения жертвы. Веспасиан позвал жреца, который вышел и поприветствовал всех. Затем он омыл руки и призвал к полной тишине. Возлив на голову быка вино, дал знак, что все готово, после чего его помощники ритуальным топором из меди убили жертву. Тушу положили на жертвенник, где она и сгорела, запах жареного мяса должен дойти до бога. Кроме этого, жрец получил один аурей³⁷ в благодарность, после чего Веспасиан пригласил гостей на завтрашний обед, и все разошлись.