Kitobni o'qish: «Кремль 2222. Замоскворечье»

Shrift:

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

Серия «КРЕМЛЬ» основана в 2011 году

***

Замоскворечье. Гиблое место испокон веку, откуда не возвращаются…
Д. Силлов «Кремль 2222. Юг»

Похоже, это были живые мертвецы.

Серые лица в синюшных пятнах гнили, выпученные бельмастые глаза, волосы, покрытые плесневым налетом. Рваная одежда, дерганые движения марионеток, глухие угрожающие звуки, вырывающиеся из перекошенных и застывших в трупном окоченении пастей.

Мертвецы приближались, выстроившись широким полукольцом. Плохо гнущиеся в коленях ноги загребали босыми ступнями колючий песок Арены. Пять нелепых и пугающих существ: двое вооружены кривыми, обожженными для твердости кольями, у одного – ржавый меч с волнистым клинком, у двух – дробовики.

Откуда у мертвецов взялось дорогостоящее огнестрельное оружие? Кто разрешил применить его на Арене – вопреки правилам гладиаторских боев и наплевав на безопасность зрителей?

Да и вообще – откуда появились эти молодчики? Лан никогда не видел таких раньше, до этого момента он полагал, что молва о живых мертвецах – байки из тех, что рассказываются за кружкой пива, и то – не за первой. Впрочем, каких только страхолюдин не рождали изувеченные Последней Войной московские земли. Поэтому удивляться было нечему; враг – есть враг, а дальше все просто: или он тебя – или ты его.

Лан поднял взгляд: над Ареной нависал освещенный дрожащим светом факелов деревянный купол. Снаружи выл ветер, и конструкция содрогалась под ударами шквала, жалобно скрипя. Вдруг на Лана снизошло озарение, он понял что Арена, накрытая куполом, – это неоткрытая разновидность Поля Смерти, и что именно оно, Поле, вдохнуло в тела мертвых мародеров подобие жизни.

Это понимание внезапно окрылило Лана. Почувствовав прилив сил, он шагнул мертвякам навстречу. В его правой руке был меч, а в левой – пистолет ТТ. Почему-то Лана не удивило, что его тоже выпустили на Арену с честно добытым во время похода к маркитантам Арбата трофейным стволом. Раз мертвецам можно с ружьями, то ему – живому – и подавно позволительно.

Он отбил мечом брошенный в него кол легко, словно это был березовый прутик. Выстрелил, целя в посиневшую рожу мертвяка с дробовиком. Пуля своротила покойнику верхнюю челюсть, распухшая голова развалилась на две неравные части, а осколки кости и зубов просвистели над Ареной, словно шрапнель. И сейчас же Лан вскинул руку с мечом и пригвоздил к ограждению следующего зомби.

Чья очередь? Наверное, второго стрелка – лысого и пузатого мертвяка, что целился в Лана, прячась за спинами двух товарищей по неспокойной загробной жизни. Толстый даже после смерти пытался хитрить и подставлять под пули других, нетрудно представить, каким гадом он был, когда его сердце еще билось.

Пистолет и ружье грянули одновременно. На какой-то миг Лан понял, что может разглядеть каждую дробинку, летящую в его сторону. Крошечные шарики блистали в свете вырвавшегося из дула «винчестера» пламени, словно крупные снежинки, в иной ситуации это зрелище могло показаться Лану прекрасным и даже завораживающим.

Но не сейчас.

Дробь прошила его насквозь, словно он был бесплотным призраком. Ни боли, ни кровотечения, только тяжелое, как бетонная плита, осознание собственного проигрыша и еще – гнетущее предчувствие скорой и неминуемой гибели.

Лан упал на одно колено. Выронив оружие, он уперся ладонями в песок. Мертвецы подошли почти вплотную, Лан увидел возле своего лица зазубренное, покрытое бурыми пятнами лезвие.

Текли долгие секунды, трибуны возбужденно гудели, предвкушая расправу над раненным гладиатором. Внезапно Лан ощутил на Арене присутствие еще одного существа. Он отвел взгляд от острия меча и посмотрел дальше: мимо мертвецов, мимо застывшего на песке зомби с расколотой головой. Дальше, на противоположную сторону ристалища: туда, где дрожали, точно от ужаса, тени, и виднелись разверстые ворота, соединяющие Арену с подземельем, в котором ждали, когда их бросят в бой, свирепые бойцы – люди и нелюди.

Лан увидел хрупкую фигурку, окруженную светом, будто коконом.

Ее тоже нельзя было назвать человеком, хотя внешне она ничем не отличалась ни от благопристойных кремлевских молодок, ни от чумазых девок, живущих в поселке под высокими стенами Арены. Хорошенькая мордашка скрывалась под толстым слоем пудры, румян и сурьмы. На крепких мускулистых руках – наручи с шипами, на ногах, обтянутых тонкой тканью тренировочных брюк – поножи, укрепленные хитином жука-медведя. В кулаках – по стилету: крестообразные рукояти, длинные и тонкие, вроде больших шил, клинки. В глазах – зеленое пламя, похожее на радиоактивное свечение, только ярче.

Мара.

Когда они расставались на затянутой вонючим дымом от горящего «Маунтина» Воздвиженке, Мара выглядела иначе. Она едва держалась на ногах от усталости, ее скромная одежда была черна от копоти и пестрела прожженными прорехами. Стены Кремля были близко – один рывок, и Мара оказалась бы в безопасности среди друзей и родичей Лана. Но она выбрала иной путь, пошла туда, куда ее звал долг и желание восстановить справедливость. С тех пор не проходило ни дня, чтобы Лан не укорил себя за то, что не пошел с ней. Но у него – тоже долг, его жизнь – это служение Кремлю, и в тот день Лан был как никогда нужен своей общине. В тот день он выбрал свою сторону, и это был верный выбор, но голос сомнений не утихал, и уколы совести оставались такими же болезненными.

Мара приближалась мягким шагом. Зомби, глухо ворча, расступились, получив мысленный приказ не заслонять раненного гладиатора. Лан почувствовал телепатическое прикосновение Мары, и оно оказалось отнюдь не дружественным. Невидимые тиски сдавили ему голову, не позволяя пошевелиться. Лан оцепенел, а Мара тем временем шла все быстрее и быстрее, нацелив острия стилетов на его горло.

«Вот мы и встретились, – услышал Лан внутри черепной коробки чужой голос. – Ты бросил меня! Я осталась одна против всего мира! Предатель!»

И тогда Лан решил, что перед ним – ненастоящая Мара, ведь настоящую было бы непросто снова заковать в цепи и заставить драться на потеху пьяной толпе. Очевидно, Зона Смерти породила морок, наделив его телепатическими способностями девушки-бойца.

Тем не менее, она была уже близко. На ее бесстрастном, словно отлитом из гипса, лице не читалось ни единого сомнения, и глаза вблизи оказались, как стекляшки: ни жизни в них, ни души. Мара замахнулась…

Усилием воли Лан заставил себя проснуться и рывком сел. Сердце громыхало, словно у фенакодуса после хорошей скачки. Бледный предрассветный свет проникал в казарму через пару узких, похожих на бойницы, окон. Слышалось сопение и похрапывание: дружинники дрыхли. До побудки оставалось не меньше часа, самое время для крепкого сна и ярких грез. Но куда ему теперь спать? Лана с головой захлестнуло тягучее и назойливое, словно непогашенная изжога, ощущение надвигающейся беды. Пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, чтоб остудить голову. Хорош дружинник, если он подвержен паническим атакам. Так не мудрено снова очутиться в пахарях, и во второй раз уже никто не подарит ему возможность выбраться из подземных теплиц Кремля.

Он откинул тонкое солдатское одеяло, сноровисто намотал портянки, сунул ступни в разношенные сапоги. Светозар, спавший на соседней кровати, открыл глаза, хмуро поглядел на младшего брата, затем повернулся на другой бок и снова засопел. Светозара понять было не мудрено: ведь день, а порой и ночь дружинника – это дозоры, тренировки, учебные тревоги. Поэтому, если есть возможность – то надо спать. Или хотя бы не мешать восстанавливать силы остальным.

Лан, стараясь ступать бесшумно, выбрался из казармы. Воздух снаружи пах дождем, а дождь – ржавым железом и гарью. Двести лет прошло с Последней Войны, а небо до конца так и не очистилось, но сейчас хотя бы можно увидеть днем солнце, а при дедах, говорят, вообще были сплошные сумерки, холод, голод и повальный мор.

Брусчатка двора блестела. Мелкие капли – не то туман, не то морось – вихрились на порывистом ветру. Лан вспомнил, что завывания шквала он слышал даже во сне. Это был не первый кошмар про Арену, и, что печальнее, это был не первый кошмар, в котором он встречал Мару. И чем дальше, тем чаще и кровавее становились ночные видения. Наверняка, имелась какая-то причина, заставляющая его видеть такие сны. Какая точно – неизвестно, но вряд ли хорошая. Мара – мутант, мощный телепат, хотя этот дар выжигает ее изнутри. У Лана тоже есть способность к воздействию на мысли живых существ, но умение развито слабо, и его хватает только чтоб усмирять животных. Тем не менее он связан с Марой, а Мара – с ним. Эти невидимые узы возникли, когда они вместе сражались на Арене против головорезов и чудищ. И узы не разорвались, несмотря на разделяющее его и Мару расстояние: десятки километров городских руин, заросших хищными растениями, заселенных мутантами, трупоедами, мародерами, биороботами и Полями Смерти. И сейчас внутренний голос говорил Лану, что Мара нуждается в его помощи… а он даже не знает, в какую сторону идти, чтобы ее догнать. К тому же, никто не отпускал и не отпустит его за стену: в Кремле каждый дружинник на счету.

Лан поднялся по старинной винтовой лестнице на Никольскую башню.

– Здравия желаю, – поздоровался он с парой караульных. Немолодые вислоусые дружинники, кутаясь в мокрые плащи, надетые поверх доспехов, неотрывно вглядывались в мглистые предрассветные сумерки по ту сторону стены.

– Здорово, коли не шутишь, – прозвучало в ответ без намека на приветливость. – Какого тебе не спится?

– Внезапно захотелось воздухом подышать и видом помиловаться, – сказал первое, что взбрело в голову, Лан, продвигаясь к выходу на забрало.

– Молодо-зелено, – вздохнул второй караульный, – кабы погода была еще, так ведь нет погоды. Сейчас бы под теплое одеяло, да десятый сон досматривать… – он потянулся, зазвенев кольчугой. – А может, ты съел что-то несвежее? Или девица какая-то сердце покоя лишила? Так ведь? В девице дело?

Лан вздрогнул и потупил взгляд. Да, дело в Маре. Но о ней нельзя было разглагольствовать так легкомысленно, Мара сейчас пробиралась в далекое Одинцово, чтобы выручить сестренку. Мара была с ними одного поля ягода: такой же воин по духу. А еще не хотелось бы, чтоб кто-нибудь из ребят пустил слушок, дескать, дела сердечные мешают сыну пахаря, которого за особые заслуги осчастливили зачислением в дружину, нести службу, как подобает.

– Что ты пристал к парню? – первый дозорный почесал твердокаменную ладонь об дуло пушки, направленной в сторону ГУМа.

– Ступай-ступай, там уже один «милуется видами», – второй дозорный повернулся к Красной площади.

Лан рассеянно кивнул и вышел из-под конической, обшитой броневыми листами крыши на продуваемое ветром забрало. В тот момент ему не было дела, кому там еще не спится, но когда он увидел русоволосого дружинника, что стоял, сильно ссутулившись и положив руки на зубец стены, то сейчас же проникся сочувствием. Кого-то мучают неприятные сны и предчувствия, а у кого-то конкретная и предельно понятная беда случилась.

– Здравствуй, Денис! – обратился Лан к дружиннику. – Что… – он на секунду осекся, но если сказано «а», значит надо говорить и «бэ». – Так и не вернулось посольство?

– Нет, – буркнул Денис, не отрывая взгляда от предрассветного зеленовато-желтого зарева.

Отец Дениса – Савва – пропал вместе с посольством, отправленным Князем к очередному клану маркитантов за оружием и боеприпасами. В свое время Лану довелось участвовать в подобной операции, тогда община послала его с малым отрядом к арбатским маркитантам за дефицитными медикаментами. Лан на своей шкуре прочувствовал всю тяжесть существования вне кремлевских стен, а также навсегда уяснил, что несколько километров через руины московских улиц – это может быть очень много. Поэтому он прекрасно понимал, какие опасности грозили дружиннику Савве и его спутникам, и, само собой, разделял беспокойство Дениса.

Лан собрался пройти мимо, поскольку явно было видно, что Денис хочет побыть со своими переживаниями наедине, однако русоволосый дружинник вдруг сказал:

– К Князю пойду, сегодня же… – слова давались ему с трудом, словно горло было стиснуто спазмом, и голос звучал сипло, едва различимо. – Скажу, пусть отправляет меня на поиски. Я найду отца.

Что ж, нормальная реакция. Нормальное требование. Лан тоже взял бы отпуск на месяц и смотался за стену: помог бы Маре разрешить проблемы с нерадивой одинцовской общиной, да вот незадача – не полагаются дружинникам отпуска. Но поскольку пропавшее посольство имело большую важность для Кремля, Лан подумал, что у Дениса есть шансы добиться разрешения на поисковую операцию. В помощи Маре и ее сестре община не заинтересована: Кремль не может спасать всех подряд. А посольство – это свои, своих дружина не бросает.

– Поговори, конечно, с Князем, – сказал Лан опечаленному воину. – Удачи тебе.

– Пойду… – пробурчал Денис. – Как только солнце встанет – так сразу пойду…

Спозаранку, очевидно, попасть на прием к Князю не получится, хотя… чем черт не шутит. Ладно, Денис, жди рассвета, только построение не пропусти – иначе влетит от сотника по первое число.

Лан посторонился, пропуская стрельцов, вооруженных тяжелыми бердышами, затем отошел в сторону. Москва просыпалась; стылая мгла над Красной площадью поредела, отползла на близлежащие улицы. Среди руин что-то монотонно рычало, стенало, полоумно бормотало и вскрикивало. Что-то лишало жизни, а что-то – лишалось. Страшные каменные джунгли непрерывно перетирали челюстями из разбитого асфальта, бетонного лома и трухлявого железа бесчисленное множество существ – мелких и больших, нормальных и мутировавших под действием радиации или Полей Смерти.

Как всегда, Лану почудилось, будто он слышит Арену. Под гулким деревянным куполом грохочут барабаны и бубны, скрипки и флейты выводят дикарские мелодии, а рабы-воины сшибаются в смертельной схватке и льют реки обжигающей крови на присыпанное серым речным песком ристалище.

Почти месяц прошел с тех пор, как Лану удалось вырваться из объятий Арены. Сбежать ему помогли два лучших гладиатора – старый киборг Титан и Мара – девушка-мутант из Одинцово. Втроем они завершили миссию, которая была изначально возложена кремлевской общиной на отряд дружинников. А затем пути беглых гладиаторов разошлись, каждый направился к своей цели.

«Мара!» – мысленно позвал Лан, глядя на золотистый край солнечного диска, показавшийся над уродливыми грудами исковерканного бетона.

Отклик пришел почти сразу. Он походил на прикосновение теплого ветра с запахом яблоневого цвета, – совершенно нетипичного аромата для нынешней Москвы. Из этого следовало, что Мара жива и до сих пор «слышит» Лана. Но больше ничего не понять. Где она? Быть может, она ранена? Быть может, в плену? Быть может, выбилась из сил и погибает, спрятавшись в какой-нибудь норе, вроде старого сырого подвала?

За кремлевской стеной остались незавершенные дела, и они лишали Лана покоя. Он ощущал себя стрелой, готовой отправиться вдаль, как только будет спущена тетива. Он ощущал себя бойцовским крысопсом, ожидающим команды «фас». Он ждал, постепенно теряя терпение. Он ощущал приближение беды. Как бы тут не наделать глупостей…

Впрочем, Данила когда-то тоже сорвался в самоволку и вернулся в Кремль на танке да с кучей старинного оружия. Но то Данила – боец уважаемый, разведчик, едва воеводой его не назначили. Если же Лан оставит службу без дозволения, то это будет выглядеть чуть-чуть иначе. А разрешение ему никто не даст. Да уж, незадача.

Денис оттолкнулся от зубца и зашагал к башне, грохоча подкованными сапогами по настилу забрала. Очевидно, пошел брать штурмом княжеские покои. Лан, насупившись, поглядел ему вслед.

И у этого терпение закончилось.

Что ж, здравствуй – новый день.

Лан по-прежнему был последним из дружинников в мечевом бое.

Сказывалось, что детство и юность он провел в пахарях. Умом Лан это понимал, и остальные понимали. Какие-то важные моменты были упущены и, наверное, навсегда. Никто не попрекал его, не насмехался, но быть отстающим – всегда в тягость. На Арене он рубился – будь здоров, в боях против нео тоже не сплоховал, а тут… Даже дружинник Чеслав, едва-едва поднявшийся на ноги после серьезного ранения, полученного в схватке с «Рапторами», и тот уделывал Лана, как мальчишку. А ведь когда-то Лану рукоплескали зрительские трибуны Арены! Напрашивался простой вывод: кремлевский пахарь, прошедший базовые тренировки ополченца, был более умелым фехтовальщиком, чем мародеры и прочее отрепье, обитающее за кремлевскими стенами. Но все равно не мог соперничать в умении с дружинниками – профессиональными воинами.

Очередная тренировка подошла к концу. Получив новую пару ссадин и ушибов, Лан отказался от берестяного пластыря и холодных примочек. Он зажал погнутый тренировочный меч под мышкой, подошел к Мастеру и проговорил, набычившись:

– Я хочу фехтовать еще!

– Время вышло, – ответил Мастер, а потом добавил по-отечески мягко: – Отдыхай, друг, пока дают.

– Я не устал, могу драться еще!

– Зато я, знаешь, как устал с вами? – Мастер утер тугой кожаной наручью испарину, выступившую на украшенном шрамами лбу. – Не всем же быть такими железобетонными, как ты. Пойди, подыши воздухом. Остудись чуток.

С одной стороны – гадкие сны и дурные предчувствия, с другой – пропажа посольства и стоящее перед глазами упрямое лицо Дениса, явно задумавшего какую-то самоубийственную глупость. С третьей стороны – тоска по Маре и нехватка женской ласки, с четвертой – постоянное отставание от товарищей в части владения мечом. Лан скрипел зубами от переполнявших его темных страстей. В одной молодой и горячей голове не могло все это тихо-мирно, как говорят старики, «устаканиться». Ему бы сейчас в бой, в самое пекло, пусть даже на Арену, гори она синим пламенем!

Но вокруг все было спокойно и даже рутинно. От утренней хмари не осталось и следа, летнее солнце высушило лужи. Лишь ветер не собирался униматься, а все гудел-гудел, обтекая купола кремлевских Храмов и бронированные крыши башен.

Загрохотало вразнобой, и над стеной со стороны Красной площади вспухло облако пороховой гари. Лан жадно поглядел вверх, но это был не прорыв нео и не атака биороботов, а тоже всего лишь тренировка: под присмотром Светозара гражданские практиковались в обращении с дульнозарядными фузеями и пистолями.

Лан отдал погнутый меч раскрасневшемуся от жара пылающих горнов подмастерью кузнеца, сходил в трапезную за кувшином ледяного кваса, а потом поднялся к брату.

Ополченцы – пожилые пахари и мастеровые – стреляли в набитые опилками и тряпьем чучела нео, расставленные на площади на разном расстоянии от стены. Фузеи отчаянно грохотали, тяжелые пули высекали из площадной брусчатки искры. Все кремлевские мужики – ребята что надо. Никто в бою не струсит, Лану сразу вспомнилась та отчаянная оборона, когда на стене плечом к плечу стояли и дружинники, и стрельцы, и Хранители Веры, и ополченцы. Вот только не было у работяг врожденного таланта в обращении с оружием. У дружинников он был, а у них – нет.

Лан подошел к Светозару, отдал ему кувшин с квасом. Тот кивком поблагодарил, сделал несколько крупных глотков и поставил на не полностью восстановленный зубец стены. Среди ополченцев с фузеями оказался и Крив Чернорот – потомственный пахарь, отец Лана. Когда Лан был маленьким, Крив частенько колотил его всем, что только попадалось под руку, чувствуя, очевидно, чужую кровь. Люди судачили, что настоящим отцом Лана был дружинник Мечислав, от которого Лада – почившая мать Лана – родила своего старшего сына Светозара во исполнение указа Князя «О потомках». После того, как Лан выполнил задание на Арбате и был в награду зачислен в дружину, Крив разговаривал с ним подчеркнуто уважительно. Лан старательно отвечал той же монетой, однако каждому встречному-поперечному были очевидны натянутость и постоянный холодок в их взаимоотношениях.

Сейчас Крив даже не смотрел в сторону Лана. Пожилой пахарь стоял, вытянувшись, словно прилежный солдат. Его ухватистые ручищи сжимали фузею, а редкие седые волосы были взъерошены ветром.

– Огонь по команде! – заревел командирским голосом Светозар. – С дальнего конца шеренги! По одному! Пли!

Вновь загрохотали фузеи, а воздух стал настолько густым от кислого порохового дыма, что, казалось, его можно пить.

– Мимо! Попал-попал! Есть! – в коротких паузах между выстрелами Светозар отрывисто комментировал успехи и неудачи подопечных. – Мазила! Убил! Мазила и тупица! А вот ты – молоток! Попал!

Крив вообще пальнул «в молоко», и тяжелая фузейная пуля выбила облачко пыли из обветшалой стены ГУМа.

– Ты что – слепой? – рявкнул Светозар, но тут же переключил внимание на следующего ополченца. – Уже лучше, но все равно – косо! Нет, так не пойдет! Плохо!

Выстрелы стихли, ветер быстро очистил забрало от дыма. Светозар был недоволен. Он упер кулаки в бока и нахмурил брови. Низкая успеваемость учеников – вина наставника, ополченцы мажут, а краснеть перед воеводой предстоит Светозару.

– Лан, хотя бы ты им показал, как надо! – обратился старший брат к младшему. – Подай, так сказать, пример!

Лан не ожидал такой просьбы, но ломаться не стал. Взял с подставки два заряженных пистоля, подошел к бойнице, прицелился…

Солнце лупило прямо в глаза, неудивительно, что гражданские промахивались. Но в этом-то вся соль, нужно быть готовыми вести бой в любых условиях. Лан выбрал ближайшую мишень: почти бесформенное от времени и долгого использования на стрельбище чучело нео с деревянным ведром вместо головы.

Пистоли тяжелые, округлые рукояти покрыты мелкой насечкой. С одной стороны, оружие грубое и примитивное по сравнению со старинными пистолетами Макарова, Стечкина, Ярыгина. С другой стороны, было в них определенное благородство и привлекательность…

Щелкнул первый курок, вспыхнул, громко зашипев, на полке порох. Из дула вырвался яркий факел. Пуля угодила в надетое на чучело ведро. Разлетелись во все стороны щепки, показался фрагмент трухлявого черепа.

Щелкнул второй курок, и следующая пуля, прошив чучело насквозь, перебила жердину, на которую опиралась мишень. «Нео» завалился набок, ветер подхватил и разметал по брусчатке клочья выбитой шерсти. Ополченцы одобрительно загудели.

– Убил! – Светозар хлопнул Лана по плечу, а потом обратился к гражданским: – Вот! А ведь он, как и вы, вчера землю пахал!

«Не только пахал, – вспомнил Лан, потупив взгляд. – И в кузнице пот лил, и навоз за турами убирал».

– Дык… Светозар Мечиславович… – один из ополченцев – ряболицый дядя Завид – вытянул шею и произнес так, словно решил поведать величайшую тайну: – Всем известно, что наш Ланушка – дружинник по рождению и по праву, а то, что он в пахарях лямку тянул до своих семнадцати лет, – досадная ошибка.

На Крива жалко было смотреть. Его лицо побагровело.

– Это мой сын! – воскликнул пахарь, указывая внезапно задрожавшей рукой на Лана. – Лан – мой сын! Дружинник! Сокол! Мой! Никому не позволю лить напраслину!

Крив все еще сжимал разряженную фузею. Зная его крутой норов, Лан испугался, что нерадивый папаня вот-вот двинет Завида прикладом по плешивому затылку, и на этом песенка любителя рубить правду-матку окажется спетой.

– Батя-батя! – Лан примирительно поднял руки. – Спокойно! Ну, конечно – ты мой батя, а кто же еще? Помнишь, как поил-кормил, пока я рос? Помнишь, как воспитывал? А если еще кто-нибудь выскажет хотя бы слово сомнения, – он нахмурился точь-в-точь, как это делал Светозар, и ожег взглядом Завида, – того вызову на поединок! И нашинкую, бог свидетель, как кочан гнилой капусты, чтоб червям было жевать удобней.

Дружинники не вызывали пахарей на поединок: слишком велика разница в умениях, да и много чести для последних. Однако только круглый дурак посмел бы задирать воина. Завид стушевался, на него снизошло озарение, что Лан-мальчишка, которого можно было огреть сапогом под зад за нерасторопность во время уборки урожая, и Лан-воин, стоящий перед ним сейчас, – теперь два разных человека.

– Прости, Ланушка, – пролепетал он, побледнев, как смерть. – Какой-то бес грязный за язык дернул. Не то я совсем имел в виду…

– Какой я тебе Ланушка, шкура? – продолжил бушевать Лан. – Как стоишь передо мной, пугало огородное? Смирно! Напра-во! Нале-во! Кру-гом!

Ополченцы прыснули от Завида в разные стороны, словно тот был заразен. Решили, наверное, будто Лан приложит Завида кулаком, и побоялись попасться под горячую руку. Ряболицый глядел на Лана, словно побитый крысопес, его колени заметно дрожали.

– Вестовой от воеводы идет, – услышал Лан голос Светозара.

На стену поднялся воин в легком доспехе. Отыскав братьев взглядом, он сообщил:

– Вас обоих вызывают в Военный Приказ. Быть незамедлительно.

– Так точно, – отозвались в один голос Лан и Светозар.

Старший брат приказал гражданским собрать дульнозарядное оружие и построиться.

– Ополчение! Нале-во! За мной шагом марш!

Светозар повел мужиков во двор крепости. На ходу он отдал распоряжение юнакам, дежурившим у ворот, забрать с площади мишени. Пацаны воодушевились: для них каждый выход за ворота – приключение.

Лан тоже чувствовал интерес. С одной стороны, в Военном Приказе ему доводилось бывать неоднократно: он в деталях поведал штабистам, а также – самому воеводе об арбатских маркитантах, об Арене и всех тварях и опасностях, которые встретились ему на пути. С другой стороны, приказ явиться на глаза командования увязывался с тревожными предчувствиями, все сильнее одолевавшими его в последнее время. Сердце учащало ход в предвкушении боя. Душа дружинника жаждала действия, военной операции, громких команд, ощущения рукояти меча в руках и грохота автоматных очередей. Одновременно разливался внутри холодок, словно от напитка, настоянного на дикой мяте, поскольку разумный страх знаком даже самым лихим рубакам. А Лан прекрасно знал, насколько зловещим и коварным может быть лабиринт лежащих в руинах московских улиц.

В Военном Приказе братьев принял сам воевода. В зале с расписными стенами Лан увидел также сотника Ждана и Ворона – молодого, но уже уважаемого всеми разведчика, с которым ему довелось хлебнуть лиха во время похода на Арбат. Отряд воинов, возглавляемый Вороном, столкнулся сначала с мародерами, а потом – с привлеченными запахом крови «Рапторами». Лан, числившийся тогда гражданским, попал в плен, а затем – на Арену. А дальше – пошло-поехало…

Воевода, сотник и разведчик сидели за столом, на котором была развернута карта довоенной Москвы с многочисленными отметками, сделанными людьми Кремля уже после выхода из убежищ: там Поле Смерти, тут радиоактивная воронка, здесь змеится русло высвобожденной из-под бетонных сводов коллектора Неглинки. Ребята в казарме поговаривали, будто воевода прячет под картой вырезанные из старинных журналов фотограммы девиц без одеяния. Но о чем только не болтают в казармах.

Лан решил, что речь пойдет о пропавшем посольстве, поскольку сотник Ждан был непосредственным командиром Дениса, встревоженного за судьбу отца. Наверное, юноша пробился-таки спозаранку к Князю и настоял на проведении поисково-спасательной операции. А что, дело для общины крайне нужное…

Однако воевода, после того как предложил братьям занять место за столом, завел речь о другом.

– Лан, мы собрались, чтобы еще раз обсудить некоторые моменты твоего доклада. Они касаются Арены и поселка Новоарбатовка, в котором находится этот дурной цирк.

«Вот оно!» – подумалось Лану. Он кивнул, сосредоточенно слушая военачальника. Сердце стучало медленно, но громко: как бы остальные не услышали.

– Ты доложил, что биороботы не нападают на Новоарбатовку, несмотря на то, что поселок укреплен довольно слабо.

– Так точно, – ответил Лан. Действительно, любой боевой биоробот, будь он серии «А» или более легкой серии «В», при желании без труда пробил бы брешь в окружавшем поселок частоколе. И не остановило бы его легкое стрелковое оружие наемников, несущих дозор на сторожевых башнях, потому как пули против многотонного бронированного чудовища – все равно, что горох против танковой брони.

– А еще ты доложил, что жители поселка Новоарбатовка, возглавляемые неким человеком с дурацким прозвищем Профессор, заключили с биороботами договор. Новоарбатовка отдает стальным тварям мертвых бойцов Арены, а био за это не причиняют поселку вред.

– Так точно, – снова отчеканил Лан. Бои на Арене шли сутки напролет, на трибунах всегда толклись зрители, которые делали ставки, покупали еду и выпивку. Трудно было представить, какие богатства осели в закромах Профессора за годы работы этой кровавой фабрики зрелищ. Но груды трупов, которые выбрасывались за частокол, чтобы умилостивить вечно голодных и получающих энергию за счет расщепления органики биороботов, Лан видел собственными глазами.

– Мы боремся с биороботами со времен Последней Войны, – проговорил воевода. – И знания, которые мы добыли кровью, говорят, что для этих гадов все живое – мясо, и что с мясом они не договариваются.

Лан продолжал напряженно слушать. Он пока не понимал, к чему клонит воевода; Светозар, судя по его скучной физиономии – тоже.

– Военный Приказ заинтересовался, как это люди и биороботы смогли договориться, – продолжил воевода. – Скорее всего, ты не увидел всей подоплеки происходящего в Новоарбатовке. Что, в принципе, не удивительно и не зазорно, ведь перед тобой стояла задача выжить.

«Выжить, добраться до Арбата, выполнить задание и вернуться в Кремль», – дополнил мысленно Лан. Он с нетерпением ждал, когда воевода закончит вступительную часть и перейдет к сути. Зачем Военный Приказ вспомнил о Новоарбатовке? Причем – именно сейчас? Безусловно, эту обитель порока не мешало бы выжечь каленым железом из тела Москвы, но Лан подозревал, что перед Кремлем на данный момент стоят более своевременные задачи.

Воевода посмотрел на разведчика:

– Ворон, расскажи, что ты узнал.

Темноглазый воин с бородкой, обильно посеребренной ранней сединой, прочистил горло.

– Ходит молва о неких нейромантах, – прошелестел его сухой голос. – Нет точных сведений, кто они: может – люди со случайно проявившимися особыми способностями, а может – выведенные для Последней Войны мутанты. Говорят, что нейроманты способны силой мысли управлять биороботами.

Сотник Ждан покачал головой, а потом сказал, поджав губы:

– Прости, друг. Но сдается мне, что все это – сказки новых людей и полудиких трупоедов. Когда они смотрят из укрытия на идущего мимо голодного био, им очень хочется верить, что в мире существует сила, способная справиться с этой мощью. Какой-нибудь дух или волшебник.