Kitobni o'qish: «Парашютисты-диверсанты Сталина. Прорыв разведчиков»

Shrift:

Глава 1

Это был обычный вечер в конце сентября 1940 года. Уже несколько дней, как на смену теплому и солнечному бабьему лету пришли проливные дожди, сопровождавшиеся сильным порывистым ветром, – первые вестники наступившей осени.

Закончился очередной рабочий день. Жители Берлина возвращались домой. Те, кто жил неподалеку от места работы, шли пешком, прикрываясь от низвергающихся с небес потоков воды рвущимися из рук зонтами, и отчаянно завидовали пассажирам следовавших по своим маршрутам переполненных людьми трамваев. А те, прильнув в праздном любопытстве к покрытым каплями дождя запотевшим окнам, в свою очередь испытывали некоторую досаду от того, что по тем или иным причинам они вынуждены пользоваться буквально впитавшими в себя всю сырость и промозглость серых неприветливых улиц и поэтому ставшими такими неуютными вагонами. И молча завидовали тем счастливчикам, кто в данную минуту под мерный стук колес проносился где-то под землей в ярко освещенных составах берлинского метро.

Зашедший в вагон на одной из остановок широкоплечий человек плотного телосложения, одетый в серую шляпу и такого же цвета плащ, ничем не выделялся среди других пассажиров трамвая, следовавшего в сторону Александерплатц.

С трудом протиснувшись сквозь плотно стоявших в салоне людей, он ухватился за поручень и отсутствующим взглядом уставился в мутное от повышенной влажности и человеческого дыхания окно. Периодически получая толчки в спину от двигающихся к выходу и обратно пассажиров, он, как истинный берлинец, привыкший к подобным неудобствам, оставался невозмутимым. Даже когда ему сильно наступили на ногу, невыразительное от природы лицо сохранило свое спокойное и расслабленное выражение.

– Простите, – пробормотал за его спиной тихий мужской голос, очевидно принадлежавший виновнику данного инцидента, – я не нарочно! У меня просто плохое зрение!

У человека с невыразительным лицом не дрогнул ни один мускул. Только слегка дернулась и приподнялась вверх правая бровь. Он ничего не сказал в ответ и даже не обернулся, словно прозвучавшие только что в качестве извинений слова относились не к нему. На самом же деле он прекрасно знал этот тихий голос и его обладателя! А последняя фраза про плохое зрение была сказана не для того, чтобы объяснить причину собственной неловкости, а напротив, являлась ключевой в этом кратком монологе и означала серьезную и близкую опасность, грозившую человеку, ее произнесшему!

Тем временем трамвай, почти не сбавляя скорости, повернул направо. Неловкий пассажир, испытывавший, по его собственным словам, проблемы со зрением, подтверждением чему служили большие круглые очки, закрывавшие добрую половину его лица, продвигаясь к выходу из вагона, не удержал равновесия и на какую-то секунду всем телом прижался к разом напрягшейся спине «невозмутимого». И тот почувствовал, как некий предмет буквально впихнули в глубокий карман его плаща!

Раздался звук тормозов, и трамвай остановился возле входа на станцию метро. Пассажиры густым потоком ринулись наружу, создав на короткое время иллюзию полупустого вагона. Оставшиеся в салоне стали занимать освободившиеся места.

Человек в сером плаще тоже двинулся к пустому сиденью, но садиться не стал, а любезно предложил занять его молодой женщине с большой сумкой, как раз поднявшейся по ступенькам в трамвай. Сам он остался стоять в проходе все с тем же спокойным и отсутствующим видом. При этом незаметно для окружающих наблюдая за людьми, покинувшими вагон на остановке.

Его внимание сразу привлекли фигуры трех человек в одинаковых черных плащах. Несмотря на плохую видимость, он все же разглядел, как двое из них, ввинтившись в толпу, быстро и сноровисто взяли под руки худощавого мужчину в нелепых круглых очках. Шедшие вокруг него люди, подобно волнам, разрезаемым носом идущего на всех парах по морю корабля, отпрянули в стороны. Третий «черный плащ» с пистолетом в руке расположился метрах в пяти перед задержанным, перекрывая собой вход на станцию метро. Тотчас раздался скрип тормозов, и впритирку с тротуаром остановилась легковая машина. К ней и повели мгновенно поникшего и казавшегося совершенно подавленным человека в очках. Из автомобиля появились двое, как близнецы похожие одеждой на вышеупомянутую троицу, и замерли под дождем, засунув руки в карманы своих плащей.

– Гестапо! – с ненавистью прошептал «невозмутимый», и в его глазах промелькнула молния, впрочем сразу исчезнувшая.

Большинство людей, как столпившихся на тротуаре, так и находившихся в вагоне, с любопытством, присущим обывателям, глазели на события, разворачивавшиеся перед ними.

– Смотри! – толкнул в бок человека в сером плаще оказавшийся с ним рядом здоровенный толстый детина с маленькими, заплывшими жирком глазами. – Этот хлюпик сейчас лишится чувств!

Действительно, гестаповцы, уверенно ведшие арестованного к машине, вдруг резко остановились. Причиной послужило то, что ноги задержанного внезапно подкосились. Он весь обмяк и повис на руках своих конвоиров. При этом его большие очки плавно сползли на кончик носа и, не удержавшись на нем, упали на мокрый асфальт.

– Эй ты, скотина! – дернул его за плечо один из гестаповцев, презрительно оттопырив нижнюю губу. – Умирать, что ли собрался, дистрофик?

Второй, услышав, как «уважительно» его товарищ обращается к задержанному, разжал обе руки, поддерживавшие безвольное тело. Звучно хлопнув ими себя по бедрам, он громко засмеялся, согнувшись почти пополам и едва не уронив при этом с головы шляпу.

Но в следующую секунду веселый смех внезапно оборвался и сменился хриплым булькающим звуком, вырвавшимся из горла медленно оседавшего на землю гестаповца. Это «дистрофик» свободной рукой нанес ему молниеносный удар точно в область гортани, буквально раздробив ребром ладони кадык. Затем, напружинив ноги и используя в качестве опоры руку второго конвоира, он волчком раскрутился на месте, сделав тому резкую подсечку. Ничего не успевший понять фашист как подкошенный рухнул на асфальт с глухим звуком, сопровождавшимся противным хрустом, ударился затылком о бордюрный камень и замер без движения, неестественно подогнув под себя левую руку.

Все произошло настолько стремительно, что никто толком не смог еще ничего понять, а вырвавшийся на свободу худощавый человек уже мчался по улице, словно стрела, выпущенная из арбалета. Буквально в пятидесяти шагах впереди по правой стороне от дороги был широкий проход между домами, куда беглец собирался свернуть и скрыться от преследователей во дворах и извилистых переулках.

Ему удалось преодолеть не меньше двадцати метров, когда вдогонку раздались выстрелы. Двое остававшихся у машины гестаповцев бежали следом за ним, бегло и неточно стреляя. Третий, находившийся возле входа на станцию метро, тоже сначала устремился в погоню. Но будучи, по-видимому, самым опытным среди всех, он почти сразу понял, что бессмысленно тягаться в скорости с беглецом. Остановившись, он быстро опустился на правое колено, вытянув вперед для равновесия левую ногу. Обхватив обеими руками рукоятку пистолета, гестаповец пять раз подряд нажал на курок, целясь в спину убегающему человеку. Тот, получив две пули в область печени и не добежав каких-то десяти шагов до спасительного поворота, как подкошенный рухнул на землю.

Но, когда запыхавшиеся преследователи подбежали к распростертому на мостовой телу, беглец, несмотря на смертельные ранения, был еще жив. Он лежал на спине, сложив руки вместе на груди, и тихо стонал. Один фашист, грубо выругавшись, сильно ударил истекающего кровью человека ногой в бок. Тот глухо вскрикнул, открыл глаза и обвел стоявших над ним гестаповцев медленным, но все еще ясным взглядом. Узнав своих врагов, он не стал тратить последние силы на страшные проклятия в их адрес, а неожиданно для них улыбнулся и опустил руки на землю, с последним вздохом разжав ставшие уже бесчувственными пальцы. На указательном пальце левой руки тускло блеснуло металлическое кольцо с отходившими от него двумя короткими проволочными усами.

– Он издевается над нами, мерзавец! – увидев застывшую улыбку на обескровленном лице, взвизгнул ничего более не подозревавший гестаповец и в бессильной ярости занес над уже мертвым телом ногу для удара.

Это были последние слова и движения в его жизни. Граната с радиусом сплошного поражения осколками до двадцати метров, выскользнувшая из раскрытой безжизненной ладони, откатилась немного в сторону и на короткое мгновение замерла, словно наслаждаясь своей неожиданно обретенной свободой. Затем раздался глухой хлопок. Место, где только что стояли гестаповцы, заволокло едким дымом. Когда он рассеялся, то на земле вместо одного лежали уже три бездыханных тела.

На короткое время воцарилась почти полная тишина, вскоре, однако, сменившаяся все нарастающим гулом. Это праздные зеваки и прочие любопытные, наблюдавшие, как зрители в театре, то есть со стороны, за разыгравшейся на их глазах кровавой драмой, увидев, что беглец погиб и продолжения не будет, начали расходиться. Все снова заспешили по своим делам.

– Прощай, Владислав! – почти не разжимая губ, глухо произнес по-русски человек в сером плаще, выходя на улицу из еще стоявшего на остановке трамвая.

С каменным лицом, не ускоряя шага и не глядя по сторонам, он под внезапно усилившимся проливным дождем пересек расстояние, отделявшее его от входа на станцию метро, и, смешавшись с толпой, исчез в бурлящем людском водовороте.

* * *

Начальник одного из отделов службы советской военной разведки полковник Сазонов, коротко постучавшись, открыл дверь в кабинет своего непосредственного начальника и старого друга генерал-майора Серегина.

– Разрешите, Степан Сергеевич! – Голос обычно сдержанного полковника звучал на удивление возбужденно.

– Входи, Николай Петрович, входи! – приветливо ответил Серегин, выйдя из-за стола и с улыбкой пожимая товарищу руку. – Чаю будешь?

– Спасибо, товарищ генерал, но боюсь, что чаепитие придется отложить! – Бледно-голубые глаза полковника впились в лицо Серегина. – Только что получено срочное донесение от Дирижера!

– Садись и докладывай! – разом посерьезнев, сказал генерал, показывая рукой на массивный деревянный стул, стоявший справа от стола.

Полковник опустился на предложенный стул и бесцветным голосом сказал:

– Дирижер сообщает, что погиб Циркач! Он чувствовал слежку со стороны гестапо и перед своей гибелью успел передать Инженеру портсигар с чрезвычайно ценными разведданными, касающимися дислоцированных на территории Польши гитлеровских частей и подразделений. Эту информацию Дирижер передаст при следующем сеансе связи.

Сазонов замолчал. Атмосфера в кабинете сгустилась и стала тяжелой.

– Светлая память Владиславу! – глухо произнес генерал, вставая.

Сазонов последовал его примеру. Так они и стояли в полном молчании, эти уже немолодые люди, скорбно склонив убеленные сединами головы.

Полковник, несмотря на субординацию, первым нарушил молчание.

– Степан Сергеевич, это еще не все сведения, полученные от Дирижера!

– Вот как! – Генерал тряхнул головой, отгоняя от себя тягостные мысли, и вопросительно посмотрел на собеседника.

– В переданном Владиславом портсигаре также находился компромат на одно важное по нацистским меркам лицо, приближенное к Гитлеру. Это профессор Адольф Гранке – ученый, вплотную занимающийся разработками в области ракетостроения, а по совместительству еще и оккультными исследованиями. Он состоит в руководстве организации Аненербе и является личным другом фюрера!

– Хорошо, Николай Петрович! Когда от Дирижера поступит компромат на этого Гранке, то подумай, как мы сможем его использовать. А всю добытую Владиславом информацию по немецким войскам в Польше сразу после ее получения и расшифровки немедленно мне на стол! Ты ведь знаешь, какая ситуация на наших западных границах!

– Так точно, Степан Сергеевич! – кивнув головой, четко ответил Сазонов, но глаза его были грустными и какими-то опустошенными.

Когда полковник вышел, генерал тяжело вздохнул и, подперев кулаком слегка наклоненную голову, устремил задумчивый взгляд на окрашенную свежей зеленой краской стену своего кабинета.

Глубоко законспирированная группа советских разведчиков, много лет действовавшая на территории Германии, была его детищем. Именно ему, тогда еще полковнику Серегину, в начале тридцатых годов пришла в голову мысль внедрить в структуры Вермахта и Абвера своих сотрудников, но не использовать их сразу, а «законсервировать» на продолжительное время. Говоря по-простому, дать людям возможность без лишнего риска вжиться в свои новые образы, постепенно освоиться и, что называется, заматереть. И такая дальновидная стратегия через несколько лет стала приносить весьма и весьма ощутимые результаты! Информация, поступавшая от группы Дирижера, почти всегда была чрезвычайно ценной и, что самое важное, никогда не нуждалась в дополнительной проверке! Трио разведчиков работало четко и надежно, словно прекрасно отлаженный часовой механизм.

И вдруг, как гром среди ясного неба, известие о гибели Владислава! Степан Сергеевич, наверное, в сотый раз прокручивал в голове эти трагические слова, произнесенные полковником Сазоновым, понимал, что самое страшное уже произошло, но все равно не хотел этому верить!..

Наступила ночь. Терзаемый внутренними противоречиями, генерал усилием воли все же заставил себя переключиться с погибшего на живых. Ему было необходимо очень многое обдумать. И в первую очередь надо было скорректировать направление и тактику работы группы, учитывая тот скорбный, но непреложный факт, что разведчиков теперь осталось только двое…

Глава 2

Барон Отто фон Камп происходил из семьи потомственных военных. Его дед и отец, будучи офицерами, участвовали во многих кампаниях.

Во время франко-прусской войны 1870–1871 гг. Карл, дед Отто, дрался в составе баварской бригады в битве под Седаном и был дважды ранен. Это сражение стало поворотным моментом в его судьбе.

Провалявшись три месяца по госпиталям, Карл вышел в отставку и вернулся в родовой замок под Мюнхеном. Человек по натуре веселый и общительный, он, уединившись в замке, впал в глубокую депрессию. Говоря проще, стал сильно пить. Слишком давили на психику воспоминания о недавних кровавых событиях. Днем тягостные мысли не покидали его голову, а по ночам в снах приходили жуткие видения, призраки прошлого.

Два года Карл все глубже и глубже погружался в трясину алкоголизма и чувствовал, что постепенно сходит с ума. Его сознание было будто в густом тумане. Навязчивые видения полностью окутали мозг тяжелой завесой. Алкоголь, вначале избавлявший от головных болей и отодвигавший на некоторое расстояние депрессию, постепенно помогать перестал. После возлияний становилось только хуже. Бравый боевой офицер превратился в опухшее существо с мутными глазами и тяжелой шаркающей походкой. Исцеление и спасение пришли неожиданно.

Однажды днем в начале лета, находясь в ставшем для него уже привычным вечно пьяном состоянии, Карл блуждал по парку возле замка и, сбившись с тропинки, постепенно углубился в лес. Не разбирая дороги, он брел сквозь чащу и овраги. Неожиданно его слух уловил какие-то звуки, будто плач. Оглядевшись, Карл осознал, что находится возле болота. У самого края трясины бегала и скулила волчица. А в мутной воде из последних сил барахтался волчонок, и мать ничем не могла ему помочь.

Как будто неведомая сила толкнула человека в гиблую трясину. Карл по пояс в воде подобрался к маленькому зверю, поднял его вверх и с силой швырнул на берег. Волчонок, оказавшись на твердой земле, радостно затявкал и завертел хвостом перед подскочившей к нему счастливой матерью.

Увидев эту картину, Карл впервые за неопределенное количество дней ощутил душевное спокойствие и непередаваемую легкость. Сознание прояснялось, тело стало наливаться силой. Будто постепенно отваливалась тяжелая короста.

Карл ухватился за росшую в воде молодую березу и начал выбираться на сушу. Это было нелегко. Трясина неумолимо тянула к себе. Она не хотела отпускать человека, вырвавшего у нее предыдущую жертву. Очень медленно и тяжело, держась за тонкое деревце, он продвигался к спасительному берегу. Оставалось меньше метра до твердой земли. Так мало и одновременно так много!

И вдруг из-за кустов выбежала волчица с палкой в зубах! Погрузив передние лапы в воду, она на сколько могла вытянула вперед шею и ткнула Карла палкой в щеку. Эта нежданная помощь так потрясла человека, что он на секунды опешил. Посмотрев в глаза волчицы, он увидел, а скорее, почувствовал в них сострадание и готовность к самопожертвованию ради спасителя ее детеныша.

Пелена, окутывавшая мозг, резко исчезла. Карл зарычал, как дикий зверь, и мощным рывком выбрался на берег. Прерывисто дыша, он присел на корточки и пристально посмотрел на лесного хищника. И случилось невероятное! Волчица подошла к человеку, понюхала его лицо и улеглась рядом!

Вечером они втроем вышли на опушку леса. Благодарные звери провожали своего спасителя. Наконец, потершись носом об руку человека, волчица повернула обратно в лес и вскоре вместе с детенышем исчезла в сгущавшихся сумерках. Больше Карл их не видел.

Как больше не видел и тяжелых ночных снов-кошмаров. Человек вновь стал Человеком. Через пять лет он, вопреки условностям, женился на простой крестьянке. Вскоре у них родился сын. Карл занялся ремонтом замка и одновременно собирал домашнюю библиотеку. Вечерами он писал книгу воспоминаний, где описывал свою жизнь, анализируя поступки, ощущения, искал взаимосвязь между историческими событиями и конкретной личностью.

Годы пролетали как быстрокрылые птицы. Наступил двадцатый век. Карл закончил свой многолетний аналитический труд, а на следующее утро узнал, что его сын стал отцом. Посчитав это знамением свыше, он посвятил книгу своему внуку.

* * *

Отто был умным и любознательным ребенком. Он любил природу, занимался спортом, прилежно учился, изучал иностранные языки и много читал. Шиллер, Гете, Дюма, Стивенсон, Марк Твен – вот далеко не полный список авторов прочитанных им книг. В подростковом возрасте он изучал труды Плутарха, Конфуция, Бисмарка. А самой любимой книгой для него стали воспоминания деда, перечитанные много раз, как говорится, от корки до корки.

Вместе они часто гуляли по парку и разговаривали на самые разные темы. Но никогда не обсуждали сражения, в которых участвовал Карл фон Камп. И вот однажды Отто попросил:

– Дед, а расскажи про свой последний бой.

– Что конкретно, внучек, ты хочешь узнать? – мягко спросил Карл, но его широкое добродушное лицо вдруг словно окаменело, а зрачки глаз стали похожи на взгляд тигра перед прыжком.

– Как тебя ранили? Тебе было страшно?

– Я получил приказ и повел в атаку свой отряд. Знаешь, обычно перед боем испытываешь определенное беспокойство. У меня, например, ноги становятся словно ватные и не хотят двигаться. Только никому об этом не говори, ладно? Но я офицер и должен вести за собой солдат. Поэтому превозмогаешь свой страх, поднимаешься и вперед! А в тот раз никакого волнения не было. Наоборот, я ощущал какое-то необъяснимое спокойствие, умиротворение, что ли. Как будто не в меня целились десятки ружей. Мы совершили рывок, почти достигли вражеских укреплений, и тут словно неведомая сила развернула и опрокинула меня. За доли секунды я смог увидеть достаточно много: край яркого желтого солнца выглядывал из-за свинцовых облаков, со стороны нашего лагеря скакал отряд кавалерии, земная поверхность под непонятным углом стремительно неслась мне навстречу. Больше ничего не помню. Очнулся уже в тылу в госпитале. Одна из двух вражеских пуль что-то в плече серьезно повредила. Пришлось поваляться на больничной койке. После выздоровления я вышел в отставку и уехал в наш замок. Вот, собственно, и весь рассказ.

– Понятно, – проговорил задумчиво Отто.

Он не решался задать деду еще один важный вопрос. Но тот словно прочитал его мысли.

– Наверное, ты хочешь спросить, почему я ушел с военной службы? Отвечу коротко. Я устал от крови, потерял веру в то, что делал. Наступила тупая бессмысленная пустота. И я ушел…

Некоторое время они шли молча. На выходе из парка Карл остановился, положил руку на плечо Отто и сказал:

– Ты вырастешь, станешь офицером. Так всегда было в нашей семье. Как офицер, пусть и бывший, я не должен говорить то, что скажу сейчас. Ты будешь выполнять приказы командования. Так вот, постарайся не стать исполнителем бездумных, безумных, а зачастую и преступных распоряжений. Помни о долге, но помни и о чести. И всегда старайся поступать по совести.

Сказав последнюю фразу, Карл вздохнул и неожиданно улыбнулся:

– Пойдем домой, обедать пора…

* * *

…Прошли годы. После окончания Берлинского университета Отто, следуя семейной традиции, поступил в летную школу и стал военным летчиком.

К власти в Германии уже пришел Гитлер, и страна вступила в эпоху фашизма. Шли повсеместные преследования евреев и инакомыслящих. Под восторженный рев обезумевшей толпы на кострах сжигались книги выдающихся писателей. Немцы были провозглашены высшей расой. Все остальные считались недочеловеками. Бесноватый фюрер умело играл на чувствах немцев, считавших себя ущемленными после поражения в Первой мировой войне. Строились военные заводы и фабрики, тем самым создавались рабочие места и значительно сокращалась безработица. Нарушив условия Версальского мирного договора 1918 г., Германия быстрыми темпами наращивала свою военную мощь. Дело шло к войне. И она началась 1 сентября 1939 года.

В ту пору Отто служил в качестве летчика-инструктора и «натаскивал» молодых пилотов. Будучи умным и всесторонне развитым человеком, он пристально следил за развитием ситуации в стране. И не мог обрести душевный покой. С одной стороны, офицер должен беспрекословно выполнять приказы командования. Это не подлежит сомнению. С другой стороны, развернувшийся геноцид евреев, цыган, интеллигенции повергал его в ужас. Он понимал, что идеи мирового господства арийской расы ни к чему хорошему не приведут. Примером тому служили судьбы империи Александра Македонского и Древнего Рима, исчезнувших в глубине веков. Но открыто выразить свое мнение он не мог. Его голос не был бы услышан, зато это был кратчайший путь в концентрационный лагерь. И Отто принял для себя компромиссное решение. Он офицер и будет выполнять свой долг, при этом оставляя за собою право советоваться с собственной совестью.

* * *

22 июня 1941 года фашистская Германия, нарушив договор о ненападении, внезапно и без объявления войны напала на Советский Союз. Выполняя разработанный ранее план «Барбаросса», германские войска по трем стратегическим направлениям продвигались в глубь территории СССР. Несмотря на ожесточенное сопротивление, Красная Армия отступала. Линия фронта перемещалась все дальше на восток.

В кинотеатрах немецких городов без устали показывали победные кадры военной кинохроники. Голос диктора сообщал об успехах на Восточном фронте. И фюрер, и его генералы, и большинство немцев считали, что война уже выиграна. Кафе и рестораны по вечерам были переполнены веселящимися посетителями. Война казалась им чем-то очень далеким и несерьезным.

Столицу Берлин ночью немцы не затемняли. А зачем? Город окружало плотное кольцо зенитных орудий и пулеметов. В небе висели аэростаты с сетями. Лучи мощных прожекторов светили на высоту до шести километров. На ближайших к городу аэродромах располагались эскадрильи ночных истребителей. Английские самолеты налетали крайне редко и под мощным заградительным огнем зениток сбрасывали бомбы в чистое поле. А у русских, как считалось, вся авиация уничтожена.

И вдруг ночью 8 августа в городе начали рваться десятки тяжелых бомб. Это советские дальние бомбардировщики ДБ-3, преодолев 900 км, внезапно появились над Берлином. Посты наблюдения ПВО посчитали самолеты своими и приветливо предложили приземлиться на ближайшем аэродроме. В ответ сверху на город густо посыпались бомбы. Зенитчики, как люди военные и дисциплинированные, пришли в себя довольно быстро. Батареи открыли плотный беглый огонь, но уже по пустому ночному небу. Русские самолеты отбомбились без потерь и на высоте семи километров летели домой.

Гитлер был в бешенстве, Генеральный штаб в оцепенении, а советские самолеты продолжали вновь и вновь успешно бомбить Берлин. На защиту столицы Люфтваффе срочно перебросило несколько дополнительных эскадрилий истребителей «Мессершмитт-109». Командиром одной был назначен Отто фон Камп…

* * *

…В августе 1941 года Отто имел звание обер-лейтенанта Люфтваффе, а за его плечами было участие в двух кампаниях. В мае-июне 1940 года он участвовал в воздушных боях над Францией, которые большинство его сослуживцев считали легкой прогулкой.

Дело в том, что французские истребители «Моран-Сольнье MS-406» и «Девуатин D.510» значительно уступали по своим характеристикам немецким «Мессершмиттам». Никакое мужество французских пилотов не могло противостоять воздушной мощи Люфтваффе. Легкие победы опьянили немецких летчиков, и многие из них стали считать себя непобедимыми.

Но уже в июле после начала воздушной операции против Англии наступило довольно серьезное похмелье. Британские «Спитфайры» и «Харрикейны» (особенно первые) почти не уступали немецким самолетам в скорости, а в маневренности даже и превосходили. Радиолокационные станции Соединенного Королевства заблаговременно сообщали о приближении вражеских самолетов. Это позволяло концентрировать на опасных направлениях значительные силы противовоздушной обороны и истребительной авиации.

Авиагруппа, в которой служил Отто, прикрывала атаки бомбардировщиков на морские базы и аэродромы и за неполные два месяца потеряла половину самолетов и почти треть личного состава. 25 августа 1940 года эскадрилья бомбардировщиков «Дорнье» и звено «Мессершмиттов» сопровождения были атакованы над южным побережьем Англии внезапно выскочившими из-за облаков двумя группами «Спитфайров». В завязавшейся воздушной карусели истребитель Отто фон Кампа был серьезно поврежден и вышел из боя. Каким-то чудом перелетев Ла-Манш, Отто дотянул до своего аэродрома и смог посадить изрешеченную машину. Из четверых вылетевших на задание летчиков-истребителей в живых остался только он один.

Через неделю Отто был направлен для дальнейшего прохождения службы в авиационную группу, дислоцировавшуюся недалеко от Дрездена, где прослужил почти год, а затем был срочно переведен на аэродром Волленберг под Берлином.