Kitobni o'qish: «Объект «Фенрир»», sahifa 3

Глава 2. Крылья «Хугина»

– Это было мое решение. Я приношу пользу человечеству так, как умею, – мрачно сказал Михеев.

Смотреть на Банева не хотелось, и он не смотрел. Смотрел в зеленое стекло стола. Банев что-то двигал на подоконнике, позвякивал и похрустывал невидимым.

– Дурак ты, Михеев, – осторожно, пробуя каждое слово на вкус, сказал Банев и добавил, уже уверенней: – Точно дурак. Ты не пользу приносишь. Ты от человечества ушел. Спрятался. Ты себя наказываешь и жалеешь. Что хуже, я, если честно, не знаю.

– Лурье тоже ушел. И пораньше моего. – Михеев хотел сказать это с холодным бешенством, но получилось как-то жалко. Аж уши покраснели.

– Лурье у меня под рукой нет, а ты есть, и ты нам нужен. Нам, людям. От которых ты решил уйти, потому что, видите ли, недостоин жизни в прекрасном обществе будущего и должен искупить свои кровавые преступления непрерывным страданием и принесением пользы. – Банев вдруг со всей силы грохнул ладонью по столу и заорал: – Ты эгоист, Михеев! Ты пещерный самовлюбленный эгоист, который упивается своими страданиями!

Слушать это было совершенно невыносимо, и Михеев очень спокойно представил, как сейчас встанет, одернет куртку, коротко поклонится бушующему Баневу и выйдет из комнаты, тихо прикрыв дверь. Абсолютно спокойный, корректный, готовый к новому глубокому поиску. Но отчего-то он продолжал сидеть, смотреть в стол, а щеки невыносимо горели.

– Ты, Михеев, трус, – с нехорошим спокойствием сказал Банев, – ты попросту сбежал. В тот момент человечество могло себе это позволить, и тебе помогли. Тебя отпустили в космос, где ты мог безопасно погружаться в свою дрянь и слякоть, пережевывать ее и жалеть себя. А сейчас тебя позвали. Как человека. Я лично позвал. Потому что поверил, что ты еще человек. – Он вскочил, заходил по комнате, сунув руки в карманы. – И все еще верю. Хотя дурак.

Желание уйти стало совершенно невыносимым. Забраться в кокон «Алконоста», почувствовать, как он ласково обнимает его, сливается с пилотом – могучий, доверчивый и все понимающий. Запросить в ЦУП-Дальнем задание, дать запрос на ресурсы – ресурсы для нужного полезного дела, а не вот этого не пойми чего, о чем Банев пока толком и не сказал. Но и так ясно: понадобился осколок прошлого. Древний уродливый осколок разорвавшейся гранаты, искалечивший не одну жизнь.

– Я не хочу никого выслеживать. – Слова давались с трудом. Нужно молчать, конечно, Банев только и ждет, чтобы он дал слабину. – Я не хочу никаких погонь и подозрений. Дай мне уйти, Банев, чтобы я думал, что хотя бы сейчас человечество умеет обходиться без тайн и слежки. А позвал ты меня как раз для этого, что я тебя, не знаю?

Банев как-то сразу успокоился. Сел на диван напротив Михеева и принялся чистить какие-то белые круглые орешки. Михеев вспомнил, что давно не ел.

– А ты, значит, так решил. Я, мол, жизнь и мораль свою на алтарь человечества положил, в звездный скит ушел, и человечество теперь пребывает в раю. Абсолютном и неизменном. Конец истории, значит, наступил. Хеппи, значит, энд.

Сейчас снова кулаком по столу двинет, решил Михеев. Банев аккуратно ссыпал скорлупу в изящную корзину у стола и отряхнул руки.

– Ан нет, дорогой мой друг Михеев. Сегодня вот с утра я читал увлекательный доклад группы энтузиастов, которые просят разрешить постройку поселения посередь Маракотовой бездны. Для исследования влияния изоляции на пси-способности младенцев. Младенцев, Михеев! А в Совете ходит по комитетам предложение разрешить добровольцам полную перестройку организма для колонизации Титана, а также, – тут Банев поднял глаза к потолку, читая по памяти, – а также иных планет, терраморфинг которых нецелесообразен с экономической точки зрения, но освоение которых может принести несомненную пользу человечеству. Какое изящество формулировок, а, друг мой? Корпоративщики нашего с тобой прошлого точно пришли бы в восторг!

А знаешь ли ты, Михеев, – он нагнулся к собеседнику, уперев руки в колени, – как продавливает одна из групп Академии наук поправку, позволяющую новый виток разработки полномасштабного искусственного интеллекта, мотивируя это как раз повышением общественной морали и новым уровнем ответственности человечества. И они по-своему правы, друг мой. Оперируют, знаешь чем? Достижениями педагогики и нашим же постулатом о роли социальной среды в формировании личности. Про дискуссию о полном возрождении личности и праве на посмертие тебе рассказать?

Михеев молчал. Было невыносимо стыдно.

– А про то, что Поля Возрождения, где мы пытаемся восстановить полную личность умерших, уже существуют, рассказать? И не просто восстановить, а дать принципиально иной опыт, который им позволит жить снова, но уже на совершенно ином уровне восприятия мира? А? Каково?

«Зачем он мне говорит об этом? – думал Михеев. – О Полях я и сам знаю, об этом подробно есть в Мировом информатории. Но остальное-то зачем?»

– И каждый из «воскрешенцев» – доброволец и понимает, что эксперимент может закончиться, Поля законсервируют и их личности отключат от информационных и энергоресурсов. Проще говоря, они второй раз умрут. Ну так как? Конец истории и райское блаженство? – Банев подался вперед и с искренним наслаждением сказал: – Ты ни черта не знаешь, Михеев.

Разговор получался тягостный и ненужный. Михеев в который раз прокручивал обвинения Банева, находил неотразимые аргументы, уже открывал рот, чтобы бросить в оппонента слова – еще более обидные, еще более правильные, но продолжал молчать. Потому что знал – Банев выслушает. Молча кивнет и отпустит его, Михеева. Даст «добро» на вылет. Но больше никогда не поинтересуется, где сейчас «Алконост», и никогда больше не позовет Михеева. Поэтому пилот сидел и глотал обидные слова. Наконец поднял широкую, тяжелую ладонь:

– Ты не о том говоришь. Хватит давить меня моралью, а то додавишь. И ты это знаешь. Говори уже, что случилось.

Банев откинулся на спинку диванчика и запрокинул голову, с интересом изучая что-то на потолке.

– Объект «Фенрир».

– Твою мать, – четко выговаривая каждое слово, сказал Михеев.

* * *

Молодежь сидела напротив, на том диване, где тремя днями ранее сидел Банев, и внимательно, со спокойным любопытством, смотрела на старших. В основном, на Михеева.

Земледел здорово изменился за эти десять лет. Внешне остался почти таким же, как был, лишь волосы выгорели, да прическа стала еще короче, и из татуировок осталась лишь полоска красных ромбов с точками посредине. Полоска начиналась у запястья и уходила выше, за локтевой сгиб, исчезая под закатанным рукавом линялой легкой куртки с шевроном службы терраморфинга на плече. Михеев насчитал пять ромбов. Пять символов плодородия. Знаков того, что ты засеял планету земной жизнью, приспособил ее для нужд человечества. Интересно, выше есть ромбы? Даже пять – очень и очень круто для десяти лет.

Было во взгляде земледела что-то такое, что заставляло Михеева чувствовать себя неуютно, хотя он знал, что тогда на Энтее поступил совершенно правильно. Информация, которую он должен был отправить в службу безопасности, стоила и его жизни, и жизни земледела. И он снова поступил бы так же и так же приказал бы подключить его умирающее сознание к передатчику, до которого юный в то время земледел, получивший свое первое задание по терраморфингу, тащил его в вездеходе, не зная сна и усталости.

Чудом было уже то, что «Гамаюн», первый его корабль, спас пилота ценой своего существования, вторым чудом – сообразительный и умелый земледел. А третьим – то, что Михеев сумел прийти в себя на борту рейдера «Сергей Павлов» и вспомнить последнее, что запечатлело ускользающее сознание, – лицо плачущего земледела, шептавшего что-то искусанными в кровь губами.

Михеев выздоровел, нашел своего спасителя, протянул земледелу руку, тот молча двинул его в ухо и ушел. Михеев не обиделся.

Но при разговоре с Баневым ту встречу вспомнил. Сразу, как только начальник, вернувшись к своей обычной невозмутимой деловитости, сказал:

– Кандидатуры для команды я тебе уже подобрал.

– Ну нет, отбирать я буду сам, – с наслаждением сказал Михеев, видя, как недовольно вытягивается лицо Банева, – точнее, есть уже кандидаты, главное, чтоб они согласились.

Терраформист, вернее, старший терраформист, специалист по освоению планет с особо сложными условиями Станислав Игоревич Светлов и пилот суборбитальной авиации, неоднократный призер гонок фамильяр-ботов, потомственный эмпат Кейко Яновна Мацуева. С обоими судьба свела Михеева за последние десять лет. Если говорить точнее, это были единственные люди, чьи орбиты за последние десять лет пересеклись с жизненной орбитой Михеева, не считая Банева и медикологов службы Дальней разведки.

Можно было, конечно, счесть это случайностью, но Михеев знал: там, где дело касается объекта «Фенрир», случайностям места нет.

А вот Кейко почти не изменилась. Как смотрелась девочкой-подростком, когда они с «Алконостом» вытаскивали ее фамильяр-бот из протуберанца, на пути которого ее угораздило оказаться, так и осталась миниатюрной сероглазой первокурсницей, в лицо которой хотелось всматриваться, настолько необычными и притягательными были его черты.

Михеев смотрел за точными выверенными движениями земледела и думал, что не ошибся в выборе. Стержень, что чувствовался в парне уже на Энтее, окреп, Стас превратился в очень спокойного и уверенного в себе профессионала, но, похоже, не растерял своей юношеской тяги к приключениям. Иначе ромбов в татуировке было бы гораздо меньше – в профессии терраморфиста всякое случается.

– Так зачем вы нас вызвали, старший? – обратился Стас к Баневу.

Михеева он подчеркнуто игнорировал, и тот подумал, что мальчишеского в Светлове осталось куда больше, чем ему показалось поначалу. Кейко с самого начала молчала и только переводила взгляд огромных серых глазищ с Банева на Михеева, а потом на Стаса. Интересно, что она чувствует и какие выводы делает?

Михеев вдруг понял, что его удивляет – абсолютное спокойствие и доверие молодых к тем, кого они называли «старшими». Уважительное спокойное доверие, ничего общего не имеющее ни со слепой верой, ни с преклонением перед авторитетом. Наверное, оно основывалось на полной убежденности в том, что умудренные опытом старшие не могут желать им никакого зла. Ошибаться – да, могут. И в Стасе чувствовалась решимость отстоять свое мнение, возразить, если будет нужно, жестко выразить несогласие. А вот Кейко была куда более загадочной. Почувствовав интерес Михеева, девушка открыто и прямо посмотрела на него. Но ничего не сказала.

– Да, Банев, расскажи нашим юным друзьям, зачем ты их вызвал, – с мстительным наслаждением сказал Михеев. И сам обратился к Стасу и Кейко: – Сейчас старший Банев будет рассказывать увлекательные вещи. А мы с вами будем слушать.

И он пересел на диван, устроившись между молодым человеком и девушкой, откинулся на спинку и скрестил руки на груди. Банев посопел, походил по кабинету, наконец, хлопнул в ладоши, привлекая внимание сервисного джинна, и скомандовал:

– Полная изоляция, до особой команды не соединять, исключение – информация с аллюром «три креста».

Оживляя домашний реал-проектор, провел пальцами по мраморной полусфере, вделанной в край рабочего стола.

– Что вы помните о времени Первого Исхода?

Сначала ответил Стас – сразу взял на себя роль лидера, отметил Михеев.

– Первая волна расселения человечества, произошла на исходе эпохи новых Темных Веков, которые заканчивали Эру Разобщения. Стала возможна благодаря открытию эффекта «пробоя светового барьера». Корабли были оснащены кибернетическими системами управления, которые контролировались искусственными интеллектами, обладавшими зачатками сознания и самоорганизации.

– Что и привело к многочисленным трагедиям, – неожиданно заговорила Кейко.

Голос у нее оказался под стать внешности. Неожиданно низкий и глубокий. Кажется, такой называют грудным. Она говорила спокойно, просто констатировала факт. И все же в ней чувствовалась легкая, едва заметная грусть. Неужели этих слов было достаточно, чтобы вызвать в ней сопереживание?

Михеев внимательно посмотрел на Кейко. Как-то по-новому. Он вдруг осознал, как непросто ей приходилось, пока добрые и умные люди не научили ее обращаться с этим чудесным и жутковатым даром.

Краем уха он слушал Банева, сосредоточив основное внимание на молодых людях. Все, что скажет начальник, он и так знал.

Михеев. Дурные сны

Программа поиска потенциально обитаемых планет велась на деньги Объединенной Корпорации. Открытие Пояса Жизни по жестокой иронии стоило жизни всей смене МКС, древней станции, которая называлась «международной» лишь по инерции. И самой станции тоже. Неполадки в системе жизнеобеспечения, возгорание в космосе – легко представить, к чему приводит взрыв запасов кислорода.

О том, что в тот же день произошло первое серьезное боестолкновение корпоративных подразделений в космосе, даже Михеев узнал не сразу. Он в это время с искренним любопытством наблюдал (поскольку, к счастью, в заказ вовлечен не был), как моментально кто-то отрубил всю Северную Америку от интернета, что считалось невозможным в принципе. Это означало, что добрая часть империи Объединенной Корпорации оказалась отрезанной от информационного пространства: от стрима, реалов, от всего. И, следовательно, делать там можно было в течение нескольких часов все что угодно.

Он потом довольно быстро вычислил, что скрывалось за сообщениями об ожесточенном переделе территории между «сальватручес» и «восемьдесят восьмыми» – ну, правда, широкая публика съела эту новость, но даже в каналах и группах конспирологов отставные военные задавали недоуменные вопросы, какого черта потребовалось боевикам двух самых отмороженных криминальных армий в тихом университетском городке.

Михеев знал, что там находилось, поэтому насторожился и принялся ждать развития событий. Они не заставили себя долго ждать. Началась лихорадочная доработка существовавшего лишь в черновых проектах «пробойников». Поспешная и тайная.

Эксперименты с сырыми непроработанными двигателями стоили многих и многих жизней, но дело двигалось. Объединенная Корпорация бросила все свои ресурсы на скупку мозгов, прорывных технологий и сырья. Корпорация готовилась к рывку в Пояс Жизни. Это само по себе могло стать событием, ломающим хребет истории.

Поэтому мало кто обратил внимание на то, какие силы и ресурсы брошены на создание информационной реальности для потребил всего земного шара. Медиакорпорации получили гигантские заказы на производство развлекательного, научно-популярного, политического и скандального контента на любые темы, кроме космоса. Космос выключили из повестки дня, как не было.

Одновременно ОК разморозила локальные конфликты в стратегически важных точках, создав необходимую иллюзию глобального передела рынков. Прагматичные националисты и вдохновенные поэты на зарплате во всех концах мира заговорили о сломе старого порядка, одряхлении мирового гегемона, «новой весне мира» и «надвигающейся волне справедливого возмездия». В этих условиях серьезные люди могли садиться за стол переговоров для того, чтобы делить действительно серьезные ресурсы, не опасаясь, что им помешают.

Побочным продуктом необходимости информационной накачки общества в планетарном масштабе стал проект «Хугин», который первоначально задумывался, как центр автоматического анализа пользовательских данных и выработки максимально подробных стратегий воздействия на информационное пространство для создания нужных настроений в обществе.

Михеев помнил, как впервые читал с великим трудом раздобытые распечатки закрытой презентации для ограниченного круга топ-менеджмента ОК и чувствовал, что у него волосы встают дыбом.

«Хугин» не просто вырабатывал стратегии. На основе обработанных данных он немедленно реагировал, воздействуя на информационные каналы «путем имитации обратной связи с мест событий, либо от имени профессионально залегендированных очевидцев». Иными словами, он мог создавать неотличимые от реальных мультимедийные новости и скармливать их любым информационным каналам.

Михеев перевернул страницу и увидел то, что и ожидал, – на полевых испытаниях «Хугин» оказался способен погрузить в полностью сформированную реальность средних размеров город на Балканах. Михеев уничтожил распечатку и стал ждать заказа. В том, что заказ будет, он не сомневался.

Тем временем незаконнорожденное дитя древнего реального проекта «Камелот» и такого же древнего голливудского «Скайнета» выдавало все более странные результаты.

Михеев сумел выйти на одного из непосредственных разработчиков «Хугина» и долго пытался понять его объяснения про использование квантовой запутанности, формирование петель обратной связи, замкнутых на себя, но каким-то непредсказуемым способом, побочном эффекте резонанса и – тут Михеев напрягся по-настоящему, – видимо, не до конца учтенном факторе наблюдателя и его влиянии на результат. Михеев честно перестал что-либо понимать примерно на шестой фразе, но отреагировал на бисеринки пота, усыпавшие лоб с высокими залысинами, и нервное поглаживание узла дорогого, в едва заметную полоску, шелкового галстука.

Разработчик отчего-то озирался, хотя поначалу, придя на встречу, держался вальяжно и смело открыл винную карту. А ресторан-то был дорогущим даже по меркам Михеева. Причем, не дожидаясь слов Михеева, бросил: «Не переживайте, плачу за обоих». И добавил, хохотнув: «Не каждый же день встречаешься с сотрудником Особой Еврокомиссии. Кстати, какой именно комиссии?»

Михеев не ответил. Он никогда не отвечал на этот вопрос. Он вопросы задавал. И после очередного, заданного словно между делом, разработчик занервничал. Михеев решил уточнить:

– Можете рассказать чуть подробнее об этом… как вы сказали? Искажении эффекта наблюдателя?

Разработчик облизнул губы.

Разработчик потянулся к бокалу с минеральной водой.

Разработчик начал перекладывать нож и вилку.

Михеев нежно придержал мягкую рыхловатую ладонь с университетским перстнем на пальце и задушевно попросил:

– Если можно, совсем простыми словами.

Из разработчика вышел весь воздух и самоуверенность, но он сумел по-простому. Они не сразу обратили внимание на расхождения.

– Понимаете, руководство же получало расчеты итогового воздействия того или иного информационного пакета на основе данных, которые формировал сам «Хугин». Аналитики опирались на его данные. А тут кто-то из «старой гвардии» полез считать по старинке, чуть ли не ручками, на каком-то допотопном лэптопе субботним утром на кухне домика в горах. И получил совершенно другие итоговые данные. Решил их экстраполировать, ну, посмотреть, а к каким последствиям ведет это воздействие в перспективе… Короче, они кардинально отличаются от той картинки, которую дает «Хугин». К счастью, у «гвардейца» хватило мозгов не слать все это в корпоративный реал. Он сел в старенькую «теслу» и двинул в штаб-квартиру, из которой вызвонил меня и еще нескольких человек, которым доверял, и позвал в одно из этих кафе «диджитал детокса», в которых любой выход в сеть запрещен. Там и рассказал. Ну и показал – лэптоп он с собой притащил.

– Теперь еще проще, что это значит? – спросил Михеев, нехорошо холодея. Похоже, он знал, что это значит.

– Врать в нашем понимании «Хугин» не умеет, – повозил вилкой по тарелке разработчик. – Похоже, он просто использует другие критически значимые точки для выработки своих пакетов воздействия. И исходит из того, что на позиции наблюдателя находимся вовсе не мы, люди.

– А кто же? – очень тихо спросил Михеев.

* * *

– Давайте, молодежь, посидим где-нибудь и поедим, – потирая руки, сказал Михеев, когда они наконец вышли от Банева.

Его самого слегка подташнивало – плотность информации, которую пришлось прокачать, оказалась запредельной, – а у ребят глаза были осоловелые. Хотя их обоих учили приемам восприятия и обработки таких массивов информации, в которых человек прошлого просто утонул бы. Или с ума бы сошел, что, кстати, случалось, – вслух этого Михеев говорить не стал. Ребят подкосил не столько объем информации, сколько ее запредельная морально-эмоциональная чужеродность, которую приходилось преодолевать, запоминая все, что показывал Банев. А подготовился начальник капитально.

И Михеев в очередной раз спрашивал себя, зачем он Баневу понадобился на самом деле. Но этот вопрос надо задавать один на один. Он его обязательно задаст, вот только действительно ли захочет услышать ответ?

– Три яруса наверх, там по коридору есть милое местечко, называется «Девятихвостый лис». – Михеев снова невольно заслушался голосом Кейко.

Стас только пожал плечами. Мол, какая разница. Местечко и правда оказалось удивительно милым – его обустраивала и поддерживала «из любви к искусству» пожилая пара системотехников родом с Сеула-Вектор, который славился приверженностью историческим традициям.

Похожая на улыбающийся крепкий корень древней сосны, хозяйка принесла меню – бумажное! из настоящей бумаги! Единственной уступкой сегодняшнему дню были аккуратные прямоугольнички со скругленными углами рядом с описаниями блюд – сенс-метки Линии Доставки.

Михеев недоуменно взглянул на хозяйку заведения, но ответила Кейко:

– Все, что могут, готовят сами. Но народ заходит самый разный, так что есть и «линейные» блюда. А чтобы не путаться, весь заказ идет через сенс-метки.

– Вот тогда и заказывай на свой вкус, и мне тоже, – перегнулся через стол Михеев, отдавая девушке меню, которое ему вручили как старшему. Правила этикета, понимаете ли.

Кейко быстро пробежала пальчиками по страницам, явно была здесь не первый раз и, обратил внимание Михеев, сохраняла постоянство в привычках. «Хорошо это или плохо для их задания – непонятно, но в копилку отправим».

Стас вдумчиво полистал меню, оживил три метки и, вежливо поклонившись, вернул книжечку в сафьяновом переплете хозяйке «Лиса».

– И попить нам сразу дайте чего-нибудь, – попросил Михеев, – простая минералка вполне сойдет. Мне, пожалуйста, газированную.

Пока ждали заказ, молчали. Хозяйка сама принесла три бокала и две тонкие длинные бутылки: прозрачную – негазированную, и зеленоватую – с газом. Михеев налил Кейко и Стасу по полбокала негазированной – молодежь кивнула в ответ на вопросительный взгляд старшего. Аккуратно поставил невесомую бутылку рядом с круглым вырезом утилизатора посреди стола. Себе налил, как любил, полный стакан, выпил, наслаждаясь настоящими, щекочущими нёбо и нос пузыриками, прохладой чуть солоноватой, приятно освежающей воды. Налил второй и стал потягивать маленькими глотками, смешно морща большой, чуть загнутый, словно клюв, нос.

– Скажите, старший, почему вы решили включить в команду меня? – Стас беззвучно поставил бокал на стол и выпрямился.

Он вообще, как заметил Михеев, был весь какой-то очень спокойный, прямой и подтянутый. Пилот понял, кого напоминает земледел, и наконец сам до конца осознал, почему сразу же решил включить Светлова в команду. Какой-то миг он колебался, как ответить, – сказывалась въевшаяся в плоть и кровь привычка говорить только то, что нельзя не сказать и умалчивать об остальном. Но здесь другие правила игры, напомнил он себе, другой мир, тот, ради которого он и творил все то, что не давало теперь заснуть по ночам. Чтобы не тащить дрянь того мира, он и попросил вызвать эмпата, и человечество в лице Банева пошло ему навстречу. Кстати, интересно, хорошо ли спит сам Банев?

– Вы были со мной там, в моих воспоминаниях, в моем прошлом, Стас, – негромко сказал Михеев, – и хотя бы отчасти представляете, с чем мы можем столкнуться. С какими изменениями в поведении человека. Кроме того, вы отлично подготовлены и психически, и физически к самым разным нештатным ситуациям, включая агрессивное поведение человека.

Земледел коротко кивнул:

– Принято, старший.

Михеев изумился тому, как в коротком кивке Стаса проявилось то отношение к себе и окружающим, которое он подмечал в старом мире среди много и хорошо послуживших кадровых офицеров. Именно их напомнил Михееву земледел. Хотя, казалось бы, откуда у парня с такой мирной профессией…

– Давайте так же честно отвечу и вам, Кейко, – перевел Михеев взгляд на девушку. – Вы хорошо умеете контролировать свои чувства и тонко понимаете состояние других. Вы молоды и еще не известны за пределами своей профессиональной среды как мощный эмпат. Это хорошо. Поскольку, придя в каюту, вы снимете форму и дальше будете выступать в роли моей личной помощницы и организатора взаимодействия группы с другими ведомствами и отдельными людьми. Иными словами, если вас не спрашивают прямо, вы не говорите о своих способностях и не демонстрируете их.

Кейко поморщилась, но кивнула, соглашаясь. Михеев знал, что своей просьбой нарушает неписаный кодекс поведения эмпатов в обществе, согласно которому сильный эмпат доложен объявить о своих возможностях, чтобы не ставить присутствующих в неудобное положение.

– И все же, старший, почему именно мы? Не хорошо подготовленные люди Банева, не ребята из Глубокой очистки, которые постоянно имеют дело с самыми разными угрозами и обучены их ликвидировать, а мы?

Да, все же старые навыки вспоминаются быстро. И от этого мир делается еще ярче и острее, такое не воссоздаст и самый совершенный консенсус-реал. И ты испытываешь удовлетворение от того, что снова полностью жив…

Михеев привычно погасил волну раздражения и отвращения, решив отложить рефлексию на потом. А сработал он хорошо, просчитал. Хотя вопросом этим наверняка первой задалась Кейко, но озвучил его именно Стас. Что, снова будем играть в открытую? Как раньше, когда такие же молодые ребята шли на смерть, поверив Михееву. Такую же просчитанную им смерть.

Михеев дождался, когда хозяйка быстро и бесшумно расставит на столе глубокие миски с гречневой лапшой, приправленной чем-то таким, от чего аж голова закружилась. Палочки он брать не стал – так и не научился ими пользоваться. С наслаждением намотал лапшу на вилку и отправил горячий пряно-сладковато-соленый ком в рот. Долго, с наслаждением жевал, оглядывая темно-зеленую, в тускло-золотистых драконах, обивку маленького, всего на пять столиков, помещения кафе.

– Удивительно простое и уютное местечко, да, Кейко? – спросил он с набитым ртом. Прожевал, положил вилку на край миски. И, не давая ей ответить, сменил тему: – Я выбрал вас именно потому, что вы никак не связаны со старшим Баневым, службой безопасности или Глубокой очисткой. И когда мы с вами найдем объект «Фенрир», ничто из этого не повлияет на ваше решение.

– А каким будет это решение? – задумчиво спросила Кейко.

– Найдем – узнаем, – пожал плечами Михеев, наматывая на вилку лапшу. –  И, кстати, – он показал вилкой на Стаса, – Банев это прекрасно понимает.

– Вы не доверяете старшему Баневу? – В голосе Кейко сквозило сомнение.

Конечно же, девочка его чувствовала и понимала, что это не так. Но понять, в чем дело, не могла, поскольку это лежало за рамками ее опыта. Вот потому Банев и позвал Михеева. Ради опыта, которого нет ни у кого в новом мире.

– Помните, что старший рассказывал об идеях лаборатории «Сфера» и Департаменте подготовки колонизации?

* * *

– Выяснилось, что проектом «Хугин» очень заинтересовались в Департаменте подготовки колонизации, было такое подразделение в Объединенной Корпорации. Тогда вообще очень любили создавать департаменты и… прочие, – хмыкнул чему-то своему Банев, – рабочие группы.

С этого момента Михеев полностью сосредоточился на разговоре. Сейчас начиналось главное – от того, что и как Банев расскажет Стасу и Кейко, зависело, как будет действовать он, Михеев. На всякий случай пилот послал мысленный запрос «Алконосту». Корабль задумчиво ответил, что все штатно, станционные комплексы диагностики и коррекции действуют крайне деликатно, а сама она – ах, «Алконост» снова решил выбрать свою женскую ипостась – скачивает обновления для корабельной библиотеки. И, да, она помнит, что Михеев просил в первую очередь обратить внимание на книги, именно книги.

Вот и хорошо.

– Так вот, – продолжал Банев. По тому, как осторожно массивный и кряжистый начальник службы ходил по своему кабинету, Михеев понял, что тот чувствует себя неуютно. Все нутро Банева должно было протестовать против выдачи информации посторонним.

Волонтерам, елки зеленые! Добровольным помощникам! Банев переживал, что приходится отправлять на задание неизвестной степени сложности неподготовленных людей. Да еще в компании Михеева. Уж кто-кто, а Банев точно представлял себе возможности Михеева и его «модус операнди».

«Ну что, старый хрыч, ты сам меня позвал», – не без злорадства подумал пилот, вслушиваясь в негромкий голос начальника.

Департамент подготовки не просто заинтересовался проектом «Хугин». По словам Банева, вежливые мужчины в хороших неброских костюмах вкрадчиво интересовались у разработчиков, получится ли создать что-то вроде саморазворачивающегося компактного комплекса, который можно будет, скажем, настроить на заранее заданные параметры информационной среды и закинуть, скажем… да неважно куда. Старший группы разработки попросил время на раздумье, задача его заинтересовала.

Михеев еще не раз встречался с ним, но позже… гораздо позже, когда работа над новой версией «Хугина» шла уже на всех парах. Михеев понимал, что проект двигается к чему-то запредельному, куда нельзя открывать дверь, а ее не просто открывали – ломали тяжелыми молотами, и дверь уже едва держалась на петлях. И по ту сторону кто-то с нетерпением ждал.

Михеев метался по всей Европе, добывая информацию, подкидывая наживку тем, кто мог что-то сболтнуть. Он даже отступил от своей обычной манеры демонстративно не выказывать заинтересованность в заказах и пару раз обмолвился, что ему интересно в первую очередь все, что связано с технологиями воздействия на реал: «Ну вы же понимаете, сейчас основные инвестиции и прорывные технологии здесь, а значит, и необходимость наиболее деликатного… эм-м-м… решения целого комплекса проблем, выходящих за рамки типовых протоколов».

Михеева ценили именно за то, что он умел решать творческие задачи. Точнее, то, что считали творческими задачами его заказчики. Именно тогда он впервые услышал о лаборатории «Сфера». Как раз сейчас о ней говорил Банев.

– Чем больше погружались в решение задачи специалисты Объединенной Корпорации, тем больше вопросов перед ними вставало. И среди прочих тот, значимость которого поняли не сразу. – Михеев вытянул руки, с хрустом потянулся и сказал, глядя Баневу в глаза: – Проблема наблюдателя.

* * *

– Проблема наблюдателя, – медленно повторил Стас.

Он отпил глоток минералки. Земледел явно пребывал в глубокой задумчивости, его прямой основательной натуре претили все эти недоговоренности и тайны, но он здраво оценивал значение происходящего и не мог подвести старших. Особенно Банева.