Kitobni o'qish: «Обрученные Венецией»
Примечание: Для обложки книги «Обрученные Венецией» использованы изображения с сайтов https://ru.pinterest.com, pixabay.com, deviantart.com по лицензии СС0
Историческая справка
«Средневековая Италия погрязла в войнах и политических интригах»
Могущественные, блистающие своим богатством и роскошью Венеция, Генуя и Милан ищут то возможность сотрудничества между собой, то повод для войн и распрей.
К началу двадцатых годов XV века, когда в свои владения входил Ранний Ренессанс, некогда цветущая Генуэзская республика, только вырвавшаяся из политической зависимости от французов, пыталась выйти из политического и экономического кризиса, в который страна окунулась по причине бесцеремонного посягательства соседних государств на ее земли и колонии.
Одновременно в эти времена обретала расцвет и Венецианская республика, с которой Генуя полтора века соперничала за господство над выгодными торговыми путями в водах Средиземного моря. Многолетние кровопролитные войны и отсутствие согласия между сторонами приводили лишь к бесчисленным жертвам и потерям. И только Туринский мирный договор в 1381 году смог на какое-то время утихомирить распри между двумя державами. Однако мир сохранялся лишь на бумагах, – лелея в памяти былые обиды, и венецианцы, и генуэзцы продолжали взращивать в своих потомках презрение и ненависть друг к другу. Этим-то и пытались воспользоваться прочие страны средневековой Италии, такие, как Миланское герцогство, искусно вовлекая соперников в сети политических заговоров.
Бездушно играя в спектакле интриг, каждая из республик стремилась достичь господства, укрепить свою власть и расширить и без того богатые сокровищницы. Эти непомерные интересы обрекали их на вечное соперничество, пронося мимо внимания аристократии глубину внутреннего развития человека, его духовную сущность, его душевные потребности. Все это привнесло в судьбу главных героев желание жить и бороться за свои чувства, минуя козни и предрассудки, принесенные циниками, ослепленными деньгами. Интриги и политические распри смогли полностью изменить жизнь главных героев, привнеся в их судьбы всеми гонимую любовь…
Читая роман, не забывайте: отсутствие в исторических мемуарах каких-либо событий абсолютно не исключает их наличия в действительности прошлого…
Пролог
«Я виноват лишь в том, что когда-то увидел в вас что-то святое»
Наскоро спрыгнув с гондолы, Каролина бросилась в палаццо сенатора Фоскарини. Внутри стояла привычная тишина, очевидно, слуги были увлечены домашней работой, а он отсутствовал.
Синьорина метнулась в кабинет хозяина, который наудачу оказался открытым. У нее не было времени думать о последствиях своих действий – обида и отчаяние правили ею.
Недолго думая, Каролина бросилась к оружейному шкафу. Дернув за ручку неподдающейся дверцы, она вспомнила, что у отца та закрывалась на маленький ключик, хранившийся в письменном столе. И удивительно совпадение, но ключ от шкафа сенатора лежал в том же месте.
Ее трясущиеся от волнения руки лихорадочно перебирали ключи на связке, каждым из них пытаясь попасть в замочную скважину. Наконец та щелкнула, и Каролина схватила первое, что попалось ей под руку, – аркебузу, стрелявшую короткими стрелами, которую ей приходилось прежде видеть у герцога. Внезапный звук шагов позади синьорины заставил ее резко обернуться.
– Хорошо, что вы уже вернулись, Каролина! Мне хотелось кое-что…
Представшая картина заставила сенатора смолкнуть и с изумлением застыть буквально в трех шагах от невидимого глазу шквала ярости, кружащего вокруг ее тела. Наряду с неведомой ему прежде ненавистью в потускневшем небесно-голубом взоре, из ее глаз прямо ему в душу устремился луч презрения, решительно коснувшийся сердца и оставивший на его краешке болезненный ожог.
Она резко подняла руку и направила на Адриано дуло аркебузы. Остановившийся в дверях сенатор оставался недвижимым, с тревогой и недоумением сосредоточившись на движениях своей гостьи. Застывшие в глазах слезы красноречиво взывали о помощи, а предательская дрожь в руках свидетельствовала о страхе, тщетно пытающемся прикрыть себя мнимой решительностью.
Но Каролина настырно держала прицеленное в сенатора оружие. Тот поначалу словно пребывал в ожидании, когда его голова озарится догадками о происходящем, но его мысли одолела поразительная пустота.
– Что-то случилось, синьорина? – наконец-то, спросил он.
– Случилось? – яростно вскрикнула та. – Вы продолжаете бесстыдно издеваться надо мной, сенатор!
– Я не понимаю вас, Каролина… – проговорил он, сдерживая внешнее спокойствие и внутреннюю тревогу. – Не могу вспомнить, когда же прежде я имел неосторожность, как вы выражаетесь, издеваться над вами…
– Не можете вспомнить? Вы – лжец, предатель, лицемер… – кричала она, отдав себя в полное распоряжение гневу и потоку обжигающих слез. – Я вас ненавижу… Вы сделали меня пленницей своих владений, разыграли бездушную пьесу о том, что…
Несомненно, он должен был сразу догадаться, что причина именно в этом. Его ложь все-таки всплыла… вот только как?
Плотно прикрыв за собой дубовую дверь, Адриано смело шагнул ближе к Каролине. В его действиях читалось хладнокровие, но его душой овладевала нарастающая дрожь. И это был не страх.
– Синьорина, неужели вы собираетесь стрелять? Вы умеете обращаться с этим? – спросил он с легкой ухмылкой, но тут же вспомнил, что ее качествами стрелка ему уже приходилось восхищаться в Генуе.
– Вы сомневаетесь, сенатор? Вам, должно быть, неизвестно, на что способна дама, оставшаяся наедине со своим гневом и потерявшая свою свободу в плену у врага? Душевно изувеченная настигшим разочарованием от разбитых надежд? Как я могла сразу не догадаться? Генуя и Венеция никогда не были друзьями… И мне, генуэзке, надеяться на помощь венецианца было бы смешно… Если бы я только была разумней… Если бы не смела предаваться наивности и мечтам… Тогда я сразу поняла бы вашу сущность. И мне стало бы известно, что именно вы и ваши войска уничтожили мою семью!
От нее исходили импульсы знакомой Адриано жажды мести. Незамедлительной и своевременной мести! Но даже несмотря на это ощущение, он не изменился в лице и твердо констатировал:
– Мои войска не принимали участия в этой войне!
– Ах, да! Вы снова поведаете о том, что случайно оказались у берегов Генуи?
Презрительность тона в ее восклицаниях вывела его из себя…
– Мне нужно было оставить вас погибать в лесу, как собирался это сделать ваш друг Маттео? – повысил голос он.
– Лучше бы вы оставили меня там, в Генуе, умирать вместе с родными. Кем я прихожусь вам в этой стране? Никем! – закричала она. – Я здесь такая же пленница, как рабы, которых выставили на продажу близ Пьяцетты. Среди которых, кстати, присутствует и свита моего отца…
Адриано молчал, не желая тратить силы на отрицание чего-либо. Но в его голове успел мелькнуть вопрос: откуда в Венеции могли оказаться герцогские люди?
– Я требую, чтобы вы отправили меня в Геную на ближайшем корабле, сенатор! – потребовала она, все еще держа Адриано на прицеле.
– И куда же вы вернетесь, синьорина Диакометти, позвольте поинтересоваться?! В спаленный и разрушенный крестьянами палаццо? О, поверьте мне, вы никому там не нужны! Если вы полагаете, что ваша сестра будет благодарить Небеса за ваше возвращение…
– Замолчите, Богом молю! – крикнула Каролина, сжимая до боли рукоятку аркебузы.
– Будь вы разумнее и сдержаннее, я бы посвятил вашу глупую голову в истинное положение вещей, – произнес отчаянно сенатор. – Но, боюсь, что подобная непредусмотрительность лишь разразит войну на пол-Европы!
Его саркастические замечания лишь пуще прежнего разожгли в ней дьявольский гнев – тот самый гнев, который способен дотла разрушить все, что возникает на его пути.
– Ну отчего же вы не стреляете? – воскликнул сенатор, желая поскорее заставить ее опустить аркебузу. – Очевидно, вы хотите закончить на виселице?
– Лучше закончить жизнь на виселице, чем позволить врагу владеть собою! – внезапно воскликнула Каролина и… нажала на курок.
Послышался пустой щелчок, известивший об отсутствии стрелы в оружии, и за этим последовал глубокий вздох, вырвавшийся из женской груди. То ли это был вздох разочарования, то ли облегчения, – это не знала и сама Каролина. Только сенатор, не ожидавший, что она осмелится на такой отважный шаг, заметно побледнел, чувствуя, как ее отчаянная дерзость выводит его из себя.
– С вашей стороны было наивно полагать, что я оставлю в шкафу заряженное оружие! – с этими словами, произнесенными едва ли не с презрением, он схватил Каролину за руку, как сделал это отец в день мятежа, и потащил несчастную к дверям.
– Вы виноваты во всем, что случилось с моей семьей! – отчаянно кричала она.
Он остановился и, резко дернув ее за руку, развернул к себе. Каролина с ужасом заметила, как его глаза низвергали гневное пламя. И это пламя способно было в одно мгновенье сжечь ее душу до тла.
– Я виноват лишь в том, что когда-то увидел в вас что-то святое! – гневно промолвил он и продолжил свой путь.
Он буквально затащил ее в гондолу и грозно скомандовал гондольеру:
– На Пьяцетту!
Поначалу Каролине не было страшно. В какой-то момент ей стала абсолютно безразличной жесткость Фоскарини. Но, немного опомнившись на середине пути, она осознала, что его добродушная обходительность сейчас может смениться на ледяную безжалостность.
Зачем они едут на Пьяцетту? Синьорина Диакометти со страхом посмотрела на сенатора, по скулам которого ходили напряженные желваки. Очевидно, он сдаст ее сейчас под стражу за попытку убийства? Ну и пусть! Даже если ее повесят – это всяко лучше, чем жизнь в заточении у проклятого венецианца…
Адриано сошел с гондолы, держа Каролину за локоть и волоча за собой. Оказавшись на Пьяцетте, он стремительно протащил её через всю площадь, в самый дальний угол, минуя своим вниманием любопытствующие взгляды прохожих, проявлявших к нему почтение поклонами либо реверансами.
Когда они, наконец, остановились, перед глазами Каролины предстала жуткая картина: над эшафотом на виселице колыхалось тело женщины. Определить пол можно было лишь по истрепанному окровавленному платью, так как лицо было обезображено стервятниками, которые изуродовали тело до неопознанного состояния. Засохшая кровь на тошнотворных ранах, оголявших кости повешенной, приводили в ужас. Словно это был не человек, а какая-то тряпка, болтавшаяся в воздухе от сильного ветра. А кружащие в небе вороны и их беспрерывное карканье делали картину еще более жуткой.
– Ей было семнадцать лет! – сквозь зубы процедил Адриано, все еще озлобленный поведением синьорины. – Пыталась убить спящего господина, чтобы обокрасть.
Эти слова звучали с такой ненавистью, что бедная Каролина полностью ощутила себя рабыней.
– Вы все еще желаете закончить на виселице, синьорина? – спросил озлобленно Адриано, стиснув еще сильней ее руку и глядя в побледневшее лицо.
Каролина ощутила подходящую к горлу тошноту и, с невероятной силой оттолкнув от себя сенатора, бросилась назад в гондолу. Она наклонилась ближе к воде и, зачерпнув немного, умыла бледное лицо. Подошедший Адриано присел рядом с ней, с жалостью и сожалением смотрел, как она пытается сдержать в себе рвоту. На глазах девушки выступили слезы, но она только спрятала лицо от сенатора в ладонях, чтобы он не видел ее рыданий. Эти слезы вырывались из ее души не столько от увиденного, сколько от осознания безысходности своего положения. Отчаянные мысли приводили синьорину в дикий ужас. Все, чего ей сейчас хотелось, так это выпрыгнуть из гондолы и намеренно погрузиться на дно канала, дабы навеки уснуть в его глубинах.
Адриано видел, как ее тело содрогалось в приступах истерики, однако, успокаивать ее не намеревался. Выгнав гондольера, он занял его место, чувствуя, что гребля потихоньку успокаивает. Удушающий гнев разрывал до боли сердце за несправедливые и абсурдные слова, которые прозвучали в его адрес от этой импульсивной девчонки. Чем он мог заслужить такую ненависть со стороны синьорины? Разумеется, правда остается для нее неведомой! Но раз уж так – следует поначалу удостовериться в своих обвинениях, прежде чем небрежно раскидываться ими, словно кинжалами по стоящей в нескольких шагах мишени.
Несмотря на кипевший внутри себя гнев, Адриано продолжал безмолвствовать, не желая и словом намекать Каролине о том, насколько она ошибается в своих домыслах. Да ему вообще не хотелось видеть ее сейчас – такая ярость им овладевала! В какой-то момент он даже подумал о том, чтобы вернуть синьорину Диакометти в Милан на съедение родственникам из семьи Брандини.
Но, прежде чем принимать импульсивные решения, необходимо взвесить все, что произошло за эти месяцы. Порой именно в прошлом хранятся ответы на сокровенные вопросы.
Сокрушающаяся в рыданиях Каролина и раздосадованный Адриано сейчас пытались вернуться в воспоминаниях к тому самому моменту, с которого все началось…
Глава I. Пленённые мечты
«Вы желаете жениться на мне?»
Сумрачный коридор палаццо Лоренцо Диакометти, герцога да Верона, упирался в дубовую дверь его кабинета, искусно вырезанную лучшими плотниками Генуи. Расплывчатая женская тень плавно скользила по серым каменным стенам, навевавшим прохладу и уныние. Особа, перед которой едва ли не гасли свечи, проявляя свое почтение, была младшей дочерью обладателя этих роскошных владений. С опаской оглядываясь по сторонам, синьорина спешила в кабинет отца – ту самую комнату, ставшую некогда едва ли не самой запретной зоной для дам.
Но, то ли таинственность этой комнаты, то ли соблазняющие своей неприступностью запреты, то ли взбалмошный характер девчонки ставали на пути ее послушания. Чувственное сердце Каролины частенько подводило ее, когда нужно было проявить покорность и устоять перед манящим искушением.
Синьорина аккуратно открыла тяжелую дверь. Минуя взглядом роскошь величественной комнаты, некогда вызывавшую в ней восхищение, она лишь поглощала взглядом книжные полки, до блеска натертые прислугой. И если бы не старания челяди, те давненько покрылись бы слоем пыли в ожидании, что хотя бы кто-то коснется их.
Хоть герцог да Верона и частенько хвастал перед гостями дизайнерским изяществом своего кабинета, сочетавшего в себе классическую деревянную резку и бархатистую мягкость светло-коричневой телячьей кожи, но книги в его весьма занятое внимание попадали невероятно редко. Это самое равнодушие откровенно изумляло юную синьорину, страдавшую жаждой чтения с тех самых семи лет, когда для нее стало доступно это искусство.
А вот попасть в кабинет отца Каролине удалось не так давно – всего два года назад, когда она, войдя сюда, осуществила свою маленькую мечту и погрузилась в высокое кресло отца, такое возвышенное, словно королевский трон, о котором она так часто слышала из рассказов маменьки. Тогда синьорина, деловито сложив свои ручки на гладко отполированном столе, представила себе, что чувствует отец, когда работает в этой самой дивной для нее комнате. Ей было всего тринадцать, но казалось, что в тот момент она заметно для себя повзрослела.
И сейчас, взглянув на полки, плотно заставленные книгами, она радостно перевела дух, закрыла за собой двери и, подбирая на ходу платье, бросилась к библиотеке отца.
Разумеется, Каролина и думать не хотела о строгих наставлениях кормилицы и родителей, с самого детства внушавших маленькой синьорине ненависть к наукам, уверяя, что женщина должна вырасти только для того, чтобы удачно выйти замуж и родить детей. И она прекрасно знала, что если отец узнает о тайных посещениях библиотеки, то непременно накажет ее. Однако осторожность и изворотливость хитроумной девчонки не зарождали в герцоге даже малейшего подозрения об этом.
Знай герцог, что Каролина уже самостоятельно изучила ряд наук, позволяющих удовлетворить ее неисчерпаемый интерес к истории родной Генуи, он непременно обезумел бы от ужаса. Недопустимым являлось и то, что ей хотелось знать не только о том, чем занимается отец, когда управляет кораблестроением в порту или хозяйничает в своем небольшом герцогстве. Под запретом являлась и тяга к таким нелегким наукам, как политика и экономика. Но происходившие
Немалый интерес занимало соперничество между двумя сильнейшими государствами в области морской торговли – Генуей и Венецией, сопровождающееся на протяжении столетий кровопролитными войнами. Последние сведения, которые стали ей известными, содержали в себе данные о мирном договоре, подписанном обеими сторонами около сорока лет назад, после кровопролитных сражений при Кьодже. Большинство дам нашли бы эти события скучными, не таящими в себе великой ценности. Но Каролина, на свою беду, совершенно не походила на это большинство.
Но наиболее всего юную синьорину, как даму с истинно женским сердцем, занимали истории о любви. Да-да! О той самой любви, о которой запрещено думать, не то чтобы говорить вслух. Но что Каролина могла поделать, если ее глаза загорались пронзительными искорками, когда она представляла перед собой невообразимо интересные фрагменты из истории Древнего Рима?! Она обожала читать стихи и поэмы! У Каролины дрожали руки, когда, переполненная трепетом, она держала в руках эти священные для нее книги. И как бы ни было греховно в этом признаться, синьорина Диакометти все же отмечала для себя, что с трудом прочитанная ею Библия абсолютно не создана для юной души, наполненной мечтами о бурлящих чувствах.
Однако суровые уклады требовали изучения наизусть Псалмов, ибо Священнописание – это единственная книга, которая обязывала женщину к знаниям. Каролина с недовольством вспоминала, как в детстве едва подчинилась плети отца и только через пять месяцев после мучительного заучивания смогла хоть как-то рассказать ему выученные Псалмы.
Ее тоненькие пальчики задумчиво водили по толстым переплетам выстроенных в ряд книг и остановились на издании Франческо Петрарки «Канцоньере». Наскоро пролистав содержание, она поспешила покинуть кабинет отца и бросилась в свою комнату, где тут же заперла дверь и раскрыла книгу на первой странице, готовясь окунуться в долгожданный мир фантазии. Но не успела она дочитать первую страницу, как услышала стук в окно. Не раздумывая, синьорина выбежала на балкон и всмотрелась в густую зеленую растительность напротив ее спальни, откуда выглядывали смеющиеся рожицы.
Азартно рассмеявшись, она бросилась к дверям, выбежала в коридор и с неимоверной скоростью спустилась по широкой мраморной лестнице, устланной ковром. Из кустов послышался задорный смех ребят, увидевших направляющуюся к ним синьорину, которая старалась двигаться грациозно, дабы скрыть от родных свое игривое поведение, не присущее ее положению и статусу в обществе. Но, услышав смех друзей, Каролина поняла, что играть роль воспитанной синьорины уже бессмысленно, и бросилась вдогонку, подобрав платье, чтобы не споткнуться о подол. В такие минуты она завидовала убегающим вперед мальчишкам, одетым в удобные штаны и туфли без высокой подставки, которые только-только вошли в моду.
Лоренцо не переставал изумляться: как синьорине в пятнадцать лет можно оставаться такой изворотливой и неугомонной? Ему не раз докладывали, что Каролина играла с крестьянскими мальчишками, при этом вела себя как юноша, выросший в семье крестьянина. Герцог и герцогиня строго наказывали дочь, пытаясь внушить в ее упрямую головушку, что подобное поведение не свойственно молодой синьорине. Но по прошествии определенного времени Каролина словно забывала о жестких мерах родительских наказаний и втайне от строгого отца убегала со двора в лес, где часто встречалась с друзьями.
И ей не мешало то, что ее отец титулован высоким и обязывающим перед державой чином, полученным им по наследству от своих предков. Не смущало синьорину и то, что родители этих мальчишек не просто находились под властью герцога да Верона, но и обязывались расплачиваться с вечными долгами перед ним. Каролина с сочувствием относилась к этому моменту, но ее приучили смотреть на жизнь несколько с другой стороны, которую она всячески старалась отвергать.
И за все свое бурное детство и отрочество Каролина уже знала в лесу каждую веточку, каждый листик, потому что проводила здесь большую часть своего времени, в то время как герцог был уверен, что его дочь занимается рукоделием, как и должно женщине. Ее это забавляло, и, наслаждаясь неким сладким страхом, она сбегала на несколько часов в лес, прекрасно зная, что кормилица обязательно выгородит свою синьорину, придумав при этом что-нибудь об уроке вязания или шитья.
Остановившись, чтобы отдышаться, Каролина схватилась за ствол огромного дерева и оглянулась вокруг. Наверняка мальчишки где-то поблизости, поскольку внезапно исчезли из виду. Но все же зоркий взгляд Каролины узрел бежевый краешек льняной рубахи, свисающий из-за широкого ствола развесистого клена. Хитро улыбнувшись, синьорина тихонько направилась в его сторону, опасаясь наступить на какой-нибудь сухой сучок и испортить внезапность своего появления.
Оставшись незаметной для юноши, вглядывающегося в противоположную сторону, она подошла вплотную к дереву и бросила взгляд на рукоятку кинжала, висевшего в ножнах на кожаном поясе. С присущей ей ловкостью синьорина выхватила оружие и подставила его к горлу Маттео. Юноша медленно повернул голову в сторону синьорины и испуганно посмотрел в ее хитро смеющиеся голубые глазки. Опасность, веющая от холодного оружия, вмиг растворялась в образе этой прелестной чертовки. Золотистые локоны растрепались от быстрого бега и беспорядочно рассыпались по плечам. В голубых глазках пылал хитрый огонек, а порозовевшие щеки отражали сочную юность этого невинного создания. Маттео взглядом влюбленного взрослеющего юноши восхищенно смотрел на эту девчонку, которая лукавым взглядом пронзала его яростно бьющееся сердце.
Да уж, невинностью, вероятнее всего, обладают правильные черты ее прекрасного французского лица, но никак не пылкий и своенравный характер его обладательницы. И Маттео знал об этом, как никто другой.
– Тебе ведь известно, что я не проигрываю! Даже мальчишкам! – она сомкнула губы в лукавой улыбке и тут же бросилась бежать восвояси, схватив с собой кинжал Маттео.
До нее доносились предупредительные крики ребят, но юная синьорина продолжала бежать без оглядки в сторону полей, свет от которых просачивался сквозь редеющие деревья.
Возраст Маттео несколько превосходил невинную юность Каролины, и порой ее детское ребячество он воспринимал с недоумением. Знатной девчонке в этом возрасте в силу ее непоседливого характера некогда было задумываться о более взрослых вещах, которые уже беспокоили самого Маттео. И ему давно понятно, что дружбы между ним и Каролины быть не может ввиду разницы их сословий. Однако это не мешало ему грезить о ней, как о той девушке, которую втайне ото всех он все же непременно желал заполучить.
Все было не так просто: судьба Маттео и его отца, обнищавшего дворянина, некогда занимавшего высокий пост в морском торговом флоте Генуи, изувечила представление юноши о республике, которой когда-то он полностью вверил себя. Отец его, Альфонсо Гальди, был беспощадно разорен своей же родней, бросившей всю его семью на произвол судьбы, оставив лишь несколько дукатов на жизнь. Публичное унижение, которому был подвержен Альфонсо, окунуло его в глубокую меланхоию, переросшую в тяжелую болезнь, которую ему так и не удалось преодолеть.
Оставшись самым старшим мужчиной в семье в двенадцать лет, Маттео мужественно взял на себя ответственность за родных. Оказавшись в рядах крестьян, он в поте лица работал с маменькой на земле, арендованной отцом еще при жизни у герцога да Верона. Однако все, что им удавалось, – это отработать установленные налоги на землю, и только скудный остаток средств оставался в распоряжении его семьи. И за пять лет своего проживания в поселении Маттео зарекомендовал себя надежным и смелым юношей, для которого всегда находилась ответственная работа.
Разрываясь между работой в поле, на герцогской фабрике и подработках в порту, юноша лишь изредка имел свободное время, которое он и проводил в компании прекрасной синьорины, упорно отказывающейся взрослеть.
Выбежав из леса, Каролина оказалась на краю поля с едва показавшейся из-под земли кукурузой. Там, через пару сотен шагов, начиналась еще одна лесополоса, и, не раздумывая, Каролина бросилась к ней. Она уже намеревалась преодолеть это расстояние, чтобы перебежать открытую местность, но в последний момент повернула голову направо и удивленно раскрыла рот от неожиданности. Встретить здесь отца являлось потрясающим совпадением! Он очень редко бывал в восточной части герцогства. К тому же, по ее сведениям, сейчас герцог должен находиться в банке Святого Георгия.
Тем не менее в сотне шагов от Каролины и впрямь стоял Лоренцо с виконтом и надсмотрщиком, который контролировал наемных рабочих на фабрике отца. В двух сотнях шагов от них и впрямь стояло небольшое строение без окон и с одним огромным дверным проемом, где в поте лица работали наемные рабочие за станками, принося свои многочисленные вклады в развитие сукноделия Генуи. Изготовленные материалы экспортировались морским флотом в северную и восточную Европу или подлежали преобразованию в одежды для знати.
Каролина растерянно посмотрела на приближающихся мальчишек и с другой стороны – на профиль отца. В ней зажглась наивная надежда на то, что она останется незамеченной, и девушка бросилась бежать вперед, чтобы как можно быстрее скрыться в лесополосе.
– Разузнай детали заговора, – произнес строго Лоренцо, которого уже предупредил один из подданных о возможном мятеже во владениях да Верона.
Мятежи… Они вспыхивали по всей Европе и сковывали страхом беспомощное сознание богачей. Крестьяне требовали от знати хотя бы малейшего проявления сострадания! Но те продолжали умножать свои богатства едва ли не на костях загнувшейся от непомерной работы челяди. Крестьяне сокрушались: разве это по-христиански? Разве этому учит Библия – уничижать ближнего своего? Однако, что может сказать духовенство, если существование Церкви как раз и обеспечивалось десятиной дворян? Что, если сама аристократия и являлась источником средств к существованию и распоряжалась деньгами, беспощадно раздавливающими людей.
Надсмотрщики – это первые люди, на кого могли полагаться дворяне. Они первые располагали сведениями о намерениях крестьян и «свободных» наемников. А опыт работы с людьми позволял надсмотрщикам быть невероятными психологами. Поэтому, находясь в непрерывном общении с крестьянами и наблюдая за их поведением, многие из них могли едва ли не предугадать действия своих подопечных. Да и доносчиков, желающих во что бы то ни стало угодить господам, среди тех же бедняков хватало.
Но сейчас надсмотрщик Алессандро растерянно смотрел на герцога, не понимая, о чем тот говорит. Когда герцог да Верона пронзал своего собеседника взглядом рассвирепевшего льва, у бедолаги вся земля уходила из-под ног. Лицо Лоренцо даже без мимики гнева и строгости выглядело грозно: изогнутые густые брови, уж многие годы как покрывшиеся сединой, соединялись на переносице, увеличивая и без того большой нос; маленькие карие глазки сверкали властолюбием и алчностью, а тонкие, задумчиво сомкнутые губы, казалось, вот-вот извергнут из себя гневный крик. Статная фигура Лоренцо придавала ему еще большей солидности и властности. Наемники нередко называли его «горным ястребом», постоянно ищущим свою жертву, которая только при взгляде на него дрожала от страха.
– Прошу простить, ваша светлость, но я ничего об этом не слышал. Осмелюсь предположить, что это ложные слухи, – неуверенно промолвил надсмотрщик, желая всеми своими силами убедить хозяина в своей уверенности.
– Обрати внимание, что я, ваш герцог, не стал присылать к вам своего человека, дабы выведать правду. Я явился сюда сам, а значит, – в ярости да Верона схватил подданного за шиворот, – молва о мятежах несет в себе правдоподобный смысл. Следуй моей воле: разузнать об основаниях для таких сведений! Нет дыма без огня! Если введешь меня в заблуждение, мои люди, – он указал на виконта и двух сопровождающих его лиц в доспехах, – непременно позаботятся о твоей судьбе.
Испуганный Алессандро лишь съежился, словно в страхе, что герцог сейчас ударит его. Но тот, отпустив надсмотрщика, инстинктивно повернул голову в сторону леса как раз в тот момент, когда Каролина была на полпути к посадке. Это и отвлекло внимание герцога.
Надсмотрщик и виконт заметили, как его светлость буквально побагровели от гнева.
– Каролина?! – послышался голос, словно гром, разверзшийся с небес.
И без того перепуганному Алессандро почудилось, что земля содрогнулась от громкого крика герцога. Что за страх внушал этот грозный аристократ?
Девчонка остановилась и, переведя дух, повернулась лицом к отцу, спрятав руки с кинжалом за спину. Она только увидела, как мальчишки, не замеченные герцогом и виконтом, развернулись назад и бросились бежать вглубь леса. «Предатели», – пронеслось в мыслях, и она с сожалением посмотрела на отца.
– Подойди! – строго и озлобленно крикнул Лоренцо.
Кивком головы он дал знать виконту, чтобы он и надсмотрщик оставили его. Опустив взгляд и пряча руки за своей спиной, Каролина покорно подоспела к рассерженному отцу.
– Позвольте поинтересоваться, синьорина, что вы забыли в этих краях? – строго спросил он.
Каролина лишь виновато опустила голову и безмолвствовала от страха, боясь признаться герцогу в своем легкомыслии. И потом, так или иначе, отец не позволит ей оправдаться, потому она и не видела смысла искать объяснений своему поведению.
– Что у тебя в руках? – спросил Лоренцо, сцепив зубы от злости.
Она продолжала стоять, подобно недвижимой статуе.
– Я задал вопрос, синьорина Диакометти, что у тебя в руках? – прикрикнул он.
Не меняя выражение лица, Каролина протянула руку в сторону отца и показала кинжал. Она со страхом наблюдала, как лицо отца покрывалось пунцовыми пятнами.
– Чей он? – выдохнул с озлоблением он.
– Я… нашла его, отец.
Герцог не переносил откровенное вранье и прекрасно знал, что Каролина сама в лесу не бывает.
– Если ты сейчас же не признаешься, чей это кинжал, я прикажу обыскать весь лес, найти хозяина и хорошенько проучить его.
– Молю вас, не надо, папа! – взмолилась Каролина. – Это… это будет несправедливо. Я… я… украла его.
Обрадовавшись, что она нашла способ оправдаться перед отцом, при этом не обманывая его и не оставаясь предательницей перед мальчишками, чего они никогда не простили бы ей, Каролина продолжала смотреть в глаза герцогу с блеском признания вины и внутренним ликованием.
