Kitobni o'qish: «Истоки державности. Книга 2. Язва христианства», sahifa 3

– Она будет единой, но сделать это непросто. Всё зависит от твоей воли.

– Но этому противятся мои братья!

– Чтобы добиться главного, нужно уметь уступать в малом.

– Уступать?.. – надменно воскликнул Лотарь. – Ради чего?

– Ради мира. Люди хотят мира. Не должны христиане убивать друг друга. Не для этого Церковь приводила к идеям христианства целые народы, чтобы потом они погибали в междоусобных битвах. К тому же управлять этими народами, как ты процитировал, находящимися в «узде христианства», гораздо легче, чем непокорными варварами. Церковь благословляет не братоубийственные войны, а те, в результате которых новые народы входят в её лоно.

Голос архиепископа усилился, и, казалось, что он проповедует не перед одним человеком, а перед целой толпой.

– На что империя тратит свои силы? На междоусобицу… Погибли тридцать тысяч воинов! Да с такой силой мы могли бы отбросить мавров далеко на юг, укротить непокорных норманнов и славян. Ты слышал, что князь Аскольд смог освободиться из заточения, перебил всю охрану в монастыре, в котором был заключён, и скрылся со своими воинами в землях ободритов?

– Князь Аскольд?..

– Это те, которых прислал со своим посольством император Феофил.

– Почему он оказался в заточении?

– Мы узнали, что он воевал вместе с Рюриком и помог ему уничтожить конунга данов.

– Рюрику?..

Лотарь встал и с задумчивым видом начал ходить по комнате, потирая лоб пальцами. Архиепископ, не спуская с него глаз, продолжал:

– Да, Рюрику. Мы пытались у Аскольда узнать всё об этом князе, но он, как и все варвары, строптив. Его даже не сломила дыба. Аскольд принимал мученья с такой небывалой стойкостью, что даже у палачей не раз возникала мысль – человек ли он? Такие люди опасны. Если они не станут подвластны нам, то они должны быть сметены с лица земли. Эти «люди с севера» должны знать своё место, иначе, расплодившись, они сомнут нас. Вот кто действительно является одним из злейших наших врагов!

Услышав это, Лотарь остановился, удивлённо взглянул на архиепископа и спросил с иронией:

– Одним из врагов?.. Значит, есть ещё? Я хочу знать: кто же это?

– Кто прислал со своим посольством к нам норманнов? Император Феофил. Кому служили до этого Аскольд и его воины? Ему же… Зачем он их прислал к нам? С какой целью?.. И это сделал властитель восточных христиан.

– Ты хочешь, чтобы я помог маврам уничтожить Византию? – всё так же с усмешкой спросил Лотарь.

– Не должно быть двух владык в христианском мире: патриарха в Константинополе и папы в Риме. Иначе христианский мир расколется, и христианин будет убивать христианина. Только единая Церковь во главе с папой должна властвовать над христианами. Я верю, что это произойдёт. И когда твёрдая рука франкского воина низвергнет властителя восточной державы, то тогда власть папы будет простираться на всех христиан, и между ними будет мир и согласие.

– Так, так, так… – всё с такой же усмешкой протянул Лотарь. – И только ради этого я должен уступить братьям?

Архиепископ Меца немного замялся и, смутившись, согласился:

– В основном, да…

– Так на что же я должен согласиться?

– Не проливай понапрасну кровь франков, согласись оставить братьям земли, на которые они претендуют. Пусть они там будут королями, а ты будешь императором над всеми ими.

– Императором над территориями, которые мне не будут подчиняться? – Лотарь уже вовсю издевательски улыбался архиепископу. – Буду ли я получать доход с этих территорий? Я думаю, что вряд ли. Будут ли они направлять воинскую силу мне на помощь против врагов? Да ни за что. Что же нас будет объединять кроме кровных уз?

Архиепископ поднял глаза вверх и торжественно произнёс:

– Вера в Спасителя нашего! Только духовные узы христианства и непогрешимость папы привнесут в этот мир спокойствие и согласие.

Улыбка пропала с лица Лотаря:

– Не бывать этому! Не для того мой дед Карл Великий разрушал королевства, чтобы на просторах его империи они опять возникли. Мне – потомку императоров, которые сами возводили на духовный престол пап, возвеличить его власть и самому вознести над собой!.. Империя должна быть едина, как и едина власть в ней!

Архиепископ помрачнел, концы его губ опустились, выражая недовольство, и он, с сожалением покачивая головой, тихо проговорил:

– Выбирая этот путь, ты действительно разрушаешь империю. Пройдут годы, а может десятилетия или столетия, прежде чем она опять возродится.

Тяжело постукивая посохом и не смотря на племянника, архиепископ покинул Лотаря, который крикнул ему вдогонку:

– Это ты стремишься разрушить то, что выстроил твой отец и мой дед!

* * *

– Запьянев, он кричал, что именно благодаря его доблести император Феофил был спасён от сарацин в битве на Дазимонской равнине. Ведь именно он и его воины вывели августейшего с поля битвы, и если бы не приказ отступить, то Феофоб ни за что бы не допустил захвата врагами родного города императора Амория⁴. Не было бы в нём резни, что учинили сарацины, и Феофил так бы не расстроился и был бы здоров, а не при смерти.

С окаменевшим лицом, чуть прикрыв веки, логофет Феоктист слушал силенциария⁵ Феофилика. Безбородое лицо евнуха не выражало никаких эмоций, пока докладывал соглядатай.

– Он хвастался своим могуществом и утверждал, что он – первый претендент на трон, так как женат на сестре Феофила. Когда он станет императором, Феофоб обязательно отомстит халифу Мутасиму за смерть патрикия Аэтия и его мучеников⁶, освободит южную Италию и Сицилию от сарацин и поможет Сербии уничтожить Болгарию.

– Опьянев, все готовы сокрушить горы, – лицо логофета продолжало выражать полное безразличие. – Эти войны так опустошают казну.

Услышав замечание Феоктиста, силенциарий заторопился:

– Ещё он заявлял, что ни в коем случае не допустит до власти сына императора Михаила и его матери Феодоры. Михаил ещё мал, а его мать почитает иконы, что является кощунством. Всех, кто помогал Феофилу управлять империей, он обещал предать смерти.

– Всё? – равнодушно спросил логофет.

– Всё.

– Ступай!

Силенциарий попятился и, поклонившись, покинул помещение. После его ухода на лице логофета появилась озабоченность, и Феоктист задумчиво начал тереть пальцами лоб.

Феофилик стремительно шёл по залам и переходам дворца. Увидев брата жены императора Варду, он чуть ли не бегом бросился к нему.

– Ты всё рассказал логофету, как велел тебе я? – не смотря на Феофилика, строго спросил Варда.

– Всё, как и велел, но мне кажется, что логофет не придал значения моему рассказу.

– Он знает, что ты мой дальний родственник?

– Не думаю… Какое ему дело до покорных слуг императора!

– «Покорный слуга»… – Усмехнулся Варда, – если осуществится то, что я задумал, то быть тебе палантином⁷, а может быть и выше!

– О-о-о! Светлейший!..

– Не льсти мне! Я ещё никто при дворе.

Раздался гулкий шум шагов, и Феофилик попятился и спрятался за колонной. Появился Феоктист и направился прямо к Варде:

– Я ищу тебя.

– Ты был у императора?

Логофет утвердительно кивнул головой, но вид у него был очень скорбный.

– Улучшений нет?..

Евнух вздохнул и развёл руками:

– Уже несколько дней его испражнения содержат кровь. Страшное может случиться со дня на день.

На лице Варды тоже появилась скорбь, и он перекрестился:

– Так что же нам делать?

– Выполнять распоряжения ещё здравствующего повелителя. Император чувствует приближение смерти, и поэтому он назначил опекунский совет своему сыну Михаилу. До его совершеннолетия всем будет управлять совет. Кроме жены августейшего в него войдут ещё три человека: я, магистр Мануил – дядя августы и ты.

– Я? – едва сдержал радость Варда.

– Да, ты… Император жалует тебе титул патрикия.

Смятение сладострастных чувств охватило Варду, но он сдержался, и только выступивший румянец на его щеках выдал его радость.

– А как отнёсся к этому патриарх Иоанн Грамматик?

– Был немного недоволен. Всё-таки Феодора сторонница почитания икон, но ему пришлось смириться с волей августейшего. Ещё император Феофил распорядился принести ему голову Феофоба. Это должен сделать ты!

– Феофоба? – сделал удивлённое лицо Варда.

– Да, Феофоба. За ним стоит доблестная часть войска, а император не желает, чтобы кто-то мог препятствовать воцарению Михаила.

Варда согласительно кивнул головой:

– Хорошо, я возьму брата Петрону с его воинами и отнесу голову Феофоба повелителю.

– Поторопись! Император хочет увидеть её до своей смерти⁸.

Смотря вслед уходящему Феоктисту, Варда, вздёрнув подбородок, горделиво сказал приблизившемуся Феофилику:

– Ты будешь палантином, а может быть и выше, если всегда будешь выполнять то, что велю я.

Глава 5

(842-843 гг. от Р.Х.)

Через несколько месяцев после встречи с архиепископом Меца Лотарь получил известие, что его братья встретились и дали клятву поддерживать друг друга против старшего брата. Ещё через две недели архиепископ прислал ему копию клятвы Людовика:

«Из любви к Богу и ради спасения христианского народа и нас самих я с нынешнего дня, насколько Бог даст мне разумение и силу, буду поддерживать брата моего Карла во всем, как надлежит поддерживать брата, при условии, что он будет поступать точно так же. И никогда не вступлю ни в какое соглашение с Лотарем, которое с моего ведома направлялось бы против брата моего Карла».

Лотарь несколько раз перечитал послание, в сердцах бросил его на пол и в отчаянии заметался по комнате. Что делать – одна единственная мысль грызла его. Постепенно ярость его улеглась, мысли обрели стройность, и Лотарь, приняв решение, даже ехидно улыбнулся. С этой ехидной улыбкой он вызвал слугу и непререкаемым тоном приказал:

– Немедленно приведи ко мне графа Вьенского и герцога Сполето!

Слуга замялся:

– Герцога нет во дворце.

– Так пошлите за ним! – cбросив улыбку, раздражённо воскликнул Лотарь.

– Будет исполнено, – попятился к двери слуга.

Появившемуся графу Лотарь, приняв равнодушный вид, процедил, нехотя показав на валявшееся послание на полу:

– Смотри, Жерар, что задумали мои братья!

Граф Жерар Вьенский прочитал написанное и задумчиво произнёс:

– Они не успокоятся, пока не уничтожат нас. Мои воины, хотя нас и мало, готовы выступить сию минуту. Они хотят войны – они её получат.

Лотарь снисходительно улыбнулся и дружески обнял графа за плечи:

– Наоборот, мой друг, мы предложим им мир, к которому они так стремятся, и после которого они опять будут стремиться под наше крыло. Поэтому я хочу, чтобы ты отправился к архиепископу Меца и сообщил ему мои условия…

– К архиепископу?..

– Да, к нему. Именно он может повлиять на моих братьев, чтобы они согласились заключить мир. Итак, условия… Людовик требует себе земли к востоку от Рейна, а Карл хочет Нейстрию и Аквитанию. Я не против, но будет ли это честно? Я согласен разделить империю на три равные части, но как это сделать? Разве мы знаем, сколько в империи подданных? Я предлагаю, чтобы от каждого из нас по тридцать, а лучше по сорок вельмож определили это и разделили империю на три равные части. В каждой части должно быть равное количество графств и аббатств. За этим ты проследи особенно тщательно. Передай архиепископу, что я согласился, чтобы мои братья стали королями подвластных им земель. И ещё, – Лотарь мечтательно заулыбался, – сообщи всем, что я дарю Фрисландию Карлу, и пусть эта весть станет известна не только архиепископу. Считай, что это моя прихоть.

– Понимаю, – кивнул головой граф Вьенский, – мы кидаем им кость, из-за которой они должны перегрызть глотки друг другу.

Лицо Лотаря вдруг стало жёстким, и его глаза превратились в узенькие щёлочки:

– Ты ничего не должен предполагать, а выполнять то, что велю я.

Граф молча склонил голову, а Лотарь, остывая, продолжил:

– Я знаю, что размолвка с братьями возникла не сама по себе. Это выгодно определённому кругу лиц, и эти лица подталкивают их к войне со мной. Ты догадываешься кто это?

– Архиепископ?.. Иначе мне не пришлось бы ехать к нему.

Лотарь поморщился:

– Это мелкая птица. Бери выше.

– Неужели?.. – округлил глаза граф.

– Да, это так. Пока мы успокоим их, подарив им мир, и выиграем время. Нужно подобрать своего человека на место папы. Он больше не должен нам мешать.

– А архиепископ?..

– Месть сладка, когда видишь мучения недруга. Займись его братьями Гуго и Рихбодом⁹. Пусть он живёт, зная об их участи¹⁰.

Ещё через четыре дня перед Лотарём предстал герцог Сполето. Император изобразил радушие:

– Я вижу, что ты не очень-то спешишь ко мне. При размеренной жизни в герцогстве кажется, что в мире всё так же спокойно и бесконфликтно. Эта беспечность способствует появлению лени. Мой друг Ламберт, не жалеешь, что покинул Пипина? Мне кажется, что герцогство Сполето не хуже, чем Нантское графство. Или я ошибаюсь?

Вместо ответа герцог благодарно улыбнулся.

– А если бы у тебя появилась возможность к своему титулу герцога Сполето добавить опять титул графа Нантского?

– О-о, государь! Но как это сделать? На графство наложил руку Ваш брат Карл.

– Это временно, мой друг, временно… Я вижу, что ты бы не отказался и от этих владений. Стать опять графом Нантским тебе может помочь твой друг Матфрид. Жаль, конечно, что он покинул меня, думая, что я забыл о нём. Отличный воин, каких мало, но что Всевышний не делает – всё к лучшему! Попроси Матфрида, чтобы он вместе с Рюриком помог вернуть твои бывшие владения, а затем как следует потрясите западные окраины земель моего брата Карла. Это сделает его более уступчивым в моём споре с ним.

– Государь, но как мне найти Матфрида? – развёл руками Ламберт. – Он же у Рюрика, а где Рюрик известно одному лишь Богу.

– Да, неспроста, таким как я, Всевышний дал власть над людьми, – довольно улыбнулся Лотарь. – Нужно просто поразмыслить и вспомнить: кого вместе с Рюриком крестил мой отец? Правильно, Харальда Клака. Теперь конунг, получив землю, дающую тучные урожаи, успокоился и не доставляет нам хлопот, но… – Лотарь поднял палец вверх. – Я уверен, что он не порывал связи с мятежным князем и знает как его найти. Отправляйся к конунгу и соблазни его возможностью поиметь богатую добычу, захватив Нант. Я уверен, что после этого ты встретишься с Рюриком. А всё остальное будет зависеть от твоего красноречия. Опишешь, как богата земля Карла, – добьёшься своего.

* * *

Почти год прошёл со дня смерти Феофила. В одной из палат необъятного императорского дворца логофет Феоктист и Мануил ожидали начала опекунского совета. Мать малолетнего императора Феодора и её брат Варда задерживались. Магистр Мануил долго перебрасывался ничего не значащими фразами с логофетом и, наконец, решился на откровенный с ним разговор:

– Меня беспокоит мой племянник.

– Который?.. – не выражая эмоций и полузакрыв глаза, уточнил Феоктист.

– Варда… Он стал очень опасен. В достижении своих целей он не знает границ. Власть испортила его. Для него не осталось ничего святого. Я получил жалобу от патриарха Иоанна Грамматика. Он сообщает, что Варда прислал к нему своих людей во главе с друнгарием виглы¹¹ Константином Армянином, чтобы патриарх или присоединился к иконопочитателям, или освободил патриарший престол. Иоанн не выбрал ни то, ни другое, и тогда они пытались силой заставить его отречься, нанеся ему множество порезов на животе. Как это возможно?! Поднять руку на духовную власть! Этак он может…

Феоктист устало вздохнул:

– Мне это известно. И меня это настораживает. Но что я могу сделать?

– Придумай что-нибудь! В твоих руках казна империи, а это немало. Ограничь его в средствах!

– Это не поможет: у него достаточно своего золота.

– А может…

Мануил оборвал фразу на полуслове, так как в палату стремительно вошла Феодора в сопровождении своего брата. Варда степенно шёл за своей сестрой, постукивая в такт шагам посохом, которым владел покойный Феофил. Мануил осуждающе посмотрел на племянника и многозначительно качнул головой Феоктисту, но тот лишь потупил глаза. Феодора, не успев занять место за столом, начала говорить. Её раздражённый тон не предвещал ничего хорошего:

– Больше нельзя терпеть эту ересь. Её нужно искоренить во что бы то ни стало!

Мануил согласно кивнул головой. Территория на востоке империи, населённая сторонниками одного из еретических течений христианства – павликианами, была большой головной болью императоров Византии. Они не желали подчиняться, вступали в военные союзы с мусульманами и вместе с ними нападали на византийские владения. Они подрывали устои христианской церкви, утверждая, что в Эдеме не было грехопадения, а было благо, которое являлось предпосылкой для последующего искупления. Павликиане не считали девой Богоматерь, отрицали крещение водой и причастие, осуждали почитание святых и икон, утверждая, что это идолопоклонство. Воззрения павликиан отвергали роскошь духовенства и церковную иерархию, они понимали равенство не только перед Богом, но и как социальное равенство, а это уже терпеть было никак нельзя.

– Я отправил в земли павликиан три армии и предложил им выбор: или они принимают истинную веру, или смерть. Но они упрямы в своей ереси и предпочитали смерть на кресте или от меча. Многих пришлось бросить в морскую пучину. Всё имущество казнённых поступило в казну императора, но это не сломило их.

– Значит, нужно отправить ещё войско, – развязно процедил Варда.

Мануил сурово взглянул на племянника:

– Ты забываешь, что у нас ещё война с болгарами, и мы пока там не достигли успехов.

– Просто нужно уметь правильно управлять войском.

Феоктист заинтересованно посмотрел на Варду, а Феодора продолжила:

– Не ссорьтесь! Конечно, павликиан нужно раздавить, но я говорила об иконоборчестве. Пока на патриаршем престоле Иоанн Грамматик, множество христиан, почитающих иконы, ещё в заключении, а их нужно освободить.

– Сместить патриарха очень трудно, – озабоченно закивал головой Мануил. – Он разослал письма о своих ранах и обвиняет в этом нас. Что теперь делать?

– А, пустое! – беззаботно махнул рукой Варда. – Мы тоже разошлём всем письма о том, что Иоанн покушался на самоубийство, а это недостойно священнослужителя, и есть основание для лишения его патриаршего престола.

– Но кем заменить Грамматика? Я предложила патриаршество Михаилу Сингелу, но он отказался, сославшись на немощность.

– А может… – начал Варда, но его перебил Феоктист:

– Я предлагаю Мефодия. Этот священник пострадал за свои убеждения, и я считаю, что он достоин занять патриарший престол.

Феодора задумчиво покивала головой, а затем подняла глаза:

– Страдания – это одно, а оправдает ли он наши чаяния и исполнит ли то, чего ожидаю я?

– Мы можем сейчас спросить его об этом – он уже ждёт за дверьми.

– Ты уже всё решил за нас, – с раздражением процедил Варда.

Феоктист сделал вид, что не заметил этого неудовольствия брата матери императора. Он невозмутимо поднялся из-за стола, вышел и привёл за собой благообразного священника, улыбающегося наивной детской улыбкой. Феодора чуть улыбнулась уголками губ – видимо она осталась довольна увиденным: то ли благообразным видом, то ли кротостью характера.

– Мы хотим назначить тебя на патриарший престол и хотим, – женщина надменно повела головой, – чтобы ты выполнил всё, что мы задумали. Ты должен выгнать со всех кафедр епископов-иконоборцев, чтобы Церковь восстановила свою красу. И тогда наступит пора благочестия, и вновь службы станут совершаться непорочно.

Мефодий всё с той же улыбкой, соглашаясь, медленно кивнул головой.

– Но это ещё не всё. Я хочу, чтобы не произносились анафемы на моего покойного мужа, а также простились все его грехи.

– Но это невозможно, – Мефодий даже возражал, улыбаясь. – Церковь может прощать живых, покаявшихся в своих грехах, но не может простить человека, умершего в состоянии смертного греха.

Феодора, раздражённая неуступчивостью, как показалось ей вначале, мягкого с виду священника, повысила голос:

– Мой муж перед смертью раскаялся в грехах и поцеловал икону, которую я поднесла к его губам.

– Поверят ли в это остальные иерархи церкви?

Вдова императора, привыкшая ранее к беспрекословному подчинению подданных, растеряно повернулась к членам опекунского совета. Мануил и Феоктист молчали, и только Варда, всплеснув руками, с иронией произнёс:

– Так уж и ничего нельзя сделать, чтобы они поверили?

Он встал и, опираясь на посох Феофила и сбросив с лица иронию, приблизился к Мефодию:

– Есть тысяча способов сделать так, чтобы все в это поверили. Например, написать имена всех императоров-иконоборцев, в том числе и Феофила. Затем помолиться и после молитвы не найти его в этом списке. Я повторю – тысяча… И есть всего один способ не назначить тебя патриархом. Решай!..

Трудность выбора отразилась на лице Мефодия: согласиться на пост патриарха или остаться на принципиальных позициях церковных устоев? Если не согласиться, то разве не может его постигнуть участь отлучённого патриарха? Хорошо ещё, что он остался жив¹². Будущий патриарх вздохнул и безучастно произнёс:

– Я выполню всё, что вы просите.

Отпустив Мефодия, Феодора благодарно посмотрела на Варду:

– Это благодаря тебе решилось всё лучшим образом.

Феоктист закивал головой:

– Да, я согласен. Ты, Варда, умеешь решать сложные вопросы. Я думаю, что ты сможешь решить и сложный вопрос с болгарами и переломить исход войны с ними в нашу пользу. Я согласен с тобой, что в войсках нужно навести порядок. Мы дадим тебе полномочия для этого.

Мануил с недоумением воззрился на Феоктиста, а у Варды хищно раздулись ноздри, и загорелись глаза:

– Вы даёте мне власть над войском?!

– Да, это так, – подтвердил Феоктист, и только чуть прищуренные глаза скрывали его усмешку, но Варда в предвкушении будущих возможностей этого не заметил.

«Порядка тысяч тридцати воинов в моих руках – это немало, это усиливает мою власть. Скоро я буду диктовать всем условия, а не Феоктист», – подумал он, но сказал совершенно другое:

– Болгары узнают мою тяжёлую руку, и именно я буду диктовать им условия мира.

Оставшись наедине с Феоктистом, Мануил чуть ли не с дрожью в голосе спросил:

– Ты осознаёшь, что ты сейчас натворил? Имея под рукой столько воинов, мой племянник может натворить всё что угодно! Его цинизм находится за гранью дозволенного. Ради власти он готов на всё.

– Для власть имущего – это неплохая черта, – Феоктист спокойно смотрел на Мануила. – Властитель, который не может удержать власть – не достоин этой власти. Ты боишься, что он сможет возвыситься над нами? Ему это не удастся. Посмотри на него! Во власти он видит только её внешнюю сторону: почести и возможность дополнительного обогащения. А власть – это ещё и ответственность, огромная ответственность за судьбы людей, над которыми ты возвысился. Не поняв этого, гибнут народы и исчезают целые страны. Ты увидишь – болгары собьют с него спесь.

Догадывался ли Феоктист, что недооценка Варды со временем может привести к плачевным последствиям по крайней мере для него самого? Вряд ли. А пока вновь «избранный» патриарх Мефодий в первое воскресение Великого поста 11 марта совершил всенощное песнопение в храме Всесвятой Богородицы во Влахернах, а утром вместе с Феодорой и её сыном в сопровождении митрополитов, архиепископов, игуменов, клириков и мирян направились в Великий храм Слова Божия¹³.

Маленький император Михаил, держась за руку матери, с восторгом смотрел на красочные одежды священнослужителей, на хоругви, которые они несли высоко над его головой, на горящие свечи и иконы в драгоценных окладах. Он слушал песнопения и считал, что именно для его услады собрали и эту толпу народа, и создали это праздничное настроение.

С тех пор в память об этом событии в первое воскресение Великого поста каждый год Православная церковь празднует восстановление иконопочитания, и праздник этот назвали «Торжество православия». В Византии после этого на монетах и печатях вновь начал появляться лик Христа, и начался разгул реакции, который дошёл до кощунства, не присущей христианам: останки императора Константина V без всякого почтения были выброшены на улицу, а его мраморный саркофаг распилили на тонкие плитки, которыми облицевали одну из комнат дворца. Но как говорится: не осуждай, и не осуждаем будешь.

Глава 6

(843-844 гг. от Р.Х.)

Река Луара, являясь естественной границей Аквитании и Нейстрии, из века в век неторопливо несла свои воды к морю-океану с востока на запад. На правом берегу романоязычная культура впитала в себя множество кельтского и германского, отчего сформировалось наречие, из которого затем развился старофранцузский язык. К югу влияние кельтов и германцев было не таким значительным, и поэтому там сформировалось наречие «лангедок», от которого произошли провансальский язык и каталанский язык на территории современной Испании. Различие в языках не мешало всем торговцам по реке доставлять свои товары до Нанта, Тура и даже до Орлеана. Гасконец Ангулен, выгодно распродав своё вино в Нанте, направил своё небольшое, но вместительное судно вниз по течению. Подняв косой парус, можно было плыть даже в море при боковом ветре. Ангулен торговал на нём вдоль всего побережья, начиная от Гаскони до Бретани. В жажде наживы ему приходилось плавать к маврам в Севилью и Лиссабон и даже в далёкую Африку.

Река была пустынна, и только изредка встречались плывущие навстречу ему похожие на его парусник суда торговцев и длинные быстроходные галеры, приводимые в движение большим количеством вёсел. Недалеко от устья реки Ангулену повстречались четыре судна незнакомой конструкции. У них, как и у галер, было множество вёсел, но суда существенно отличались пропорциями: длинные и узкие, с высоко поднятыми носом и кормой, они стремительно неслись против течения. Из-за их низких бортов на Ангулена хмуро смотрели гребцы, и лишь только один из них, стоявший на носу, снисходительно ухмыльнулся. Эту ухмылку чужеземца Ангулен понял позднее, когда навстречу ему выплыли больше двух десятков таких же длинных и узких судов, заполненных до тесноты воинами. Одно из них приблизилось к его паруснику, воины крючьями зацепились за борт и полезли толпой, обступив растерявшегося Ангулена со всех сторон. Он с обречённостью жертвы смотрел, как чужеземцы обшарили всё кругом, и безучастно вытерпел, когда они отобрали заработанное серебро и золото. Не найдя больше ценного кроме горсти монет, их предводитель со зловещей улыбкой вытащил из ножен меч и направился к хозяину судна, но его остановил окрик статного человека, до сих пор безучастно наблюдавшего за грабежом:

– Угомонись, Мирослав! Тебе бы только убивать!..

– Так нет больше ничего ценного, княже. Каков от него прок?

– Какого проку ты от него ждёшь? Не терпится тебе в злате купаться?

– Не я жажду, воины хотят, – Мирослав убрал в ножны меч. – Ты почему позволил Харальду первым в Нант войти? Теперь его воины все сливки снимут. Что нам достанется?

– И нам что-то перепадёт. Мало ли добра в этой стране! А Харальд… – Рюрик недобро прищурился. – Конунг Харальд Клак слишком долго нежился за спинами франков, наслаждаясь сытой жизнью. Его воины уже забыли запах крови. Пусть первыми испытают на себе крепость вражеских клинков.

– Нам бы поспешить, а то побьют его…

Рюрик строго взглянул на Мирослава:

– Успеем. Побить – не побьют, а спесь с него собьют. Он, видно, забыл, кто его вытащил из ямы данов. Слушается Лотаря, а этому Ламберту в рот прямо так и смотрит. А мне на них, – Рюрик смачно сплюнул, – и растереть… Жар нашими руками пытаются загребать. А нам своё надо… Погоди…

Князь приблизился к Ангулену:

– Ты где живёшь?

– Там… – Ангулен неопределённо махнул рукой в сторону полуденного солнца.

– Торговал в Нанте?

Ангулен не проронил ни слова в ответ и только мрачно глядел на Рюрика.

– Понятно, – усмехнулся князь и, повернувшись к Мирославу, приказал: – Верни ему заработанное.

– Но, княже…

– Я сказал – верни!

Ангулен недоверчиво забрал свои монеты и крепко прижал их к груди.

– Так, где ты ещё торговал? – Рюрик настойчиво продолжал выспрашивать.

– Бывал в Туре и Орлеане, что выше по течению, – разоткровенничался Ангулен. – Торговал в Бордо, плавал к маврам и даже южнее.

– Много золота в этих городах?

– Города богатые, но золота у мавров больше.

– Хочешь заработать раз в двадцать больше, чем наторговал в Нанте?

От неожиданного предложения у Ангулена забегали глаза, он судорожно сглотнул слюну и только смог в знак согласия кивнуть головой. Рюрик одобрительно хлопнул его по плечу:

– Раз так, то поворачивай свою ладью вслед за нами. Там и решим куда дальше податься.

Недалеко от Нанта Харальд Клак дал приказание остальным драккарам отстать и только на одном подплыл к городу. Не спеша причалившись к берегу, конунг вместе с Ламбертом и шестью воинами неторопливо двинулся к охраняемым стражей воротам. Вокруг как обычно кипела жизнь: шли люди, скрипели колёсами возы, везущие товар, поднимали пыль своими копытами кони. Медленно бредущие вооружённые воины не вызывали подозрения у окружающих, озабоченных своими проблемами. По дороге конунг несколько раз оглядывался, и, разглядев показавшиеся остальные три драккара, повернулся к герцогу Сполето и властно произнёс:

– Пора…

Ламберт надменно взглянул на конунга и, презрительно хмыкнув, уверенным шагом пошёл первым. Стража, охраняющая ворота, увидев приближающихся воинов, выставила копья. Герцог бесстрашно шёл вперёд и остановился только тогда, когда острия копий чуть ли не уткнулись ему в грудь.

– Что за люди? – раздался с их стороны окрик.

Ламберт, не торопясь, снял шлем и мотнул головой, убирая длинные волосы с лица:

– Убери с моего пути своих воинов, Сигимар, если хочешь оставить их в живых! – герцог Сполето с еле заметной усмешкой уставился на начальника стражи.

– Граф?! – изумился Сигимар, чуть опустив копьё.

– Да, я теперь снова граф Нанта.

– Разве король Карл дал на это согласие?..

– Зачем мне его согласие? Достаточно того, что этого хочу я и со своими воинами, – Ламберт кивнул в сторону сошедших с драккаров и спешащих ему на помощь воинов, – верну графство, которое принадлежит мне по праву.

Сигимар, разглядев бежавших к воротам воинов, во всю глотку заорал:

– К оружию!..

Ламберт отпрянул назад, выхватывая меч, а стоящий сзади конунг Харальд Клак взмахнул мечом, отметая в сторону направленные в него копья. И началась страшная, безжалостная сеча, когда в своём остервенении, невзирая на получаемые раны, каждый из воинов стремился поразить противостоящего ему врага. Те из жителей, кто находился рядом, в панике бросились в разные стороны. Торговые корабли купцов спешно начали отчаливать от берега и отплывать вверх по течению. Подбежавшие воины конунга сломили сопротивление франков, вломились в город, растекаясь по улицам и врываясь для грабежа в дома.

Паника, охватившая вначале город, начала угасать. Мужчины брались за оружие и начали вытеснять викингов. Харальд Клак укрепился в ближайших домах у ворот, удерживая их до прихода Рюрика. Всё изменилось с прибытием его войска. Князь, оценив существующую ситуацию, скептически скривил губы и повернулся к Мирославу: