Kitobni o'qish: «Серебряный век в социокультурном измерении»

Моим родителям – Любови Кузьминичне и Аркадию Аркадьевичу Воскресенским, моему учителю – Анисе Нурлгаяновне Жеравиной

Введение

Я переживаю жизнь как мистерию Духа.

Н. А. Бердяев

Серебряный век – это уникальный социокультурный феномен, сформировавшийся в рамках русской культуры конца XIX – начала ХХ столетия на основе специфического мировидения. В такой научной интерпретации он привлекает исследовательское внимание в качестве объекта исторического анализа, назначением которого становится не просто адаптация философско-эстетических рефлексий или искусствоведческих дескрипций к событийному контексту изучаемой эпохи, но определение характера отношений человека с миром в конкретных культурно-исторических условиях. Процессы, происходящие в ментальной сфере, формы духовного освоения действительности и их трансформации не просто придают дополнительные штрихи к портрету эпохи, но раскрывают ее смысловое наполнение, поскольку «образ прошлого, существующий в общественном сознании, определяется не только набором сохранившихся сведений, но и значением, которое им придается»¹. Экономические и политические реалии минувших времен, изучаемые автономно, без учета интеллектуальных, нравственных, психологических, духовно-творческих факторов, не могут исчерпывающе раскрыть логику исторического движения.

Влияние мировоззренческих импульсов на ход общественного развития становится особенно заметным в сложные переходные периоды, что наглядно продемонстрировала эпоха перемен на излете российского самодержавия. Кризисные процессы рубежной поры, когда страна оказалась на историческом распутье, проявились в том числе и на ментальном уровне. Дальнейшее самоопределение общества в немалой степени зависело от состояния умов и миропредставлений различных социальных слоев. Важную роль в русле данного дискурса следует признать за характером самосознания и образом мыслей культурной элиты как наиболее духовной, мыслящей и образованной среды. Формирование культурной элиты российского общества конца XIX – начала ХХ века, обозначившее социокультурный раскол интеллигенции, повлекло за собой расширение и вариативность поисков интеллигентской мыслью новых исторических путей России и всего мира.

Интеллигенция изначально представляла собой не только социально-профессиональный слой в стратификационной структуре российского общества, но и своеобразную культурную целостность. Она всегда выступала той силой, которая формулировала назревшие в обществе проблемы и продуцировала определенные идеалы, выполняя в повседневной практике задачу формирования культурных ориентиров и духовно-нравственных установок. Однако представления об этих идеалах, иерархия ценностей, расстановка приоритетов в сфере жизненных интересов и принципов не оставались неизменными, раз и навсегда заданными. Различные локальные страты, входившие в состав интеллигенции, предлагали свои варианты решения жизненно важных для страны проблем. Собственно, этим разнообразием взглядов и было обусловлено расслоение прежде единой социальной группы. Исход великой смуты начала ХХ века во многом зависел от того, какие течения внутри интеллигенции возьмут верх, какие общественные мнения возобладают, чьи идеи окажут решающее воздействие на массовое сознание, определив тем самым историческую судьбу России.

Российская культурная элита рубежа XIX – ХХ столетий, то есть та часть интеллигенции, которая составила социальную базу Серебряного века, искала, но не сумела найти способы духовной интеграции общества. Как сказал поэт, пусть и по иному поводу, «авантюра не удалась. За попытку – спасибо». Вместе с тем дальнейшая история показала, что альтернативный выбор, возобладавший на практике, в конечном счете также не оправдал себя. На рубеже тысячелетий, спустя неполный век после крушения пришедших в полное противоречие с жизнью общественных порядков, Россия оказалась в схожем положении. В постсоветской действительности, в условиях распада прежней системы ценностей и резкой социальной поляризации на довольно долгий период вновь чрезвычайно обострилась проблема дезинтеграции общества, и от очередного роста внутренней напряженности страна отнюдь не застрахована. Это обстоятельство побуждает задуматься, в чем состояла ошибочность предлагавшихся российской интеллигенцией на рубеже XIX и ХХ веков вариантов выхода из системного кризиса, которые либо вообще не были воплощены, либо обнаружили свою несостоятельность с течением времени. Возможно, имеет смысл поразмышлять и о том, не был ли какой-то рефлексивный опыт интеллигенции напрасно отвергнут социумом.

Постановка проблемы влияния интеллигентских умонастроений на выбор российским обществом средств разрешения кризисной исторической ситуации предполагает в качестве существенного аспекта изучение вопросов, связанных с социокультурным обликом Серебряного века – таких, как пространственно-временные ракурсы и смыслообразующие основания этой культуры, формы социальной коммуникации и специфика мировидения ее творцов. Актуальность исследования мировоззренческого комплекса культурной элиты в историческом контексте переходной эпохи обоснована, с одной стороны, вполне очевидным сходством социокультурного содержания двух временных пластов на стыках столетий, аналитическое сопоставление которых может способствовать более глубокому пониманию сегодняшней действительности, с другой – необходимостью избежать соблазна примитивных аналогий. Распространенное восприятие перестроечных и постперестроечных процессов как «возвращения» на тот якобы магистральный путь общественного развития, от которого Россия «отклонилась» в начале прошлого века, может оказаться заблуждением и заслуживает критического переосмысления, указывая на необходимость тщательного компаративного анализа обеих рубежных ситуаций.

Исследование социокультурных характеристик Серебряного века требует методологической опоры на антропологически ориентированные принципы культурной истории, под которой понимается совокупность направлений и подходов, изучающих прошлое человечества с точки зрения культурных механизмов развития общества. Антропологический подход в историописании предполагает «выявление имманентной позиции самих участников исторического процесса, их отношения к жизни, их ментальностей и систем ценностей»². Культурная история представляет собой не автономную область познания, а особый ракурс рассмотрения исторической действительности: в качестве определяющего фактора общественной динамики выдвигается комплекс доминирующих в социуме идей, миропредставлений, способов мышления и т. п. Культура в таком контексте трактуется «как система отношений, устанавливаемых между человеком и миром. Эта система, с одной стороны, регламентирует поведение человека, с другой – определяет то, как он моделирует мир»³. При подобных подходах предметом исторического познания становится человек в истории, а не абстрактные надличностные процессы.

Переосмысление в культурно-историческом ключе сложившихся представлений о содержании и смысловых векторах общественных процессов рубежа XIX – ХХ столетий ставит под сомнение сложившийся стереотип восприятия Серебряного века как явления исключительно художественного порядка. За неизменно артистическими внешними формами его творческого самовыражения скрываются глубинные социокультурные основания породившей этот феномен исторической эпохи. Долгое время Серебряный век рассматривался только как эстетическое явление, совокупность модернистских течений в литературе и искусстве рубежа XIX – ХХ столетий, его изучение велось по отраслям гуманитарного знания, преимущественно искусствоведами и литературоведами. Позже его неотъемлемой составляющей была признана религиозная философия, постепенно расширился круг исследований интеллектуальнотворческого наследия русского духовного ренессанса. Но и эта грань культурной эпохи изучается как самодостаточная сфера, в узкопрофессиональном исследовательском поле, вне широкого исторического контекста. Нередко декларируемая мысль о том, что Серебряный век являл собой некую духовную общность, не подкреплена в историографии развернутыми обоснованиями. Для того чтобы они появились, предметом специального исследования должен стать социокультурный модус Серебряного века, то есть условия его формирования и формы существования как целостного и многомерного социокультурного феномена. Такому его осмыслению способствуют серьезные концептуальные разработки, представленные научному сообществу в последние годы ХХ века и в текущем столетии специалистами из разных областей познания. В научной литературе ставятся вопросы интегрирующих начал этой культурно-исторической эпохи⁴, анализируется ее философский контекст⁵, рассматриваются проблемы становления, динамики и трансформаций самосознания ее творцов⁶, психологических мотиваций интеллектуально-творческих процессов той поры⁷, исследуются формы духовного общения и способы репрезентации творческой мысли представителей социокультурной среды Серебряного века, аспекты их повседневного бытования⁸.

При всех солидных наработках, накопленных отечественной и зарубежной гуманитаристикой в ходе изучения культурно-исторической проблематики Серебряного века, полноценная, всесторонняя история этой блестящей эпохи еще не написана. При огромном количестве работ, рассматривающих частные вопросы в данной области, очевидна нехватка обобщающих трудов, как теоретического, так и эмпирического плана. Причина сложившегося положения, видимо, кроется в том, что пока исследователям не удается определиться с критериями единства Серебряного века и установить фундаментальные начала его социокультурной целостности. Вероятно, количественное накопление знаний об отдельных аспектах, деталях и гранях рассматриваемого многомерного образования должно в конечном итоге перерасти в концептуальное постижение его внутренней сути. Думается, такая задача по-настоящему осуществима прежде всего в предметном поле исторического познания, по сути своей междисциплинарного и интегрирующего. «Без исторического видения культурологическое осмысление феномена серебряного века оказывается невозможным. Но именно этого видения и не хватает», – заметил много лет назад один из историографов⁹. За прошедшее время эта давняя мысль не утратила актуальности.

Глава 1
Культурные границы Серебряного века

1.1. Обоснование термина «Серебряный век»

Серебряный век, «мятежный, богоищущий, бредивший красотой»¹⁰, стал частью интенсивного культурного движения, захватившего на рубеже XIX – ХХ веков всю Европу, по-своему воплотив духовный подъем и творческий расцвет эпохи модерна. Вхождению русской культуры в этот процесс, безусловно, способствовали такие факторы, как урбанизация, развитие университетского образования, складывание профессионального артистического сообщества, рост числа людей «свободных» профессий и повышение их благосостояния в связи с возросшим спросом на продукты интеллектуального и творческого труда, некоторое ослабление цензурного гнета, появившаяся возможность свободного выезда за границу, восприимчивость к инокультурным влияниям. Вместе с тем специфика конкретных российских условий предопределила самобытный характер складывавшейся тогда в стране культурно-исторической ситуации. Серебряный век выразил себя не просто в совокупности эстетических явлений: он развернулся в многомерный социокультурный феномен, представший в единой системе творчества, философской мысли и образа жизни. Постижение внутренней природы, глубинных оснований Серебряного века как системной целостности связано с определением его смыслового содержания и уточнения хронотопа. Такой комплексный культурно-исторический анализ является сложносоставной методологической задачей, включающей в себя прояснение вопросов терминологического порядка.

Известный американский славист О. Ронен в своей нашумевшей монографии «The Fallacy of the Silver Age in Twentieth-Century Russian Literature»¹¹ проследил историю использования выражения «Серебряный век» применительно к русской литературе. Заглавие книги, в русском переводе названной «Серебряный век как умысел и вымысел»¹², красноречиво отражает позицию автора по отношению к этому словосочетанию – по мнению ученого, оно представляет собой «просто расхожий штамп, по сути дела лишенный всякого исторического, хронологического и даже ценностного содержания»¹³. Исходя из этого, О. Ронен заключил свой исследовательский труд призывом «изгнать из чертогов российской словесности бледный, обманчивый и назойливый призрак обозначаемого им, но не существовавшего в двадцатом столетии историко-литературного явления»¹⁴. Призыв этот был услышан и отчасти поддержан: по наблюдениям Н. А. Богомолова в современной научной литературе выражение «Серебряный век» употребляется с большей осторожностью и заметно реже, чем в конце 1980-х – 1990-е годы¹⁵. И все же, несмотря на довольно широко развернувшиеся после выхода книги О. Ронена в России научно-публицистические дискуссии, на весьма неоднозначное отношение в научных кругах к упомянутому выражению как к термину, на отсутствие серьезных подвижек в научном анализе его содержания, трудно согласиться с мыслью, что Серебряный век, и в терминологическом, и в содержательно-смысловом плане, – это всего лишь фикция, заблуждение. Стоит поразмышлять, насколько обоснован отказ в праве на его историческое и теоретическое существование.

Нельзя не согласиться с суждением О. Ронена, что наименование «Серебряный век» и его содержание «утратили и авторство, и большую часть своего конкретного первоначального смысла»¹⁶. Этот первоначальный смысл исследователь и попытался восстановить, опираясь в своем анализе прежде всего на источники, относящиеся к самой рассматриваемой эпохе. При этом едва ли не любое упоминание слова «серебряный» в художественных и публицистических произведениях того времени рассматриваются в его книге как самоназвание эпохи. Прихотливая кружевная вязь построений О. Ронена, обыгрывающая встречающееся у самых разных авторов и в самых разных контекстах это прилагательное, весьма искусно (и искусственно!) вплетается в аналитические рассуждения о термине «Серебряный век» и о сути обозначаемых им явлений. Думается, указания на употребление слова «серебряный» в русской поэзии рубежа XIX – ХХ столетий (или более поздних текстах, но отсылающих к той эпохе) недостаточно для генетического анализа термина. Поэтические средства выразительности сами по себе никак не подкрепляют ни обоснование термина, ни его развенчание, хотя и могут служить своеобразными маркерами самосознания, саморефлексии современников. В этом смысле некорректна даже ссылка на известные строки из ахматовской «Поэмы без героя»: «И серебряный месяц ярко / Над серебряным веком стыл», которые истолкованы О. Роненом как определение эпохи кануна Первой мировой войны¹⁷. Что здесь имела в виду А. А. Ахматова, мы можем только догадываться: может быть, и в самом деле рубежную эпоху, может быть, таким способом она выражала свое субъективное переживание времени, а может быть, образ был навеян какими-то сугубо личными обстоятельствами… Более того, каждый читатель имеет право на свои собственные догадки и трактовки, коль скоро речь идет о художественном произведении. К научному дискурсу и пресловутому спору о терминах все это не имеет отношения. Упоминания выражения «Серебряный век», встречающиеся в критике и публицистике рубежа XIX – ХХ столетий, тоже не могут восприниматься как научный термин и даже как самоназвание эпохи (которое могло бы появиться только на основе осознания ее внутреннего единства и целостности). Метафора эта и в данном случае у разных авторов прилагалась к разным временным пластам и к разным творческим именам и явлениям (примеры подробно рассмотрены в книге О. Ронена, что снимает необходимость заново их приводить). Не наблюдалось в то время ничего похожего на общее, устоявшееся, разделяемое всеми истолкование выражения «Серебряный век». Единственное, что объединяло различных авторов, так это несколько уничижительный оттенок смыслов, вкладываемых в него: в гесиодовско-овидиевском ключе под ним понимались культурные явления второстепенного порядка по сравнению с некими высшими образцами, однако конкретный их перечень каждый раз выдвигался заново.

Даже если признать (с весьма существенными оговорками) эти разрозненные и разноплановые примеры в качестве фактов самоназвания культуры, приблизимся ли мы к пониманию ее истинного содержания? Варианты самоназвания эпохи в своем изначальном значении помогают нам «расшифровать» некоторые элементы саморефлексии культуры начала ХХ века. Однако можно ли их считать терминами, то есть выражениями, употребляемыми в специальном научном значении? Когда мы размышляем о смысловом наполнении словосочетания «Серебряный век» применительно к конкретной эпохе, очень важно определить, откуда оно ведет свое происхождение: из саморефлексии культуры (то есть придумано ее творцами) или из последующей исследовательской рефлексии. Необходимо учитывать разницу между этими мыслительными категориями. Научное познание осуществляется посредством рефлексии, а не саморефлексии. Уместно повторить хрестоматийное: «…язык объекта не может выступать в качестве собственного метаязыка»¹⁸. Сегодняшнее употребление словосочетания «Серебряный век» в качестве термина включено в метаязык, то есть в язык описания. Его употребление творцами культуры рубежа XIX – ХХ столетий лежало в иной категориальной плоскости. Суждение Серебряного века о самом себе – важнейший источник исследования картины мира, миропонимания, способов мышления той поры, это живое свидетельство культурно-исторической эпохи, запечатлевшее ее характерные ментальные черты, но отнюдь не аналитическая выкладка по данному поводу. Серебряный век не мог сам себя адекватно описать и всесторонне проанализировать, поскольку его творцы, находясь внутри конкретно-исторической ситуации, мыслили и выражались языком культурной эпохи, а не исследовательским метаязыком (другими словами, говорили на языке объекта, а не на языке описания).

О. Ронен a priori исходил из убеждения в полной тождественности смыслов, вкладывавшихся в выражение «Серебряный век» современниками той культурно-исторической эпохи, и сегодняшнего его понимания. Неприятие им этого выражения связано с тем, что отдельные критики и мыслители рубежа XIX – ХХ столетий, следуя античной традиции «металлической» символизации эпох, трактовали творческие процессы своего времени как нечто второсортное, сниженное в ценности по сравнению с Золотым веком русской литературы, и именно поэтому современные им литературные тенденции именовали «Серебряным веком» русской поэзии. О. Ронен, расценивающий этот период как один из величайших взлетов в истории русской поэзии, считает подобные трактовки оскорбительными и незаслуженными, в чем исследователь, безусловно, прав: сегодня найдется не много сторонников мысли, что культурная эпоха рубежа XIX – ХХ столетий оказалась менее ценной, чем Золотой век русской культуры. Однако с течением времени выражение «Серебряный век», в сущности, превратилось в термин и в качестве такового обрело новый смысл. Не стоит упускать из виду, что в своем современном звучании словосочетание «Серебряный век» выражает совершенно иное содержание. Современники эпохи (не все, но те, на которых ссылается О. Ронен) пытались выделить ее «золотых» и «серебряных» представителей, то есть оценивали степень их одаренности. Это подход скорее критика, чем историка. Историку культуры важнее проникнуть в мировоззренческое содержание творчества и уже исходя из этого дать анализ тех художественных форм, в которых запечатлена духовная ситуация времени, мирочувствие, мироощущение, миропонимание эпохи. Вопрос об уровне таланта конкретных творцов отходит здесь на второй план.

Именно в этом направлении и смещаются акценты в употреблении термина «Серебряный век»: он теперь вовсе не означает явления низшего порядка; это имя, наименование эпохи, а не ее оценка. Сравнение с Золотым веком в историческом исследовании вполне уместно и даже необходимо, но оно должно быть не качественным, а типологическим. В данном случае отсылки к античной мифологической схеме, рисующей смену поколений в процессе устройства миропорядка как деградацию от золотого века к серебряному и далее по нисходящей вплоть до железного, не адекватны ситуации рубежа XIX – ХХ столетий. Подобные аналогии страдают натяжками и аберрациями и потому бессмысленны; думается, их следует избегать. Немаловажно учитывать и то обстоятельство, что в сегодняшнем понимании термин «Серебряный век» вышел за пределы поэтического творчества и распространяется теперь на культурный процесс в целом.

Вопреки призывам О. Ронена, термин «Серебряный век», при всей своей расплывчатости, метафоричности, «ненаучности», продолжает достаточно активно функционировать в современном культурном обиходе. Это выражение не только не исчезло, напротив, оно медленно, но верно движется в направлении «от мифологии к научности»¹⁹. Сегодняшние его смыслы не совпадают с теми, которые анализировал в своей книге О. Ронен, и это не позволяет нам согласиться с негативными оценками наименования «Серебряный век». Сегодня оно перестало восприниматься как обозначение периода литературного и культурного упадка по сравнению с Золотым веком русской культуры (даже декаданс, столь примечательный штрих в облике той культурной эпохи, в наши дни вряд ли может трактоваться как ее основное содержание или признак ее духовного вырождения). Несколько сместив свои аксиологические акценты, теперь выражение «Серебряный век» мыслится как обозначение комплекса определенных конкретно-исторических явлений и процессов в русской культуре конца XIX – начала ХХ столетия. Другое дело, что дискуссии по поводу содержательного наполнения этого комплекса далеки от завершения. Вхождение термина в научный оборот (как в отечественной, так и в зарубежной гуманитаристике) указывает на то, что за ним стоит по-настоящему значимое явление, требующее не отрицания, а глубокого и тщательного изучения. Его замалчивание, игнорирование не имеет ничего общего с критическим подходом. Явление это оказалось очень сложным для исторического и культурологического анализа. Не оттого ли научная среда так и не решается на серьезное типологическое исследование Серебряного века, а обыденное сознание, пресытившись многочисленными скандальными фактами из его истории, утратило интерес к культурной эпохе и ее творцам? Однако можно ли считать данное обстоятельство подтверждением несостоятельности термина «Серебряный век» и обоснованием отказа от дальнейшего изучения обозначаемого им явления?

Вне зависимости от авторства и первоначальных смыслов термин давно зажил своей жизнью. Вообще, думается, авторство терминов любопытно, но не принципиально. Что изменится в нашем восприятии культурно-исторической эпохи, если мы доподлинно установим изобретателей таких, к примеру, названий, как «Реформация», «Ренессанс», «Просвещение», «классицизм», «романтизм» и т. п.? Даже если нам удастся во всей полноте воссоздать изначальные смыслы, вкладывавшиеся в эти наименования их создателями, у нас останется собственное, сформированное определенной культурно-исторической и историографической традицией их понимание. Кто бы ни был автором термина «Серебряный век» в приложении к культурным реалиям рубежа XIX – ХХ столетий (а как метафора он вполне мог родиться одновременно во многих умах), сегодняшнее его смысловое наполнение не обязательно должно совпадать с первоначальным. Поэтому в научных изысканиях важнее определиться с современным его пониманием. Этимология вещь далеко не второстепенная в процессе исследования, однако не будем забывать, что слова по мере развития языка и общества нередко меняют свое значение, причем такое случается и с терминами.

О. Ронен категорично утверждал: «В наши дни название осталось в употреблении историков искусства, критиков и литературоведов как стершийся и утративший свой первоначальный, да и вообще какой бы то ни было аксиологический смысл, но не лишенный жеманности классификационный термин, применяемый за неимением лучшего»²⁰. Порой ученый так далеко заходил в критике «неправильного» термина, что совершенно отказывал ему хоть в какой-нибудь содержательности: «Выражение “серебряный век” предполагает определенную ущербность, подражательность, вялость, блеклую стилизацию и повальную болтливость… Поэтому менее искушенный читатель так часто отождествляет “серебряный век” с эстетикой и бытом популяризаторов, подражателей и модничающих эпигонов второго, а то и третьего сорта…»²¹

Трудно согласиться с исследователем в том, что «неудачный» термин затушевывает принадлежность к рассматриваемой культуре упоминаемых им в данной связи Анненского, Блока, Цветаевой, Волошина. Важно также обратить внимание и на такой аспект: полноправными представителями Серебряного века являются не только выдающиеся художники и мыслители, но и те малоизвестные или вовсе безвестные их современники, которые дышали с ними одним воздухом, говорили с ними на одном культурном языке, были охвачены общими с ними духовными устремлениями. К Серебряному веку как к целостной культуре принадлежали все творческие «эшелоны» – и первый, и все последующие. Исключать из него эпигонов и даже тех, кто вошел в историю этой культуры не столько своим творчеством, сколько специфическим образом жизни, значит заведомо искажать историческую картину. Глубинная внутренняя сущность культурноисторической эпохи заключена не в ее творческих вершинах как таковых, а в том мироощущении, которое в них выражено.

Позиция отрицания лишена научной эффективности, она не дает ничего для более глубокого понимания эпохи, для генетического и типологического анализа. Не продуктивнее ли вместо поисков «лучшего» термина осмыслить содержание уже имеющегося, спонтанно вошедшего в научный оборот и обыденное сознание? Может быть, вслед за подлинным осмыслением той реальности, которая за этим термином скрывается, за прояснением ее сути и появится более адекватный термин. Или окончательно будет утверждена правомерность уже существующего. Пока же гуманитарное познание не располагает даже более или менее удовлетворительным определением Серебряного века.

Автор полемической монографии, с его слов, «проследил происхождение и смысл понятия “серебряный век” по основным его источникам в русской критической мысли двадцатых годов…»²². При этом сколько приведено источников, столько обнаруживается и различных толкований этого выражения. Каждый из упомянутых в книге авторов вкладывал в него свой субъективный смысл. С течением времени ясности в этом вопросе не прибавилось. В этой связи невозможно не разделить мнения Л. Г. Березовой: «Здесь мы встречаемся с классической ситуацией в историографии, когда непроработанность термина закрывает путь к дальнейшим конкретно-историческим исследованиям. Познавательный потенциал понятия “Серебряный век” не только не исчерпан, но едва ли начат. Интеллектуальное конструирование мира культуры начала ХХ века, как в глухую стену, упирается в отсутствие ее внятных типологических оснований. Искусствоведы прошли свою часть пути – дело за историками и культурологами»²³.

Адекватное определение предполагает постижение смысловой сущности сложного, многомерного социокультурного феномена, скрывающегося за упомянутым термином. Термин и обозначаемая им культура не могут и не должны исследоваться автономно, отдельно друг от друга. Вывести дефиницию, отражающую реальное содержание понятия «Серебряный век», невозможно без понимания необходимости предварительно прояснить генезис и уточнить хронотоп изучаемого феномена, выявить факторы его единства и целостности, описать его основные составляющие, установить критерии, определяющие принадлежность к нему конкретных персон и явлений.

Попутно заметим, что существуют не только различные толкования термина «Серебряный век», но и разночтения в его написании. Встречается написание в кавычках и без кавычек, с прописной и строчной буквы. Отсутствие единообразия в этой области можно расценивать как еще одно свидетельство недостаточности накопленной на сегодняшний день теоретико-методологической базы исследования Серебряного века. Осмелимся высказать собственное суждение по данному вопросу. Если под Серебряным веком подразумевается целостная культура, культурно-историческая эпоха, оптимальным следует признать написание с заглавной буквы и без кавычек: Серебряный век.

Термин «Серебряный век» действительно давно распространился на целостную культуру, перестав ассоциироваться лишь с совокупностью модернистских течений в русской поэзии fin de siècle. Серебряный век – культура, основанная на специфическом мировидении, своеобразном восприятии мира и понимания человека, его места в мире. Он знаменовал собой время поиска новых художественных форм, соответствующих новому мироощущению. Эта культурно-историческая целостность (пусть и не осмысленная пока до конца с научных позиций) не только заслуживает особого наименования, но и нуждается в нем в силу своей уникальности. Наименование «Серебряный век», закрепившееся за нею, вполне прижилось в научном и обыденном культурном обиходе.

Термин «Серебряный век» в его сегодняшнем звучании – это, конечно, искусственная конструкция, но в такой искусственности нет ничего порочного. Древний эллин не воспринимал свое время как античность, ренессансный человек не подозревал, что живет в эпоху Возрождения, подданный Ромейской империи не называл свою страну Византией, а древний русич не знал государства Киевская Русь. Однако это нисколько не мешает современной науке использовать все эти наименования в качестве терминов. Понятие «Серебряный век» возникло из стремления зафиксировать некую целостность обозначенного им явления. Ведь до сих пор не сложилось цельного образа той культурной эпохи, хотя утверждения о его наличии давно стали аксиомой. Используя выражение «Серебряный век» в качестве термина, мы не даем оценок эпохе. Мы пытаемся понять ее, выявить специфику, дать уникальному явлению уникальное имя.

Быть или не быть Серебряному веку в нашем культурном сознании – вопрос риторический. Серебряный век присутствует в нем как нечто неотторжимое от российской истории, и этого уже не отменить. Бессмысленность его отрицания влечет за собой необходимость комплексного исторического анализа того социокультурного явления, которое скрывается за вызывающим споры названием. Любые попытки приблизиться к пониманию самобытности, социокультурной специфики Серебряного века сталкиваются с необходимостью определения его культурных границ – хронологических, пространственных, содержательно-смысловых. Культурные границы Серебряного века достаточно условны, подвижны и проницаемы. Но их уточнение важно для постижения внутренней природы, глубинных оснований этого феномена как системной целостности и для размышлений о его судьбе, для решения вопроса о том, был ли Серебряный век насильственно и искусственно прерван или сам исчерпал свои внутренние возможности.