Kitobni o'qish: «Минуя зеркала»

Глава 1

В этом году осень наступила незаметно – с облетевшей листвой, плавающей в зеркальных лужах, по которым шлепали дети, и моросящими ночи напролет дождями, под чей стук я любила засыпать.

Осень – самое прекрасное время года, ведь именно тогда, девять лет назад, я вышла замуж за любимого человека.

Мы с Кириллом познакомились на пикнике, в компании общих друзей. Мне было двадцать, ему на год больше. Сначала не обратили друг на друга внимания и сидели на бревне, как два нахохлившихся воробышка, а затем слово за слово… и завязалась беседа, из которой поняли, что не хотим прекращать общение.

На первом свидании мы сходили в театр, на втором была картинная галерея, после которой Кирилл сказал, что не любитель подобных мест и… я призналась, что тоже.

Мы решили оставить культурные места другим парочкам, а сами отправились на романтичные променады по старинным усадьбам. В долгих прогулках под одним зонтом – разговаривали обо всем, нам было легко и приятно, словно мы знали друг друга целую вечность. В кафе за горячим чаем с лимоном – я увидела в Кирилле именно того человека, с которым хотела прожить всю жизнь. Вскоре мы сыграли свадьбу.

Это важное для каждой девушки событие произошло в сентябре. Месяц выдался на удивление теплым и без дождей. Улицы и газоны укрывала пестрая листва.

Я была в белоснежном свадебном платье – полупрозрачные, как паутинка, рукава облегали мои руки, на пальце блестел тонкий ободок кольца из белого золота с крохотной песчинкой драгоценного камня; рядом возвышался мой новоиспеченный муж в черном приталенном костюме с бутоньеркой из белой каллы.

Он крепко обнимал меня – свою маленькую жену – и, окруженная природной красотой, я чувствовала себя счастливой как никогда.

Я очень обрадовалась тому, что наконец-то у меня появится большая и дружная семья. Воспитывала меня только мама – отца я не знала. Мне всегда хотелось быть окруженной многочисленными родственниками: веселыми братьями и сестрами, заботливыми бабушками и дедушками, хохотушками-тетушками и умудренными опытом дядюшками.

К сожалению, моего желания сродниться никто из семьи Кирилла не разделил.

Его мать – Елизавета Рудольфовна – высокомерная дама с царственной осанкой и аристократичными манерами, обладала несколько склочным характером, высказывая свое мнение по каждому поводу и без.

Если в начале наших с Кириллом отношений она сдерживала свои истинные чувства, ведя милые беседы в большой кухне с самой навороченной техникой и демонстрируя, какой у ее семьи достаток, то неожиданная новость о свадьбе сняла с нее маску дружелюбия, о чем мне доходчиво объяснили, вылив на меня «ведро помоев». Жена известного профессора-физика посчитала меня недостойной партией для своего сына.

Так же считала и ее дочь Алиса, младшая сестра Кирилла.

На тот момент ей было шестнадцать лет. К сожалению, от матери эта девочка не унаследовала ничего, кроме стервозного характера и высокомерия. Даже внешностью она пошла не в черноволосую роковую стать матери, а в бледного, с тонкими светло-русыми волосами и мутно-голубыми глазами отца семейства – Геннадия Викторовича.

Об этом нелюдимом и молчаливом мужчине с уверенностью можно было сказать лишь одно – профессор.

Мое общение с ним сводилось к вежливым приветствиям и прощаниям, поскольку кроме физики и вечных диссертаций, о которых он не переставал думать, Геннадия Викторовича ничего не интересовало. Поэтому бразды правления в их браке захватила Елизавета Рудольфовна.

Именно она решала, кто достоин ее детей, а кто и мизинца их не стоит. Я относилась к последним – простая девушка, с абсолютно тривиальным образованием заочного отделения и такой же работой секретаря. Симпатичная, но не красавица, воспитанная матерью-одиночкой, и с отсутствием «приданного». Мышь – вот кем меня считала Елизавета, при каждом удобном случае попрекая тем, что ее сыну досталась ужасная жена. На недовольство матери Кирилл смотрел сквозь пальцы, терпеливо ожидая ее ухода. Он надеялся, что с рождением ребенка отношение матери ко мне улучшится, но ошибся.

Перед свадьбой я узнала, что у Кирилла с Алисой, оказывается, был еще и старший брат, который в семнадцать лет покинул Россию, перебравшись жить в Штаты. Семью он навещал редко, а заговаривали о нем еще реже, что меня удивило. Будь у меня старший брат, я бы не захотела с ним прекращать общаться, несмотря на переезд в другую страну. Детальнее об их отношениях Кирилл не рассказывал, разве что один раз упомянул брата по имени, которое я не запомнила.

Свадебный банкет мы покинули раньше всех гостей и тут же улетели на отдых в Швейцарию. Нас ждали горы, озера и целая неделя любви.

Через год я родила дочь. Это произошло после очередной обвинительной речи свекрови, и меня с преждевременными родами увезла «скорая».

С тех пор Кирилл кардинально поменял мнение о матери. Их отношения стали прохладными, у нас дома они с Алисой стали бывать все реже, чему я несказанно обрадовалась. Появились новые заботы, и в них не было места склокам.

Для Елизаветы рождение внучки оказалось весьма незначительным событием. Она считала, что появление наследника имело совсем другое значение: сын – продолжатель рода Калиновских, а не дочь, копия меня.

Свекровь не особо интересовалась Снежкой, подарков не дарила, вниманием обделяла, сухо поздравляла с днем рождения, а когда появлялась в гостях вместе с Алисой, приторно сюсюкалась с молчаливым ребенком. Снежка дичилась их, как двух незнакомок, и всегда пряталась то за мной, то за Кириллом.

Наша маленькая Снежинка, как называла ее моя мама, была любознательным и творческим ребенком. Она обожала рисовать, собирать мозаики, читать красочные книжки со сказками, а позже увлеклась лепкой.

Мы с ней посетили совместные курсы матерей-дочерей по гончарному делу, откуда принесли Кириллу кособокие чашки и расписанные узорами тарелки. В тот вечер муж долго смеялся, но чай пил из поделки дочери. Эта посуда до сих пор хранится в нашем кухонном шкафчике. Немного погодя моя мама научила внучку вязать крючком и вышивать крестиком. На пятилетие мы с мужем подарили Снежане графический планшет для рисования и набор для бисероплетения.

От Кирилла дочь унаследовала серо-голубые глаза, а от меня – волосы мышиного цвета, курносый нос и губки в форме сердечка. Она взяла от нас все лучшее и должна была вырасти настоящей красавицей.

Характером Снежка также пошла в нас обоих: спокойствие отца плюс мое упрямство. Если она чего-то не хотела, то было бесполезно ее заставлять.

Ребенок стал воплощением нашей с Кириллом любви, желанный лучик света, которому я радовалась каждый день, особенно после гибели мужа. Автомобильная авария, мгновенная смерть.

Елизавета Рудольфовна меня к нему даже не подпустила: на опознание ездила сама, похоронами занималась тоже она. Была бы ее воля, то и к могиле Кирилла свекровь не разрешила бы подойти, обвиняя меня в смерти горячо любимого сына.

Золовка также не отличалась тактом и на мой вопрос «Почему же я виновата?» ответила, что в тот день Кирилл должен был остаться ночевать у них, но из-за моего сообщения поехал к нам со Снежаной. А ведь я ему написала только то, что соскучилась и с нетерпением жду возвращения.

Словесными обвинениями в мой адрес их порывы не закончились, и бывшая свекровь решила лишить меня оставшейся нам со Снежаной квартиры. Но поскольку та была нажита в браке, и в ней прописаны мы с дочерью, свекровь только зря тратила деньги на юристов. Только в своих снах она видела, как выгоняет невестку с приплодом. Я, по ее мнению, была виновата одним своим существованием в этом мире.

Моя мать – Бронислава Константиновна Вольская, юрист от бога, узнав о кознях Елизаветы, которую терпела только ради меня, взяла на работе двухнедельный отпуск и примчалась ко мне для поддержки.

Мама была волевой женщиной. Она выросла в благополучной, но стесненной в средствах семье учителей. С самого детства грызя гранит науки, она получила заслуженную золотую медаль. Окончив юридический факультет с красным дипломом, удачно устроилась на работу в суд по специальности «уголовное право».

Мама гоняла на старом «Фиате», курила сигареты «Капитан Блэк» и пила исключительно крепкий кофе.

За два дня до гибели Кирилла нашей дочери исполнилось пять лет, но вместо планируемой поездки в парк аттракционов мы отправились на похороны.

Ещё много дней я ходила по квартире из комнаты в комнату, то обнимая свитера Кирилла, то надевая его футболки. Вдыхала запах подушки по ночам, надеясь, что в замочной скважине повернется ключ, и муж войдет в квартиру со знакомой фразой:

– Родная, я дома! Задержался на работе. Представляешь, что Кешка опять учудил со своими договорами?

Но меня окружала тишина. Ни одну из его вещей я не отдала свекрови, которая даже пыталась взломать дверной замок, чтобы проникнуть в нашу квартиру и унести все, что касалось ее мальчика. Тут уж я не выдержала и пригрозила вызвать полицию.

Прошло три недели после похорон, и одному богу известно, как я их пережила. Все дни для меня слились в поток нескончаемых слез, криков в подушку до хрипоты, чтобы дочь не услышала, и завываний под струями душа за закрытой дверью ванной.

Шеф, видя мое состояние, впервые за годы работы обнял меня, как родную дочь, и пожалел. А затем в своей военной манере строго приказал не появляться, пока не приду в себя.

Сейчас мы с мамой сидели в светлой кухне за столом. Она неторопливо пила кофе из маленькой чашечки, периодически выдыхая сигаретный дым и буравя столешницу взглядом.

Снежана спала крепким сном в своей спаленке. В связи с нервным потрясением врач прописал ей успокоительное, и теперь без этого лекарства моя девочка не могла уснуть.

На похоронах она тоже не проронила ни одной слезинки. Мы обе не могли принять произошедшее и только спустя пару дней в объятьях друг друга осознали, что навсегда потеряли нашего любимого мужа и отца.

Я сидела напротив мамы, прижав ледяные пальцы к горячему лбу – слез во мне не осталось. Моя душа опустела и покрылась ледяным безразличием.

Маму не на шутку встревожила моя апатичность, но она старалась не показать истинных чувств, понимая, что однойиз нас необходимо оставаться сильной. Она не подбадривала меня вслух, осознавая, что слова не помогут, а садилась рядом, обнимала и гладила по голове.

В кухне пахло кофе и дорогими сигаретами, другие мы не курили. Хотя еще до брака с Кириллом я бросила, и вот снова…

– Может, мне забрать Снежинку и Барсика на дачу? – предложила мама, когда по кухне вперевалочку прошлась «круглая подушка» из шерсти на четырех лапах. – Сейчас как раз малина поспела…

Барсик был большим рыжим котом, которого Кириллу отдал коллега по работе; муж принес домой крохотный комок шерсти с тощими лапами и выпирающими ребрами, которые можно было пересчитать пальцами. Снежане тогда было три года, и она очень серьезно для своего возраста взялась опекать нового члена семьи, окружив его заботой, лаской и одаривая большими порциями корма.

Разговор о даче напомнил мне о том, как мы с Кириллом и Снежкой приезжали туда. Малышка проводила у бабушки каждое лето: мы собирали ягоды и яблоки, подвязывали огурцы на грядке, поливали цветочные клумбы и крутили банки с консервацией. Снежана обожала домашнее варенье и джемы, особенно из клубники и малины. Ей нравилось загорать на солнышке, лежа у меня под боком на старом покрывале, помогать Кириллу копать червяков для рыбалки, лазить по нашему пыльному чердаку, бегать по кустам за котом и играть с соседскими мальчишками. Коту также приглянулся дом. Он любил вальяжно развалиться на черепичной крыше, с которой наблюдал за своей маленькой хозяйкой большими желто-зелеными глазами.

В один из летних месяцев мы поехали на море, но на протяжении всей поездки Снежана недовольно бурчала: «Хочу к бабушке в деревню». Две недели отпуска на побережье сократились до одной, и мы скорее помчались на дачу.

Дом достался моей маме от ее родителей, которые в свою очередь получили участок от государства, потому что мой дедушка был военным. Он сам заложил фундамент и построил теплый двухэтажный дом, приспособленный для жизни круглый год. Все наслаждались пребыванием в Подмосковье, особенно там нравилось Кириллу.

– Да, можно поехать, но я боюсь, что Елизавета Рудольфовна активизируется и наконец-то взломает нашу дверь. Она уже нанимала мастера, чтобы он снял ее с петель, – поделилась я последними новостями. – Хорошо, что Маргарита Анатольевна мне позвонила, и я успела приехать и выставить ее вон.

– Маргоша молодец, а эта курва спокойно вам жить не даст, – мама задумчиво побарабанила пальцами по столешнице. – Вот что, я уже договорилась с Витей, он работает в охранном агентстве. Подъедет со своими ребятами. Поставят тебе бронированную дверь, такую никто не снимет и не вскроет, а заодно установят новый домофон с видеонаблюдением, – сказала, как отрезала, мать, туша сигаретный окурок в протянутой мной пепельнице.

– Спасибо, я предложу Маргоше взять мальчишек и составить вам на даче компанию. Снежинке необходимо развеяться, да и всем нам. Нужно еще перевезти вещи… – мое горло сдавил спазм, и мама участливо налила кофе в пустую чашку.

– Я рада, что ты решилась на это, – она одобрительно похлопала меня по плечу. – Нужно продолжать жить, нельзя сидеть в четырех стенах. У тебя есть дочка, ваше с Кириллом продолжение, вот и живи для нее. Об остальном не волнуйся, я сама наберу Марго.

Маргарита Анатольевна была моей соседкой по лестничной площадке. Она и ее сын со своей семьей жили вместе. Николай с женой Людмилой с утра до вечера работали, а бабушка заботилась о внуках – двойняшках Сашке и Димке.

Малыши познакомились в детском саду, и мы с Марго приятно удивились такому соседству. Когда моя мама не могла понянчить Снежку, я смело обращалась к Маргоше. Я всегда знала, что с ней моя девочка будет окутана заботой и лаской, ее покормят, отведут на прогулку, а компания мальчишек не даст заскучать.

По кухне поплыл аромат вишни – мама закурила новую сигарету.

– Через неделю мне нужно выйти на работу, – пожаловалась я.

– Значит, выйдешь, раз готова к этому.

В кухонную дверь заскребли, и мама встала, чтобы выпустить Барсика.

Эта ходячая подушка превзошла самого себя, потому что Снежка не могла пройти мимо, чтобы не подкормить его чем-нибудь. В свое время муж шутил, что на Барсике можно спать, такой он мягкий и большой.

Правда, свекровь, как всегда, не питала восторга. Каждый раз, уходя от нас, она фыркала и жаловалась на шерсть, хотя в чисто убранной, разве что не вылизанной до блеска квартире, сложно было найти столько шерсти, сколько (к моему удивлению) оказывалось на ее фирменном жакете. Разве что она тайком брала кота на руки и терлась об него.

Однажды, когда Барсик отирался о ножку стула, на котором сидела Елизавета, свекровь пнула ни в чем неповинное животное. Тогда Снежана подняла такой крик, что Кириллу пришлось съездить с ней к ветеринару, чтобы дочь убедилась в том, что у кота нет повреждений. После этого случая Барсика на время редких визитов свекрови запирали в детской, и сама Снежана ни в какую не хотела выходить к бессердечной бабке. Между нами-девочками – мной и мамой – она называла Елизавету колдуньей. Я хотела отругать дочь, но мама поступила иначе:

– Снежинка, есть на свете хорошие и плохие люди, – начала объяснять она. – Твоя бабушка тоже по-своему хорошая, но и плохого в ней, как и в любом из нас, хватает. Однако с такими людьми держи ухо востро.

С детства Снежана с опаской относилась к Елизавете и Алисе, хотя к родителям двойняшек разве что не с криками счастья бежала, когда они забирали детей из сада.

– Если эта стерва еще раз заявится с требованием отдать им квартиру, которая по закону принадлежит тебе и Снежинке, то вызывай Витю. Пусть у этой твари муж профессор с кучей связей, мы тоже не лыком шиты, – напомнила мама.

– Порой ты говоришь пугающие вещи… – прошептала я, чувствуя себя дочерью гангстера на пенсии.

– Я говорю факты, деточка. Мирские законы писаны для всех. А если кто-то вздумает навредить моим близким, у меня имеются нужные рычаги давления.

Мама напоминала мне богиню Фемиду. Убрать ее вьющиеся волосы в пучок, одеть пеплос с сандалиями и дать весы в руки – настоящая богиня в человеческом облике: благородные черты лица, греческий нос, яркие голубые глаза и пухлые губы.

– Я говорю истину, дочка, а ты иногда поражаешь меня своей наивностью. Елизавета – не та, кто отказывается от намеченной цели. Помнишь, как в первый год вашего с Кирюшей брака его милая сестрица Алиса хотела подсунуть тебе в постель стриптизера, чтобы сделать из тебя изменницу? Хорошо, что я приехала раньше тебя, и Витя был на подхвате.

– Да, ох и надавала ты тогда тому несчастному парню веником.

Впервые после похорон я улыбнулась. Да, золовка была еще той змеей. Снежана тоже ее недолюбливала. Однажды я обнаружила, что после их встреч на теле ребенка появлялись странные синяки, будто ее специально щипали за такие места, которые под одеждой не видно. С тех пор я ни на минуту не оставляла Снежку с ней наедине. У этой барышни была странная ненависть к детям, но особенно к родной племяннице. Как и ее мать, она так же редко поздравляла Снежку или дарила подарки. Но мне это было не нужно, а ребенок больше радовался тому, что дарила бабушка Броня, а не Елизавета или Алиса.

Через неделю я вышла на работу, а мама стала наведываться к нам только по выходным. Жизнь входила в прежнее русло, несмотря на то, что меня продолжали душить горькие слезы по ночам. Я обнимала подушку мужа, приветствовала и прощалась с его фото в коридоре, и так день за днем, пока не заставила саму себя остановиться.

«У меня есть Снежана, мое живое напоминание о том, что любовь есть, и нужно жить дальше», – повторяла я как молитву.

* * *

С трагедии, унесшей жизнь Кирилла, прошел год. Но от боли утраты невозможно излечиться, и она навсегда останется в моем сердце.

Вернувшись однажды вечером домой, мы со Снежаной увидели царапины рядом с замочной скважиной на установленной несколько месяцев назад бронированной двери. Под потолком мигал красным светом огонек камеры слежения, и к визиту непрошеных гостей я всегда была готова.

– Нашла коса на камень, – сказала я, заметив валяющийся на коврике фантик от конфеты. Усмешка тронула мои губы: такие леденцы любила грызть золовка.

– Значит, старая кобра решила прислать мелкую змею, – пробормотала я, пнув фантик в сторону так, словно это было нечто мерзкое – утром его уберет уборщица.

Открыв дверь квартиры, мы услышали легкий писк сигнализации. Пропустив дочь вперед, я быстро вбила код подтверждения и сняла куртку.

– Как же хорошо, когда в жизни все тихо и спокойно! – порадовалась я.

Снежка успела вымыть руки и теперь сидела в кухне с графическим планшетом, создавая на нем свои художества.

В этом году, как только закончится лето, она пойдет в школу. Мы с дочерью купили все необходимое для учебы. Первый класс, событие важное для каждого родителя, но Кирилл его не увидит…

За месяц до этого свекровь попыталась натравить на меня социальную службу, где у нее работала знакомая. В тот день я затеяла генеральную уборку и оказалась не готова к подобной встрече.

С первого взгляда я прониклась отвращением к этой полной даме с маленькими крысиными глазками и длинным носом. Ее ноздри расширялись, жадно вдыхая запах моющего средства и морщась. Она попыталась оттолкнуть меня, чтобы пройти внутрь квартиры, но я уперлась шваброй в стену и строго спросила:

– Что вам угодно, милейшая? По какому праву вы врываетесь ко мне в дом, или вам закон не писан? – я вспомнила коронную фразу матери.

«Крыса» озвучила причину прихода: якобы в этой квартире жестокому обращению подвергается девочка шести лет по имени Снежана Кирилловна Калиновская. В подтверждение дама потрясла пачкой исписанной жалобами бумаги и предъявила повестку в суд, где меня ждут, чтобы лишить родительских прав.

Слушать дальнейшую ахинею из ее уст я была не намерена и, пожав плечами, захлопнула дверь, надеясь, что прищемила женщине длинный нос.

Пока звонок нещадно дребезжал, я кусала ногти, слушая гудки в телефоне, и, наконец, ответила мама. А в коридоре за дверью разразилась настоящая баталия. К «крысе» вышли Маргарита с сыном и невесткой. На повышенных тонах соседи доказывали мою состоятельность как матери, и что, вероятнее всего, произошла ошибка.

Вскоре на этаж поднялись мама с Витей.

Широкоплечий амбал в кожаной куртке и штанах с цепями, на которого я смотрела через глазок, вальяжно подошел к представительнице соцслужбы. Одного взгляда его серых пронзительных глаз хватило, чтобы дамочка стушевалась и вжалась спиной в дверь.

Моя же мама оставалась абсолютно невозмутимой. В уголке подкрашенных бордовой помадой губ торчала зажжённая сигарета, а на переносице – очки в роговой оправе. В руках она держала не увесистую папку, а единственный лист бумаги, и, выдохнув дым в лицо «крысе», озвучила:

– Добрый день, милейшая. Это иск за клевету и распространение ложной информации, не говоря уже о злоупотреблении должностными обязанностями. Дата суда назначена на понедельник, будьте добры явится туда и не забудьте взять с собой того самого анонима, который снабдил вас всем этим, – матушка была неподражаема. Она указала пальцем на толстую папку в руках «крысы». – Освободите проход, у нас с коллегой законный обед, правда, Витя?

Амбал усмехнулся, обнажив слишком острые клыки, и «крыса» окончательно стушевалась, побледнев и отойдя в сторону. Больше мы эту даму не видели.

Чтобы успокоить меня, соседи накрыли у себя стол, и мы до вечера сидели в дружной компании, пока наши потомки играли в детской. Время от времени Снежана подходила ко мне и шептала:

– Мамочка, ты у меня самая лучшая.

С тех пор рядом с дочерью всегда находился один из напарников Вити из охранного агентства, дабы никто не покусился на жизнь Снежаны.

Первое сентября мы с дочерью, двойняшками и их гордыми родителям встретили букетами цветов, отглаженной формой и новыми рюкзачками. Детвора веселилась в предвкушении неизведанного, а я мечтала о том, чтобы эта осень принесла мне нечто волшебное, что перевернуло бы мою жизнь и раскрасило яркими красками.