Kitobni o'qish: «Убивая Еву: это случится не завтра»

Luke Jennings

Killing Eve: No Tomorrow

* * *

Печатается с разрешения PEW Literary Agency Limited и литературного агентства Synopsis

Copyright © Luke Jennings, 2014, 2015, 2016.

© Г. Л. Григорьев, перевод, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Глава 1

Деннис Крэйдл на карбоновом велосипеде летит по Масуэлл Хилл, его руки непринужденно лежат на легком руле, в теле – приятная усталость. От службы до дома, а живет он на севере Лондона – путь неблизкий, но Деннис показал хорошее время. Ведь он считает себя – хотя едва ли сознался бы в этом коллегам или родным – поборником определенных ценностей. Велосипедный пробег через весь город радует его внутреннего спартанца. Благодаря таким поездкам он сохраняет прекрасную форму, да и в своих облегающих лайкровых шортах и камуфляжной футболке выглядит чертовски sportif, притом что следующий день рождения будет уже сорок восьмым.

На посту директора департамента МИ-5 по контршпионажу против России и Китая Деннис может себе позволить машину с водителем – неприметную, среднего уровня, из автопарка Службы. Да, соблазнительно, статусно, но этот путь – скользкая дорожка. Откажись от физической нагрузки – и тебе кранты. Не успеешь глазом моргнуть, как пополнишь ряды старых пузатых бакланов, которые, подпирая стойку служебного бара в Темз-хаусе, посасывают скотч и жалуются, насколько лучше жилось, пока отдел по работе с персоналом не захватили роботы в юбках.

Велосипед помогает Деннису быть в тренде. Он дает ему связь с реальностью и разгоняет по венам кровь. А последнее ему ох как нужно, ведь либидо у Габи просто бешеное. Боже, как он хотел бы сейчас ехать к ней, а не к Пенни с ее засушенным диетами телом и бесконечными придирками.

Когда до конца пути остается сотня метров, в беспроводном плеере шлема, словно по сигналу, врубается «Глаз тигра», тема из «Рокки-3». В мыслях он видит, как Габи ждет его на двуспальной кровати в капитанской каюте супер-яхты. На ней ничего, кроме белых мягких теннисных носков, а тренированные ножки маняще раздвинуты.

Вдруг, не пойми откуда, чья-то железная рука рывком хватает Денниса за запястье, и велосипед грохается на землю. Деннис не успевает даже открыть рот, как его затыкает жесткий короткий удар под дых.

– Извини, старина. Хотел привлечь внимание.

Напавший – человек около сорока с лицом холеной крысы и запахом застоявшегося табачного дыма – свободной рукой снимает с Денниса шлем и отбрасывает к валяющемуся велосипеду. Деннис корчится, пытаясь высвободиться, но рука на его запястье не ослабевает.

– Не дергайся, ладно? Я не хочу делать тебе больно.

– Что за херня?.. – стонет Деннис.

– Я тут по поручению, старина. С тобой хотят поболтать. О «Куколке».

С лица Денниса сходят последние остатки краски. Глаза выпучены от шока.

– Суй свой велик назад, сам полезай вперед. Пошевеливайся. – Напавший отпускает Денниса, и тот, оторопело озираясь, замечает престарелый белый «Форд Транзит». За рулем – какой-то одутловатый пацан с пирсингом в губе.

Денниса бьет дрожь. Он открывает заднюю дверь фургона, подбирает шлем и отключает беспроводной плеер – к тому времени в нем заиграла песня «Сейчас засуну» группы «Уайтснейк». Повесив шлем на руль, Деннис загружает велосипед в машину.

– Мобильный, – говорит крысомордый, сопровождая требование хлесткой оплеухой, от которой у Денниса звенит в ушах. Он трясущейся рукой протягивает телефон. – Отлично. Давай, вперед.

Фургон вливается в дорожное движение. Деннис пытается припомнить протоколы Службы: что там насчет захвата в плен и допроса? А если эта шайка – сама из чертовой МИ-5, из какой-нибудь группы внутренних расследований? Но сотрудника его ранга нельзя схватить вот так запросто, без санкции генерального директора. Тогда кто это такие, черт их дери? Кто-то не из наших? Русская СВР? Или даже ЦРУ? Так, нужно просто молчать. Пусть все идет, как идет. Нужно молчать.

Они постоянно маневрируют в плотном потоке машин, и не проходит и десяти минут, как «Форд» пересекает Северную кольцевую магистраль и заезжает на парковку супермаркета «Теско». Водитель спокойно встает на самое удаленное от входа место и глушит двигатель.

Лицо у Денниса цвета сырого теста; он сидит, уставившись сквозь ветровое стекло на ограду парковки. Над Северной кольцевой висит легкая дымка.

– И что теперь? – спрашивает он.

– Теперь подождем, – отвечает крысомордый.

Проходит несколько минут, и тут раздается звонок. Рингтон совсем не к месту – мультяшный утиный смех.

– Тебя, старина. – Крысомордый с заднего сиденья протягивает Деннису дешевый пластиковый телефон.

– Деннис Крэйдл? – Голос тихий, с жестяным электронным призвуком. «Преобразователь речи», – автоматически отмечает про себя Деннис.

– С кем я говорю?

– Тебе бы не этим поинтересоваться, а тем, что у нас есть кое-какая информация. Пойду сразу с козырей, не против? За предательство Службы ты получил без малого пятнадцать миллионов фунтов и перевел их на офшорный счет на Британских Виргинских островах. Не хочешь как-то прокомментировать?

Весь мир Крэйдла в эту секунду съеживается до лобового стекла перед глазами. Сердце будто обложили льдом. Он не в состоянии не то что говорить – думать.

– Полагаю, не хочешь. Тогда продолжим. В этом году ты стал обладателем трехкомнатных апартаментов в комплексе «Асфодель» на мысе Антиб, Французская Ривьера, а в прошлом месяце приобрел 42-футовую яхту «Куколка», пришвартованную сейчас в марине Порт Вобан. Мы также в курсе о твоей связи с двадцативосьмилетней Габриэлой Вукович, которая работает в фитнес-спа-клубе отеля «Дю Литтораль». Пока что об этом не знают ни МИ-5, ни твоя семья, ни полиция с налоговой. Будет ли так и дальше – зависит только от тебя. Хочешь, чтобы эта информация осталась между нами, хочешь сохранить свободу, работу и репутацию, расскажи нам всё – в буквальном смысле всё – об организации, которая тебе платит. Утаишь хоть что-то, хотя бы один ничтожный факт – из тюрьмы выйдешь минимум через четверть века. Если доживешь, разумеется. Ну как?

Издалека сквозь гул трассы доносится сирена «Скорой».

– Кем бы вы ни были, идите на хрен. – Голос Денниса тих и нетверд. – Похищение и насильственное удержание – это уголовные преступления. Рассказывайте что угодно кому хотите. Мне насрать.

– Понимаешь, Деннис, тут-то и начинается главная проблема, – продолжает жестяной голос. – Причем не у нас, а у тебя. Если мы отправим эту информацию в Темз-хаус, там начнется дознание, расследование, вот это вот всё, и тогда твои спонсоры (а пятнадцать лямов – очень неплохие бабки) заподозрят, что мы с тобой побеседовали, и накажут тебя в назидание остальным. С тобой разберутся, Деннис, и разберутся по-взрослому. Сам знаешь, что это за люди. Так что вряд ли у тебя есть выбор. Тут не на чем блефовать.

– Но ведь на самом деле вы понятия не имеете, о чем говорите. Ну да, я, возможно, утаил кое-что от жены и работодателей, но роман на стороне в Уголовном кодексе не значится. По крайней мере, когда я в последний раз туда заглядывал.

– Да, не значится. В отличие от государственной измены.

– У вас ничего нет, чтобы выдвигать такие обвинения, и вы это прекрасно знаете. Просто дешевая попытка шантажа. Так что, как я уже сказал, идите на хрен.

– Ладно, Деннис, вот как мы поступим. Через пять минут ты выйдешь из этой машины и поедешь на велосипеде домой. Если захочешь купить жене букетик, здесь, на заправке, очень недорогие розы. Завтра в семь утра тебя у дома будет ждать машина, на которой ты поедешь в Хэмпшир на Исследовательскую станцию Девер. Твоему заместителю в Темз-хаусе уже сообщили, что ты проведешь там три дня на семинаре по противодействию терроризму. В свободное от семинара время – в отдельном здании – с тобой частным образом поговорят на темы, которые мы сейчас тут обсуждали. Никто другой на станции об этом знать не будет, и ни один человек не заподозрит отклонения от твоей обычной профессиональной деятельности. Как тебе наверняка известно, Девер – секретный правительственный объект, и там гарантирована полная безопасность. Если эти беседы пройдут хорошо – а мы уверены, что именно так и случится, – ты свободно оттуда уедешь.

– А если я отвечу «нет»?

– Деннис, давай не будем пытаться представить себе последствия. Я серьезно. Это кромешное говно. Взять хоть Пенни. Ты только вообрази. А дети? Папочку судят за государственную измену. Не стоит даже думать об этом.

Долгая пауза.

– Говорите, в семь утра?

– Да. Позже через пробки не пробраться.

Деннис, не мигая, смотрит в дымку сумерек.

– Ладно, – отвечает он.

Положив телефон на стол, Ева Поластри выдыхает и закрывает глаза. Жесткий, авторитарный персонаж, которого она только что сыграла для Крэйдла, ничем не похож на нее саму. Окажись она с Деннисом лицом к лицу, едва ли ей удалась бы такая язвительная интонация – не в последнюю очередь потому, что во времена ее службы в МИ-5 его уровень казался ей недоступно высоким, как стратосфера. Но своим финальным «ладно» он фактически признал вину, и теперь – хотя завтра сам он наверняка будет шокирован, увидев ее сидящей напротив, – она сможет с этим справиться.

– Четко сыграно, – говорит Ричард Эдвардс, снимая наушники, через которые он слушал разговор Денниса и Евы, и откидывается на спинку наименее неудобного стула в офисе на Гудж-стрит.

– Коллективная работа, – отвечает Ева. – Ланс его до чертиков напугал, а Билли вел машину, как ангел.

Ричард кивает. Он возглавляет отдел МИ-6 по российским делам и формально является шефом Евы, хотя посещает ее офис нечасто, а сама Поластри не значится ни в одном из официальных списков персонала обеих секретных служб.

– Сегодня у него целый вечер, чтобы обдумать ситуацию, и в идеале придется делать это в присутствии вздорной супруги. А завтра можешь приступать к его полному и окончательному разоблачению.

– Как думаешь, он завтра в семь выйдет? А вдруг сегодня смотает удочки?

– Нет. Деннис Крэйдл, может, и предатель, но отнюдь не дурак. Если он сбежит, ему крышка. Мы – его единственный шанс, и ему это известно.

– А вдруг он…

– Застрелится? Деннис? Нет, он не из таких. Я знаю его с Оксфорда, это изворотливый страус. Он из тех, кто считает, что любую проблему, даже самую хитрую, можно утрясти за бутылочкой доброго вина в приличном ресторане и желательно за чужой счет. Он все нам выложит и будет держать язык за зубами. Наших Деннис, конечно, тоже побаивается, но это все равно несопоставимо с ужасом от шайки, которой он нас продал. Малейший намек, что он скомпрометирован, и его тут же шлепнут.

– Со смаком.

– Еще с каким. Скорее всего, отправят эту твою подружку.

Ева улыбается, и в ее сумке вибрирует телефон. Эсэмэска от Нико: когда ее ждать дома? «В восемь», – отвечает она, хоть и знает, что едва ли вернется раньше половины девятого.

Ричард смотрит в единственное тут никогда никем не мытое окно.

– Ева, я знаю, что ты замышляешь. И мой ответ – «нет».

– А что я замышляю?

– Выжать из Крэйдла все, что можно, а потом превратить его в приманку. Поглядеть, что вынырнет из глубин.

– Не самая плохая идея.

– Смерть – всегда плохая идея, поверь, а именно ею все и закончится.

– Не волнуйся, я не стану отклоняться от плана. Ты не успеешь произнести «ох уж этот кризис среднего возраста», как Деннис вернется в объятия красотки Габи.

Главарь одесской криминальной группировки «Золотое братство» Ринат Евтух разочарован. Его уверяли, что Венеция – больше чем просто город. Что это одна из главных цитаделей западной культуры и что шикарнее места во всем свете не сыщешь. Но сейчас, когда он в гостиничных тапочках и халате стоит у окна апартаментов в отеле «Даниэли», это место ему совсем не по душе.

Отчасти тут виноват стресс. Похищение того русского в Одессе было ошибкой, и сейчас Ринат это понимает. Он предполагал, и не без причин, что все пройдет как обычно. Сначала – забегают, потом – кулуарно перетерли, забили цену, разошлись без обидок. Но какой-то псих принял все близко к сердцу, и Ринат остался с восемью трупами на руках, включая самого похищенного, и с решетом от пуль вместо дома в Фонтанке. Понятно, у него есть и другие дома, а заменить охрану ничего не стоит. Но все это лишняя работа, да и вообще, рано или поздно наступает период, когда такие вещи отражаются на твоей жизни не лучшим образом.

Апартаменты дожа в «Даниэли» умиротворяюще роскошны. Среди похожих на сахарную вату облаков на потолочных росписях резвятся крылатые херувимы, портреты венецианских аристократов на стенах отливают золотом дамаста, полы покрыты коврами в античном стиле. На прикроватном столике – метровая разноцветная статуэтка рыдающего клоуна, которую Ринат утром купил в мастерской муранского стекла для своей киевской квартиры.

В шезлонге стиля рококо, раскинув в стороны босые ноги, развалилась подруга Рината, двадцатипятилетняя линжери-модель Катя Горная в топике от Диора и навороченных джинсах «Дюссо». Уставившись в телефон и жуя резинку, она кивает в такт песне Леди Гаги. Порой подпевает – насколько позволяют жвачка и ее скромный английский. Когда-то это казалось Ринату очаровательным, а сейчас раздражает.

– Bad romance¹, – говорит он.

Ажурная ткань Катиного топика натягивается, еле сдерживая увеличенные за немалую сумму груди, а сама Катя неторопливо вынимает наушники-вкладыши.

– Она поет «bad romance», – повторяет Ринат. – А не «bedroom ants»².

Катя поднимает на него пустой взгляд и хмурится.

– Надо вернуться в «Гуччи». Я передумала. Хочу ту розовую сумку из змеиной кожи.

Это последнее, чем Ринату сейчас хотелось бы заняться. Все эти высокомерные продавцы в магазинах на Сан-Марко. Сама улыбчивость, пока не выложишь бабки, а потом ты для них как дерьмо собачье.

– Надо идти прямо сейчас, Ринат. Пока они не закрылись.

– Сходи сама. Возьми Славу.

Катя надувает губы. Ринат знает: он нужен ей в компаньоны, потому что тогда расплачиваться ему. Если же с ней пойдет телохранитель, то она будет платить за сумку из своих денег. Которые дает тоже он.

– Хочешь заняться любовью? – Катин взгляд смягчается. – Когда вернемся из магазина, я трахну тебя со страпоном.

Ринат делает вид, что не слышит. Больше всего ему сейчас хочется в другое место. Затеряться в мире, открывающемся за золотистыми шелковыми занавесками, где на свет дня наплывает тень вечера, а гондолы и катера-такси чертят бледные линии на воде лагуны.

– Ринат?

Он закрывает за собой дверь спальни. За десять минут принимает душ и одевается. Вернувшись в гостиную, застает Катю в той же позе.

– Ты просто бросаешь меня здесь одну? – спрашивает она, не веря глазам.

Нахмурившись, Ринат окидывает взглядом свое отражение в посеребренном восьмиугольном зеркале. Покидая апартаменты, он слышит, как двадцатикилограммовый клоун вдребезги разлетается на антично-мозаичном полу – да уж, звук, прямо скажем, не для слабонервных.

В баре на верхнем этаже – блаженная тишина. Позднее сюда набьются постояльцы, но сейчас – лишь две пары, да и те сидят молча. Устроившись на террасе, Ринат откидывается на спинку и, полуприкрыв глаза, наблюдает за плавным колебанием причаленных гондол. Скоро, – размышляет он, – пора будет валить из Одессы. Выводить свои средства из Украины в какую-нибудь менее нестабильную юрисдикцию. В последнее десятилетие секс, наркотики и продажа девочек за границу были тройной курицей с золотыми яйцами, но сейчас стали появляться турецкие бандиты, русские тоже жмут неслабо, и все эти новые игроки меняют правила. Мудрый, – говорит себе Ринат, – всегда знает, когда время делать ноги.

Катя положила глаз на майамский Голден-Бич, где меньше чем за двенадцать лимонов баксов, включая взятки американской иммиграционной службе, можно прикупить шикарный домик на берегу с личной пристанью. Однако Ринат все больше склоняется к тому, что без Кати с ее бесконечными капризами его жизнь станет проще, и в последние несколько дней стал всерьез подумывать о Западной Европе. В частности об Италии, где, похоже, не так строго с преступлениями против нравственности. Классное место: спортивные тачки, шмотки, все эти гребаные старые дома, а итальянские телки вообще бесподобны. Даже у продавщиц внешность кинозвезд.

Рядом материализуется серьезный молодой человек в темном костюме, и Ринат заказывает односолодовый виски.

– Нет-нет. Сделайте лучше джентльмену «Негрони Сбальято». И мне тоже принесите.

Обернувшись, Ринат встречает ироничный взгляд женщины в черном шифоновом коктейльном платье.

– Вы же, в конце концов, в Венеции.

– И впрямь, – несколько ошеломленно соглашается он и кивает официанту; тот без слов удаляется.

Ее взгляд устремляется на лагуну, которая в сумерках искрится белым золотом.

– Увидеть Венецию и умереть – так, кажется, говорят?

– Умирать я пока не собираюсь. Да и Венеции еще не видел, если не считать магазинов.

– Жаль, ведь здешние магазины или битком набиты туристским сбродом, или ничем не отличаются от магазинов сотен других городов. Разве что цены повыше. Главное в Венеции – не ее настоящее, а ее прошлое.

Ринат изумленно смотрит на нее. Женщина потрясающе красива. Янтарные глаза, легкая ускользающая улыбка, да и весь ее искусно-дорогой стиль. Он наконец догадывается пригласить ее сесть.

– Sei gentile³. Но я, кажется, вторгаюсь в ваш вечер.

– Нет-нет. Мне теперь не терпится попробовать. Как, говорите, это называется?

Она усаживается в кресло и, прошелестев шелком чулок – Ринат отмечает этот звук, – кладет ногу на ногу.

– «Негрони Сбальято». Это как просто «Негрони», только вместо джина добавляют игристое вино. А в «Даниэли», naturalmente⁴, его делают с шампанским. На мой вкус, идеальный напиток для заката.

– Лучше односолодового виски?

Легкая улыбка.

– Полагаю, да.

И она права. Ринат, конечно, не писаный красавец. Его бритая голова напоминает крымскую картофелину, а шитый на заказ шелковый костюм не может скрыть брутального телосложения. Но у бабок – неважно, как они заработаны, – есть свойство привлекать внимание, и Ринату не привыкать к компании соблазнительных женщин. А Марина Фальери (вот как ее зовут) более чем соблазнительна.

Он не может оторвать глаз от ее губ. На верхней – еле заметный шрам, и эта асимметрия придает ее улыбке некую двусмысленность и беззащитность, которая тихо, но неуклонно будит в нем хищника. Ему льстит, что ей интересно все, о чем бы он ни говорил, и он не успевает опомниться, как уже разглагольствует обо всем подряд. Он рассказывает об Одессе, об историческом Спасо-Преображенском соборе, чьи службы он регулярно посещает, о великолепном театре оперы и балета, куда он в качестве мецената перевел миллионы гривен. Пусть в этой автобиографии нет ни доли истины, но рассказ столь богат колоритными и правдоподобными деталями, что Марина слушает с горящими глазами. Она даже настаивает, чтобы он научил ее каким-нибудь русским выражениям, и повторяет их с очаровательными ошибками.

Но всему прекрасному приходит конец. Ей – объясняет, извиняясь, Марина – пора идти на официальный ужин в Сант-Анджело. Это будет скучища, и она бы с удовольствием осталась, но она член оргкомитета Венецианской биеннале и поэтому…

– Per favore, Marina. Capisco⁵, – говорит Ринат, вываливая весь свой запас итальянского с галантной, как ему представляется, улыбкой.

– Твой акцент, Ринат! Perfezione!⁶ – Она замолкает и заговорщически улыбается. – Слушай, а вдруг ты совершенно случайно завтра в обед свободен?

– Совершенно случайно – да.

– Превосходно. Давай встретимся в одиннадцать на выходе из отеля к реке. Я с удовольствием покажу тебе, что такое… настоящая Венеция.

Они поднимаются из-за стола, и она уходит. На белой льняной скатерти – четыре пустых коктейльных бокала. Три – его, один – ее. Солнце уже почти село и еле выглядывает из-за устрично-розовых перистых облаков. Ринат оборачивается подозвать официанта, но тот уже здесь – невозмутимый и неприметный, словно гробовщик.

Автобус ползет улиткой. Еву никто не удостаивает вниманием, кроме одного пассажира с явными отклонениями – тот упорно ей подмигивает. Вечер выдался теплым, и в салоне стоит тяжелый дух сырых волос и несвежего дезодоранта. Ева быстро пролистывает «Ивнинг Стандард»: новости, вечерние приемы и серийные адюльтеры в Примроуз-Хилл, и, добравшись наконец до объявлений о недвижимости, предается их изучению.

Разумеется, они с Нико не могут позволить себе столь соблазнительно представленное там жилье – об этом нет и речи. Все эти викторианские промышленные и складские помещения, переосмысленные в виде светлых сказочных квартир. Все эти панорамные виды на реку сквозь огромные окна, обрамленные сталью и зеркальным стеклом. В то же время Ева отнюдь не вожделеет их в смысле желания обладать. Она, скорее, заворожена их безлюдностью и неправдоподобием. Они притягивают ее как своего рода декорации к другим, воображаемым, жизням, которыми Ева могла бы жить.

Без четверти девять (ну, может, чуть позже) вместо обещанных восьми она добирается до их съемной однокомнатной квартиры и, продираясь сквозь горы обуви, велосипедных принадлежностей, «амазоновских» упаковок, сваленной одежды, идет на манящий аромат еды с кухни. Обеденный стол накрыт на двоих, здесь же – бутылка испанского вина и грозящая вот-вот рухнуть стопка математических учебников. Немузыкальное насвистывание и шум воды в ванной указывают на то, что Нико принимает душ.

– Извини, что опоздала, – кричит она. – Вкусно пахнет. Что это?

– Гуляш. Откроешь вино?

Ева даже не успевает достать из ящика стола штопор – сзади раздается лихорадочное цоканье по полу, и мимо нее по воздуху пролетают две фигуры явно нечеловеческого вида и приземляются прямо на стол, обрушивая стопку книг. От шока Ева застывает как вкопанная. Бутылка катится по столу и вдребезги разлетается на кафеле. Еву с любопытством разглядывают две пары серовато-зеленых глаз.

– Нико!

Тот неторопливо выходит из ванной в шлепанцах и с повязанным вокруг талии полотенцем.

– Любовь моя. Вижу, ты уже познакомилась с Тельмой и Луизой.

Он переступает через растущее винное озеро и целует Еву. Та не реагирует, только сверлит Нико взглядом.

– Луиза неуклюжа. Думаю, именно она…

– Нико. Пока я тебя, б…, не убила…

– Это нигерийские карликовые козы. Нам больше никогда не придется покупать молоко, сливки, сыр и мыло.

– Нико, слушай внимательно. У меня был жуткий день, а все наше бухло до последней капли – эта лужа на полу, так что сейчас я иду за вином. Когда вернусь, мне хотелось бы сесть за стол, попробовать твой гуляш, выпить бутылочку-другую красного и расслабиться. А об этих двух животных на столе мы больше не говорим ни слова, поскольку к тому времени они растают в воздухе, словно их никогда не существовало, ладно?

– Э-э… Ладно.

– Ну вот и славно. Вернусь через десять минут.

Когда она возвращается с двумя бутылками, кухня наспех, но более-менее пристойно прибрана, в поле зрения – никаких коз, а Нико полностью одет. Сердце Евы замирает и в то же время готово выскочить из груди, когда она замечает, что Нико надушился одеколоном «Аква ди Парма» и натянул джинсы «Дизель». Они никогда не произносили этого вслух, но Еве известно: именно эти джинсы с именно этим одеколоном после шести часов означают, что Нико настроен романтически и что вечер закончится в постели.

Ева называет эти штаны «секс-джинсами», а у нее самой нет никакого эквивалента. Никаких туфель типа «трахни меня», кокетливых платьев или атласно-кружевных трусиков с лифчиками. Ее рабочий гардероб безлик и утилитарен, и в другой одежде она чувствует себя глупо и неловко. Нико не устает повторять, как она прекрасна, но Ева не слишком ему верит. Она допускает, что Нико и впрямь ее любит (он повторяет это так часто, что трудно усомниться), но вот за что – это остается для Евы полной загадкой.

Они беседуют о его работе. Он преподает в местной школе, и согласно его теории подростки из семей победнее, которые в магазинах расплачиваются наличными, гораздо успешнее справляются с задачами на устный счет, чем ребята более обеспеченные, которым родители дают банковские карты.

– Они называют меня Боратом⁷, – говорит он. – Как думаешь, это комплимент?

– Высокий, восточноевропейский акцент, усы… Никуда не денешься. Но им с тобой просто повезло, ты же знаешь.

– Неплохие ребята. Они мне нравятся. А как прошел день у тебя?

– Жутко. Говорила по телефону через преобразователь речи.

– Маскировала голос или просто для прикола?

– Маскировала. Нужно было, чтобы чувак не понял, что с ним говорит женщина. Я хотела звучать как Дарт Вейдер.

– Не буду даже пытаться это представить… – Он смотрит на нее. – Думаю, ты подружишься с девочками. Честное слово.

– Какими девочками?

– С Тельмой и Луизой. С козочками. Они очень милые.

Она закрывает глаза.

– Где они сейчас?

– В своем домике. В садике.

– У них есть домик?

– Он продавался вместе с ними.

– То есть ты их и впрямь купил? И они у нас навсегда?

– Любовь моя, я всё подсчитал. Нигерийские карлики – самая богатая на удой порода, а весят они всего тридцать с лишним кило – это когда вырастут, а значит, сена им нужно очень мало. Молочными продуктами мы обеспечим себя полностью.

– Нико, эта жопа мира называется Финчли-роуд, а не сраный Котсуолдс⁸.

– Кроме того, нигерийские карлики…

– Прошу, не называй их так. Это козы, точка. И если ты думаешь, что я каждое утро – или пусть не каждое, а хотя бы одно – буду вставать и их доить, то ты рехнулся.

Вместо ответа Нико поднимается из-за стола и идет в крошечную, вымощенную плиткой зону, которую они называют садиком. Еще мгновение, и Тельма с Луизой радостно и резво вбегают в кухню.

– Боже мой, – вздыхает Ева, и ее рука тянется к бокалу.

После ужина Нико моет посуду, затем отправляется в ванную, где освежает парфюм, споласкивает руки и мокрыми пальцами поправляет прическу. Вернувшись, он обнаруживает Еву уснувшей на диване – чайная ложка в одной руке, а другая свисает, сжав креманку с мороженым. Тельма удовлетворенно улеглась рядом, а Луиза, упершись передними копытцами в диван, длинным розовым язычком подчищает остатки тающего лакомства.

Обдумывая, как одеться для утреннего рандеву, Ринат Евтух останавливает выбор на спортивной рубашке от Версаче, шелковых слаксах и мокасинах из страусовой кожи от «Сантони». Часы «Ролекс Субмаринер» из чистого золота – завершающий штрих к образу человека, который обладает хорошим сдержанным вкусом, но которому лучше ни в коем случае не трахать мозги.

Марина Фальери заставляет его ждать полчаса, ждать, стоя под железным навесом на выходе из отеля к воде. Лениво прогуливающиеся сзади двое охранников в обтягивающих мускулы костюмах скучающе наблюдают за узким каналом. Мстительный Катин настрой полностью унять не удалось, но ее гнев слегка поутих после обещания, что ее фото будет на развороте, а то и на обложке русского «Плейбоя». Подобные вопросы отнюдь не в компетенции Рината, но с этим он разберется позже – каждому овощу свое время. В настоящий же момент Катя надежно пристроена в салоне красоты отеля «Даниэли», где ее волосы подвергаются восстанавливающим процедурам с участием алмазного аэрозоля и экстракта белого трюфеля.

Примерно в половине двенадцатого элегантный белый мотоскафо⁹, покачиваясь на волнах, появляется из-под низкого мостика и причаливает у гостиничной пристани. За штурвалом – Марина в полосатой футболке и джинсах, ее темные волосы колышутся у плеч. На руках – и Ринату это безотчетно кажется очень сексуальным – водительские перчатки из мягкой кожи.

– Итак. – Она поднимает солнцезащитные очки. – Ты готов узнать la vera Venezia?¹⁰

– Еще как. – Шагнув в своих новых мокасинах на лакированную палубу красного дерева, Ринат на мгновение теряет равновесие. Телохранители рефлекторно подаются вперед, но он, балансируя, ступает к Марине и на миг опирается тяжелой рукой о ее плечо.

– Прошу прощения.

– Ничего страшного. Это твои ребята?

– Да, из моей службы безопасности.

– Ну, со мной ты и так в безопасности. – Она улыбается. – Но если хочешь, можешь пригласить их с собой.

– Конечно нет. – Ринат на быстром разговорном русском приказывает телохранителям приглядывать за Катей и сказать ей, что он обедает с деловым партнером. С мужчиной, разумеется. А не с этой devushka.

Телохранители ухмыляются и отступают.

– Мне определенно надо выучить русский, – говорит Марина, совершая маневры под мостом. – На слух – весьма выразительный язык.

Она искусно прокладывает путь между речными судами и, сбавив скорость, держит курс на юг – мимо Сан-Джорджо-Маджоре и восточного изгиба Джудекки. Мотоскафо с двигателем в 150 лошадиных сил скользит по зеркальной глади лагуны, оставляя позади бледный кильватерный след, а Марина тем временем рассказывает Ринату о дворцах и соборах, мимо которых они проплывают.

– А где именно ты живешь? – спрашивает Ринат.

– У нашей семьи квартира у Палаццо Чиконья, – отвечает она. – У Фальери венецианские корни, но сейчас наша главная резиденция – в Милане.

Он бросает взгляд на ее левую руку в перчатке, легко удерживающую обод штурвала.

– И ты не замужем?

– Я была близка с одним человеком, но он умер.

– Извини. Мои соболезнования.

Марина открывает дроссель.

– Это очень грустно. Я была рядом, когда он ушел. Убитая горем. Но жизнь продолжается.

– Конечно, продолжается.

Она поворачивает к нему голову, приподнимает пальцем солнцезащитные очки, и Ринат успевает поймать мимолетный взгляд янтарных глаз.

– Сзади холодильник, там шейкер и бокалы. Плеснешь себе выпить?

Он вытаскивает покрытый инеем шейкер и высокий бокал.

– А ты?

– Подожду до острова. Не стесняйся.

Он наливает, пьет и одобрительно кивает.

– Это… превосходно.

– Лимончелло. На мой вкус, лучший напиток для такого утра, как сегодня.

– Очень вкусно. Расскажи об острове, куда мы плывем.

– Он называется Оттагоне Фальери¹¹. Когда-то это был форт, защищавший Венецию от вторжений. Один из моих предков купил его в девятнадцатом веке. Он до сих пор нам принадлежит, но сейчас туда никто не ездит, и это место больше похоже на руину.

– Звучит весьма романтично.

Марина одаривает его таинственной улыбкой.

– Посмотрим. Место определенно любопытное.

Они держат твердый курс. Джудекка уже далеко позади, но Ринат видит перед собой лишь серо-зеленую воду. Лимончелло медленно растекается по его венам, словно лед по реке. Он уже забыл, когда в последний раз ощущал такой покой.

Абсолютно неожиданно в дымке вырисовывается форт. Стены из тесаного камня, над ними – верхушки редких деревьев. Вскоре в поле зрения появляется пристань. К ней причален катер – поменьше, с черным корпусом.