Kitobni o'qish: «Всемогущее правительство: Тотальное государство и тотальная война»
Предисловие
При обсуждении проблем социально-экономической политики общественные науки рассматривают только один вопрос: способны ли предлагаемые меры достичь результатов, к которым стремятся их авторы, или они ведут к такому положению дел, которое – с точки зрения сторонников этих мер – даже более нежелательно, чем та ситуация, которую намеревались изменить. Экономист не подменяет суждения своих сограждан о желательности конечных целей своим собственным суждением. Он просто задается вопросом: возможно ли достичь целей, преследуемых страной, правительством, группами давления, с помощью методов реально избранных для достижения этих целей.
Разумеется, это весьма неблагодарная задача. Большинство людей нетерпимы к любой критике разделяемых ими социально-экономических убеждений. Они не понимают, что выдвигаемые возражения касаются только негодных методов и не оспаривают конечных целей, на достижение которых направлены их усилия. Они не готовы признать возможность того, что им будет проще достичь своих целей, если они будут следовать советам экономистов, а не отвергать их с презрением. Они называют врагами нации, расы или группы любого, кто рискнет высказать малейшую критику в адрес их любимых мероприятий.
Этот упертый догматизм влечет за собой весьма пагубные последствия и является одной из коренных причин нынешнего международного положения. Экономист, утверждающий, что установление минимальных ставок заработной платы не является подходящим методом повышения уровня жизни наемных работников, вовсе не является врагом рабочих. Напротив, предлагая более подходящие меры для повышения материального благосостояния наемных работников, он делает максимум, что в его силах, для подлинного улучшения их экономического положения.
Указывая на преимущества, которые каждый получает от функционирования капитализма, экономист не защищает интересы капиталистов. Экономист, который 30–40 лет назад отстаивал сохранение системы частной собственности и свободного предпринимательства не боролся за эгоистические классовые интересы богачей того времени. Он стремился оставить свободными руки тем неизвестным и не имеющим ни гроша своим современникам, обладавшим достаточной изобретательностью, чтобы создать новые отрасли промышленности, которые сегодня обеспечивают жизненный комфорт рядовому человеку. Конечно, многие из этих пионеров промышленных изменений разбогатели на этом. Но они приобрели свое богатство, обеспечивая потребителей автомобилями, самолетами, радиоприемниками, холодильниками, кинофильмами и огромным количеством других менее эффектных, но оттого не менее полезных новшеств. Новые товары, безусловно, не были достижением различных государственных контор и чиновников. Ни одним технологическим нововведением мы не обязаны Советам. Максимум чего сумели добиться русские, это скопировать некоторые усовершенствования, изобретенные капиталистами, которых они не перестают осыпать ругательствами. Человечество не достигло состояния окончательного технологического совершенства. Потенциал дальнейшего прогресса и повышения уровня жизни огромен. Творческий дух и изобретательность никуда не делись, несмотря на все утверждения об обратном. Но их потенциал полностью раскрывается только там, где существует экономическая свобода.
Точно так же если экономист пытается показать, что некая страна (назовем ее Туле) причиняет вред своим насущным интересам при проведении той или иной политики внешней торговли или при том или ином обращении с меньшинствами, обитающими в этой стране, не является врагом Туле или ее народа.
Оскорблять людей, критикующих негодные меры экономической политики и высказывать подозрения по поводу их мотивов, занятие бессмысленное. Это заставит замолчать голос истины, но не сделает неподходящие меры экономического политики подходящими.
Сторонники тоталитарного контроля называют взгляды своих оппонентов негативизмом. Они стремятся представить дело так, будто в то время как они сами требуют улучшения неудовлетворительных условий, остальные собираются позволить злу длиться вечно. Это взгляд на социальные проблемы с позиции узколобых бюрократов. Только с точки зрения бюрократов положительные и благотворные меры могут заключаться единственно в создании новых контор, издании новых декретов и увеличении числа государственных служащих, а все остальное – бездеятельность и пассивность.
Программа экономической свободы не носит негативистский характер. Она имеет вполне положительное содержание: установление и сохранение системы рыночной экономики, основанной на частной собственности на средства производства и свободном предпринимательстве. Она стремится обеспечить свободу конкуренции и суверенитет потребителей. В качестве логического следствия из этих требований подлинные либералы возражают против любых попыток заменить функционирование нестесненной рыночной экономики государственным регулированием. Laissez faire, laissez passer[1] не означает: пусть зло продолжает править бал. Напротив, оно означает: не вмешивайтесь в функционирование рынка, поскольку такое вмешательство неизбежно ограничивает объем производства и делает людей беднее. Кроме того, оно означает: не упраздняйте и не калечьте капиталистическую систему, которая, несмотря на все препятствия, созданные на ее пути правительствами и политиками, привела к беспрецедентному повышению уровня жизни широких масс населения.
В отличие от того, что утверждали немецкие предшественники нацизма свобода не является негативным идеалом. То, как сформулирована концепция – в утвердительной или отрицательной форме, – это все лишь вопрос языка. Фраза «свобода от нужды» эквивалентна выражению «стремление к положению дел, при котором люди лучше обеспечены предметами первой необходимости». «Свобода слова» эквивалентна «положению дел, при котором каждый может сказать то, что хочет».
В основе всех тоталитарных доктрин лежит убеждение, согласно которому правители мудрее и благороднее своих подданных и поэтому лучше знают, что принесет пользу последним, чем они сами. Вернер Зомбарт, бывший на протяжении многих лет фанатичным поборником марксизма, а позднее не менее фанатичным адвокатом нацизма, так прямо и заявил, что вождь нации, фюрер, получает приказы от Бога, верховного Вождя, Фюрера, Вселенной, а пребывание Вождем есть постоянное откровение1. Тот, кто с этим согласен, разумеется, должен перестать сомневаться в целесообразности всесилия правительства.
Те, кто не согласны с этим теократическим обоснованием диктатуры, требуют для себя права свободно обсуждать соответствующие проблемы. Они не пишут слово «государство» с заглавной буквы. Они не уклоняются от анализа метафизических понятий гегельянства и марксизма, но сводят всю эту торжественную риторику к простому вопросу: подходят ли предлагаемые меры для достижения преследуемых целей? Отвечая на этот вопрос, они надеются оказать полезную услугу огромному большинству своих сограждан.
Людвиг фон Мизес
Нью-Йорк,
январь 1944 г.
Выражение благодарности
Я признателен Фонду Рокфеллера и Национальному бюро экономических исследований за предоставление грантов, позволивших мне предпринять данное исследование. Огромную помощь оказали критические замечания и предложения г-на Генри Хэзлита, который также отредактировал всю рукопись. Г-н Артур Гудмен консультировал меня по вопросам английского языка и стилистики. Г-н Юджин Дэвидсон из издательства Йельского университета оказывал мне самую разнообразную помощь. Ответственность за все высказанные мнения, разумеется, целиком и полностью лежит на мне.
Введение
I
Важнейшим пунктом в планах Германской национал-социалистической рабочей партии стоит завоевание для Германии Lebensraum[2], т. е. территории настолько обширной и богатой природными ресурсами, чтобы иметь возможность жить в изоляции и иметь уровень жизни не ниже, чем в любой другой стране. Очевидно, что эта программа, представляющая собой вызов и угрозу для всех других народов, не может быть реализована иначе, как при установлении Германией своей гегемонии во всем мире.
Ни социализм, ни тоталитаризм, ни национализм не являются отличительными признаками нацизма. Сегодня во всех странах «прогрессисты» жаждут заменить капитализм социализмом. Пребывая в состоянии войны с германской агрессией, Великобритания и США шаг за шагом перенимают немецкую модель социализма. Общественное мнение обеих стран абсолютно уверено, что во время войны всестороннее государственное регулирование экономики неизбежно, а многие видные политики и миллионы избирателей решительно намерены и после войны сохранить социализм в качестве нового общественного порядка. Ни диктатура, ни насильственное подавление инакомыслящих не являются исключительными чертами нацизма. Они характерны для советской политической системы и в силу этого поддерживаются по всему миру многочисленными друзьями современной России. Национализм, являющийся, как будет показано в этой книге, следствием государственного вмешательства в экономику, в наше время определяет внешнюю политику всех стран. Для нацистов как таковых характерна особая разновидность национализма – стремление к завоеванию жизненного пространства.
Эта цель нацистов в принципе не отличается от целей старых немецких националистов, самая радикальная группа которых в тридцатилетие, предшествовавшее Первой мировой войне, называла себя Alldeutsche (пангерманисты). Именно эти амбиции втравили кайзеровскую Германию в Первую мировую войну, а через 25 лет стали причиной Второй мировой войны.
Программу Lebensraum нельзя вывести из идеологии или прецедентов истории Германии последних пяти столетий. Как и у всех других народов, у немцев были свои шовинисты. Шовинизм не следует смешивать с национализмом. Шовинизм заключается в завышенной оценке достоинств и достижений своего народа и пренебрежении к другим народам; сам по себе он не ведет ни к каким действиям. Национализм же представляет собой проект политических и военных действий и попытку его реализации. История Германии, подобно истории других стран, знает правителей, жаждавших завоеваний, но эти императоры, короли и герцоги стремились к богатству и власти для себя и своего рода, а не к жизненному пространству для своих народов. Агрессивный германский национализм – феномен последних 60 лет. Он порожден современной экономикой и экономической политикой.
Не следует смешивать национализм и со стремлением к народному правительству, национальному самоопределению и политической независимости. Когда в XIX в. немецкие либералы стремились вместо тирании 30 с лишним мелких правителей создать единую демократическую Германию, они не вынашивали враждебных замыслов против других народов. Они хотели избавиться от деспотизма и установить парламентское правление. Они не мечтали о завоеваниях и территориальной экспансии и не намеревались включить в состав задуманной ими единой Германии польские и итальянские территории, завоеванные их правителями. Напротив, они сочувствовали стремлению польских и итальянских либералов к созданию независимых демократических государств в Польше и Италии. Немецкие либералы мечтали о повышении благополучия немецкого народа, но не считали, что их народу пойдет на пользу угнетение других народов и причинение вреда иностранцам.
Национализм не тождественен и патриотизму. Патриотизм направлен на обеспечение благоденствия собственного народа, его процветания и свободы. Национализм – лишь один из методов, предлагаемых для достижения этих целей. Но либералы утверждают, что рекомендуемые национализмом методы непригодны и что их применение не только не приведет к поставленным целям, но, напротив, окажется бедствием для народа. Либералы также являются патриотами, но их представления о величии и правильных способах достижения национального процветания решительно отличаются от того, что предлагают националисты. Либералы рекомендуют режим свободной торговли, международной специализации, сотрудничества и дружбы между народами не из заботы об иностранцах, а ради счастья собственного народа.
Национализм пытается обеспечить благополучие для всего народа или отдельных групп граждан за счет причинения вреда иностранцам. Самый известный метод современного национализма – дискриминация иностранцев в сфере экономики. Иностранные товары не допускаются на рынки страны вовсе или лишь с уплатой таможенных пошлин. Иностранным гражданам запрещено выступать в качестве конкурентов на отечественном рынке труда. Иностранный капитал подлежит конфискации. Если обиженная сторона чувствует себя в силах с помощью оружия добиться отмены мер, вредящих ее собственному благополучию, война станет естественным результатом экономического национализма. Государственная политика образует единое целое.
Внешняя и внутренняя политика тесно связаны между собой, они влияют друг на друга и образуют единую систему. Точно так же как свободная торговля была дополнением режима внутренней экономической свободы, экономический национализм является следствием современной внутренней политики вмешательства в экономику и государственного планирования. Внутренняя экономическая свобода может сочетаться с протекционизмом, но в ее отсутствие протекционизм неизбежен. Власть правительства ограничена территорией страны. У него нет возможности напрямую влиять на ситуацию в других странах. В условиях экономической свободы иностранная конкуренция может, пусть даже на короткий срок, помешать успеху государственного вмешательства в дела отечественных предприятий. Если внутренний рынок до известной степени не изолирован от иностранных рынков, ни о каком государственном регулировании не может идти речи. Чем дальше страна зашла по пути государственного регулирования и регламентации, тем ближе она к экономической изоляции. Международное разделение труда начинает вызывать подозрения, поскольку ограничивает полноту власти правительства. Тогда внутренняя экономическая политика тяготеет к автаркии; таков результат стремления к главенству государства в экономических вопросах.
В мире свободной торговли и демократии нет стимулов для войн и завоеваний. В таком мире не имеет значения обширность территории, на которую распространяется государственный суверенитет. Граждане такой страны не получают никаких выгод от присоединения соседних территорий. Благодаря этому территориальные конфликты могут рассматриваться беспристрастно; можно без особых душевных терзаний проявить справедливость по отношению к требованиям других народов о самоопределении. В условиях свободной торговли Великобритания щедро предоставляла своим заморским колониям статус доминионов, т. е. фактической автономии и политической независимости, и уступила Ионийские острова Греции. Швеция не прибегла к военной силе, чтобы предотвратить отделение Норвегии; королевский дом Бернадоттов утратил норвежскую корону, но рядовым гражданам Швеции было безразлично, является ли их король также и сувереном Норвегии. В эпоху либерализма люди верили, что плебисциты и решения международного трибунала способны мирно разрешать все международные конфликты. Считалось, что еще предстоят отдельные войны и революции, потому что необходимо сокрушить последних тиранов и разрушить сохранившиеся торговые барьеры. Но когда эта цель будет достигнута, причины для войн исчезнут. Человечество сможет направить все силы на повышение всеобщего благосостояния.
Но, предаваясь описанию благоденствия в мире либеральной утопии, филантропы не заметили усиления новых идеологий, приготовившихся вытеснить либерализм и утвердить новый порядок, чреватый антагонизмами, для которых не удастся найти мирного решения. Они не увидели этого, потому что рассматривали новые умонастроения и политический курс как продолжение и воплощение основных принципов либерализма. Антилиберализм завладел общественным мнением под личиной истинного и подлинного либерализма. Сегодня псевдолибералы поддерживают программы, совершенно несовместимые с принципами и доктринами старого либерализма. Они поносят частную собственность на средства производства и рыночную экономику, восторгаясь тоталитарными методами управления экономикой. Они требуют создания всемогущего государства и прославляют любые меры, усиливающие власть чиновничества и правительственных агентств. Они объявляют реакционером и экономическим роялистом каждого, кто не разделяет их страсть к регламентации.
Самозваные либералы и прогрессисты искренне убеждены, что являются истинными демократами. Но их представление о демократии совершенно противоположно тому, которое существовало в XIX в. Путая демократию с социализмом, они не только не видят того, что демократия и социализм несовместимы, но еще и верят, что социализм – это и есть подлинная демократия. Из-за этой ошибки они рассматривают Советскую власть как разновидность народного правления.
Европейские правительства и парламенты уже более 60 лет стремятся стреножить рынок, установить контроль над экономикой и подавить капитализм. Беспечно игнорируя все предупреждения экономистов, они возвели торговые барьеры, поощряли политику кредитной экспансии и дешевых денег и взяли курс на возобновление политики регулирования цен, установления минимума заработной платы и субсидирование отдельных отраслей и предприятий. Они превратили налогообложение в инструмент конфискации и экспроприации и провозгласили безудержные государственные расходы лучшим способом увеличения богатства и повышения благосостояния. Но когда неизбежные последствия такой политики, изначально предсказанные экономистами, стали очевидными, общественное мнение обвинило в этом не свою излюбленную политику, а капитализм. В глазах публики главной причиной экономической депрессии, безработицы, инфляции и роста цен, монополизма и пустой растраты ресурсов, социальных волнений и войны является не антикапиталистическая политика, а капитализм.
Роковой ошибкой, которая сорвала все планы сохранения мира, было именно непонимание людьми того, что только в мире чистого, совершенного и нестесненного капитализма отсутствуют стимулы для агрессии и завоевания. Президент Вильсон руководствовался идеей, что к войне склонны лишь самодержавные режимы, а демократии, не имея возможности извлечь какие-либо выгоды из завоеваний, склонны к миру. Президент Вильсон и другие основатели Лиги наций не поняли того, что эта идея верна только при условии частной собственности на средства производства, свободного предпринимательства и нестесненной рыночной экономики. Где нет экономической свободы, там все совершенно иначе. В современном мире этатизма2,[3], где каждый народ стремится к изоляции и автаркии, нельзя утверждать, что человек не получает никакой выгоды от завоевания. В наше время торговых и миграционных барьеров, валютного контроля и экспроприации иностранного капитала война и завоевания могут доставить массу выгод. Почти каждый гражданин кровно заинтересован в противодействии политике иностранных государств, которая может ущемить его материальный интерес. Поэтому нет ничего удивительного в том, что почти каждый гражданин хочет видеть свою страну сильной и могущественной: он рассчитывает получить выгоду от ее военной мощи. Расширение территории, на которую распространяется суверенитет его правительства, означает по меньшей мере, что иностранные правительства больше не смогут причинять ему ущерб.
Мы можем на мгновение отвлечься от вопроса, способна ли демократия выжить при социализме или в условиях систематического вмешательства государства в экономику. В любом случае не подлежит сомнению, что в условиях этатизма рядовые граждане делаются агрессивными, когда обстоятельства сулят военный успех. Малые народы не в силах защитить себя от экономического национализма других народов. Но большие народы верят в несокрушимость своих вооруженных сил. В наши дни воинственность не является следствием алчности правителей или олигархии крупных землевладельцев; она есть результат политики групп давления, отличительная черта которой не стимулы и мотивы, а используемые методы. Сражаясь против экономического национализма других народов, немецкие, итальянские и японские рабочие стремятся к повышению своего уровня жизни. Однако они глубоко заблуждаются: избранные методы не годятся для достижения их целей. Но их ошибки согласуются с широко распространенными в наши дни доктринами классовой войны и социальной революции. Империализм стран Оси[4] не является политикой, вырастающей из целей высшего класса. Пользуясь ложной концепцией вульгарного марксизма, следовало бы назвать ее рабочим империализмом. Перефразируя знаменитое высказывание генерала Клаузевица, можно сказать: это всего лишь продолжение внутренней политики иными средствами; это внутренняя классовая война, перенесенная в сферу международных отношений.
Более 60 лет европейские народы стремились наделить свои правительства все большей властью, расширить сферу государственного сдерживания и принуждения, подчинить государству все виды человеческой деятельности. При этом пацифисты не уставали повторять, что отдельному гражданину нет дела до того, велика его страна или мала, слаба или могущественна. Они превозносили блага мира, тогда как миллионы людей по всей земле связывали свои надежды с агрессией и завоеванием. Пацифисты не понимали, что обеспечить прочный мир можно лишь устранив основные причины войны. Нужно признать, что пацифисты делали робкие попытки противостоять экономическому национализму. Но они никогда не атаковали его конечную причину – этатизм (политику государственного регулирования экономики), а потому все их попытки были обречены на провал.
Конечная цель пацифистов состоит в создании надгосударственной всемирной организации, которая сможет мирно разрешать конфликты между народами и проводить свои решения в жизнь с помощью надгосударственных сил безопасности. Но для удовлетворительного решения самой острой проблемы международных отношений требуется не новая организация со своими комитетами, секретарями, спецуполномоченными, отчетами и нормативами, не новые вооруженные силы миротворцев, а радикальный отказ от умонастроений и внутренней политики, порождающих конфликты. Причиной прискорбного провала женевского эксперимента[5] как раз и была неспособность людей, зараженных бюрократической верой в этатизм, понять, что организации и клерки не в силах решить ни одной проблемы. Существование надгосударственных властных структур и международного парламента имеет второстепенное значение. Самое главное, необходимо отказаться от политического курса, причиняющего ущерб другим народам. Если экономические войны будут продолжаться, никакая международная власть не сможет обеспечить мир. В современную эпоху международного разделения труда свобода торговли является необходимым условием любых дружественных соглашений между народами. А в мире этатизма свобода торговли невозможна.
Диктаторы предлагают нам иное решение. Они планируют установить «новый порядок», систему мировой гегемонии одного народа или группы народов, опирающихся на силу победоносных армий. Немногие привилегированные будут господствовать над огромным большинством «низших» рас. Этот «новый порядок» представляет собой очень старую концепцию. К нему стремились все завоеватели; предшественниками фюрера были Чингисхан и Наполеон. История свидетельствует о провале множества попыток навязать мир с помощью войны, сотрудничество – методами насилия, единодушие – уничтожением несогласных. Гитлер преуспеет не более, чем остальные. Утвердить прочный мир при помощи штыков невозможно. Меньшинство не может править без согласия тех, кем оно управляет; даже в случае временного успеха рано или поздно восстание угнетенных опрокинет такую власть. Но у нацистов нет шансов и на кратковременный успех. Их замысел обречен.
