Kitobni o'qish: «Чародеи»

Предисловие

Самое важное в жизни происходит, когда тебе двенадцать. Летом между двенадцатью и тринадцатью решается всё. В это время по миру в поисках тебя (да-да, именно тебя!) бродят чародеи. Хотя бы одного из тех, кто сможет шепнуть тебе Главную Тайну жизни, ты непременно встретишь. Конечно, если ты полон светлых надежд и стремлений. Не исключено, что тебе посчастливится встретить на своём пути и нескольких чародеев. Но это только, если будешь особенно внимателен и вежлив.

Чародей может явиться тебе по-разному: новым другом или старым учителем, соседом по дому или попутчиком в поезде, продавцом мороженого или просящим подати, прочитанной книгой или просмотренным фильмом, а может предстать перед тобой во сне добрым драконом или говорящим камнем… Миллионы вариантов! Важно то, что после этой встречи ты сможешь узнать и увидеть волшебство мира, а значит, и сам стать чародеем.

А потому, где бы ты ни был, это последнее лето детства постарайся сделать удивительным. Как? Ну, например, как герой нашей истории (кстати, она основана на вполне себе реальных событиях!) Или как-то по-другому. Наблюдай, слушай, изучай, общайся, включай воображение!

Встреча с Чародеем не пройдёт бесследно: в жизни сбудется всё, что ТОБОЙ этим летом загадано, задумано, запланировано. Главное, не пропусти встречу со своим Чародеем!

***

Оранжевое Солнце уселось на подвесной мост и свесило ножки прямо в речку. Уставшее и довольное, как ребёнок после дня шумных игр, оно захлопало пятками по воде в такт скрипу раскачавшегося под его тяжестью старого моста. Забавно наблюдать, лёжа на уже остывшем зарастающем травой песчаном пляже, как сразу же от тихой воды начинает подниматься пар – словно из чашки горячего чая. Прислушайся: тихое «пшшшш» пробегает в этот момент по всей реке. «Пшшшш…» – так, превращаясь в облако, уходит раскалённая докрасна дневная усталость Светила. Это значит, что речная вода сейчас теплее вечернего июньского воздуха.

Зайди в реку (только не трусь!), и она укроет тебя своей мягкостью и теплотой, словно пуховым одеялом, – выныривать не захочешь! С берега тебя еле видно сквозь эту туманную дымку на водной глади. Где ты притаился, знает только Солнце, медленно, с каким-то особым удовольствием сползающее со скрипучего моста прямо в речную прохладу. Ещё минута, и прозрачной пеленой окутаны склонившиеся над водой кусты ивы, густой тростник и жёлтые кувшинки. От малейшего дуновения ветерка река покрывается золотистыми мурашками, замедляется, смущённо блестит.

Меняя свет и цвет всего пространства, Солнце спускается в зеркальный омут. Последние лучи, подобно тысячам софитов, озаряют прибрежный песок, превращая его в россыпь самоцветов. Набери в ладонь пригоршню, поднеси к закатному солнцу и медленно, тонкой струйкой начинай ссыпать – краше любых алмазов песчинки речных берегов! Но, прошу тебя, не говори об этом никому! Оставь эту красоту нетронутой, неразграбленной, неприкосновенной. Сканируй. Загружай в себя эти картинки. Сохрани волшебные кадры в памяти. Только не убирай в самые её чертоги – держи поближе и, как загрустишь, – доставай! Любуйся чарующим светом белых ночей, вдыхай чудотворные июньские ароматы, ощущай всем телом магическое зарево речных самоцветов. Это всё – твоё! И это всё – ты сам, только растворённый в пространстве природной гармонии и трансформировавшийся в то, что называют «благодать».

***

К средине июня речка, изумрудная от густо разросшегося по каменистым бережкам ивняка, прогревалась на поверхности, но всё ещё сохраняла холодное дно. В противовес буйной растительности, бесхитростная речная и прибрежная живность уютно затаилась: речную гладь рассекали невидимки-водомеры; раки, как и положено, ползали по самому дну; рыбы, лишь изредка показывая серебристые спинки и создавая магические круги на воде, в основном, предпочитали речную глубь; поближе к берегам вальяжно плавали дикие утки; беззаботные стрекозы, посуетившись над водой, исчезали в изумруде тонущих ив. Вовке же казалось, что, когда он ныряет, то заполняет собой всю реку, сам становится водой, полностью растворяется в ней. Возможно ли такое? Чтобы разобраться в своих ощущениях, он погружался на самую глубину. Казалось, что именно там-то, на тёмной илистом дне, и кроются все секреты вселенной. И Вовка купался целыми днями. То полностью отдаваясь течению, то неистово борясь с ним. А иногда, откинувшись на спину, наблюдал за безупречно белым пухом облаков, за сакральным гулом воды, за дивными речными благоуханиями…

«Ты уже живёшь на речке! Небось, в деревне-то лучше, чем в этих ваших городах? Бабуле успеваешь помогать, а, водяной?» – смеясь, засыпа́ла вопросами соседка, приходившая на мостинку или полоскать бельё, или чистить закоптившиеся за зиму кастрюли, или покормить уток остатками хлеба, а то и сама искупаться. В ответ паренёк щучкой заныривал к самому дну и через секунду-другую уже по-дельфиньи, шумно и с брызгами, под радостный визг перепуганной тётки выпрыгивал из воды прямо на шаткую мостинку. И махом, прихватив полное воды соседкино ведро, вскарабкивался по крутому берегу. «Ох, и повезло с соседушком! Оставь у калитки ведро, – весело кричала ему вдогонку тётка, – дальше сама уж! И заглядывай в гости, водяной, конфетами угощу!»

Ароматы бабушкиной стряпни, ощутимые уже от самой калитки, нагоняли аппетит. Впрочем, ел Вовка всегда торопливо, жадно откусывая куски побольше, будто бы не желая тратить драгоценное время на сидение за столом. Здесь он оказывался каждый раз лишь со строгого приказа бабушки. Вот и сегодня та успела перехватить внука, пытавшегося прошмыгнуть через кухню «к себе», предварительно стащив с противня парочку ржаных калиток. Золотистые лодочки с картошкой, только вынутые с духовки, ещё дымились и потому здорово обжигали ладошки. На «ой-ай» и обернулась бабушка, которая, мурлыкая что-то себе под нос, поливала расставленные по узеньким подоконникам герани. Она походила на труженицу-пчёлку, с важным видом летающую с одного цветка на другой, но, завидев внука приняла ещё более озабоченный вид и строго выпалила: «Тарелка супа и котлеты! И за столом! Володя! Или дома запру!» Бабушка пыталась изобразить суровость, но её доброе лицо не имело таких возможностей. А потому ничего не оставалось, как, ласково улыбаясь, обнять покрепче внучка за плечи и усадить за стол: «Ну, вот, покушай, Вовушка, покушай! А калиточки – все для тебя. Ешь на здоровье, милый. И беги себе! Никто ж не отнимает у тебя лето! Будешь хорошо кушать – тогда и допоздна разрешу гулять. Договорились?» Как ни согласиться на такие условия, тем более, так вкусно! И ложка бодро забарабанила по тарелке.