Kitobni o'qish: «Сквозь игольное ушко. Сборник рассказов»

Портал преображения

Он не знал, зачем это нужно, и уж тем более – никому не сумел бы объяснить суровой необходимости протиснуться в эти врата.

Они сияли каким-то нематериальным блеском, узкие, заостренные внутренним и наружным срезом, увенчанные высоченным стальным шпилем, вонзающимся в небеса.

Впрочем, он не мог долго смотреть ввысь, тяжелые веки наливались тоской, слеза вытекала и пропадала в мохнатой шерсти, морду клонило так, что он сквозь эти слезы видел свои мозолистые колени и сбитые в долгих походах копыта. Преодолевая внутреннее сопротивление, доводящее до ужаса, он двинулся по направлению к препятствию, сжался, сплющился так, что стал похож на свое виртуальное изображение, плоское и почти бесцветное.

Мешал горб, хоть и пустой, но внушительных размеров спадающий набок мешок; волевым усилием, беззвучным нервным воплем он напряг и заставил его подняться вертикально, чтобы всем своим нескладным силуэтом вписаться в означенное отверстие.

Занося вперед правую переднюю, подтягивая заднюю левую, задержав дыхание и рвущийся из пасти рев, он уже почти протиснулся, но ход замедлился из-за невероятной боли в боках: внутренним острым срезом шкура была побрита почти до мяса, и уж точно – до крови!

Это надо было вытерпеть, надо было поступиться своей материальной сутью во имя достижения высшей цели: верблюд (или он уже был кем-то другим?) протиснулся в игольное ушко и оказался где-то в параллельной реальности или на другой планете, с вечнозелеными чудными пастбищами и чистыми источниками!

… И не было по ту сторону Портала старого усталого верблюда с ободранными боками и сбитыми копытами; настороженно вытянув мордочку и несмело ступая мягкими лапками, по зеленому ковру крался молодой ягуар, совсем еще котенок, в шубке неописуемо нарядной и совсем новенькой.

Смертный урожай

Игнат Натанович вытер пот со лба, двинувшись вместе с заскрипевшим стулом по направлению к окну, досадливо откинулся на спинку. Похоже, к исходу четвертой недели карантина его околоток сошел с ума всей наличностью прописанного состава. Запертые в бездействии, люди неумеренно ели, пили, дрались и, кажется, уже бегали по стенам и потолку, превысив все человеческие возможности.

Никогда у него не было такого вала звонков, в трубку кричали о готовящейся поножовщине между соседями, о смертных боях между мужьями и женами, о матери, которая озверев от дистанционного обучения, вышвырнула своих пацанов чуть ли не босыми на лестничную площадку «проходить тест по физкультуре и пению»…

Перечислить невозможно, на что способны люди, высидевшие месяц в духоте своих хрущовок с близкими и любящими!

Поначалу он высылал наряд, дабы предотвратить самое страшное. Но, к его изумлению, группа возвращалась как-то слишком быстро, рапортуя о ложном вызове. Некоторые адреса вообще были пусты, и соседи только пожимали плечами на все вопросы. Разозлившись и поняв, что публика от безделья придумала себе новое развлечение, он стал внимательнее вслушиваться, куда и кто приглашает полицию.

Вот, опять. Игнат Натанович, заранее нахмурившись, снял трубку:

– Дежурный Москальков слушает!

– Ой, как быстро, – детский голосок, похоже, дрожащий от сдерживаемого смеха, – торопясь затараторил, – меня ограбили, помогите, наверное, они еще недалеко ушли!

– Погоди, дружок, а родители дома?

– Что ты, милый, давно уж отбыли в мир иной, да и зачем они тебе? Меня спасать-то надо!

– Я вот сейчас подъеду и заберу тебя в обезьянник, будешь знать, как с должностным лицом шутки шутить!

Игнат Натанович швырнул трубку и нервно закурил. И что ты будешь делать с такими шалопаями! Только строгостью и отобьешься.

А на другом конце провода в полном недоумении сморщенная старушка слушала гудки отбоя, последовавшие за обещанием какого-то обезьянника. Вот говорил ей сын, что надо быть осторожнее об эту пору, и всё равно попалась. Васса Васильевна положила трубку, попыталась собраться с мыслями.

Да, с сынулей они поговорили рано утром, она категорически отказалась от его предложения снабдить её продуктами: «Ты что, тебе ехать через весь город два часа! Попрошу волонтеров, сейчас можно через районную управу заказать, к вечеру буду с молоком и хлебом!»

Так и договорились. Позвонила в управу, записали адрес, через час позвонили в дверь, и девчушка прокричала: «Васса Васильевна, мы продукты на дверь повесим, только вы поскорее заберите, а то мало ли что!»

Дальнейшее промелькнуло, как в диком сне. Она послушно метнулась к двери, да еще в глазок глянула, волонтеры уже спускались по лестнице. Открыла дверь, взялась за пакет, а тут вдруг кто-то, обхватив ее сзади, вместе с нею впёрся в квартиру.

– Ты что, старая, а деньги?..

– А сказали, что бесплатно… так я сейчас, стой-ка…

Васса выдвинула ящик буфета, зашелестела купюрами, но волонтер сноровисто выдернул из рук всю наличность, пошарил для верности еще и в кошельке, и в ящике, пихнул хозяйку в сторону – и метнулся в дверь. Только она его и видела! Господи, и в полиции нынче вон как отвечают! Она была на грани слез, но неожиданно раздался звонок в дверь.

Батюшки, неужели все же приехали! Васса глянула в глазок: точно, полицейская фуражка с кокардой! Торопливо отомкнула, посторонилась, впустила служивого, начала рассказывать про свое горе. Он выслушал, достал бумагу, собрался писать протокол, спросив для начала, много ли забрали, как она считает, знали ли грабители, где у нее лежат ценности?

– Так я про деньги-то их сама навела, когда расчету потребовали, – повинилась старушка. – Но вряд ли тут наводчики… Ведь про стариковы-то медали они не знали!

Она достала из нижнего ящика шкатулку, радостно показала полицейскому уцелевшее добро: «Вот, как похоронили моего Петю, осталось от него колечко обручальное, орден, медали, да зубы золотые, в гроб то их не кладут… Моя цепочка, им подаренная тут же…»

Полицейский взял в руки шкатулку, поворошил ценности, покивал, попросил водички. А пока Васса Васильевна шарашилась с чайником, одним скоком махнул в дверь. Вместе со шкатулкой. Старая так и осела на пол.

До вечера она не могла опомниться, даже на долгий телефонный звонок не реагировала. Потом всё же взяла трубку: сын. Бесцветным равнодушным голосом выговорила:

– Коленька, а меня ограбили. Дважды. Подчистую.

Что-то, видимо, было у нее в голосе такое, что сын безо всяких расспросов ответил:

– Никуда не ходи, не волнуйся, я еду.

Когда он, уже напоив мать лекарствами, уложив в постель, выслушал неправдоподобную историю, понял, что она не бредит. Тут кто-то закрутил интересную многоходовку.

Свободное от службы время у него было, как и у всех, и с утра он отправился в отделение милиции. Игнат Натанович был на месте, выслушал посетителя, вместе прикинули время вызова.

– Да, был сигнал об ограблении, детским таким голосочком…

– Старческим, – кивнул Николай. – Так высылали вы наряд?

– Нет, – пожал плечами дежурный, – вы посмотрите у меня журнал, за неделю столько вызовов, сколько у меня раньше за месяц не набиралось! Я сначала-то подробно фиксировал, кто, куда, телефон заявителя…

Николай полистал журнал, медленно водя пальцем по адресам и телефонам.

– Так у вас по всем вызовам записаны всего два номера, только они чередуются.

– Гляди-ка, а я как-то не обратил внимания.

– А пробить его?

– Слушай, мужик, а чего ты тут…

Николай молча достал корочки майора ФСБ, и Игнат Натанович понял, что влип, сейчас у него начнутся очень большие неприятности. Подключилась следственная бригада, закрутилась карусель. Хуже всего было то, что Васса Васильевна помочь им практически не могла: все грабители были в масках, как и положено по противовирусному регламенту, в форменной одежке волонтеров. Фальшивый милиционер, как и должно – в черном, в форменной фуражке, документы ей никто не предъявлял.

Внимательно просмотрели еще раз записи вызовов: про квартирные ограбления было три сигнала, пошли по адресам. (Дежурный повинился, что ранее он их всерьез не принял, а потом и фиксировать перестал!) Два первых были ложными, в одной квартире веселилась на самоизоляции большая семья, в другой ссорились муж с женой, ни тех, ни других никто не грабил, и милицию они не вызывали.

По третьему адресу их встретил убитый горем старик, обобранный до нитки, у него забрали и компьютер, и смартфон, продвинутый оказался пользователь!

– Так что ж вы таперича заявились, был уже вчера ваш полицейский, так меня в угол швырнул, что я только к вечеру оклемался. Зарекся впредь и звонить по 02, все вы с ними заодно.

Стало ясно, что технология была отработана беспроигрышная: «волонтеры» усыпляют бдительность, так сказать, открывают дверь, сидящий в засаде врывается и забирает наличность, а «милиционер», выждав паузу, зачищает квартиру. Но вот вал звонков, усыпивший Игната Натановича, тоже, выходит, был предварительной акцией? Артподготовкой?

Ринулись в управу, там только руками развели: да, пользуются услугами волонтеров, выдают им по первому требованию списки одиноких стариков, ветеранов, инвалидов.

Управляет всем председатель Михаил Федорович, нет его пока, крутится, он на этом посту новенький, такой ответственный, все под контролем держит… Так неужели же совсем в доброту людскую не верить!? Женщина кивнула в направлении окна:

– Да вон опять группа подошла, вроде, новенькие, пойдите, поговорите с ними.

Поговорили. Молодые совсем ребята оказались менеджерами из опустевшего по карантинному случаю офиса. Заскучали по домам, сговорились пойти в волонтеры, хоть погулять без полицейского запрета! Охотно показали документы, удивились, что кому-то есть до них дело.

– Нет, надо искать не среди новеньких, – нахмурился Николай. – Та бригада уже сюда не сунется. Разве у подъездов погулять, поприглядываться. Тут уж только на их жадность можно надеяться.

И оказался прав! В этом же квартале приметили на лавочке группу в форменных жилетках, и скоро к ним выскочил еще один, сильно возбужденный. Сбились в кучу, что-то рассматривали. Тут их следственная бригада и накрыла. С поличным.

В отделении вся эта шайка сразу и рассыпалась на составляющие: девчонка разревелась, сказала, что ее просто обманули, она в тюрьму не собирается. Парень на нее уже и кулаком замахнулся, а потом опомнился и проскрипел как бы нехотя:

– Так берите Варана, его идея, ему и львиную долю добычи сдавали, нам только оговоренную «зарплату» выделяли.

– Какого Варана, где вы с ним встречались, когда должны к нему подойти?

Николай, не давая парням опомниться, вытянул быстро все сведения.

Девчонку из-за совершенно ошалевшего вида решили на операцию не брать, а парни вынужденно согласились сотрудничать. Как бы это дико ни звучало, но встреча была все в том же райсовете, в кабинете у председателя. Волонтеры вошли первыми, минут пять спустя дверь распахнули и затаившиеся до времени оперативники: и вовремя! Варан (а на самом деле Михаил Федорович Воронков) отсчитывал добытчикам по три тысячи на нос, приговаривая: «Небось, старичкам из бюджета добавят, им за самоизоляцию обещано!» Подхихикнул – да чуть смешком не подавился, увидев в дверях солидную группу захвата.

Запираться ему не было смысла, да и обыск в кабинете дал следствию серьезную доказательную базу: разнообразное золотишко, медали и ордена, гаджеты и ноутбуки были свалены в большую коробку под столом, приготовленную к вывозу.

В полиции готовы были завершать дознание, но Николай, просматривая изъятые у Воронкова списки, чувствовал какое-то второе дно. И с какой стати он так щедро оделял пацанов-волонтеров?

Надо бы еще походить по этим адресам, изъятым у председателя. Попросил в помощь пару оперов в гражданском, таскались по подъездам до сумерек. К их удивлению большинство квартир были глухи и немы, но не вскрывать же их без повода!

Тормознули на лавочке у последнего подъезда, покурить, перетереть ситуацию. Увидели объявление на двери, что под видом газовщиков ходят по квартирам мошенники, граждан предупреждали: "Будьте бдительны!" Опер, что постарше, хмыкнул: «Это ж надо, сколько всякого сброда нахлынуло – и всё на беззащитных стариков!»

А тут подъехала "скорая", шофер и врач, оба с ног до головы в инфекционном обмундировании, выдернули носилки, ринулись в подъезд. Николай уважительно придержал им дверь. Опер, любопытствуя, подошел к машине, заглянул внутрь, крикнул в изумлении: "Ничего себе – снаряжение!"

Подбежали и коллеги, ахнули: лечебный отсек был забит бытовым добром, мешками, телевизорами, едва прикрытыми брезентом. Да тут грабеж с разбоем в белом камуфляже!

"Врачебная" бригада вышла почти через полчаса, с трудом волоча носилки. Тут их и взяли, правда, при попытке к бегству. В распахнутые окна народ догадливо кричал: "Хулиганы врачей бьют!" Кто-то уже выскакивал медикам на подмогу, но Николай заорал: "Полиция!" – и задержание состоялось.

Подобного следователям еще не приходилось видеть! Раскрутили бригаду жестко, после признаний «медиков» пошли вскрывать безмолвные квартиры – уже выпотрошенные, с похолодевшими хозяевами на полу. Кто-то не поднялся после крепкого удара, кого-то инфаркт хватил мгновенно, кому-то сделали "спасительный" укол… Девять смертей в одном районе!

"Медики" же собирались их вывезти чуть погодя на кремацию, с заключением "смерть от короновируса", писал их на служебных бланках врач-уролог Митейкин. А что такого, на пандемию призвали всех медработников, независимо от специализации, никто бы и не удивился его новой роли! Как и в морге – никто не станет приглядываться к мертвецам с таким диагнозом, еще подцепишь заразу!

Кстати, адресную базу им поставлял все тот же Варан, друган и сосед Митейкина. Идею разработали быстро, реализовать в условиях полной неразберихи казалось делом вовсе простым. Суды не работали, «скорые» выезжали только на пандемию, полиция ударилась в патрулирование и …ловлю все тех же стариков, нарушающих режим самоизоляции.

Да и сошло бы все с рук, кабы не сын Вассы Васильевны, которого насторожил слишком наглый налет волонтеров и полицейского. Ряженого.

…Николай сидел с матушкой за столом, подкладывал торт, подливал чай, заботливо кидался к холодильнику за сливками. Васса Васильевна таяла от умиления, конфузливо напоминала:

– Коля, так уж поздно, тебя, небось, семья заждалась, ты все вокруг меня крутишься.

А он вдруг построжел лицом и сказал ей:

– Давай, мам, договоримся, больше никаких волонтеров, продукты я тебе буду по субботам завозить, надо будет чаще – говори. Никаких посторонних помощников, никаких бумаг без меня не подписываешь. Сама видишь, какое поганое время настало.

Старушка притихла и с горечью посетовала:

– Во дворе только и говорят, сколько после этого карантина старичья убыло. И не от болезни. А во время этой проклятой самоизоляции люди и не выходили, и не общались, все, как тараканы по щелям. Полная воля этим подлецам! Нет, Коля, нельзя людей разобщать даже под страхом смертельной опасности, никак нельзя.

Сын только погладил матушку, приобнял и прошептал:

– Всё-всё, не волнуйся, взяли их, всю банду, до последнего. А я с тебя теперь глаз не спущу. Усвоила? Ну, я полетел, что-то там, в моем околотке творится… Созвонимся!

Во дворах цвели сливы и яблони, одуряюще пахло черемухой, готовились распахнуть звездочки соцветий сирени. Необыкновенное тепло налетело как-то вдруг, вместе с щебечущими пернатыми, выманило из домов молодых мам с колясками, зашумела ребятня на спортплощадке.

Телепались на столбах надоевшие всем строгие указания из домов не выходить, кучками не собираться, держаться друг от друга подальше. Николай натянул маску и прыгнул в подошедший автобус. Минувшие бессонные ночи так его вымотали, что он, опустившись в кресло, почти сразу уснул.

Ему снился …зловещий шорох купюр и клетчатые сумки с деньгами. И не мудрено!

В своем ведомстве майор занимался экономическими преступлениями, но сейчас из-за пандемии их отправили по домам "дистанционно разбираться с финансовыми злоупотреблениями".

Они ковырялись со старыми делами, а по стране шла небывалая по размаху растащиловка бюджетных средств! Выделяли медсестрам, детям, безработным, но до них доходили крохи. Миллиарды таяли нынешней весной, как снежные глыбы, неудержимо и безостановочно, расплывались по всем этажам власти.

И никому там, на всех этих этажах, не хотелось, чтобы эпидемия кончалась. Ну, когда еще будут такие сказочные условия: суды не работают, следователей отправили по домам, полиция патрулирует и штрафует нарушителей карантина, больше трех – не собираться…

Разбудили его жестко и настойчиво: "Гражданин, предъявите пропуск, вам позволено перемещаться по городу?.."

Рождественская сказка

По заснеженной тропке бегут маленькие валенки, они то печатают ровную цепочку следов, то шалят, попинывают сугробы, образуя белые веселые вихри. Чтобы они совсем не унеслись в снежную даль, натянуты на валенки штанинки, крепко держат их резинками. А чтобы валенкам было веселее скакать по тропе, размахивают в такт шагам вязаные узорчатые рукавички. Они то похлопывают, то машут, то вздымаются над головой, приветствуя новые залпы снегопада.

А чтобы рукавички не улетели, их тоже цепко держит длинная резинка, пропущенная в рукава.

Участвует в этом веселом движении и пушистый помпон. Я кричу: «Ты не замерзла? Может, домой пора?» И он отрицательно мотается из стороны в сторону: «Нет, нет, нет! Не пора!»

Я уговариваю: «Не спеши, подожди меня, я за тобой не поспеваю!»

И он опять крутится-вертится, подбадривая меня и поддразнивая: «Давай-давай, у тебя большие ноги!»

В этой теплой мягкой разноцветной упаковке комфортно чувствует себя моё сокровище, сероглазое, румяное, худенькое и легонькое, как перышко. Вот оно скользит по дорожке, я протягиваю в тревоге руки и кричу: «Осторожнее! Поскользнешься!» – Поскальзываюсь сама, сшибаю свою малышку, и мы обе с хохотом катимся по наклонной!

Варенька вскакивает первой, тянет меня за руку, и я с трудом поднимаюсь, опасаясь снова упасть и уронить нас обеих. Отряхиваемся, смеемся, я уговариваю ее приземлиться на лавочку и отдохнуть, но она вырывается и машет своей рукавичкой, теперь мокрой, обледенелой и опасной для здоровья.

– Бабушка, ты смешная! Я уже давно не ребенок, я умею и на лыжах, и на коньках, и плавать, и …

– Да-да, не ребенок! Еще скажи, что ты и летать можешь!

– Летать?!.

Она останавливается, как вкопанная, потом начинает стремительно разбегаться, набирает скорость и – взлетает! Она поднимается легко, высоко, по пути стряхивает с клена и рябины снежные шапки и летит, летит…

Я в ужасе бегу по тропе, взмахиваю старыми своими крыльями, хлопаю, кричу, и взлетаю!

Конечно, я отстаю, но моя птичка не торопится, она с наслаждением кувыркается в воздухе, делает сказочные кульбиты и щебечет, щебечет, то ли сама с собой, то ли поторапливая меня.

Так нескладной парой – легкая и стремительная птица-озорница и старая растрёпанная ворона – мы поднимаемся всё выше и выше, она в восторге от новых ощущений, я – движимая тревогой за мою малышку.

Наконец, мы врезаемся в огромное белое облако, стряхиваем с него своим нелепым и неожиданным вторжением новый залп снегопада и вместе с ним обрушиваемся, низвергаемся вниз!

Какую-то минутку блаженно лежим в пуховой белой перине, не чувствуя ни рук, ни ног, облепленные и обездвиженные этим снежным облаком. Холодно! Начинаем барахтаться и выкарабкиваться, обеим удается встать на ноги. Мы похожи на большую снежную бабу с маленькой снегурочкой, озорница толкает меня, ей хочется еще пошалить, но я твердо намерена утащить ее, промокшую и обледеневшую, домой. По той же тропке – но в обратном направлении.

Варенька щебечет без умолку.

– Папа сказал, что как только мне исполнится пять лет, он поставит меня на горные лыжи! Бабушка, а скоро это будет? Хоть бы скорее, мне так хочется полетать с трамплина!

– Скоро, детка, уже следующей зимой тебе будет пять.

Ей хочется поторопить время, а мне – остановить. Вот сейчас, в эту самую минуту, просто сказать: «Остановись, мгновение, ты – прекрасно!» Но вряд ли это понравится Вареньке, и я, вздохнув, согласна смириться с быстрой переменой событий. Время, может быть, и остановимо, но внучка моя – неудержима! Разве с ней поспоришь?

Красные сапоги

За окном трепетали солнечные пятна – это ветер шалопай теребил деревья, и они постоянно меняли на стене причудливые очертания теней. Нюрка залезла на подоконник, открыла форточку и подставила лицо свежему дыханию весны. Перестройка – перестройкой, а сезоны живут по своему жизнеутверждающему графику!

…На заводе опять прошли сокращения, цеха практически встали, и что будет завтра, никто даже предположить не мог. Шеф, хмурясь и пряча глаза, попросил Нюрку, то есть Анну Петровну смотаться в командировку без командировочных: «Нет, ну на билет я тебе, конечно, дам, но больше, сама понимаешь, просто нет. Сходи в главк, поразведай, что они с нами решили».

Согласилась сразу. Кто его знает, когда еще удастся выбраться хотя бы в областной центр, на таком-то безденежье и карьерной неопределенности.

В главке у Нюры была своя зацепка: Сергей Васильевич из финансового отдела готов был ради нее на любое должностное преступление! Когда бы она ни заявилась в его кабинет, он вскакивал так заполошно, так потерянно и счастливо улыбался навстречу гостье из провинции, словно только ее и ждал, только ею и жил от встречи до встречи.

Нюра про себя хорошо понимала, что этот покладистый, пожилой дядька совсем ей не пара, слишком скучный, предсказуемый, восторженный ко всякому почину начальства. Нет, она даже не умела четко сформулировать, почему старательно держала этого неказистого обожателя на расстоянии, да просто не интересен он ей и всё тут!

Вот и на этот раз – стоило ей появиться, как Сергей Васильевич вскочил, чуть стул не опрокинув, кинулся навстречу, начал хлопотать насчет «чайку – кофейку», выскочил к соседям за чайником. Тут Нюрка и полезла на подоконник, впустить в комнату свежее дыхание апреля. Сквозняком распахнуло дверь, взметнуло ее юбку, а на пороге потрясенно замер Сергей. Ну, чего там пожилой, лет на десять ее постарше будет, и ведь смотрит так, как будто северное сияние увидел или солнечное затмение на него снизошло.

Нюра, как ни в чем не бывало, спрыгнула, огладила складочки, завела сторонний разговор. То есть разговор-то как раз важный, служебный, про всякие веяния в главке, который то ли упразднят в бесконечных преобразованиях, то ли жить оставят. Но внутри после этого мелкого эпизода что-то оттаяло и озорно затрепетало, как те солнечные пятна на стене, – весна, что тут поделаешь!

Не захочешь – да воспрянешь,

Ах, как новый день хорош!

Ослепительные грани,

Бриллиантовая брошь!

Словно планер, черный ворон

Плавно по лучу скользит,

Шевельнет крылом – и в гору,

Прямо к Солнцу! А вблизи

Чуть задев крылом светило,

Снова вниз скользнет, к Земле,

Ты скажи, какая сила

Птице не дает сомлеть

В жарких солнечных лучах?

Ну, погодка, просто – ах!

Кожей чую: двадцать пять,

Значит, лету быть опять!

…Разведку провела, по отделам с разговорами побродила, где чаю, где кофе выпила, сушками похрустела, вернулась к Сергею Васильевичу попрощаться, пора было возвращаться в гостиницу. Он вызвался проводить. Всю дорогу говорил какую-то чепуху, что в такие дни невероятно хочется перевернуть всю жизнь, совершить какую-нибудь глупость, уехать к черту на кулички!

Нюра смеялась, отвечала, что тогда это точно к ним, на завод, вот уж где все перевернуто и глупостей нагорожено…

Смеркалось, когда они поднялись в номер. Теперь уже она предложила ему чаю, он застенчиво, как мальчишка, кивнул, словно потерял дар речи, и вдруг обнял ее за плечи.

Как произошло все остальное, они оба потом помнили смутно. «Ах, гостиница моя, ты гостиница, на кровать присяду я – ты подвинешься, занавесишься ресниц занавесками…»

Только тут было все наоборот: Сергей был так восторженно безумен и неловок, что скоро ситуацию направлять пришлось Нюре, хотя и у нее сердце билось, как попавший в силок щегленок. То ли от трогательной неумелости Сергея, то ли от его сбивчивого хриплого голоса, бормочущего какие-то признания, она ласкала его нежно, всем нутром отзывалась на поцелуи, не могла оторваться от него, оказавшегося и сильным, и нежным.

Они долго не могли отдышаться, не могли говорить… Да и что тут скажешь, когда всё уже произошло! Сергей, неловко отвернувшись, начал одеваться, тихо промолвил: «Идти мне надо, поздно уже». Она, завернувшись в простыню, поцеловала его тихо и ласково, он выскочил за дверь.

Нюра походила по номеру, зашла в душ, никак не могла успокоиться. То, что с нею произошло, не входило ни в какие ворота, не могло иметь никаких последствий, и все же внутри что-то необратимо сдвинулось. Как айсберг оторвался, сполз и поплыл белоснежным кораблем в неведомую даль!

Она глянула на часы – еще можно пойти побродить по городу, на поезд свой уже все равно опоздала, надо гостиницу продлить на сутки, уж завтра вечерним придется ехать…

Шла по шумному вечернему городу, мокрому от весенней кутерьмы лучей и неожиданно раннего тепла. Настроение было как у напроказившей школьницы, легкое, безоблачное, почему-то очень хотелось есть, может быть – выпить вина и еще непонятно чего!

На глаза попался кооперативный ларек с обувью, их в последний год развелось невероятно много, торговали, чем ни попадя, шили кооператоры одежду, сумки, и вот надо же – даже сапоги! Она полюбовалась на витрину, неожиданно для себя вошла и потребовала красные на высоченном каблуке. Присела на табурет, примерила правый сапог и осталась очень довольна.

Слава богу, денег в кошельке хватило, и, получив от счастливой продавщицы огромную коробку, Нюра побрела назад к гостинице. Хорошо прогулялась! А уж от её покупки в нынешнее-то время весь городок всплеснется!

В номере, скинув пальто, она решила примерить оба сапога и походить, потопать каблуками. В предвкушении удовольствия, все в таком же радостном состоянии духа, она вынула сапоги, скинула белую бумагу. Так, правый – хорошо, теперь левый… так он тоже правый! Ей продали два сапога на одну ногу! Нюрка расхохоталась и смеялась так, что слезы навернулись на глаза. Вот бестолочь бестолковая, ну кто так покупки делает на последние деньги?!

Придется завтра идти менять. Так с улыбкой, не сползающей с лица, она и уснула.

На другой день решила с утра наведаться в главк, повод был замечательный: надо было отметить командировку, хоть директор и не собирался выдавать суточные, но дорогу-то оплатил, надо будет по всей форме отчитаться за поездку.

Она шла по коридору легким своим шагом, в состоянии весенней невесомости, и улыбка, скользнув с лица, угнездилась прочно в глазах. А что, может и правда новая жизнь начинается? Навстречу шел Сергей Васильевич, нет, просто – Сережа, неудержимо и счастливо рассиялась она ему навстречу всем своим существом.

Он, схватив ее за руки, прижал к стене, лицо опрокинутое, растерянное, заговорил сумбурно:

– Анна Петровна, вы ко мне не заходите, нас могут увидеть… Я вчера наверное позволил себе лишнего, простите меня, дурака… Знаешь, я домой шел, мне было так стыдно, так плохо, мне казалось, даже все собаки на меня лаяли, виноватого… Долго бродил вокруг дома, заходить боялся, еле перед женой отоврался. И как я мог, Нюра, это только я мог так глупо…

– Сергей Васильевич, что это вы так разволновались, – хрипло вымолвила Нюра. – Она отвела его руки от себя, улыбка и вообще все ее весеннее настроение сразу улетучилось.

– Я к вам и не собиралась заходить, командировку вот иду отметить. И что такого произошло, что на вас даже собаки лаять начали? Ничего не было. Вообще ничего не было. А жизнь действительно перевернулась, наш завод будут приватизировать, ваш главк – закроют, так что вряд ли мы увидимся еще когда-нибудь. А за чай – спасибо!

Она вывернулась из его полуобъятий, пошла мерно отсчитывать каблуками последние минуты жизни. Нет, в конце коридора жизнь к ней вроде как бы и вернулась, она даже улыбнулась какому-то встречному. Вышла на свежий воздух, совсем уже опомнившись. Вспомнила, что надо еще сапог поменять, пакет с коробкой оттягивал руку. На автомате дошла до знакомого киоска, хмуро протянула коробку продавщице. Та заюлила:

– И как это я так оплошала, девушка, простите меня, сейчас поменяем, где он тут…

– Не надо ничего менять, – вдруг сердито сказала Нюра. – Просто верните деньги.