Kitobni o'qish: «Моя лучшая книга»

Лион Измайлов

Shrift:

Оформление и иллюстрации Кирилла Прокофьева

Рассказы

Новое о Мате Хари

В ненастный день 1876 года в бедной деревенской усадьбе родилась никому не известная девочка Мотя Харитонова. На нее никто не обратил внимания. Подрастая, она часто смотрела на далекие звезды и мечтала о будущем. Девочку заметил известный в то время купец по прозвищу Афанасий.

Однажды он собрался поехать за три моря. Тайком он захватил с собой Мотю. До Индии купец не доехал: его арестовали во Франции, а Мотю Харитонову выслали как немецкую шпионку. Голод гулял по Франции. Надо было работать, а у девушки не было никакой специальности. В детстве она много читала и по самоучителю, без музыки, разучила индийские ритуальные танцы. Теперь это пригодилось. Так она стала танцовщицей Матой Хари. Слава ее загремела по всей Западной Европе. К ее ногам были положены громкие титулы и имена. Великие люди говорили о ней в кулуарах и частных беседах. Станиславский, узнав о ней, тепло улыбнулся. Немирович-Данченко, услышав о ее танцах, молча огляделся вокруг себя. Она была в зените славы, когда началась Первая мировая война. По ночам ее тянуло домой. Но судьба распорядилась иначе. Ее арестовали. Единственное, что могли ей инкриминировать, – это неразборчивость в связях. Но судьи были глухи и обвинили ее в шпионаже. Умерла Мотя Харитонова 15 октября 1916 года, не дожив всего восьми лет до появления стриптиза.

Фиктивный брак

– Смотрю я на вас и думаю: что у вас за жизнь, у семейных!

– Но ведь вы тоже, кажется, женаты? И даже знакомили меня со своей женой…

– Я? Да что вы! У меня же фиктивный брак. Стал бы я жениться на ней!

– А мне показалось, что ваша жена симпатичная.

– Да нет, она красивая женщина, но все равно брак фиктивный.

– А свадьба у вас была настоящая?

– Настоящая.

– И «горько» кричали?

– Конечно, я сам кричал.

– И вы целовались?

– А как же не целовались! Надо же было, чтобы никто не догадался, что брак фиктивный. Да нет, в принципе, она хороший человек, но вот походка…

– Некрасивая?

– Не то слово. Такое впечатление, что она все время подкрадывается ко мне.

– Простите, а какое значение имеет ее походка, если брак фиктивный? Что вам, ходить, что ли, куда-нибудь вместе?

– А как же! В кино, в театр, к родственникам, к друзьям. Надо же, чтобы никто ни о чем не догадывался.

– Так, значит, вы к ней приезжаете, а потом вместе идете?

– Куда приезжаю? Я у нее и живу.

– Вот так в одной квартире и живете? Это же, наверное, очень неудобно?

– Конечно, неудобно. Она, муж ее тут же рядом… Между нами говоря, муж-то ее и зарабатывает мало… Слабо зарабатывает.

– Кто он, муж-то ее?

– Да я, кто же еще-то!

– Знаете, такое впечатление, что вы женаты по-настоящему.

– Я?! Что я, дурак, что ли, – по-настоящему? У нее же двое детей!

– Ах вот оно что!.. Тогда другое дело. А как они вас называют?

– Папой.

– Привыкли, значит?

– Привыкли. Уже двенадцать лет как вместе.

– Извините, а от кого дети?

– От меня, от кого же еще! И дети так думают.

– А на самом деле?

– От меня и есть.

– Ничего не понимаю. А до замужества у вашей жены были дети?

– Были. Один был.

– Ах вот в чем дело!

– Ну конечно!

– А от кого?

– Пошляк какой-то! Да от меня, от кого же еще! Я еще вам говорю: живем вместе, я ей зарплату отдаю. Она мне стирает, готовит – все делает, чтобы никто ни о чем не догадался.

– Ерунда какая-то! Живете вместе, дети общие, зарплату отдаете – все как у меня, а брак фиктивный. Ради чего это нужно?

– Ради свободы. Раз брак фиктивный, значит, я что хочу, то и делаю. У вас брак настоящий, а свобода фиктивная. А у меня брак фиктивный, зато свобода настоящая.

– Но ведь это незаконно – фиктивный брак, за это же наказать могут!

– А кто об этом знает? Кто об этом догадывается?

– А вдруг узнают?

– Ну, я надеюсь, что этот разговор останется между нами?

– Конечно. Но вы не боитесь, что ваша жена вдруг кому-нибудь расскажет, что брак фиктивный? Вдруг она вас выдаст?!

– Да что вы! Как это – выдаст! Она об этом понятия не имеет. Она об этом и не догадывается.

– А-а…

– Вот так, милый мой!.. Вы куда сейчас пойдете?

– Домой.

– Вот. А я куда хочу, туда и пойду.

– Куда же вы хотите?

– Домой, куда же еще?!

Хорошее настроение

Если запрета нет, то можно.
Из газет

И все прекрасно. Впереди лето. Мы все загорим. И солнце будет светить каждому из нас. Все встречные девушки будут улыбаться нам. А кто не будет, тех мы простим. Вот человек с метлой метет там, внизу под балконом, и я вижу по взмахам метлы, что у него прекрасное настроение, такое же, как у меня. Хочется отметить этот день. Он так хорошо начался. Хорошо бы в такой день повсюду висели флаги, а милиционеры раздавали детям милицейские свистки. Хорошо бы висели флаги.

Я выношу на балкон флаг, и он висит над нашим домом. Он висит на моем четвертом этаже и всем виден. Сегодня праздник. Праздник хорошего настроения. Я иду на кухню и готовлю яичницу. Яичница шипит и хлопает глазами. У нее тоже хорошее настроение, ее будет есть такой хороший человек, как я.

Я ем яичницу и слышу радостные голоса внизу. Там во двор выходят люди. Наверное, они поздравляют друг друга, не важно с чем. Кто-то внизу зовет меня. Я выхожу на балкон и приветственно машу им руками. Сколько их там, внизу!

Один из них что-то кричит мне. Это домоуправ. Он кричит громче:

– Ты чего это флаг выставил?

– А просто так, – кричу я ему, – ради праздника!

– Сымай флаг! – кричит он мне.

– Нет, – кричу я, – пускай все знают, как сегодня хорошо!

– Я те дам – хорошо.

Он скрывается в подъезде. И вот он уже у меня.

– Ты зачем флаг вывесил? – спрашивает он.

– Здравствуйте, – отвечаю я.

– Здорово. Зачем флаг вывесил?

– А что, нельзя?

Он молчит. Он думает. Ему это дается тяжело. Видно по лицу.

– По какому случаю?

– По случаю хорошего настроения. А что, флаг некрасивый?

– Нормальный флаг.

– Попробовали бы вы сказать что-нибудь другое.

– Не положено, – говорит он.

– Кто сказал?

– Я.

– А вам кто сказал?

– Мне? Никто.

– Ну вот.

Он садится.

– Чайку хотите?

– Я тебе говорю – сымай флаг! Его надо вывешивать, когда праздник.

– А у меня сегодня праздник. Хорошее настроение. Знаете, как редко оно у меня бывает?

– У тебя хорошее, а у кого-нибудь плохое.

– А я вывесил флаг – и у всех станет хорошее. Вот когда вы увидели этот флаг, у вас повысилось настроение?

– Вообще-то повысилось.

– Вот и у всех повысится.

– А вдруг нельзя? В обычный день – и вдруг флаг. Что люди скажут?

– А чего они скажут? Если б какой другой, а то ведь наш флаг, верно?

– Верно.

– Чайку хотите?

– Сымай флаг.

– А вот руками вы зря размахиваете. Вы не у себя дома.

– Я сейчас дворника позову, мы тебе покажем!

И действительно, через пять минут они приходят с дворником. Я приоткрываю дверь, но держу ее на цепочке.

– Открой дверь! – говорят они.

– Не открою. Товарищ дворник, – перехожу я в наступление, – вы где-нибудь читали, что нельзя вывешивать наш флаг?

Оказывается, дворник нигде этого не читал. Оказывается, он вообще уже несколько дней не видел печатного слова. Потом я вижу, как они лезут по пожарной лестнице ко мне на балкон. Я выношу ведро и окатываю их сверху. Начинается осада. Дворник спускается, вытаскивает поливальный шланг, и они снова идут на приступ. Я весь мокрый, но не сдаюсь, закрывая своим телом флаг. Тогда домоуправ командует:

– Держи его на прицеле. А я вызову милицию.

И вот так, под напором струи, я защищаюсь до тех пор, пока не приходит милиционер. Теперь я понимаю, что мне уже ничто не поможет. Милиционер говорит дворнику:

– Ну-ка, прекрати поливать!

Дворник направляет струю в сторону. Я отхожу от флага, и он развевается на ветру. Милиционер кричит мне снизу:

– А почему только красный повесил?

Я не знаю, что ему ответить. Домоуправ тоже оторопел.

– Вы что, с Луны свалились? – говорит милиционер. – По всей Москве флаги развешаны – наш, советский, и их, кемарийский. Сегодня же король Кемарии приезжает.

– Ура! – кричу я. – Мы победили! А какого цвета у них флаг?

– Желтого, – отвечает милиционер.

Я бегу в комнату и выношу желтый носовой платок.

– А чего такой маленький? – спрашивает милиционер.

– У них страна поменьше, – отвечаю я.

– Правильно, – говорит он. – Больше нашей страны нет. – Отдает мне честь и уходит.

– Газеты надо читать, – говорю я дворнику.

– Мерзавец, – отвечает он мне.

Домоуправ кричит мне снизу:

– Отойди от флага, дай погляжу, ровно ли висит.

А я ему отвечаю:

– Может, ко мне подниметесь? Заодно и чайку попьете?

– Мерзавец, – отвечает он мне.

«Я люблю тебя, Лена»

Вот говорят, что сейчас любви настоящей нет. Что, дескать, раньше из-за любви чего только не делали, а теперь все лишь бы как. В связи с этим я вам расскажу одну грустную историю.

Значит, один молодой человек – имени называть не буду, чтобы вы ни о чем не догадались, – влюбился в одну девушку. Красивенькая такая девушка. Ну и он парень тоже ничего. И так он в нее влюбился, что сил никаких нет. А она вроде на него ноль внимания, фунт презрения. Он уж и цветы носил, и письма посылал. И чего только не делал! И с работы встретит, и на работу проводит. До того дошел, что прямо на асфальте у ее дома написал: «Я люблю тебя, Лена». Чтобы она каждый день эту надпись видела.

Вода камень точит, и он потихоньку своего добился. Стала она на него внимание обращать. И начали они встречаться. Повстречались так некоторое время. Ну, что между ними было, этого я рассказывать не буду. Не наше это дело о том рассуждать. Меня это не касается и вас тоже, но только дело уже к женитьбе шло.

И вот так получилось, что из-за чего-то они поссорились. То ли настроение у нее плохое было, то ли у него что случилось, но только слово за слово – и поругались.

Знаете, как бывает. Просто кто-нибудь скажет: «Глупый ты», – и ничего. А как от любимого человека такое услышишь – нет сил терпеть. Ну, в общем, он ей говорит: «Раз так, я тебе докажу, какой я» – и ушел. И вот началась у них не жизнь, а мука. Каждый боится гордость свою уронить, и каждый молчит. Ей бы подойти к нему, сказать: хватит тебе, дескать, и все, или ему то же самое. А они нет. Вот он около ее дома походит, походит, а зайти не может. Она утром на работу идет, а там на асфальте надпись: люблю тебя, дескать, и все. Был, значит, здесь, да весь вышел.

И она так же. Допустим, день рождения у него случился. Она ему открытку в ящик – и ходу.

Время идет, а он ей все доказывает. И вот ведь человек какой: на одни тройки учился, а тут взял и институт с отличием окончил. Ему бы подойти, показать диплом, да и помириться. А он нет – гордый. Другой бы на его месте уж с пятой познакомился, ту бы из головы выкинул. А он и этого не может.

А тут еще так случилось. В метро он ехал. Вдруг смотрит, она в вагон входит с молодым человеком. Так он не то чтобы поздороваться – его как будто кто ударил. Остолбенел аж. И у нее то же. Смотрят друг на друга, глаз оторвать не могут. Она чуть в обморок не падает. Еле до остановки доехали. Он выскочил тут же и неизвестно с чего в другую сторону поехал. Вот дела какие.

После этого им бы созвониться, поговорить бы, выяснить все. А он, видишь, думал, что она сидит дома и ждет его. А она девушка молодая, красивая. Ухажеров разных полно. Разве дома усидишь? Тем более ей уже казаться начало, что возраст поджимает. Ей к тому времени двадцать два стукнуло. А тут подруги замуж все повыходили. Ну вот, она так подождала, подождала, да и вышла за кого-то замуж. А добрые люди, они всегда найдутся. Конечно, ему об этом и донесли. Тут он света божьего не взвидел. Пролежал на диване неделю, не ел, не спал, мучился. Потом взял и диссертацию по какой-то научной теме защитил.

И вот защитил он диссертацию, денег прикопил, купил машину и на этой машине к ее дому подкатил. Давно об этом мечтал.

Глядь, она с ребенком гуляет. И вот стали они друг против друга. Шагах в двадцати. Он рядом с машиной, она с ребенком. Смотрят друг на друга. Глаз отвести не могут, да подойти боятся.

Взял он тут осколок кирпича и написал на асфальте: «Я люблю тебя, Лена». Сел в машину и укатил. Она стоит и плачет. Может, хоть тут бы ей плюнуть на все, позвонить бы ему и объясниться. А она опять нет. Может, ей и не нужно это было. А тогда чего плакать? А он прождал ее звонка-то, сел и какое-то такое открытие сделал, что ему через год доктора дали безо всякой защиты.

И тут ему совсем плохо стало. И начал он по телевизору выступать, ему бы жениться на ком другом, а он нет, не может.

И все свое доказывает. И вот уж он совсем знаменитым стал, вся грудь в премиях. Да все вы его, может, знаете, почему я его имени и не называю.

И вот умирать ему уже время пришло. И приехал он в ее двор. Взял осколок кирпичный и пишет на асфальте: «Я люблю тебя, Лена». А тут и Лена вышла, с внуками уже. Смотрит, как он пишет это. Он глаза на нее поднял, а уж самому подняться трудновато. Помогла она ему и говорит:

– Доказал? Доволен теперь?

А он ей отвечает:

– Ничего мне не надо.

Мне бы видеть только тебя, разговаривать бы только с тобой.

А она ему только волосы погладила, а они уж все седые. Вот так вот.

– Глупый ты, – говорит.

А он-то всю жизнь доказывал ей, что это не так, а теперь взял да сразу с этим и согласился. Сели они на лавочку, и он ей говорит:

– Все бы премии отдал, только бы эти внуки моими были.

А она вообще двух слов связать не может. Слезы ручьем.

Он после этого, конечно, и умирать совсем передумал. Так вот каждый день на лавке этой и сидят. Говорят все между собой, как будто и не расставались никогда. А чего говорить-то! Раньше говорить надо было.

Круглое колесо

Душа Пафнутия пела. Он изобрел круглое колесо. Мимо него по улице громыхали телеги с квадратными колесами. На перекрестке движение застопорилось. Регулировщик, дед Аркадий, опять забыл переключить изобретенный им самим светофор. Осыпаемый бранью, дед Аркадий взял шест, поджег на его конце прессованную солому и положил ее в зеленое гнездо. Движение возобновилось. Пафнутий постоял с дедом Аркадием. Поделились планами на будущее. Дед хотел подать заявку на будку регулировщика и фосфоресцирующий жезл. Конечно, экономии от этого никакой, и светлячков ловить замучаешься. Но все же усовершенствование. Прогресс.

Пафнутий про круглое колесо говорить не стал, знал легкость дедова характера на плагиат. Сел в трамвай, доехал в бюро патентов. В трамвае быстро надоело.

Устал крутить трамвайную лебедку. Народу было мало, приходилось работать за троих.

Вышел из трамвая, пошел пешком.

По обе стороны улицы начались инстанции. Пафнутий зашел в первую. Шло заседание небольшого ученого совета. Обсуждался вопрос об окончании бронзового века. С бронзовым веком покончили быстро. Пафнутий дождался паузы, встал и нарисовал на доске большое круглое колесо. Все замерли.

Председатель взял квадратный графин, налил воды в квадратный стакан. Посмотрел на Паф-нутия квадратными глазами и сказал:

– Красиво, ну и что?

Народ заерзал, зашумел, предчувствуя развлечение.

– Круглое колесо, – сказал Пафнутий, – получаем экономию материала на углах, и стука не будет.

– Телега не поедет, – возразил председатель.

– Почему?

– Нет углов. От земли отталкиваться нечем.

– Имею опытный образец, – парировал Пафнутий. – Силы трения достаточно для движения.

– Демагогия! – выкрикнул с места дед Антип, энтузиаст бионики, большой любитель подглядывать все у природы. – Углов у колеса четыре. По числу ног кобылы. А оборви кобыле ноги, далеко ли она уползет? Неизвестно. А то и не встанет.

– А что технолог думает? – спросил председатель.

– Вообще-то можно, – сказал технолог, – путем увеличения числа сторон квадрата приблизиться к его окружности. Но у нас уже налажено массовое производство квадратных колес. Переделывать не имеет никакого смысла.

– А что дорожный отдел думает? – спросил председатель.

– Новое колесо – это новые дороги. Новые дороги – это значит старые ремонтировать. А ремонт у нас на будущий год запланирован. Значит, раньше, чем года через два-три, не начнем. А колесо – что ж, конечно, оно хорошее.

– Ездить быстрее будем, – сказал Пафнутий, – велосипед сделаем.

И тут поднялся сам дед Пахом, родоначальник квадратостроения.

– Хорда, – сказал он, – есть диаметр окружности, не проходящий через центр. Это аксиома. А попирать аксиому мы никому не позволим. Даже такой талантливой молодежи, как дед Пафнутий.

– Правильно, – поддержал с задней лавки дед Пантелей. – У нас этими квадратами все амбары завалены. Куда же их теперь?

– Лучше бы ты, Пафнутий, электричеством занялся, – сказал председатель. – А то сидим как сычи в темноте, глаза портим. – А уже официальным тоном добавил: – Конечно, изобретение круглого колеса имеет значение для развития науки, но практического применения пока не имеет. – Подумал и еще добавил: – А колесо свое в цирк отдай. Пусть клоуны на нем покатаются. Смешно будет.

– Ладно, – сказал Пафнутий.

Он пошел домой и сунул колесо в печку. Посидел, глядя на ночь. Пригрелся. Стал изображать электричество. И душа его снова запела.

Железная логика

– Ты меня любишь?

– Люблю.

– Сильно?

– Сильно.

– Тогда давай поженимся.

– Ну, я в общем-то не против…

– Что же нам мешает?

– Мне ничего не мешает.

– Тогда пойдем и поженимся.

– Пойдем… А где мы будем жить?

– Ну… На первое время комнату снимем.

– Да, пожалуй. А на какие финансы мы ее снимем?

– Перейдем на вечернее и начнем работать.

– Это хорошо. А кто будет готовить?

– Моя мама хорошо готовит, и твоя бабушка будет приходить.

– Так. А для чего нам, собственно, жениться?

– Ребенка заведем, воспитывать будем.

– А он кричать будет, с ним сидеть надо, кормить. В кино не сходить, а в театр и подавно.

– Ну, тогда не будем ребенка заводить. Будем в кино ходить, в театры и собаку заведем.

– С собакой в театр не пустят.

– Тогда не будем заводить собаку, а будем просто ходить в кино и театры.

– Но ведь мы и сейчас ходим в кино и театры.

– Ходим.

– Ну?

– А тогда будем все время вместе.

– А ты хочешь, чтобы мы были все время вместе?

– Ну, все время, пожалуй, надоест… Если мы будем работать, то получится, что не все время.

– Значит, нам нужно работать, чтобы не быть все время вместе, ведь так?

– Ну, тогда не будем работать…

– Тогда жить вместе будет не на что.

– Ну, тогда не будем жить вместе…

– Тогда и комнату не надо будет снимать.

– А не будет своей комнаты, тогда моя мама будет у меня дома готовить.

– А моя бабушка – у меня дома.

– Но тогда и жениться незачем.

– А я что говорил!

– Вообще-то, конечно, какое имеет значение, женаты мы или нет. Главное, что мы любим друг друга. Ведь ты меня любишь?

– Люблю.

– Сильно?

– Сильно.

– Тогда давай поженимся…

Не забуду мать родную

Лето. Жара. Недалеко от меня расположилась полная семья. Папа полный, мама полная и двое мальчишек тоже полные. Время обеда, и на коврике с узором, в тарелках из фольги, все, что только можно пожелать на пляжном обеде: курица, истекающая жиром, зеленый лук, редиска, огурцы, помидоры, яблоки, сливы, виноград. В центре бутылка «Цинандали». Мальчишки хрустят огурцами, мама режет хлеб. Папа, крупный, розовощекий, с «Сейкой» в руке, под музыку из транзистора с неимоверной скоростью поглощает курицу, запивая ее сухим вином. На лице у папы полное блаженство, а на груди черным по белому наколка: «Нет в этой жизни счастья».

Люди с наколками. Где только мы их не встречаем. Каких причудливых картин не увидишь на самых различных частях тела! Орел, распростерший крылья, портреты знаменитых людей, кочегары, бросающие уголь в топку, клятвы, уверения. Что заставляет этих людей терпеть боль и с риском для здоровья выкалывать на коже эти незамысловатые произведения искусства? В чем тут дело? Тяга к прекрасному? Желание выделиться? Или что-то другое, загадочное и необъяснимое?

Однажды в Сандуновских банях я увидел человека средних лет, крепкого, мускулистого. На плече у него было выколото: «Не забду мать родную». Сверху галочка, а в галочке – пропущенная буква «у».

Я не выдержал и спросил:

– Вот я вижу у вас на плече наколку. Что вас заставило ее сделать?

– Чего? – спросил он.

– Я говорю, у вас наколка на плече. Зачем вам это?

– Нуты даешь!

– Нет, серьезно. Ведь для чего-то вы сделали эту наколку?

– Ну, я тебя не спрашиваю, почему у тебя грудь волосатая?

– Волосы – это произведение природы, так сказать, не зависящее от меня, а наколка – это рукотворное произведение. Что это, ваша прихоть или необходимость?

– Слушай, тебе промеж глаз когда-нибудь врезали?

– Ну что вы, сразу промеж глаз. Лучше ведь поговорить, выяснить. А потом, вы ведь меня не знаете. Вы мне промеж глаз, а вдруг я боксер?

– Я вот тебе врежу сейчас шайкой, а ты потом разбирайся, боксер ты или нет.

– Ну что ж, извините, я хотел по-хорошему, пиво тут у меня, и вообще поговорить.

– Ну сразу и обиделся, стой, давай свое пиво. Давай, не обижайся. Ну спрашивай, чего уж там.

– Значит, так. Вот у вас написано: «Не забду мать родную». Букву-то, вероятно, для смеху пропустили?

– Да нет, парень один, ну, в общем, нерусский он, ну и наколол «не забду». Я-то просил «не забуду», а он – «Не забду». Понял?

– Понял.

– Ну а потом кореш говорит: «Давай галочку поставим, стереть-то не сотрешь». Ну и сделали галочку-то.

– А зачем вам все это нужно было? Это что, вызов окружающим?

– Ну ты даешь! Вызов! Клятва это. Ну клянусь я вроде, что не забуду.

– А если бы не написали, то забыли бы?

– Да нет, я бы не забыл, но ты бы этого не знал. Верно я говорю?

– Верно.

– А потом, красиво.

– Знаете, для красоты можно было бы что-нибудь поинтереснее придумать.

– А кто выкалывать будет?

– Ну, этот, нерусский.

– Обиделся.

– Чего это он?

– Ну я б тебе шайкой промеж глаз врезал, ты бы не обиделся?

– Наверное.

– Точно бы обиделся. Я знаю. Ну, кореш потом мне пытался на спине выколоть, во посмотри: «Пламенный привет из Севастополя». Видно?

– Плохо.

– То-то и оно, не получилось. Орла хотел еще заделать, да я уже не стал: не умеешь – не берись.

– А заражения крови вы не боялись?

– Салага ты. Он же тушью, а тушь, она на чистом спирту.

– А для чего вам этот привет из Севастополя?

– Это не мне, это им.

– Кому им?

– Ну, кто смотреть будет. Может, женщина какая на пляже клюнет. Тоже приятно! Она из Кулунды, а ей привет из Севастополя.

– Теперь все понятно. Я пойду.

– Нет, ты постой. Дай-ка я тебя теперь спрошу.

– Я вас слушаю.

– Ты мне вот на какой вопрос ответь. Если ты такой умный, то почему у тебя ни одной наколки нет?

– Чего?

– Чего – «чего»! Наколки, – говорю, – почему нет?

– Нет.

– Да это я вижу, что нет, а почему нет-то?

– Я даже не знаю.

– Ты неженатый?

– Нет.

– То-то и оно. Кто ж на тебя такого позарится? Теперь вот что скажи. Ты мать свою когда в последний раз видел?

– С месяц назад.

– Не уважаешь мать-то, не помнишь, а она тебя поила-кормила. Небось последний кусок от себя отрывала, а ты мать-то родную ни в грош не ставишь. А была бы наколка, глянул, вспомнил, хоть платок ей к празднику и послал.

– Да она здесь же, в Москве, живет.

– Тем более ничего съездить не стоит. Пошли дальше. Вот ты ко мне подошел, ни здрасьте, ни привет, ни как зовут, не спросил, ни как себя, не сказал. А была бы у тебя наколка, хоть на пальцах, – красиво и вежливо. Понял?

– Понял.

– Или, допустим, картина у тебя на груди выколота: «Иван Грозный сынишку убивает» – незабываемый шедевр. Но ты же настоящую картину с собой носить не будешь, верно?

– Верно.

– А наколка – она всегда с тобой. Пришел в баню, разделся, сам посмотрел, людям показал. Всем удовольствие. Так-то, друг, а ты говоришь, зачем наколка. Выходит, нужна она. Да ладно, ты не расстраивайся. Давай так. В следующее воскресенье… Слышь меня?

– Слышу.

– В это же время сюда приходи. С корешем тебя познакомлю, он тебе живо это дело поправит. Знаешь, он как с того раза наловчился, что хошь зашпандорит: хошь «привет», хошь орла со змеей. Змея-то тебе ой как к лицу будет.

– А что же вы ее, эту змею, себе не пришпандорите?

– Я бы с удовольствием. Жена не дает – ревнует. Понял?

И мы расстались, довольные друг другом. Я вышел из бани. Ярко светило солнце. Дрались на асфальте воробьи. Дворник подметал улицу. На руке дворника синели слова: «Жизнь – обман». Я шел и думал, что, может, он и прав, этот парень с галочкой. Надо к матери съездить. Платок ей к празднику подарить.