Kitobni o'qish: «Тринадцатая»

Shrift:

* * *

Глава I. Лесное убежище для девочек

– Итак, дети, завтра приезжает одна маленькая сиротка, которую вы должны принять как любимую подругу. Вы это сделаете, не правда ли?

Двенадцать голосов отвечают дружным хором:

– Да, Марья Андреевна, мы будем ласковы с ней!

– Прекрасно, – произнесла с улыбкой та, которую звали Марьей Андреевной, еще молодая девушка с добрым лицом и густыми русыми волосами. – Признаться, я и не ожидала от вас иного ответа. А теперь я пойду устроить в спальне место для новенькой, приготовить для нее кровать и ящик в комоде. Вы же можете поиграть до ужина. Вам еще остается три четверти часа.

Ласковая улыбка озаряет опять лицо воспитательницы – милое худенькое личико с чуть заметными черточками на лбу, обрамленное пышными волосами.

И Марья Андреевна легкой походкой спешит к двери.

Теплый июньский вечер врывается в комнату. Окна распахнуты настежь. Запахи древесной смолы и цветов, растущих на клумбах под окнами, – гвоздики, резеды, левкоя и душистого горошка – сливаются вместе и издают чудесный аромат. Заходящее солнце румянит стволы сосен. Деревья стоят такие розовые и прекрасные при его вечернем освещении. А кругом – тишина, нежная, ласковая тишина вечнозеленого соснового леса…

В самой его середине спряталась небольшая усадьба. Лес спереди, лес сзади, справа и слева, лес кругом, все тот же милый, старый, чудесный лес. В его честь и называется усадьба: «Лесное убежище для девочек», о чем гласит большая черная доска с золотыми буквами, прибитая к воротам над главным входом.

Вокруг главного здания двухэтажного деревянного дома, где живут пансионерки с их воспитательницей и учительницей Марьей Андреевной Миртовой, с доктором Анной Васильевной, с няней, старухой Ненилушкой, и со стряпухой Лизой, расположены другие постройки, поменьше – помещения для сторожа и кучера, дворницкая, баня, конюшня, сараи и прачечная. Еще дальше – домик начальницы и учредительницы Лесного убежища, Валерии Сергеевны Симановской, и небольшая церковь-часовня возле него.

Три-четыре года тому назад Лесная усадьба стояла одиноко, и в ней никто не жил. В то время Валерия Сергеевна Симановская, богатая вдова помещика – хозяина усадьбы, жила в Петербурге. В ее доме находилась тяжелобольная: маленькая дочурка Валерии Сергеевны, Люся, лежала при смерти. Госпожа Симановская была в отчаянии. Она приглашала к своей бедной Люсе лучших докторов столицы, умоляя их спасти девочку, ездила по церквям и служила молебны о спасении дочери. Но жизнь Люси висела на волоске. С каждым днем девочке становилось все хуже и хуже, с каждым часом Люся таяла, как свеча.

И в душе Валерии Сергеевны созрело решение совершить в случае выздоровления Люси большое доброе дело.

– Господи, – шептала она в слезах, преклоняя колени перед образом Спасителя, – не отнимай у меня моей дочурки! Пошли ей исцеление, Господи!.. За одну спасенную и возвращенную мне девочку я постараюсь сохранить жизнь и здоровье двенадцати другим. Обещаю тебе это, милосердный Господи!

И тут же Валерия Сергеевна поведала всем своим родным и знакомым, что она решила, лишь только Люся поправится, устроить убежище для двенадцати маленьких болезненных девочек, которым родители по бедности не могут обеспечить надлежащего ухода и лечения.

Между тем Люся стала медленно, но верно поправляться. Через какой-нибудь месяц Валерия Сергеевна уже перевезла девочку и ее младшего братишку Славу в свое лесное поместье, а еще через полгода большой дом в лесу оживился присутствием двенадцати маленьких девочек, нуждавшихся в свежем, смолистом лесном воздухе и здоровой пище.

Слабенькие, болезненные дети бедных родителей нашли под гостеприимным кровом доброй лесной помещицы все необходимое для поправки здоровья. К ним были приглашены опытный доктор и воспитательница-учительница, так как, развивая силы и здоровье в питомицах усадьбы, Валерия Сергеевна, или «мама Валя», как называли ее воспитанницы, решила в то же время готовить их к поступлению в гимназии или другие школы.

Таким образом, госпожа Симановская сдержала обещание, данное ею Богу. Двенадцать девочек были осчастливлены по случаю выздоровления ее маленькой Люси, вырваны из нужды, лишений и недугов.

Глава II. Лесные девочки

Светлое платье Марьи Андреевны исчезло за дверью, а девочки все еще не расходились по своим местам, а стояли оживленной группой посреди большой светлой комнаты, называемой классной. Здесь они и занимались, и проводили свободное от занятий время.

Обстановка классной была незамысловатой. Большой стол занимал середину комнаты. Вокруг стола стояло двенадцать стульев. Столько же маленьких шкафчиков ютилось вдоль стен. Здесь, в этих шкафчиках, прятались тетради, книжки и игрушки воспитанниц приюта.

– Девочки, – подала голос старшая из «лесных девочек», как их прозвали окрестные крестьяне и помещики, черненькая, худенькая, высокая Липа Стручкина, десяти или одиннадцати лет, – мы должны сделать что-нибудь приятное для новенькой, приготовить ей какой-нибудь сюрприз, чтобы облегчить ей переезд в чужое место, к незнакомым людям! Вы слышали, что сказала Марья Андреевна? Она – круглая сиротка.

– Да! Да! Ей, должно быть, нелегко, бедняжке. Папа ее, моряк, утонул год тому назад в море, как вчера говорила мама Валя. Матери своей новенькая и не помнит даже, а тот старичок-родственник, друг ее папы, у которого она жила этот год, больше не может держать ее у себя, потому что он сам небогат и к тому же обременен большой семьей. И вот бедную девочку привезут сюда, к нам, – добавила рыженькая Софочка – бойкая, шаловливая девочка, с глазами, похожими на горящие угольки, – и обвела подруг быстрым взглядом. – Что касается меня, то я непременно скажу ей блестящую речь при встрече! – неожиданно заключила она.

– Девочки! – крикнула своим звонким голоском Наташа Чижова, белокурая восьмилетняя девчурка с голубыми глазенками, – давайте попросим завтра утром Марью Андреевну сходить с нами в чащу леса, чтобы нарвать для новенькой незабудок!

– Да! Да! И поднесем ей завтра большой букет! – подхватила Ляля, шестилетняя крошка, самая маленькая пансионерка с коротко остриженной головкой, похожей на круглый шарик, общая любимица, баловень всего Убежища и закадычная подруга Наташи.

Высокая тоненькая Вера, горячая, вспыльчивая, но добрая девочка, нервно перебила подруг:

– Нет! Нет! Цветы – это слишком мало. Я предлагаю другое. Когда нам за ужином подадут нашу порцию пастилы, пусть каждая отложит свою пастилку для новенькой. Я соберу их, уложу в большую коробку, перевяжу ее ленточкой, и мы все вместе поднесем коробку новенькой. Кто согласен – подними руку!

Двенадцать ручонок, чистеньких и грязных, закапанных чернилами, с кляксами на ладонях и с царапинами на пальцах, одинаково дружно поднялись и замахали над белокурыми, русыми и черненькими головками.

Ганя Сидоркина, тихая маленькая девочка, дочь ушедшего из деревни в соседний город на заработки мужичка, подобранная год тому назад Валерией Сергеевной с сильным воспалением легких в сыром углу подвала, – эта самая Ганя Сидоркина произнесла приятным голоском:

– Мне нечего подарить бедной сиротке, но зато я буду застилать ее постель каждое утро и каждый вечер, обметать пыль с шкафчика и вытирать мокрой щеткой пол около кроватки, чтобы ей не пришлось самой этого делать.

– А я ей буду рассказывать сказки! – весело крикнула смугленькая Наля, умевшая выдумывать чудесные волшебные рассказы, которыми она забавляла подруг.

– А я научу ее воспитывать куклу и приучать ее к порядку, – и Саша Кудряшова, или Саша-растеряша, как прозвали все эту девятилетнюю, всегда все забывающую и рассеянную девочку, выступила вперед.

Все остальные при этих словах Саши громко рассмеялись.

– Саша-растеряша научит порядку! Как же!

Оля и Катя Хмуровы, две сестрички, восьми и десяти лет, очень похожие одна на другую, неразлучные, как два маленьких попугайчика, присоединились к своим подругам.

– Я ей наберу земляники в лесу, – сказала старшая, Оля.

– А я поймаю для нее зеленого кузнечика и посажу его в банку, – вторила ее младшая сестрица Катенька.

– А он тебе, кузнечик твой, сядет на нос и нос отъест! – засмеялась бойкая Софочка, отлично знавшая, как и все остальные, слабость Кати: она трусила, боялась каждого пустяка и часто плакала от страха.

Катя скорчила плачущую рожицу и сквозь слезы проронила:

– Кхи… Кхи… Кхи! Неправду ты говоришь, не отъест мне носа кузнечик!

– Кхи… Кхи… Кхи! – передразнила подругу Софочка. – Только оттого и не отъест, что примет его за еловую шишку! Видишь, какой он у тебя большой?

– И вовсе не большой! – запищала Катя, в то же время ощупывая пальцами свой носик. – О-оля, скажи-и, чтобы она не смела меня обижа-ать! – плаксиво затянула она, обращаясь к старшей сестре.

– Не смей ее обижать! – коротко и строго остановила Софочку Оля.

– Не смей обижать, изволь молчать! – подхватила Софочка. – Не хочу молчать, хочу сказать! Катенька-плаксушка, глупая девчушка, перестань реветь, будем песни петь, будем цветики рвать, ими новенькую встречать! – затараторила шалунья, имевшая слабость говорить в рифму, стишками – к великому удовольствию всех остальных девочек.

Все тотчас же окружили Софочку тесной толпой, требуя продолжения шутки:

– А дальше, а дальше как?

– А дальше дома нет! Господин «А дальше» ушел на обед! – давясь смехом, продолжала озорница. – А когда придет домой, тут вопрос уже другой! – заключила она самой высокой ноткой и неожиданно волчком завертелась по комнате.

Протиснулась вперед маленькая девятилетняя Сара Блюм – болезненная, бледная, совсем прозрачная девочка с печальными глазами и голубыми жилками на висках, дочь бедного еврея-башмачника, имевшего свою лавочку в соседнем городе, куда Сару возили каждую субботу повидаться с ее больным отцом.

– Мне папа всегда дает мятные пряники и карамельки, – застенчиво промолвила Сара, – и вот… И вот я с этого дня не буду их кушать, чтобы накопить их для новенькой. У меня уже припрятано немножко в моем шкафчике.

– Это хорошо, – согласилась Наля-сказочница и, помолчав с минуту, прибавила: – А какое у нее странное и красивое имя, у этой новой девочки! Кодя, Конкордия… В следующей моей сказке я назову так одну заколдованную принцессу, – неожиданно решила она.

– Ее папа утонул в Черном море во время бури. Ах, как это ужасно – потерять и отца и мать! Не правда ли, девочки? – и Наташа Чижова, побледнев, закрыла свои чудесные голубые глазки.

– Мы будем крепко любить ее! – как бы в утешение ей прозвучал звонкий голосок малютки Ляли.

– Она, должно быть, очень тихонькая и грустная, бедняжка, – шепнула Липа.

– Всегда печальная, – вторила ей Сара, которая сама редко смеялась, озабоченная болезнью отца.

– И плачет, верно, часто-часто, бедненькая, – подхватили сестрички.

Но вот внезапно отделилась от толпы десятилетняя Маня Кузьмина и с испуганно-встревоженным лицом громко воскликнула:

– Что же это такое, девочки?! Этого нельзя! Никак невозможно! Не годится поступать в Убежище тринадцатой девочке. Подумайте! Ведь она будет – тринадцатая!

– Ну да, тринадцатая, – подхватили дети, – что же из того, что тринадцатая?

– Да ведь число тринадцать – нехорошее число, – с жаром продолжала Маня. – Говорят, оно всегда приносит какое-нибудь несчастье! В тринадцатое число каждого месяца никакого дела предпринимать нельзя; тринадцати человекам нельзя за стол садиться, а то непременно кто-нибудь да умрет. И, стало быть, девочка, тринадцатая по счету…

– Стыдись, Маня, какие ты глупости говоришь! – прервала подругу Большая Липа, считавшаяся самой разумной из девочек. – Не объясняла ли нам сама Марья Андреевна, что у Господа Бога все дни одинаково равны? Верить в какие-то несчастные числа – это, прости, пожалуйста, чепуха!

– Ай да, Липа, молодец! Пристыди ее в конец, чтобы чуши не болтала, чтоб подружек не смущала, – выскакивая вперед, снова скороговоркой выпалила Софочка.

– Верно говорит Липа, – вмешалась в разговор смуглая Наля-сказочница, – если послушать Маню, так следовало бы бедную одинокую сиротку бросить без призора потому только, что она будет в нашем Убежище тринадцатой.

– Стыдно, Маня, стыдно! – загомонили со всех сторон девочки.

– Да ведь я же сама так слышала… – оправдывалась Маня.

Гулкий удар колокола, подвешенного к ближайшему дереву под окном лесного дома, возвестил детям о времени ужина. Звонкие голоса в ту же минуту смолкли. Двенадцать девочек попарно выстроились у дверей классной и чинно зашагали в столовую, находившуюся на первом этаже.

Глава III. Они ее ждут

Двенадцать часов дня. Полдень в лесу. Солнце освещает вершины сосен и скользит желтыми зайчиками по сосновой хвое, похожей на зеленое кружево, пронизанное золотом солнечных лучей.

У ворот усадьбы выстроились в ряд двенадцать девочек. Все они одинаково одеты в светлые ситцевые платья и белые передники.

Марья Андреевна; толстенькая, как кубышка, Анна Васильевна и старушка-няня Ненилушка, с очками, сползшими на самый кончик носа, с не меньшим нетерпением ждут новенькую воспитанницу.

По другую сторону ворот находятся еще двое детей, мальчик и девочка, Слава и Люся – сын и дочь доброй Валерии Сергеевны Симановской. Люся – белобрысая бойкая хохотушка, с забавной толстой косой, стоящей торчком за плечами; Слава – черный от загара, похожий на цыганенка шалун, с озорными глазами, так и высматривающими, где бы ему напроказить.

Рядом с ними Болтушка.

Болтушка – это белая овечка с глупыми круглыми глазами. Болтушка всюду ходит, как собачка, за своей хозяйкой Люсей и отчаянно громко блеет – когда надо и когда не надо.

За Славой ходит Жучок – черный мохнатый пудель с разбойничьим взглядом.

У лесных девочек в руках подарки для новенькой: у Наташи и Ляли – цветы, полные руки голубых незабудок; у Сары в бумажном кульке – пряники и карамельки; Вера держит в руках коробку с пастилой – общим приношением всех девочек; у сестрички Оли – корзиночка земляники; у Катиши-трусиши – живой кузнечик в баночке. Словом, каждая девочка что-нибудь приготовила.

Теперь все глаза устремлены вперед, на дорогу. Эта дорога проложена лесом до самой станции, и по ней должна приехать в своей коляске Валерия Сергеевна и привезти новенькую, за которой она час тому назад отправилась на вокзал.

Кодю Танееву ее дорожные попутчики могли довезти только до станции, а там передать с рук на руки госпоже Симановской, как было заранее условлено между ними.

Поезд давно пришел. Ожидание детей переходит в волнение.

– Что же так долго? Почему их до сих пор не видно?

Первой теряет терпение Болтушка.

– Бе-е, бе-е, бе-е, – блеет овечка и рвется из рук Люси к цветочной клумбе, разбитой у самых ворот.

Растущие на куртине резеду и левкои Болтушка очень любит; наверное, она наивно принимает их за салат.

Следом за ней начинает беспокоиться и Жучок. Черный пудель вдруг живо заинтересовался собственным хвостом, за которым тут же устраивает настоящую охоту – к полному удовольствию присутствующих.

Особенно радуется Слава. Этот шалун с размаху валится на траву и громко хохочет, вызывая лесное эхо.

При первых же звуках его хохота Жучок оставляет свое занятие и со всех ног кидается к Славе. В мудрую собачью голову приходит новая счастливая мысль: надо во что бы то ни стало лизнуть барахтающегося в траве Славу, причем лизнуть обязательно в кончик носа, похожего скорее на пуговицу или на кнопку электрического звонка, нежели на человеческий нос.

– Едут! Едут! Кодя едет! Новенькая едет! Вон они, уже близко! Смотрите! Смотрите! – внезапно раздаются голоса воспитанниц Лесного убежища, и черному Жучку волей-неволей приходится отложить свое намерение до более подходящего случая.

И вот из-за ближайшей группы сосен показывается коляска. В ней сидит молодая еще женщина, лет тридцати двух, с красивым, усталым и очень озабоченным лицом, и…

И… больше в коляске никого нет.

– А где же новая девочка? – вырывается один общий вопрос из груди всех присутствующих, взрослых и детей. – Да где же она?

Взволнованная Валерия Сергеевна выходит из коляски.

– Мама Валя, а где же сиротка? – спрашивает, протискиваясь вперед, Ляля-малютка и, на правах самой маленькой воспитанницы, виснет на шее начальницы.

Попробовал последовать ее примеру и Жучок, который со всех ног кинулся на грудь хозяйке, но Слава, а за ним и Люся опережают его, и Жучку остается только одно удовольствие – облизать затянутую в перчатку руку Валерии Сергеевны.

Все двенадцать воспитанниц Убежища вмиг окружили начальницу.

– Что случилось с девочкой? Почему ее нет? – наперебой спрашивают они.

Расстроенная не меньше детей Валерия Сергеевна отвечала:

– Я обошла весь поезд, все вагоны, расспросила кондукторов, всю поездную прислугу, но мне никто не мог сказать, где находится маленькая девочка. Говорили о каком-то подростке, очень живом и шаловливом, ехавшем до предпоследней станции, но на последней остановке он куда-то исчез. Во всяком случае, дети, это была не Кодя. Ведь меня просили взять в приют бедную, маленькую, убитую горем сиротку, а не шаловливого подростка. Стало быть, это не она.

– Не она!.. – эхом откликнулись двенадцать детских голосов.

– Должно быть, она приедет с вечерним поездом, – предположила доктор Анна Васильевна.

– Если угодно, я поеду встретить ее вместо вас, вы, должно быть, устали, – с готовностью предложила начальнице Марья Андреевна.

Не успела Валерия Сергеевна ответить своей помощнице, как отчаянный лай огласил усадьбу. Два злющих дворовых пса, Полкан и Рябчик, оглушительно залились на весь лес. Им откликнулся звонким тявканьем Жучок, пулей сорвавшийся с места и с быстротой молнии исчезнувший в кустах.

Дети испуганно устремили глаза туда, откуда донесся подозрительный шорох, где затрещали сучья под чьими-то быстрыми шагами и где отчаянно, словно обезумевший, метался Жучок.

– Там кто-то чужой! – вскрикнули лесные девочки.

– Неужели волк?! – испуганно взвизгнула Катиша-трусиша, прячась за спину сестры и собираясь зареветь.

– Волк не волк, а медведей целый полк, – подзадорила ее Софочка.

– Или разбойник! – прибавила Люся.

– Нет, просто новый индеец из племени лесных братьев, – предположил Слава, бредивший рассказами о краснокожих.

– Кхи-кхи-кхи, я боюсь!.. – снова запищала Катя, меняясь в лице.

– Слава, дай мне твою палку, я буду охранять маму Валю от разбойников и волков! – отважно крикнула Саша-растеряша и, по рассеянности, выхватив из рук Славы фуражку, которую тот как раз снял с головы, замахнулась ей, как дубинкой, на невидимого врага.

– Ай! Ты же меня задела! – взвизгнула Катиша, хватаясь за нос, которому нечаянно попало от энергичной Сашиной руки.

– Нет, уж если на то пошло, то защищать вас всех буду я! Ведь я среди вас единственный мужчина. – И Слава, гордо подняв палку одной рукой, другой лихо уперся в бок и выступил вперед с видом настоящего бравого вояки.

В это время кусты зашуршали сильнее и раздались на обе стороны под чьей-то уверенной рукой, и перед лицом двенадцати пансионерок, их четырех воспитательниц и двух хозяйских детей появилось что-то такое необычайное, странное, смешное и удивительное, что все присутствовавшие остолбенели от неожиданности и удивления…

Глава IV. Неужели это она?

Перед изумленной публикой стояла рослая, крепкая фигурка, в шляпе грибом, в высоко подоткнутой юбке, с перекинутым за плечи узелком, привешенным на конце палки, которую она держала, как коромысло. На другом конце здоровенной дубинки болтались сапоги с засунутыми внутрь чулками и подвязками. Из-под шляпы-гриба можно было увидеть только нижнюю часть лица – здоровые, пышущие румянцем щеки и дочерна загорелую шею. Такими же загорелыми были и руки, длинные сильные пальцы которых крепко держали палку. Верх видавшей виды шляпы порвался, и сквозь образовавшееся отверстие можно было разглядеть на голове густую шевелюру коротко стриженных темно-русых волос.

На вид, по росту, вновь появившейся можно было дать лет двенадцать-тринадцать; она, казалось, на целый вершок была выше Липы, Веры и Мани, самых крупных девочек Убежища. И среди остальных худеньких, хрупких, болезненного вида воспитанниц казалась настоящим богатырем.

Странная девочка не спеша вылезла из кустов, степенно переступая босыми ногами, приблизилась к группе изумленно смотревших на нее людей и, ни к кому не обращаясь, спросила:

– А где здесь будет начальница? – и, сдвинув шляпу на затылок, как это делают мальчики, внимательным взглядом обвела всех присутствующих.

Глаза у нее были маленькие, смеющиеся и задорные. Голос грубоватый, как у мальчика, а большой рот при улыбке открыл два ряда таких ослепительно-белых зубов, что белизна их могла сравниться разве что со снегом или сахаром.

Когда шляпа девочки съехала на затылок, на лбу показался презабавный хохолок, непонятно как отделившийся от щетинки стоявших дыбом, как у ежика, коротких волос.

– Начальница Лесного убежища – я. Что тебе надо от меня, девочка? – ласково обратилась к странной посетительнице Валерия Сергеевна.

– Очень приятно познакомиться с вами, – вежливо сказала в ответ девочка, бесцеремонно разглядывая госпожу Симановскую и в то же время несколько раз подряд кивая ей головой – как равная равной. – Я о вас слышала много, очень много хорошего. И хотя не очень-то обрадовалась, когда мне велели ехать сюда, ну, да делать нечего, пришлось, как видите, покориться. Позвольте представиться: меня зовут Кодя Танеева. Мне девять лет. Приехала поступить к вам, в Лесное убежище, хотя, повторяю, я не очень-то этому рада. Но, надеюсь, как-нибудь привыкну. Да и вы, думаю, останетесь мной довольны, хотя я – большая шалунья.

Тут девочка схватилась за концы своей высоко подобранной юбки и отвесила изумленной Валерии Сергеевне глубокий и почтительный поклон.

– Кодя! Кодя! Неужели это она?! Неужели это тринадцатая девочка?! Неужели это и есть та сиротка, которую мы так долго ждали? – зазвучали вокруг необыкновенной гостьи взволнованные детские голоса.

– Она и есть, – уверенно подтвердила Кодя и быстрыми, плутоватыми глазками снова окинула лица будущих подруг. – Ба! Мальчуган! – неожиданно весело вскрикнула она при виде Славы, и радостная улыбка озарила, как солнце, ее некрасивое, большеротое мальчишеское лицо. – Вот уж не ожидала, что встречу здесь мальчишку! Очень рада! Очень рада! Я люблю мальчишек больше, чем девочек. Девчонки плаксы, трусихи, ревут из-за всякого пустяка. А мальчишки – молодцы. Совсем иное дело. Как тебя зовут? Хочешь быть моим другом? – с этим неожиданным вопросом Кодя подбежала к Славе и изо всех сил хлопнула его по плечу.

– А ты любишь играть в индейцев? – в свою очередь с озабоченным видом осведомился Слава.

Но новенькая не успела ему ответить. Валерия Сергеевна решительно взяла ее за руку и притянула к себе.

– Послушай, однако, Кодя, как ты попала сюда? Я искала тебя на станции, в вагонах, всюду. И вдруг совершенно неожиданно ты появляешься перед нами из кустов. Скажи мне, по крайней мере, как это все случилось?

– Как случилось? Гм, гм, гм, как случилось…

Девочка вскинула на начальницу свои маленькие глазки, потеребила хохолок на лбу, посмотрела на небо, потом на кусты и только тогда начала говорить.

– Меня посадили в вагон вместе с дорожными попутчиками, друзьями покойного папы, – уже совсем иным, серьезным тоном сказала Кодя. – Они должны были довезти меня до места… Но город, куда они ехали, как оказалось, находится ближе, не доезжая вашей станции. Они вышли, таким образом, на три часа раньше меня, строго-настрого приказав мне ехать смирнехонько до места и ждать вас там, в вагоне, – словом, быть умной и во всех отношениях благовоспитанной девицей. Ну, хорошо, я и поехала… А по дороге мне пришла в голову маленькая, совсем простая мысль – сделать приятный сюрприз, явившись в Убежище самым неожиданным образом. Я незаметно выскользнула из вагона на вашей станции, прошмыгнула к вашей коляске и, незамеченная вами, проехала вместе с вами три четверти всего пути…

– Как со мной? В моей коляске? – удивилась Валерия Сергеевна.

– Ну, не совсем в коляске, – засмеялась Кодя, и при этом ее зубы сверкнули, как жемчужины. – Я примостилась позади коляски, знаете, как это делают ловкие мальчишки, мои большие друзья…

– Ах! – с неподдельным ужасом вырвалось при этих словах у трех воспитательниц и няни. – Она ехала, прицепившись к задку коляски, как уличный мальчишка!

Лесные девочки раскрыли рты от удивления. Одна только Софочка тихонько засмеялась, прикрыв рот рукой, и лукаво переглянулась с Люсей и Славой, по-видимому высоко оценившими поступок новой воспитанницы.

А та как ни в чем не бывало бойко поглядывала на присутствующих своим озорным, смеющимся взглядом и плутовато подмигивала Славе и Люсе, сочувственно улыбавшимся ей.

Кодя продолжала:

– За несколько минут до приезда сюда я соскочила со своего неудобного сиденья и решила пройтись пешком, чтобы поразмять ноги. Да и интереснее пешком прогуляться – в такую-то погоду. Вот я и сняла сапоги, подыскала палку и превратилась, как видите, в настоящую странницу, каких рисуют на картинках. И вот я здесь…

– Очень жаль, что ты появилась именно так, а не иначе, – серьезным тоном сказала Марья Андреевна. – Мы тут готовили тебе торжественную встречу, а ты предпочла другой способ появиться здесь…

– Это ничего! – бойко ответила новенькая. – Встречу можно устроить и сейчас. Никогда не поздно устраивать встречи! Для начала я сяду на этот пень, а вы подходите ко мне и приветствуйте меня с приездом. Подношения и речи я принимаю от всего сердца… Однако нечего медлить. Раз! Два! Три! Не томите меня, пожалуйста, так как долго сидеть на одном месте я не умею.

И Кодя, быстро-быстро перебирая своими босыми пятками, подбежала к широченному сосновому пню, важно уселась на нем, поджав под себя ножки, тщательно расправила юбку и приготовилась слушать и принимать подарки.