Kitobni o'qish: «Язык шипов»

Shrift:

* * *

Посвящается Джеминне – малышке, наделенной силой

Айяма и терновый лес

В ТОТ ГОД ЛЕТО НИКАК НЕ ХОТЕЛО УХОДИТЬ. Жара придавила долину тяжестью обмякшего трупа. Безжалостное солнце испепеляло высокие травы, животные замертво падали в выжженных полях. В тот год радовались только мухи, а королеве западных земель он принес беду.

Все знают историю, как королева стала королевой – как, несмотря на лохмотья и низкое происхождение, пленила юного принца своей красотой и оказалась во дворце, где ее одели в шелка и вплели в волосы нити с драгоценными камнями; как всем велели преклонить колени перед той, что вчера ходила в прислугах.

В те времена принц еще не взошел на трон, был отчаян, безрассуден и дерзок и каждый день отправлялся охотиться верхом на рыжем коне, которого объездил сам. Вместо того, чтобы заключить брак, выгодный для королевства, он назло отцу выбрал в жены простолюдинку. Королева-мать давно умерла, а в одобрении придворного Совета принц не нуждался.

Народ его выходка позабавила, красавица-невеста всем пришлась по нраву, так что поначалу у молодоженов все шло хорошо. Жена подарила принцу круглощекого первенца; младенец весело агукал в колыбельке, и всеобщая любовь к новой принцессе росла день ото дня.

Незадолго до того страшного лета старый король умер. Бесшабашного наследника престола короновали, королева понесла во второй раз, а дожди по всей стране прекратились. Река пересохла, обнажив каменистую полосу дна, колодцы наполнились песком и пылью. Каждый день королева, тяжело неся большой живот, поднималась на стену замка и молилась о том, чтобы ребенок вырос мудрым, сильным и красивым, а паче всего – о том, чтобы спасительный ветер охладил ее кожу и облегчил страдания.

В ночь, когда народился второй королевский отпрыск, в небе взошла полная луна – темная, как старый струп. Вокруг дворца собрались койоты – они выли, царапали когтями стены, а стражника, посланного их отогнать, разорвали на части. Возбужденный лай койотов заглушил вопли ужаса королевы, узревшей существо, что с пронзительным криком вышло из ее чрева. Новорожденный принц более походил на волчонка, нежели на мальчика: все его тельце от макушки до когтистых ступней было покрыто гладкой черной шерстью, глаза были красные, точно кровь, на голове виднелись два бугорка – зачатки рогов.

Король не хотел прослыть первым в стране сыноубийцей, однако держать это жуткое создание во дворце было нельзя. И вот он созвал всех самых толковых министров и инженеров и велел выстроить позади дворца огромный лабиринт. Сооружение тянулось на несколько миль, до самой рыночной площади, закручиваясь спиралью из многих и многих витков. На возведение лабиринта ушли годы, и половина рабочих, занятых на строительстве, бесследно сгинула в его стенах. Когда все было готово, король вошел в детскую, отпер клетку, где держал младшего сына, и отнес в лабиринт, дабы чудовище более не доставляло хлопот своей матери и всему королевству.

* * *

Тем же летом, когда королева родила монстра, на свет появился еще один младенец. Кима была из бедной крестьянской семьи. Урожая с клочка земли, который обрабатывали ее родители, едва хватало на пропитание. С первым своим вздохом новорожденная не закричала, но звонко запела, и в то же мгновение небеса разверзлись и на землю хлынул дождь, положивший конец долгой засухе.

В тот день природа воскресла. Говорили, что там, где ступала нога Кимы, тотчас начинало пахнуть молодой зеленью. Девушка была высокой и гибкой, словно молодая липа, и двигалась с такой грацией и легкостью, что становилось почти страшно – а ну как эту пушинку сдует ветром?

Шелковая кожа Кимы светилась изнутри мягким медовым сиянием – точь-в-точь как горы в нежный час перед закатом; водопад густых черных кудрей, которые она не закалывала, обрамлял лицо, как распустившиеся цветы.

Жители города были уверены, что такая дочка – истинное благословение для родителей, ведь ей наверняка суждено выйти замуж за богача, может быть даже за самого принца, и обеспечить отцу с матерью безбедную старость. Однако всего год спустя боги послали семье вторую дочь и сделали это будто в насмешку: по мере того, как девочка росла, становилось ясно, что она напрочь лишена тех достоинств, каковыми в избытке обладала Кима. Айяма была неуклюжей и криворукой, ходила вперевалку, а ее плотная приземистая фигура напоминала пивную кружку. Если голос Кимы был певучим и умиротворяющим, как тихий дождик, то от резких скрипучих звуков, что издавала Айяма, сводило зубы и хотелось бежать прочь. Родители стеснялись младшей дочки и велели ей поменьше разговаривать. Ее держали в четырех стенах, заставляли делать всю домашнюю работу и отпускали пройтись только до реки и обратно – и то лишь для того, чтобы перестирать белье.

Оберегая покой Кимы, родители приказали Айяме спать подле очага на кухне, бросив на теплые каменные плиты соломенный тюфяк. От спанья на такой постели волосы девушки скоро разлохматились, кожа пропиталась золой, смуглое лицо сделалось пепельно-серым. Робко, боясь оскорбить остальных своим видом, она прошмыгивала из одной тени в другую. Мало-помалу люди и вовсе забыли, что в семье растут две дочери, и стали считать Айяму обычной служанкой.

Кима не раз пыталась заговорить с сестрой, но стоило ей приблизиться к Айяме, как родители, прочившие старшую дочку в жены богачу, тут же звали ее обратно – дескать, нужно торопиться в школу или на урок танцев. Днями напролет Айяма молча трудилась на кухне, а поздним вечером пробиралась к кровати Кимы, брала сестру за руку и слушала сказки, которые рассказывала бабушка. Голос дряхлой Ма Зиль убаюкивал, однако, едва догорали свечи, как старуха расталкивала бедняжку Айяму своей клюкой и отправляла назад к очагу, покуда мать с отцом не прознали, что она тревожит сон сестры.

Шли годы. Айяма гнула спину на кухне, Кима расцветала все краше, королева растила старшего сына в замке на высоком утесе и на ночь затыкала ему уши комочками шерсти, чтобы он не слышал жалобный вой младшего, доносившийся снизу. Король пошел войной на восточных соседей, но потерпел поражение. Как обычно, люди роптали, когда правитель вводил новые налоги или забирал их сыновей в армию, жаловались на погоду, ждали дождей.

И вот одним ясным утром горожан разбудил раскат грома. В небе не было ни облачка, и все же от грохота с крыш посыпалась черепица, а ковылявший по дороге старик отлетел в канаву, где ему пришлось пролежать два часа, пока сыновья его не вытащили. К этому времени все уже знали, что причиной грома была не гроза. Чудовище вырвалось из лабиринта и своим ревом сотрясло городские стены и окрестные горы.

Люди тотчас перестали ворчать по поводу налогов, плохого урожая и войны. Теперь их страшил монстр, который может ворваться в дом и всех сожрать. Они запирали двери на засовы и точили ножи, не выпускали детей на улицу и жгли свечи до самого утра.

Так или иначе, но жить в беспрерывном страхе невозможно. Шли дни, чудовище не объявлялось, и народ начал подумывать, что зверь избрал для своей жестокой охоты другую местность. А потом Болан Беди отправился в долину осмотреть стада на выпасе и обнаружил, что скотина перерезана, а трава в западных полях залита кровью. Как выяснилось, пострадал не он один. Молва о бойне ширилась; отец Айямы, тоже отправившийся проверить свое стадо, возвратился с леденящим душу рассказом о новорожденных телятах, у которых были оторваны головы, и вскрытых от шеи до паха овцах, чья белоснежная шерсть сделалась бурой от крови. Только монстр мог натворить столько бед за одну ночь.

Жители западной долины не считали своего правителя героем: ну, а что – войну проиграл, жена-простушка, да и до земных благ большой охотник. Теперь же они переполнились гордостью: монарх поклялся защитить свой народ и разделаться со своим диким отпрыском раз и навсегда. Король собрал большой охотничий отряд и направился в степь, где, как предполагали министры, находилось логово зверя, а для сопровождения взял дворцовую гвардию. Взбивая дорожную пыль, сотня солдат маршировала по главному тракту. Впереди шагал капитан в сияющих латных рукавицах из бронзы. Через кухонное окошко Айяма видела, как они проходили, и восхищалась их мужеством.

Наутро, когда горожане пришли на рыночную площадь, чтобы вести торговлю, их взорам предстало кошмарное зрелище: в самом центре площади, у колодца, в высокую кучу – точно плавник, собранный на берегу, – были сложены кости сотни солдат. Поблескивая на солнце, башню из костей венчали латные рукавицы капитана.

Пришедшие утирали слезы и тряслись от ужаса. Надо придумать, как защитить людей и скотину! Если монстра нельзя уничтожить, пускай король найдет способ задобрить своего младшего сына.

Король приказал самому умному министру ехать в степь и там заключить с чудовищем перемирие. Министр подчинился приказу, сказал, что пойдет собираться в дорогу, и… задал стрекача, навсегда покинув город. Других храбрецов-переговорщиков не нашлось. В отчаянии король предложил три сундука золота и тридцать рулонов шелка тому, кто выступит его посланником. Вечером в домах жителей велось много разговоров.

– Надо уезжать отсюда, – сказал отец Айямы, когда семья собралась за ужином. – Видели эту груду костей? Если король не умилостивит чудовище, оно непременно явится за нами.

– Да, – согласилась мать Айямы. – Двинемся на восток и выстроим новый дом на побережье.

Ма Зиль сидела на своей скамеечке и жевала сушеные цветки юрды. Старой женщине не хотелось отправляться в дальний путь.

– Пошлите к зверю Айяму, – сказала она и плюнула в огонь.

Повисла долгая тишина, нарушало которую лишь потрескивание пламени. Несмотря на жар очага, Айяму, прокаливавшую на сковороде пшено, бросило в озноб.

Мать Айямы будто вспомнила, что долг обязывает ее воспротивиться, и промолвила:

– Нет, нет. Как бы тяжело ни было с Айямой, она моя дочь. Лучше переберемся на восток.

– Да вы только поглядите на ее грязное платье и спутанные косы, – вмешался отец. – Разве такая годится в королевские посланницы? Чудовище пузо надорвет от смеха и немедля прогонит ее прочь.

Айяма не знала, способны ли монстры смеяться, но обдумать эту мысль не успела: Ма Зиль опять плюнула в огонь и сказала:

– Чудовище – это дикий зверь, что ему до пышных нарядов или смазливой мордашки! Айяма выступит как посланница короля, мы разбогатеем, и Кима сможет найти себе партию получше, чтобы нам хватило денег на всю жизнь.

– А если монстр ее сожрет? – со слезами на прекрасных глазах спросила добрая Кима.

Айяма благодарно посмотрела на сестру. Она и сама отчаянно хотела возразить против бабушкиного плана, но родители так долго приучали ее молчать, что слова давались девушке с большим трудом.

Ма Зиль небрежно отмахнулась.

– Тогда мы поплачем над ее костями, зато денежки останутся при нас.

Отец с матерью молчали, стараясь не смотреть на Айяму. Им уже грезились огромные сундуки с королевским золотом.

Всю ночь Айяма ворочалась на жестком полу у очага, не смыкая глаз. Старая Ма Зиль подошла к ней и коснулась щеки мозолистой рукой.

– Не бойся, – сказала она. – Тебе страшно, знаю, но прикинь-ка вот что: когда король тебя вознаградит, ты наймешь собственных слуг. Больше никогда не будешь тереть полы и отскребать пригоревшее рагу, станешь носить лазоревые шелка, лакомиться белыми персиками и спать в мягкой кровати.

Видя, что Айяма по-прежнему испуганно морщит лоб, старуха молвила:

– Ну-ну, внучка, сама знаешь, как оно бывает в сказках. Чудеса случаются только с хорошенькими девушками, а ты к закату уже вернешься домой.

Эти слова утешили Айяму. Под звуки колыбельной, которую запела Ма Зиль, она уснула и громко захрапела, ведь во сне никто не заставлял ее приглушать голос.

* * *

Отец Айямы известил короля, что готов отправить младшую дочь на переговоры с чудовищем. Многие с большим недоверием отнеслись к тому, что такая дурнушка может справиться с заданием, однако же, согласно королевскому указу, от добровольца не требовалось ничего, кроме храбрости. И вот Айяме как королевской посланнице приказали отыскать в степи монстра и выслушать его требования.

Волосы Айямы смазали душистым маслом, косы заплели наново. Девушку нарядили в одно из платьев Кимы. Правда, оно было ей мало во всех местах, а подол пришлось подшить, чтобы не волочился по земле. Ма Зиль повязала на пояс внучке небесно-голубой передник и водрузила ей на голову широкополую шляпу, украшенную венком из алых маков. Айяма сунула в карман передника небольшой топорик, которым рубила хворост, сухую дорожную лепешку и медную чашку – на случай, если посчастливится найти воду.

Горожане всплескивали руками, смахивали слезы и восхищались мужеством родителей Айямы, а также превозносили внешность Кимы, ведь та даже с заплаканным личиком оставалась красавицей. Поохав, народ разошелся, и Айяма в одиночестве двинулась в путь.

Надо заметить, на душе у нее было невесело. А как иначе, ведь родные отправили ее на верную смерть в надежде получить кучку золота и получше пристроить старшую сестру! И все же она любила Киму, которая тайком от отца с матерью положила ей в карман медовые соты и к тому же успела научить самым модным танцам, которые знала сама. Айяма всем сердцем желала, чтобы сестричка получила все, о чем только мечтает.

Вдобавок стоит сказать, что разлука с домом не так уж ее и тяготила. Теперь кому-то другому придется таскать к реке корзину с бельем, драить полы, готовить ужин, кормить цыплят, штопать одежду и отскребать от стенок горшка остатки вчерашнего рагу.

«Что ж, – думала Айяма, привыкшая хранить молчание даже наедине с собой, – по крайней мере, сегодня я свободна от работы и, может быть, перед смертью успею повидать что-то новое». И хотя солнце нещадно палило ей в спину, уже одна эта мысль заставляла ее шагать бодрее.

Впрочем, радостный настрой Айямы быстро угас. На многие мили вокруг в степи не было ничего, кроме выгоревшей травы и чахлого кустарника. Не жужжали насекомые, ни одно растение не отбрасывало прохладной тени. Тесное платье Айямы промокло от пота, отяжелевшие ноги горели, как будто она ступала по раскаленным кирпичам. Наткнувшись на выбеленный солнцем скелет лошади, девушка вздрогнула, но уже через час начала крутить головой по сторонам в надежде снова увидеть гладкий череп или реберную клетку, похожую на недоплетенную корзину. Такие находки хоть как-то разбавляли монотонный пейзаж и служили признаком, что в этой голой местности все же обитали – пусть и недолго – живые существа.

«Может статься, – размышляла Айяма, – я просто упаду замертво прежде, чем доберусь до зверя, даже испугаться не успею».

Тем не менее, в конце концов на горизонте показалась темная полоска. Подойдя ближе, Айяма сообразила, что перед ней густой лес. Деревья в нем росли высокие, с серой корой; ветви, сплошь покрытые колючими шипами, так плотно переплетались, что за ними невозможно было что-либо разглядеть. Вот где скрывается младший королевич, поняла Айяма.

Девушка заколебалась. Кто знает, что ждет ее в терновой чаще? Может, ей и жить-то осталось считаные минуты. «Тут хотя бы тенек, – сказала она себе. – И потом, чем лес хуже огорода, заросшего колючими сорняками? Эта чащоба наверняка не таит ничего особенного. Может, разок-другой всплакну, если уколюсь, да и только. Что там говорила бабушка?» Айяма, как мысленным щитом, вооружилась обещанием Ма Зиль, напомнила себе, что не рождена для чудесных приключений, и нырнула в просвет между зарослями, досадливо ойкнув, когда острые шипы оцарапали ей руки.

На ватных ногах Айяма пробиралась через дебри все глубже и глубже, пока не очутилась в полной темноте. Сердце колотилось, как у зайца; девушке очень хотелось развернуться и убежать, и все же, проведя большую часть жизни в тени, она научилась хорошо в ней ориентироваться. Айяма застыла на месте, чувствуя, как пот холодит кожу. Уже через несколько минут она поняла, что лесной мрак казался непроглядным только после яркого степного солнца, оставленного позади.

Когда глаза привыкли к темноте, Айяма решила, что на жаре ей напекло голову, ибо лес озаряли звезды, при том что время – она точно знала! – едва перевалило за полдень. В вышине, на фоне насыщенной синевы сумеречного неба, чернели контуры ветвей, а вокруг – там, где еще мгновения назад щетинились острые шипы, светились гроздья белоснежных цветов айвы. Сладко пели ночные птицы, ритмично и резко стрекотали сверчки, и где-то неподалеку – хотя Айяма убеждала себя, что этого не может быть, – журчала вода. Звезды освещали каждый лепесток, каждый камушек, словно посеребрив весь лес. Айяма понимала, что нужно быть осторожной, однако не устояла перед искушением скинуть башмаки и погрузить усталые ступни в прохладный мягкий мох.

Немного постояв, она заставила себя покинуть безопасный уголок и зашагала дальше. Через некоторое время Айяма оказалась на берегу ручья. Звездный свет так ярко отражался от его поверхности, что казалось, будто кто-то одной непрерывной лентой, как с яблока, срезал с луны кожицу и пустил эту сияющую извитую полоску по воде. Следуя за течением ручья, Айяма двинулась вдоль берега, все больше углубляясь в лес, и в конце концов вышла на окутанную тишиной поляну. В ветвях деревьев, ее окружавших, мерцали светляки, а небо было матово-лиловым, точно спелая слива. Айяма проникла в самое сердце леса.

Ручей впадал в широкий пруд, обрамленный гладкими камнями и зарослями папоротника. Увидев кристально-чистую, прозрачную воду, Айяма тут же обо всем забыла и опустилась перед ней на колени. Маки на ее шляпе давно завяли, горло высохло, как старая ореховая скорлупа. Своей маленькой медной чашкой Айяма зачерпнула воды из пруда, но в эту самую минуту раздался оглушительный рев, и выбитая из руки чашка поплыла по воздуху над поляной. От удивления Айяма едва не свалилась в пруд.

– Глупая девчонка! – загремел голос, похожий на рокот снежной лавины в горах. – Хочешь стать чудищем?

Айяма съежилась на траве и зажала рукой рот, сдерживая вопль ужаса. Она скорее ощущала, нежели видела очертания массивной фигуры монстра, который рассерженно ходил взад-вперед в сумраке леса.

– Отвечай! – потребовал зверь.

Айяма тряхнула головой и хрипло проскрежетала:

– Я просто хотела пить.

Чудовище издало гневный рык и направилось к Айяме, топая так, что дрожала земля. Зверь поднялся на дыбы и навис над девушкой. Черная тень заслонила небо. Внешне он выглядел, как огромный волк, однако стать имел человеческую. Поверх густой гривы на шее монстра блестело ожерелье из золота и рубинов. Витые рога на голове по краям мерцали алым, словно подсвеченные изнутри тайным огнем. Однако страшнее всего были его горящие красные глаза и голодный оскал пасти, полной острых зубов.

В памяти Айямы всплыли слухи, которыми было окружено рождение младшего принца. С каким же демоном возлегла королева, чтобы породить столь ужасное создание? Чем король навлек на себя это проклятье?

Зверь возвышался над Айямой, как медведь, готовый напасть на жертву. «Оружие!» – мелькнуло в голове девушки. Она достала из кармана передника топорик, но чудовище лишь ухмыльнулось. Да-да, иначе как ухмылкой это и не назовешь: губы монстра растянулись, обнажив черные десны и страшные длинные клыки.

– Бей, – приказал он. – Разруби меня надвое.

Не успела Айяма опомниться, как зверь выхватил у нее топорик и ударил себя в грудь. Лезвие отскочило, не оставив следа.

– Никакое оружие не способно пробить мою шкуру. Думаешь, отец не пробовал меня уничтожить?

Чудовище опустило гигантскую голову, обнюхало шею Айямы и фыркнуло.

– Отправил ко мне деревенщину, насквозь пропитанную золой и кухонной вонью! Ты даже в пищу не годишься. Пожалуй, я сдеру с тебя кожу и отдам другим тварям тернового леса, чтобы разозлить их и вызвать на драку.

Привычная к оскорблениям, Айяма научилась пропускать их мимо ушей. Сейчас, однако, она испытывала такую усталость, боль и страх, что в теле гудела каждая косточка. Наверное, именно поэтому девушка нашла в себе силы встать и с горечью произнести тем самым скрипучим голосом, что так раздражал ее родителей:

– Вот вам и чудище! Его слабым челюстям подавай лишь мягкотелых принцесс.

Она немедленно пожалела о своих словах, но зверь в ответ только расхохотался, и от этого человеческого звука, исторгнутого из нечеловеческой груди, внутри у Айями все похолодело.

– Ты такая же колючая, как этот лес. Скажи, зачем королю злить меня, присылая неуклюжую простолюдинку?

– Король назначил меня…

В мгновение ока все добродушие зверя испарилось. Он закинул голову и пронзительно завыл. От этого душераздирающего воя листья на ветвях задрожали, а бело-розовые лепестки полетели по воздуху, точно сорванные ветром. Айяма попятилась и обхватила голову руками, словно пытаясь спрятаться. Чудовище склонилось к ней так близко, что она ощутила странный звериный запах его шкуры и почувствовала жар дыхания.

– В моем лесу есть одно-единственное правило, – прорычал монстр. – Говори правду!

Айяма уже открыла рот, чтобы рассказать о своей семье, об обещанных в награду шелках и золоте, и вдруг поняла, что правда звучит намного проще.

– Больше никто не захотел идти.

– Даже храбрые королевские воины?

Девушка покачала головой.

– Даже красавец-принц, мой старший брат?

– Даже он.

Зверь снова разразился хохотом, и в отзвуках его смеха Айяме почудилось бренчание костей. Теперь, когда девушка запомнила свой собственный голос, она уже не стеснялась им пользоваться. Не для того она столько прошла, стерев ноги в кровь, не для того страдала от тоски и жажды, чтобы над ней насмехались! Айяма отбросила страх, собралась с духом, покрепче уперлась широкими ступнями в землю и прокричала громко и резко, точно медная труба:

– Меня послали передать тебе просьбу больше не задирать нашу скотину!

Чудовище прекратило смеяться.

– Это еще почему?

– Потому, что мы голодаем!

– А мне какое дело? – прорычал монстр и вновь принялся раздраженно ходить туда-сюда по поляне. – Кого-то волновало мое голодное брюхо, когда меня еще малышом загнали в лабиринт? Обращалась ли ты таким же зычным голосом к королю, просила ли проявить ко мне милосердие, маленькая посланница?

Айяма принялась теребить завязки передника. Она не могла не признать, что, хоть в то время и сама была ребенком, ни разу не слыхала, чтобы ее родители или другие жители долины когда-нибудь пожалели монстра.

– Нет, – ответил зверь на свой вопрос, – не просила. Если ваш добрый король так печется о народе, пускай накормит вас мясом овец из собственного стада.

Возможно, правителю и стоило бы так поступить, однако Айяма была не вправе ему указывать.

– Я пришла договориться с тобой.

– У короля нет того, что я хочу.

– Тогда прояви милость безвозмездно.

– Отец этому меня не научил.

– Разве ты не способен научиться сам?

Зверь прекратил бороздить поляну и очень медленно повернулся к Айяме, которая отчаянно старалась не стучать зубами от страха, даже когда чудовище устремило на нее взгляд горящих красных глаз. На его морде появилась зловещая ухмылка.

– Я готов заключить уговор с тобой, маленькая посланница. С тобой, а не с королем. Расскажи мне историю, и если, выслушав ее, я не разгневаюсь, то, пожалуй, оставлю тебя в живых.

Айяма растерялась. Предложение монстра – ловушка? Или же он ставит заведомо невыполнимое условие? Возможно, сейчас чудовище пребывает в добром расположении духа либо просто насытилось трапезой и желает развлечься. С другой стороны, Айяма, большую часть жизни проведшая в вынужденном молчании, допускала, что зверь мог просто-напросто соскучиться по разговорам.

Девушка прочистила горло и на всякий случай спросила:

– И тогда ты перестанешь резать нашу скотину?

Чудовище хрюкнуло.

– Если ты мне не надоешь. Впрочем, ты уже начала меня утомлять.

Айяма набрала полную грудь воздуха, пытаясь унять волнение. Ужасно трудно собраться с мыслями, когда над тобой нависает огромное свирепое существо.

– Может, присядешь? – она жестом указала на землю.

Зверь недовольно рыкнул, но возражать не стал и грузно плюхнулся на траву у кромки воды, заставив птиц испуганно вспорхнуть с темных ветвей.

Айяма устроилась на почтительном расстоянии, расправила передник и обула башмаки. Закрыла глаза, чтобы не видеть, как монстр, свернувшийся у ручья, облизывается в предвкушении удовольствия.

– Не тяни время, – бросил он.

– Я просто собираюсь с мыслями, чтобы ничего не перепутать.

Чудовище засмеялось отвратительным утробным смехом.

– Говори правду, маленькая посланница.

Айяма похолодела: она не знала, какие истории из тех, что рассказывала Ма Зиль, правдивы, а какие – нет. Кроме того, страх близкой смерти и вовсе мешал соображать. Тем не менее, тот факт, что у Айямы отсутствовали слушатели, далеко не означал, что ей нечего было сказать. Еще как было! И если зверю на самом деле было приятно, что с ним разговаривают, то девушка и подавно радовалась, что кто-то готов ее выслушать.

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ

Жил-был юноша, который ел, ел и никак не мог наесться. Он лопал гусей целыми выводками, не утруждаясь их ощипать; досуха выпивал озера вместе со всей рыбой, что там водилась, а потом отрыгивал камни со дна. Одним махом он закидывал в рот дюжину яиц, после чего съедал тысячу туш скота, зажаренных на тысяче вертелов. Лишь изредка он прерывался на сон, а когда просыпался, в животе опять урчало от голода. Он уничтожал огромные поля кукурузы и злаков, но, дойдя до последнего ряда, все так же хотел есть.

Неотступный голод измучил парня. Бедняга ощущал внутри страшную пустоту, и порой она казалась ему такой бездонной, что в чреве – он мог в этом поклясться! – как будто гулял ветер. Родители его отчаялись, так как не имели средств, чтобы прокормить обжору. Юноша мечтал излечиться от своего недуга, но ни доктора, ни лекари-зова не могли ему помочь. Молва о нем, как обычно бывает, разнеслась во все концы и докатилась до одной девушки из отдаленного городка. Она тут же рассказала об этом отцу – искусному врачевателю и умнейшему человеку. Доктор этот объездил весь мир и познал много тайн и секретов. Девушка не сомневалась, что он сумеет найти лекарство, и вскоре отец с дочерью собрали вещи и отправились в деревню, где жил обжора. Завидев начисто объеденные поля, они поняли, что цель путешествия близка.

Наконец они прибыли на место и сообщили родным страдальца, что хотят его вылечить. Юноша не питал надежд на исцеление, но все же позволил доктору осмотреть его глаза и уши, а когда тот пожелал заглянуть ему в горло, послушно открыл рот.

– Вот оно что! – воскликнул умный доктор, изучив глотку. – Не спала ли твоя матушка возле открытого окна, когда носила тебя под сердцем?

Мать юноши подтвердила, что это правда: лето в тот год выдалось на редкость жарким.

– Ну что ж, – заключил доктор, – все очень просто. Твоя матушка во сне проглотила кусочек ночного неба, и его пустота застряла у тебя внутри. Съешь краюшку солнца, чтобы заполнить пустоту, и ты поправишься.

Хотя доктор и утверждал, что дело это не хитрое, юноша считал иначе. Как дотянуться до солнца, если нет ни лестницы, ни подходящего дерева? Бедный парень закручинился еще сильнее. Дочка врача, однако, была не только доброй, но и умной девушкой. Зная, что каждый вечер солнце низко опускается над морем и золотит воду, она построила небольшую лодочку и вдвоем с парнем поплыла на ней к западу. В пути юноша съел двух китов, так как плыть пришлось долго. Наконец они достигли золотого дворца, где солнце встречалось с морем. Девушка взяла черпак, вырезанный из древесины ясеня, и зачерпнула из воды немного солнца. Когда юноша выпил жидкое солнце…

Чудовище глухо зарычало, и Айяма подскочила от неожиданности. Увлекшись рассказом, она от всей души наслаждалась тем, что наконец обрела слушателя, и уже почти забыла, где находится.

– Дай угадаю, – пророкотал монстр. – Мальчишка выпил глоток солнечного моря и благополучно исцелился. Приплыл домой, женился на пригожей дочке лекаря, и у них народилась куча детишек, которые помогали отцу работать в поле, так?

– Чепуха! – возразила Айяма, надеясь, что дрожь в голосе не выдаст ее испуга. – Конечно же, все было по-другому.

Девушка слукавила: история заканчивалась именно так, как предположил зверь, – по крайней мере, в привычном варианте. И все же эта концовка почему-то всякий раз вызывала у нее странную грусть и досаду, как звучание фальшивой ноты. Но как завершить рассказ, чтобы чудовище не разозлилось? Айяма, которой всю жизнь затыкали рот, научилась внимательно слушать и накрепко запомнила правило тернового леса: говорить только правду. История требовала правдивого окончания.

Айяма собралась с мыслями, подхватила нить повествования и принялась разматывать ее дальше.

– Все верно, юноша выпил из ясеневого черпака растворенное в воде солнце и избавился от мучительного голода. Теперь на завтрак ему не нужно было целое стадо скотины и целое озеро воды. Да, он женился на хорошенькой дочке врача и каждый день усердно возделывал землю. Однако несмотря на все это, парень по-прежнему чувствовал себя несчастным. Видишь ли, некоторые люди от рождения носят в себе частицу ночи, и эту пустоту ничем не заполнить – ни сытной пищей, ни всем солнечным светом в мире. От нее также нельзя избавиться, поэтому иногда мы просыпаемся с ощущением, что внутри свищет ветер, и приходится просто терпеть, как терпел тот юноша…

Айяма завершила рассказ и только тогда осознала, что, стараясь быть честной, раскрыла свою собственную тоску, но сказанного, как известно, не воротишь.

Монстр долго молчал, затем поднялся, помел пушистым черным хвостом по земле, повернулся спиной к Айяме и сказал:

– Я больше не буду резать ваш скот. Ступай домой и не возвращайся.

И она не усомнилась в его словах, ибо терновый лес требовал правды.

С трудом веря своему счастью, девушка вскочила и заторопилась прочь с поляны, но когда наклонилась за топориком и медной чашкой, зверь промолвил ей вслед:

– Постой.

Теперь он казался не более чем смутной тенью во мраке – Айяма разглядела лишь красные огоньки глаз и светящиеся очертания рогов.

– Возьми с собой гроздь цветов айвы да смотри не вырони, когда будешь идти через степь.

Айяма без лишних вопросов сорвала тонкую веточку с цветами и побежала вдоль ручья. Остановилась она только после того, как продралась сквозь заросли безжалостных колючек и вновь ощутила на лице солнечное тепло.