Kitobni o'qish: «Ружьё»

Глава 1

Как же больно режут глаза отблески начищенной ружейной стали. Кто бы мог подумать, что придется использовать отцовскую трофейную двустволку для совсем другой охоты…

В тишине слышно мысли. Они кружатся вокруг, мешая сосредоточиться. Кто бы мог подумать…

Но все решено. Сколько времени ушло на то, чтобы все обдумать и спланировать. Сколько вариантов было отвергнуто. Нож, яд, несчастные случаи…

Сколько уже этот червь сомнений разъедает мою черную душу? Дни, недели, месяцы? Или прошло уже несколько лет с тех пор, как мое счастье было омрачено тенью этого проклятого червяка?

И так происходит всегда. Каждый раз одно и то же. Я, как заботливый садовник, взращивал чудесный сад, где благоухали цветы, порхали бабочки и пели птицы. Но стоило мне расстелить на шезлонге, стоящем в тени деревьев, пляжное полотенце, чтобы погреться в лучах благодатного солнца, как чертов червь сомнения, долгое время спящий, свернувшись клубочком, вдруг раскрыл огромную темную пасть, полную острых зубов.

Клац-клац. И все, и нет больше цветов, птицы в страхе разлетелись кто куда, солнце спряталось за тучи, а бабочки превратились в обыкновенную изжогу.

Странное это явление – изжога. Никогда у меня ее не было, и вот, ни с того, ни с сего – она уже здесь. Если бы я был философом-медиком в древние времена, то дал бы такое определение: «Изжога – разъедающие тело изнутри эмоции самого низкопробного качества».

Как давно это началось? Не знаю. Никак не могу сообразить.

Сидя в сером гараже, я чувствовал холод. Озноб заставлял мышцы лица сокращаться, вызывая зубную чечетку. Меня окружали только полусгнившие коробки со скудным наследством, оставленным моими родителями. Вдыхая споры прячущейся по углам плесени, я видел всю свою жизнь. Сцены кадрами проносились перед глазами. Детство, юношество, зрелая жизнь – всего лишь череда картинок, возникающих в сознании перед концом.

За коробкой послышалось шуршание. Я направил отполированное до блеска ружье в сторону шевелящейся коробки. Одного выстрела хватит, чтобы уничтожить незваного гостя… Нет, не стоит тратить драгоценные патроны. Новых мне никогда не продадут. А тех, что есть, не так уж много. Я даже не знаю точно, сколько мне может понадобиться. Один? Два? Или сразу три? Как же много зависит в нашей жизни от случая…

Из-за коробки выпрыгнула большая черная крыса. Она противно запищала, уставившись на меня своими мелкими глазами-бусинами. Я попытался напугать ее, махнув ружьем. Ее это ничуть не впечатлило. Еще бы. Она же не знала, что оно способно было сделать с ее отвратительным тельцем.

Она снова запищала. Прицелившись, я навел на нее ружье. Почему бы не покончить с ней здесь и сейчас? Это же всего лишь крыса. Одна из тысячи тысяч паразитов. Что меня останавливает? Почему палец перестал слушаться? Он вдруг онемел, отказываясь нажимать на спусковой крючок. Я решился отнять высшую ценность – жизнь человека, но не могу выстрелить в крысу.

Ружье снова опускается на колени. Его тяжесть давит на ноги. Что меня остановило? Может, невидимый призрак отца, презрительно качающий головой, глядя на оружие у меня в руках? Да, вот уж кому эта идея вряд ли пришлась бы по вкусу. Великому и ужасному властелину лесов. Истребителю беззащитных зверушек. Моему отцу.

Этот человек больше любил лес, чем родной дом. Моя мать поняла это слишком поздно.

Когда меня еще не было даже в планах, мой отец, Дымов Анатолий Владимирович, был примерным гражданином страны. Нельзя сказать, что он был выдающимся или незаурядным. Все было как раз наоборот. Ничем не выделяющийся среднестатистический работяга, коих миллионы. Даже внешность его не запоминалась. Неприметная одежда, среднее образование, работа на заводе. От звонка до звонка. У него не было никаких увлечений, он ничем не занимался в свободное от работы время. Ни к чему не стремился, ничего не хотел.

Когда его отец сказал: «Пора бы уже жениться», Анатолий Владимирович, парень двадцати пяти лет, лишь кивнул, глядя пустым взглядом перед собой. Никакого желания жениться у него не было, но и поводов для отказа никак не находилось. Все так делали, значит, так было правильно.

На следующий же день он пришел на танцы, проводимые для развлечения молодых работников по пятницам. Обведя тем же пустым взглядом помещение, Анатолий решительным шагом направился к одиноко стоящей у стенки девушке.

– Станете моей женой? – спросил он, без тени смущения глядя ей в глаза.

Девушка, естественно, ответила отказом. Она ничего не знала об этом мужчине, да и такое странное поведение было для нее новинкой. Анатолий опечалился. Видя его погрустневшее лицо, девушка все же согласилась потанцевать с ним.

– Зачем вы позвали меня замуж? Вы ведь ничего обо мне не знаете, даже моего имени! – спросила она.

– Да, может имя узнать и стоит.

– Вы такой странный… А как же все остальное?

– Зачем мне знать остальное?

– Как это «зачем»? Не можем же мы пожениться, ничего не зная друг о друге!

В этот момент Анатолий первый раз посмотрел на свою будущую жену как на умственно отсталого ребенка. В первый, но далеко не в последний.

– Чужая душа – потемки, – только и ответил он. – Так как тебя зовут?

– Варвара, – ответила она, смущенно потупив взор.

Она еще не понимала, что с этим мужчиной ее женские ухищрения не имеют никакого смысла.

– Приличное имя. Хорошо.

Они станцевали два танца, хотя назвать это зрелище «танцами» было бы кощунственно. Варя крутилась вокруг своего будущего мужа, не удосуживающегося хотя бы просто потоптаться на месте.

«Он был таким загадочным в тот вечер…» – не раз говорила мне мать, рассказывая об их первой встрече и томно глядя в потолок, поверх моей головы.

«Загадочным» он остался для нее до конца ее жизни. Непризнанным гением, окутанным ореолом молчаливой таинственности. Она любила его всем своим доверчивым сердцем. О эти милые женщины…

Справедливости ради, его действительно можно было назвать гением, только в довольно необычном деле. После рождения ребенка он доказал всем, что и у него в жизни была любовь. Только любовь эта не имела никакого отношения к женщинам. Как и к мужчинам. Она вообще не касалась людей. Их он как раз не переносил. Он любил одиночество. Тяжелая для обычного человека жизнь в лесу представлялась для него раем. Тишина, наполненная постоянными звуками: пением птиц, скрипом ветвей, стоном ветра и хрустом веток под лапами диких животных. Одиночество человека в лесу, полном других, таких непонятных и чужих созданий.

Когда он собирался уезжать в тайгу, я сидел на полу и смотрел на него. В то время его каштановые волосы уже поседели, а растрепанная борода покрывала некогда абсолютно гладкий подбородок.

Грубые большие руки аккуратно укладывали в походный рюкзак камуфляжные штаны.

– А тебе не бывает там одиноко? – спросил я.

Он поднял на меня взгляд, которым в первую встречу смотрел на жену. Взгляд человека, сомневающегося в способностях окружающих людей мыслить. Потом осмотрел комнату. Я следил за перемещением его взгляда, пытаясь разгадать мысли этого чужого мне человека, которого я видел за восемь лет своей жизни не больше четырех раз.

Мама всегда требовала, чтобы я называл его отцом, но в детстве я никак не мог заставить себя. Да это было и не так уж важно, общались мы еще реже, чем виделись.

– Одиночество – удел пустых людей, выбравших добровольное заточение в бетонных коробках среди таких же пустых и одиноких людей.

Это было самое длинное предложение, когда-либо слышанное мной из его уст. Обычно он ограничивался пятью словами.

– И тебе никогда не хочется поговорить с кем-нибудь?

Он лишь покачал головой.

– И ты никогда не скучаешь по удобствам?

– Каким?

– Ну… Нормальный туалет, мягкая постель, холодильник, телевизор…

Широким жестом он обвел комнату.

– Что ты видишь? – спросил он меня.

Я еще раз осмотрелся. Обычная обстановка: «стенка» из шкафов, в которой напоказ выставлен лучший сервиз, украшенный позолоченным орнаментом, и всякие безделушки. В закрытых шкафах прятались лекарства, одежда, кипы журналов с книгами и остальное нехитрое имущество. На столе-книжке стоял массивный черный ящик телевизора. Перед ним два кресла, между которыми втиснут журнальный столик. Один ковер украшал стену, другой – пол.

Ничего необычного или выдающегося. Я видел эту комнатку сотни тысяч раз, мог ориентироваться здесь с закрытыми глазами. Все вещи всегда лежали на своих местах, в идеальном порядке. Если я оставлял что-то не там, где оно должно было быть, вещь эта магическим образом перемещалась на свое место.

– Ничего такого, – пожал я плечами. – Обычная обстановка любой квартиры. У моих друзей все точно так же.

– А я вижу лишь мусор.

Я осмотрелся еще раз. Пожал плечами и ушел на кухню, конструировать себе бутерброд. Продолжать разговор с этим диким человеком было бессмысленно.

Тот ужин я запомнил на всю жизнь. Я сидел и смотрел в тарелку с пюре и большой аппетитной котлетой, сочащейся жиром. Ужасно хотелось есть, но я никак не осмеливался воткнуть вилку в аппетитное произведение кулинарного искусства. Мне мешало постоянное ощущение напряжения, заполняющее скромную кухоньку. Я будто сидел в одной клетке с огромным питоном и обезумевшим от боли бабуином.

Мать попеременно то выла, то причитала, то умоляла его, падая на колени и обнимая его ноги. То вновь возвращаясь на свое место. Слезы текли по ее щекам и падали в остывающую картошку.

Мне было так стыдно за нее и так жалко картошку, которую теперь ждала только одна судьба – мусорное ведро. Никто не смог бы справиться с поеданием такого количества соли. Мне хотелось выйти из квартиры и никогда не возвращаться туда больше.

После этого ужина Дымов Анатолий Владимирович взвалил на свои плечи неподъемный – с моей точки зрения – рюкзак и погладил меня по голове.

– Не будь лапшой и не доверяй никому, кто понимает человеческую речь и может на ней изъяснятся.

Это было второе и последнее длинное предложение, сказанное им, прежде чем он навсегда исчез в дебрях тайги.

Мы так и не узнали его дальнейшую судьбу. Ружье, подаренное ему отцом на рождение сына, лежало сейчас у меня на коленях. Я спросил однажды у матери, почему он не взял его с собой, в тайгу. Там, защищая его от хищников, оно принесло бы намного больше пользы, чем пылясь в сейфе в городе.

– У него там НАСТОЯЩЕЕ ружье, – вздохнув, ответила она. – А это он оставил тебе.

– Зачем?

– Сказал, что у каждого уважающего себя мужчины должно быть оружие, пусть и такая «зубочистка».

Количество слов в сказанном матерью предложении заставляло меня серьезно усомниться в правдивости этого высказывания. Скорее всего, звучало это так: «Оставь эту «зубочистку» сыну».

Моргнув несколько раз, чтобы увлажнить глаза, засохшие от долгого глядения в одну точку, я поглядел на коробки. Крыса давно уже убежала по своим делам. Оружие отца не было осквернено охотой на мелкого грызуна. Я припас «дичь» покрупнее.

Гордился бы мной отец или наоборот, презрительно покачал бы головой, прикрыв глаза? Ни то, ни другое. Он, думаю, в очередной раз посмотрел бы на меня как на дурачка и ушел, не сказав ни слова. Или высказав очередную «мудрость».

В любом случае его рядом не было, как не было и крысы. В темном гараже остался только я со своими воспоминаниями. С ружьем, омерзительно блестевшем в холодном электрическом свете, и коробками старого, никому не нужного хлама. Кому это достанется после меня? Детей у меня нет. И это, как оказалось, к лучшему.

Было бы правильнее поджечь все это. Просто залить бензином все это барахло, кинуть спичку и уйти, чтобы весь гараж, охваченный пламенем, сгорел вместе с моей старой жизнью и любыми воспоминаниями о ней.

Глава 2

Мелкий дождик барабанил по красному седану, ожидающему разрешения ехать дальше. В машине сидели двое. Женщина в белом летнем платье, украшенном мелкими голубыми цветами, нетерпеливо барабанила по оплетке руля длинными сиреневыми ногтями, глядя на красный свет светофора.

Мужчина в форме полицейского отрешенно наблюдал за работой дворников и траекторией нисхождения дождевых капель. Цвет на светофоре его ничуть не беспокоил. Ему не было разницы, доедет ли он до дома на пять минут позже или раньше.

Кристина и Павел ехали домой. Она всегда забирала его с работы на своей машине. Ему нравилось отдыхать, отпускать контроль за происходящим хотя бы по вечерам. Просто понаблюдать за природой, архитектурой или птицам, снующими в небе. Смотреть на людей, животных или на машины он не любил – слишком уж много с ними было связано рабочих воспоминаний.

Ей же, наоборот, нравилось быть сильной и самодостаточной, целый день притворяясь небесным ангелочком в воздушном платьице с длинными черными волосами, собранными в хвост. Она всегда убирала свои длинные черные волосы в хвост на работе, чтобы ни один волосок случайно не попал на букет для другой девушки. Это вряд ли могло бы вызвать вопросы, но оставлять лишние улики ей не хотелось. В глубине души она любила свою работу и хотела, чтобы ее букеты, максимально напоминали о любви, а не об их сборщице.

В машине они никогда не слушали музыку, предпочитая общаться друг с другом. Обычно затрагивались исключительно нейтральные темы. Говорить о работе было не принято, но бывали дни, когда Кристина чувствовала исходящие от мужа волны беспокойства и тайны.

В такие моменты воздух вокруг него будто сгущался. Глубокая морщина, пролегающая между бровями, не желала уходить даже в состоянии покоя. Кристина чувствовала серьезность дела, которое лишит их семью покоя и сна на несколько дней.

В отличие от мужа, разочарованного в человеческой сущности, в преступлениях и в своей работе, разгадывание загадок являлось страстью Кристины. Она нередко помогала мужу советом в разных делах, о которых он мог ей рассказать. Благодаря загадкам они вообще познакомились.

Это случилось около шести лет назад. Павел работал в отделении полиции всего год и был сыщиком, когда к нему привели двух девушек. Одна из них была явной жертвой. Заплаканная, все еще изредка всхлипывающая. Она не отрывала грустного взгляда от пола, даже общалась полушепотом. Павел сразу понял, что именно с ней приключилось несчастье.

Вторая посетительница была противоположностью подруги. В выражении ее лица, в каждом движении и позе чувствовалась пылкая амазонка, готовая к бою. Ее высокий хвост, собранный почти на самой макушке, качался из стороны в сторону, гипнотизируя Павла.

– Я требую, чтобы вы немедленно помогли моей подруге! – властным тоном сказала амазонка, без всякого смущения глядя в глаза молодому полицейскому.

С такой наглостью ему встречаться еще не приходилось. Он видел истеричных посетителей, злых, странных, тихих, скромных, но только не воинственно-наглых.

– Будьте добры, присядьте и расскажите все, что с вами произошло, – успокаивающим тоном сказал Павел.

Потерпевшая всхлипнула несколько раз, получила слабый тычок в бок от подруги и полушепотом стала рассказывать о сути проблемы. Уловить все ее слова не представлялось возможным, они тонули в шуме всхлипов и шмыганья носом. Павлу удалось все же вычленить из этой мешанины звуков суть проблемы. Потерпевшую пугали странные загадки, приходившие ей с незнакомого номера. Из-за этих сообщений она не могла есть, спать и боялась выходить из дома.

Павел с облегчением выдохнул. Дело было простое. Надо было всего лишь найти отправителя сообщений и допросить его. Дальнейшую судьбу хулигана решит суд.

– Я прошу вас написать все, что вы мне сейчас сказали на бумаге. Я бы хотел посмотреть на содержимое сообщений.

Потерпевшая зарыдала во весь голос. Павел, не ожидавший такого взрыва эмоций со стороны, казалось бы, уже успокоившейся девушки, чуть не упал со стула. Девушка выбежала на улицу, подруга посмотрела на Павла со всей доступной ей ненавистью и побежала вслед.

Подруга-амазонка вернулась одна, через двадцать минут. В руках она несла бумагу и сотовый телефон.

– Вот, ПОЖАЛУЙСТА, – с вызовом сказала она, кладя на стол заявление и телефон. – Теперь-то вы начнете работать? Или мне не стоит на вас надеяться и начать делать все самой?

Павел успокоил ее заверениями, что теперь они сделают все возможное, чтобы найти хулигана. Кристина, которая и была подругой-амазонкой, подозрительно прищурилась. Она не доверяла полиции, в особенности – молодому неопытному полицейскому. Его спокойное лицо и нежный голос заставляли ее усомниться в его компетентности. Она решила действовать самостоятельно, тем более что содержимое сообщений знала наизусть.

В результате расследования, длившегося около месяца, она все же вышла на психа, отправлявшего эти загадки. И если бы Павел, наблюдавший за «загадочным» маньяком из соседнего здания, не поспешил, Кристина могла бы уже попрощаться с мечтами о светлом будущем. Да и вообще о любом будущем.

Так и произошло знакомство супружеской пары, сидящей сейчас в красной машине.

– Почему ты не хочешь говорить мне? – раздраженным тоном спросила Кристина, остановившись на очередном светофоре. Сегодня все, казалось, было против нее.

Павел устало провел по ежику своих жестких темных волос и сладко зевнул, не прикрывая рта.

– Дорогая, ты же знаешь… Не все дела…

– Да, не все дела ты можешь мне рассказать, знаю, – нетерпеливо перебила Кристина. – Но я кожей чувствую, что это не обычное рядовое дело.

– Как же ты это поняла?

– Ты мрачнее, чем обычно.

Павел посмотрел в маленькое зеркальце, спрятанное в солнцезащитном козырьке. Внимательно осмотрел лоб, глаза, скулы и челюсть. Несколько раз улыбнулся своему отражению и тут же состроил серьезную гримасу.

– Ничего не замечаю, если честно, – пожав плечами, сказал Павел, прежде чем вернуть козырек на место.

Кристина злилась с каждой минутой все больше. Сегодня ей, как назло, достались самые противные клиенты из всех, которые только могут быть, светофоры показывали исключительно красный свет, а муж строил из себя святую простоту, делая вид, что ничего не понимает. Еще и дождь усиливался. Но она знала, что стоит только выйти из себя, Павел закроется в себе и возможность узнать хоть что-то о текущем деле улетучится навсегда. Он только этого и ждал.

Это была игра. Он доверял Кристине браться за решение загадок только в ее спокойном и добродушном состоянии, припоминая, каких дров она наломала, пытаясь спасти подругу от «загадочного» маньяка.

Костяшки пальцев, вцепившихся в руль, побелели от напряжения. Серьезное выражение лица сменяла странная полуулыбка, напоминающая оскал безумца. Павел краем глаза наблюдал за бушующими внутри жены страстями. Ему было важно, какая сторона ее личности победит, страстная или уравновешенная. Если повезет, вечер пройдет спокойно, но, если же нет… Ураган по имени Кристина разгромит квартиру и неслабо потреплет самого Павла.

Кристина припарковалась в гараже, выдохнула весь воздух из легких и посмотрела на мужа. Ради возможности решения интересного дела она готова была забыть обо всем плохом, что случилось за этот долгий день.

– Странно… – ответила Кристина. – Ты у нас вроде как следователь, а не замечаешь самых очевидных вещей. Вот поэтому тебе просто необходимо рассказать мне все! Уж я-то точно смогу заметить мелочи, упущенные тобой.

Павел улыбнулся мягкой улыбкой, благодаря которой он и стал следователем. Успокаивающая и ласковая улыбка помогала расположить к себе людей. Она вселяла уверенность в торжестве правды и дарила ощущение безопасности.

Кристина не могла противиться этой улыбке. Стоило ее увидеть, как все невзгоды казались мелкими и несущественными. Чтобы не потерять боевой настрой, она отвела взгляд от лица мужа, переключив свое внимание на мигающую у выхода люминесцентную лампу.

Зрелище мигающей лампы в пустом подземном паркинге ночью навевало жуткое ощущение. Все время казалось, что из темноты въезда кто-то наблюдает за сидящими в машине. И стоит им вдвоем только выйти…

– Крис… – голос мужа нарушил ход мыслей Кристины. – Ты же знаешь, что я не имею права обсуждать с тобой подробности дел.

– Но ты же иногда делаешь это!

– Да, иногда… Когда дела касаются мелочей, понимаешь?

– Значит, ты признаешь мою правоту!

Павел открыл было рот, чтобы ответить, но тут же закрыл снова. Он удивленно смотрел в горящие азартом глаза жены. Давно он не видел ее такой. В ней будто снова проснулась та амазонка, которая шесть лет назад требовала от него действий.

– Почему тебя вообще так зацепило это дело?

– Не знаю… – Кристина в раздумье погладила оплетку руля. – Я чувствую, это как-то связано с новостью о сгоревшем гараже. Так? Я не сильно вчитывалась…

В машине повисло молчание. Сейчас можно было даже услышать, как дождь превратился в настоящий весенний ливень, барабанящий о железную крышу въезда на парковку. Кристина с грустью подумала о дороге домой. До подъезда можно было добежать за сорок секунд, но даже этого времени хватило бы, чтобы всю ночь потом сушить босоножки, платье и волосы. За волосы было особенно обидно. Она уже мысленно видела, как просыпается утром с настоящим гнездом на голове.

Кристина одними лишь уголками губ улыбнулась, представив, как утром в их окно залетает птица и кормит червяками свое потомство, уютно расположившееся в ее спутанных всклокоченных волосах.

Хмурый Павел смотрел на приборную панель, постукивая по ней ногтем указательного пальца. Он не видел улыбки жены, занятый своими мыслями. Морщина между бровями стала еще глубже, явственно прорезая теперь две стороны лица. Атмосфера мрачности и таинственности сгущалась, понемногу поглощая пространство машины.

Кристина сидела молча. Она уже не улыбалась. Теперь она внимательно изучала мужа, его лицо и позу. От нее не скрылось ничего. Даже не имея возможности объяснить, она чутьем, словно охотничья собака, чувствовала гнетущую его тайну. Ему совсем не нравилось это дело. Почему же он ничего не говорит? Достаточно было всего нескольких слов, чтобы ответить на вопрос утвердительно или отрицательно. Ничего больше не требовалось. Она бы злилась в случае отказа, но быстро бы забыла об этом.

Нарушать тишину не хотелось. У Кристины затекла шея и урчал обеспокоенный отсутствием еды желудок. Павел не слышал тихого недовольного урчания. Он был весь поглощен поиском решения.

– Я не буду тебе отвечать, – решился нарушить молчание Павел.

Кристина отвернулась к двери, готовая выйти из машины. Находиться здесь дольше не имело смысла. Он уже сказал свое решение.

– Нет, не выходи раньше меня. Я сейчас выйду из машины и сбегаю домой. Тебе за зонтом. А потом вернусь. Ты же жди меня здесь, никуда не уходи.

Не успела Кристина и слова сказать, как Павел захлопнул дверь и направился неспешным шагом к выходу с парковки. На его сиденье осталась лежать картонная папка. Кристина глазам своим не верила. Он никогда не оставлял папки с делами и не забывал их. Это было священным для него. Этот жест мог объясниться только двумя способами: либо он хотел с ней поделиться, но не мог рассказать сам, либо он проверял ее выдержку. Сможет ли она устоять перед соблазном? Нет, не сможет. И кому как ни ее мужу знать об этом. Она не способна была противиться зову тайны.

Кристина открыла папку. Внутри лежал один листок с напечатанным сверху текстом.

«Я не хочу обсуждать с тобой это дело, Крис. Пожалуйста, пойми меня правильно. Я чувствую, там далеко не все так, как это пытаются представить. От этого дела исходит опасность, а я не хочу подвергать тебя опасности. Люблю тебя».

Яркая вспышка злости за несколько секунд сменилась ворчливым раздражением. Мысль Павла была понятна. Он не желал подвергать ее опасности. Сколько его ни пытай, он не скажет ей ни слова. Единственным правильным выходом из ситуации было отступление.

Оторвав кусок бумаги с текстом, Кристина сложила его несколько раз и спрятала в сумочку. Оттуда она точно не забудет его достать, все равно лезть за ключами, телефоном и блокнотом. В конце каждого дня она сверялась с намеченными делами, ставила цели на следующий день и анализировала возможные исправления в графике.

Павел шел к входу большими шагами, стараясь перешагивать через лужи, а не обходить их. Его легкая бежевая рубашка намокла и местами прилипала к телу, брюки снизу напитались влагой. Кристина невольно представила себе состояние туфель. Теперь придется все сушить, стирать, искать новое и готовить к завтрашнему дню. Дополнительная работа к тому, что уже запланировано: приготовление пищи на три дня, мытье посуды… Слава богу, хоть детей нет, иначе бы она не ложилась спать вообще.

Как только ноги Павла ступили на сухой бетон парковки, Кристина открыла дверь и услышала чавкающий звук. Этот звук вызвал у нее непроизвольную улыбку. Вот он, следователь, держащий в строгости своих подчиненных, очаровывающий людей своей улыбкой, способный найти подход к любому человеку. Профессионал своего дела… Идет по парковке с большим сиреневым зонтом в руках под аккомпанемент забавно чавкающих туфель.

– Отвратительный звук, да? – спросил Павел, глядя на Кристину, безуспешно пытающуюся сдержать улыбку. – Знаю-знаю. Я хотел сначала надеть другие туфли, но тогда бы у меня было две отвратительно хлюпающие пары. Я, считай, спас их для похода на работу. Я считаю, что это заслуживает отдельной награды!

Павел демонстративно-обиженно отвернулся. Кристина засмеялась, повернула к себе его лицо и поцеловала в губы.

– Этот великий подвиг действительно заслуживает высшей награды! Спасение туфель это вам не то! Предлагаю в качестве вознаграждения сварить целую кастрюлю ароматных пельменей!

Павел отдал Кристине зонтик. Ничего не понимая, она взяла зонт и удивленно посмотрела на мужа. Он никогда не давал ей зонт или сумки. Неужели он все еще злится?

– Нам хватит и одной мокрой пары обуви, – пробурчал Павел, поднимая жену на руки. – Поедешь на мне.

Звонко засмеявшись, Кристина крепче обняла мужа. Все тревоги, неприятности и тайны дня были забыты или отложены до наиболее подходящих времен.