Kitobni o'qish: «История народа хунну», sahifa 8

Северная граница

В 205–204 гг. до н.э. забайкальские и прибайкальские степи входили в державу Хунну²⁵⁸ . Модэ подчинил несколько племен, обитавших в Южной Сибири. Эти племена уже пережили бронзовый век и начали осваивать железо (тагарская культура в ее третьей и последней стадии)²⁵⁹ . Занятием их было земледелие и оседлое скотоводство. Судя по большому количеству оружия, находимого в курганах, они были народом воинственным. Комплексные захоронения показывают, что социальной основой их строя был род, так же как у их соседей хуннов, но следов высокой организации и зачатков государственности не обнаружено. Искусство их стилистически связано с искусством Алтая и Скифии, так что мы вправе причислить их к западному культурному комплексу, но их нельзя рассматривать как носителей периферийной провинциальной культуры. «Мощный минусинский культурный очаг оказывал влияние в широкой подтаежной области Западной Сибири и, по-видимому, даже в Восточной Европе (ананьинская культура)»²⁶⁰ . Археология констатирует факт, но бессильна его раскрыть. Обратимся к палеоантропологии, делающей следующие выводы:

1. «Основным типом населения был долихокранный, европеоидный, филогенетечески связанный с протоевропейским». Потомки динлинов.

2. «Кроме того, отмечается брахикранный европеоидный тип неясного происхождения», может быть, ди.

3. «В общем небольшом проценте примешивается также брахикранный монголоидный тип, относящийся к сибирской ветви азиатского ствола». Известны всего два черепа; примесь может быть случайной.

4. «Возможно сохранение следов проникших в Минусинский край в карасукское время представителей дальневосточной расы»²⁶¹ .

Итак, за исключением двух случаев (два монгольских черепа), все население Минусинской котловины состоит из тех же компонентов, что и тысячу лет назад, но разница, и весьма существенная, в том, что они уже успели слиться в единую народность, породившую самобытную культуру. Бронзовые изделия тагарской эпохи поражают изяществом отделки и богатством сюжетов с преобладанием зоологической тематики.

К сожалению, абсолютно неизвестны те формы жизни, которые установились у динлинов в связи с хуннским завоеванием, но ясно, что культурный обмен между ними и хуннами протекал интенсивно. В результате его возникла новая культура – таштыкская, в которой удельный вес азиатского компонента резко увеличился²⁶² . Связанные с ней вопросы будут разобраны ниже.

Общественно-экономическая жизнь в державе Хунну

Сходство обнаруженных археологами на территории от Иньшаня до Саяно-Алтая древностей, датируемых V–III веками до н.э., показывает нам тогдашние границы распространения хуннов²⁶³ .

Археологически эта культура характеризуется преобладанием бронзы, «звериным стилем» в искусстве и так называемыми плиточными могилами²⁶⁴ . В конце этого периода в могилах начинает попадаться железо, с которым хуннов познакомили западные жуны²⁶⁵ . Наряду с охотой и скотоводством занятием хуннов было примитивное земледелие, на что указывают находки зернотерок как в Северной Монголии, так и в районе Великой китайской стены²⁶⁶ .

Хунны этого времени весьма отдаленно напоминают своих предков, описанных выше. Теперь это совсем другой народ. За 800 лет на окраине Сибири произошло то смешение, в результате которого возник антропологический тип хуннов, названный Г.Ф.Дебецем «палеосибирским». Археология констатирует у хуннов развитие меднолитейного мастерства, что предполагает наличие литейщиков-специалистов²⁶⁷ . Накопление богатств шло у хуннов, очевидно, не только в виде собирания сокровищ. Так, Дегинь на основании изучения Сыма Цяня отметил, что «пленные составляли главное богатство хуннов, они их использовали как домашний скот»²⁶⁸ .

Выше мы уже видели, что у предшественников хуннов – глазковцев было развито патриархальное рабство. Рабы выполняли тяжелые работы в домашнем хозяйстве, собирали дрова, носили воду. Они не допускались до ведущих отраслей хозяйства: облавной охоты, пастьбы скота, войны; они не определяли способа производства. Наличие их не разрушало патриархального родового строя.

Хозяйство хуннов покоилось на использовании особенностей лесостепного ландшафта. Им были необходимы не только зеленые степи, но и покрытые лесом горы. Лесом с гор они пользовались для изготовления юрт и телег²⁶⁹ , а также стрел, причем ценился горный лес, где живут орлы, «перья которых употребляются на опушку стрел»²⁷⁰ . Перелески укрывали скот во время буранов и доставляли пастухам дрова для костров в то время, когда кизяк был присыпан снегом. Именно невозможность обойтись без горного леса заставляла хуннов вступать в борьбу с китайцами за обладание склонами Иньшаня и Цилиньшаня (в Ганьсу) и с юэчжами за Монгольский Алтай и Тяньшань.

Обычно, сравнивая между собой древние культуры, уровень развития их измеряют наличием материальных остатков: сооружений, письменности, произведений искусства и т.п. Методика эта порочна, так как учитываются лишь уцелевшие памятники, т.е. каменные сооружения и металлические вещи. Вследствие того, что сохранность памятников в странах с сухим климатом неизмеримо выше, чем в странах влажных, возникает первая ошибка. Затем, если учесть, что люди строят дома для того, чтобы в них жить, а не для того, чтобы их тысячу лет спустя выкопал археолог, надо признать, что деревянные постройки подчас не хуже каменных, и говорить о низком уровне культуры на том основании, что не обнаружено каменных строений, – вторая ошибка. Равным образом не могут быть установлены красота и ценность одежды, так как сохраняются лишь металлические детали, которые не для всех народов характерны. Допустим, что у какого-нибудь народа искусство проявляло себя в вышивках и достигло большой высоты, а у другого – в изготовлении каменных амулетов, очень грубых и заимствованных у первого. Получится, что в первом случае искусства не было вовсе, а во втором обнаружится оригинальный стиль. То же самое с письменностью: есть народы, у которых имеются огромные библиотеки переводов, пересказов, компиляций и очень мало оригинальных произведений, например у монголов, маньчжуров. В то же время «Илиада» и «Калевала» были устным творчеством еще неграмотных народов.

Короче говоря, сравнение древних культур не только возможно, но и необходимо, а для этого должны быть в первую очередь учтены и выявлены оригинальные черты развития изучаемых народов и их потребности, и разная сохранность материальных остатков не должна мешать этому.

Основным достижением хуннов было освоение степных пространств Монголии. Ранее Великая степь, как море, разделяла обитаемые лесостепные полосы: южносибирскую и северокитайскую. Обитатели обеих полос – земледельцы, оседлые скотоводы и лесные охотники – не имели возможностей для передвижения по степи, и степные травы пропадали попусту. Хунны развели достаточное количество лошадей и подъяремных быков, создали кибитку – дом на колесах – и первые занялись кочевым скотоводством и вместе с тем применили облавную охоту, которая неизмеримо продуктивнее индивидуальной; они уже в III веке до н.э. знали соколиную охоту.

Жилище их – кибитка на колесах – было удобно: во-первых, шатер значительно лучше защищает от ветра и мороза, чем промерзающие стены земляного или каменного дома, и, меняя стоянку, всегда можно найти место, обеспеченное топливом; во-вторых, в жилище на колесах жить более безопасно, так как со всем имуществом можно уехать от врага, что хунны и делали.

Кожаная одежда их была прочна, легка и удобна. Их питание состояло из мяса и молока, имевшихся в изобилии, так как стада были огромны. Отсутствие изнурительного труда и постоянное занятие охотой способствовали физическому развитию, частые военные походы закаляли мужество и волю.

К тому же эти походы играли большую роль в экономике хуннов. На ранних ступенях исторического развития возникала примитивная система приобретения недостающего продукта путем систематического захвата запасов у соседей. В этой стадии война была опасным, но доходным промыслом, и добыча становилась народным достоянием. Подобно многим народам, хунны прошли эту стадию, но уже при первых шаньюях основным источником их доходов стало обложение покоренных данью.

Таким образом, мы должны признать, что хунны на заре своего существования были не лучше и не хуже, чем, скажем, франки, готы, арабы, славяне и древние греки.

Обращение с пленными и перебежчиками было весьма гуманным, поэтому китайцы опасались не столько набегов хуннов, сколько постоянных переходов к ним в степь своего населения.

Участие женщин в политике показывает, что они отнюдь не были принижены, как это наблюдалось в Китае, Индии, Иране.

Самым сильным аргументом против утверждения, что хунны имели собственную развивающуюся культуру, служит указание на отсутствие у них письменности, основанное на том, что она до сих пор не обнаружена. Предположение, что хунны имели письменность, не дошедшую до нас, так как найти древние записи на коже, бересте или бумаге не всегда возможно, отвергалось как несовместимое с уже составленным мнением. Однако и это предвзятое мнение разбивается накоплением новых сведений. Так, в «Истории Троецарствия» сообщается об обмене посольствами между Китаем и Фунаном, древнейшим царством в Камбодже. Китайское посольство посетило Камбоджу между 245 и 250 гг., и, вернувшись, участник его, Кань Тай, сообщая сведения о царстве Фунан, заявил: «Они имеют книги и хранят их в архивах. Их письменность напоминает письменность хуннов»²⁷¹ . Фунанцы употребляли индийский шрифт. Это сообщение чрезвычайно интересно. Китайский дипломат говорит о хуннской письменности в придаточном предложении как о вещи абсолютно известной и нужной лишь для сравнения и пояснения. Еще важнее то, что он подчеркивает индийское происхождение хуннской письменности, следовательно, держава Хунну имела культурные связи с Западом. Может быть, потому китайцы эпохи Хань и считали хуннов диким народом, ибо признавали единственным источником культуры только свою страну. К сожалению, фольклор²⁷² и прочие проявления хуннской духовной культуры безвозвратно утеряны, но уровень их культуры, в частности искусства, может быть установлен при расширении археологических работ в Монголии и Ордосе; современное же хуннам саяно-алтайское искусство великолепно.

Религия хуннов

Когда заходит речь о религии, то ставятся два вопроса: во что веруешь и как веруешь? Хунны ежегодно весной приносили жертву «своим предкам, небу, земле и духам». Ежедневно шаньюй дважды совершал поклонение: утром – восходящему солнцу, вечером – луне. Мероприятия начинались, «смотря по положению звезд и луны»²⁷³ .

Если вдобавок учесть титул шаньюя – «рожденный небом и землею, поставленный солнцем и луною», то будет ясно, что одним из объектов поклонения был космос; поскольку хунны имели идола, изображающего его, космос был уже персонифицирован. Подобное космическое божество было известно в греческой мифологии (Уран, отец Сатурна), в индийской (древнейший из богов – Варуна), в древнескандинавской (Один). Исходя из этого, лучше всего допустить, что пышный культ персонифицированного космоса был заимствован хуннами у западных соседей, юэчжей или динлинов, так как восточноазиатские монголоиды не имели такого культа, а были полиспиритуалистами. Полиспиритуализм на Востоке всегда точно разграничивал духов предков и духов природы. Считалось, что тех и других можно вызвать или отогнать, рассердить или задобрить. Духи эти, с точки зрения китайца или тибетца, были отнюдь не божества, а живые существа, только имеющие природу, отличную от людей: они сильны, но не всесильны, не добры и не злы по природе, но могут быть часто вредны и иногда полезны. Короче говоря, общение с духами трудно даже назвать религией. Хунны также верили в духов. Верили они и в загробное существование, причем примитивное сознание кочевника рисовало его продолжением жизни. Отсюда пышные похороны в двойном гробу; чтобы покойнику не было холодно – облачение из парчи и драгоценных мехов; для службы ему в загробном мире – несколько сот соумирающих друзей и наложниц. Но этот жестокий обычай «сопровождения» шаньюя или вельможи в загробный мир не исчерпывал всех случаев человеческого жертвоприношения. «В жертву воинам»²⁷⁴ , очевидно, прадедам, приносились храбрые пленники, и духи требовали жертву через уста волхвов. Отсюда видно, что человеческие жертвоприношения были связаны с сибирской струёй хуннской религии, с очень древним китайским шаманизмом и, возможно, тибетской религией бон. Эта религиозная система не предполагает существования единого бога, а ограничивается почитанием демонов, существ ограниченных и злобных. С этой системой вели борьбу как конфуцианцы, почитавшие предков, так и буддисты, а позднее – христиане и мусульмане, но, несмотря на это, она удержалась до XX века в Тибете и в несколько измененных формах у тунгусов в Восточной Сибири. Любопытно, что там она вначале также была связана с человеческими жертвоприношениями, которые потом прекратились»²⁷⁵ .

На первый взгляд кажется странным, что демонолатрия и космический культ, столь различные по происхождению и содержанию, уживались вместе, но это становится понятным, если учесть, что сферы их в миросозерцании хуннов были четко разграничены; они просто не мешали друг другу. Космическое божество было так огромно, что не замечало демонов, а демоны делали свои дела, не касаясь мироздания; такое мировоззрение еще не так давно бытовало среди сибирских народов и даже в Поволжье, где марийцы не могли понять, почему русский бог не уживался с Кереметью, и приносили одному свечи, а другому – жертву. Интересно другое: хунны вбирали в себя культурные представления Востока и Запада и сочетали их в оригинальных формах. Больше того, хунны воспринимали даже концепции далекой Индии. Золотой идол, отбитый у них китайцами, многими учеными считается буддийским образом из оазисов Западного края²⁷⁶ .

Разумеется, нет оснований думать, что среди хуннов были буддисты, но важно, что они о буддизме знали и интересовались им. Это указывает на широкий кругозор, несовместимый с низким уровнем культурного развития; можно ли при этом считать их дикарями? А если прибавить стройную систему администрации и гуманные формы быта, привлекавшие даже просвещенных китайцев, то вопрос о «дикости» хуннов III–I веков до н.э. должен отпасть.

VII. Взлет дракона

Возобновление хунно-китайской войны

Китай процветал. Режим династии Хань выгодно отличался от режима ее предшественницы Цинь. Прекращение внутренних распрей, отказ от грандиозных сооружений вроде Великой стены положительно повлияли на развитие земледелия и ремесел, на распространение торговли и на рост народонаселения. Несмотря на хуннские и тангутские набеги, богатство страны росло не по дням, а по часам, и возможности Китая казались неисчерпаемыми. Китайцы были предприимчивым и отважным народом, уверенным, что будущее принадлежит им. У-ди, вступивший на престол в 140 г. до н.э., понял потребности своей страны. Враги окружали ее, и главными из них были хунны. Император У-ди не осмелился сразу порвать унизительный мирный договор, признававший Хунну и Китай равными империями, а фактически ущемлявший интересы Китая; он даже подтвердил договор о свободной торговле, несмотря не ее убыточность. Но он немедленно начал готовиться к войне. Во второй год царствования он послал своего приближенного Чжан Цяня с заданием отыскать юэчжей и убедить их напасть на Хунну одновременно с китайскими войсками. Однако У-ди выступил, не дождавшись Чжан Цяня.

Другой лазутчик – Нйе И, родом из города Маи, по приказу императора будто бы тайно доставлял хуннам китайские вещи и, вкравшись в доверие к шаньюю, предложил ему разграбить свой родной город. Шаньюй, соблазнившись богатствами Маи, поверил лазутчику и с войском в 100 тысяч копий вступил в 133 г. в пределы Китая.

Этого и ждали китайцы: 300 тысяч солдат, готовых к бою, были спрятаны в окрестностях Маи, чтобы, лишь только хунны возьмут город и захватят добычу, окружить и истребить их.

Хунны шли форсированным маршем, стремясь не дать опомниться противнику. Вдруг еще за 100 ли (около 40 км) от Маи они увидели в поле множество скота; пастухов не было. Очевидно, местные жители, узнав от китайских солдат, скрытых в засаде, об ожидаемом приближении хуннов, бросили свое имущество и спрятались, чтобы сохранить свободу и жизнь. Но шаньюй знал, что никто не мог предупредить пастухов о его появлении, так как никто из китайцев не в силах был обогнать скачущих хуннов. Поэтому отсутствие жителей заставило его насторожиться.

Иногда ход событий меняется из-за пустяков. Один китайский командир (юйшы), проезжавший по границе, захотел отстоять укрепленный пост. Хуннские всадники окружили его, и бедный юйшы вынужден был забраться на дозорную башню. За ним полез хунн с копьем, чтобы заколоть несчастного для забавы товарищей, стоявших кругом²⁷⁷ . Китаец испугался, спустился вниз и сдался хуннам, которые, торжествуя, притащили его в ставку и как первую добычу преподнесли шаньюю. Шаньюй, уже настороженный, строго допросил пленника, и тот, спасая жизнь, рассказал ему про засаду. Шаньюй немедленно скомандовал отступление и, выйдя за границу, сказал: «Я обязан своим спасением Небу, оно послало мне этого юйшы». В благодарность за спасение он освободил своего единственного пленника, но, зная, что на родине тому грозит смерть, оставил его при себе и дал ему титул «небесный князь».

Китайские полководцы ожидали вступления хуннов в город Маи и потому не двигались с места. Разгневанный У-ди решил предать суду главного полководца Ван Кая, но тот опередил палачей своего государя, покончив жизнь самоубийством. Китаю предстояла тяжелая и упорная война. Несмотря на самоубийство полководца, китайская армия могла вторгнуться в хуннские земли, но не сделала этого. Как же объяснить такой странный, но спасительный для хуннов оборот событий? В 131 г. до н.э. Хуанхэ, прорвав дамбу у селения Хуцзэ (провинция Шаньдун), изменила свое русло. В стихотворении, посвященном этому событию, есть такая строфа²⁷⁸ :

 
О, сколь немилосерден был Хопэй²⁷⁹ .
В волнах погибли тысячи людей.
Сожрав Санфу²⁸⁰ , наполнил он Хуай
И не вернулся в свой родимый край.
 

Для ликвидации огромной бреши император послал 100 тысяч человек²⁸¹ . Очевидно, в их числе были и солдаты, ожидающие врага на границе. Хунны получили передышку.

Потери хуннов

После описанного события о мире не могло быть и речи, но первые четыре года ни та, ни другая сторона не предпринимала крупных операций. Летучие отряды хуннов производили грабежи в разных областях Северного Китая, китайцы ограничивались обороной. Но особенно интересно, что рынки, расположенные в степи за границами Китая, торговали весьма интенсивно, и хунны отнюдь не посягали на китайских купцов, продававших им шелка и лакомства. Опасность угрожала купцам с другой стороны. В 129 г. китайский двор решил положить конец утечке национальных средств к врагам и запретить свободную торговлю. Для этого были направлены четыре девятитысячных конных корпуса. Вот тут-то хунны показали себя.

Талантливый китайский полководец Вэй Цин ухитрился застать врагов врасплох и захватил в Лунчэне 700 пленных. Кто были эти пленные – хунны или китайские купцы – хроника не сообщает. Следующий полководец, ничего не добившись, ушел обратно без потерь. Третий потерял 7 тысяч из 10 и отступил с остатками своих разбитых войск, а четвертый даже сам попал в плен к хуннам, но впоследствии бежал и возвратился на родину. Два последних полководца были преданы суду, но это не поправило дела на фронте.

Окрыленные успехами, хунны усилили набеги, а в следующем, 128 г. их двадцатитысячное войско вторглось в Ляоси, уничтожило стоявшие там войска, затем, перейдя в Яймынь к западу от Пекина, разгромило эту область и ушло, уведя 3 тысячи пленных. В ответ на этот набег против хуннов снова выступил Вэй Цин с 30 тысячами всадников, которым удалось захватить несколько тысяч пленных.

Вэй Цин ворвался в Ордос и покорил обитавшие там племена лэуфань и баянь, захватив пленных и множество скота. Для усиления Ордоса китайцы восстановили старые крепости по берегам Желтой реки и построили новую крепость Шофан. В ответ на это хунны захватили область Цзаоян – восточный участок Великой стены.

Зимой 126 г. умер Гюньчень-шаньюй, внук Модэ. Он не уронил достоинства державы, созданной его дедом, и выдержал шестилетнюю борьбу с противником, который был во много раз сильнее. Потеря Ордоса не была для хуннов тяжелой, так как его населяли тангуты, чуждые хуннам. Зато собственно хуннские земли в Иньшане даже расширились, торговля продолжалась, а китайские пограничные области были разорены, и китайские войска оказались в бою слабее хуннских. Но У-ди был человек упорный и продолжал войну.

Смерть Гюньчень-шаньюя вызвала междоусобицу. Его брат, восточный лули-князь Ичисйе, «сам объявил себя шаньюем» и разбил сына Гюньчень-шаньюя Юйби «в сражении»²⁸² . Юйби бежал в Китай, где был принят и обласкан, но вскоре умер. Распря князей закончилась в несколько дней и отрицательных последствий для Хунну не имела. Ичисйе с удвоенной энергией продолжал войну с Китаем. Летом и осенью 126 г. были разграблены северо-восточные области Китая (современные провинции Хэбэй, Ляоси и Ляодун), так как именно здесь хунны имели опору в лесистых отрогах Иньшаня. И на западе было неспокойно. В 125 г. западный чжуки-князь ворвался в Ордос, разрушил Шофан и увел много «пленных из чиновников и народа».

Срединная Азия около 135 г. до н.э. (по данным путешественника Чжан Цяна)

Тогда У-ди применил новую тактику ведения войны, которая хотя и была осуждена и раскритикована впоследствии, но все-таки принесла плоды. Для борьбы с конным противником стали создаваться конные легковооруженные отряды, снабженные провиантом. Этим отрядам надлежало перенести войну в хуннские степи. Подготовка таких отрядов была делом трудным и дорогим. Кроме того, они не годились для обороны и не спасали страну от ответных набегов озлобленного противника, но придумать что-либо лучшее было невозможно²⁸³ .

Предводителем конной наступательной армии был назначен тот же Вэй Цин. Весной 124 г. китайская армия численностью 100 тысяч²⁸⁴ человек выступила из Ордоса и, напав на западные кочевья хуннов, застала их врасплох. В ставке западного чжуки-князя шло веселье и пьянство, когда китайская конница, пройдя форсированным маршем 700 ли (около 300 км), ночью окружила ставку. Сам чжуки-князь спасся бегством, но в плен попали более 15 тысяч человек, в том числе десять низших князей.

Осенью того же года хунны отплатили за набег, ворвавшись в Дайгюнь (западный Хэбэй). Китайские пограничные войска были разбиты, и хунны увели с собой тысячу пленных.

В 123 г. Вэй Цин совершил еще два набега на восточные кочевья, но успехи были значительно меньше, а потери – больше. Один из его отрядов, блокированный хуннами, принужден был сдаться. Командир этого отряда Чжао Синь был из числа низших хуннских князей, убежавших в Китай во время последней распри. Ичисйе-шаньюй, захватив его, не вспомнил старого зла, а, наоборот, женил его на своей сестре и советовался с ним по всем вопросам, связанным с Китаем. Чжао Синь посоветовал шаньюю отнести свою ставку на север, за пустыню Гоби, чтобы китайцы не могли застигнуть его врасплох; равно предполагалось заманивать китайские войска в глубь степей и потом, пользуясь их усталостью, уничтожить их. Шаньюй согласился с этим мнением и откочевал на север. Одновременно он пытался продолжить активные боевые действия, но набег 122 г. мало что дал.

Тем временем У-ди закончил реорганизацию армии, и весной 121 г. китайцы снова перешли в наступление. Полководец Хо Цюй-бин с десятитысячной конницей напал на западные кочевья хуннов, разгромил их, захватив много пленных и золотого идола, которому хунны приносили жертвы. Летом того же года Хо Цюй-бин напал на хуннские кочевья у подножий Тяньшаня; были захвачены 30 тысяч пленных, в том числе 70 низших князей и предводителей.

Потерпев полное поражение на западе, хунны усилили наступление на востоке. Они окружили брошенный против них китайский отряд (4 тысячи копий и сабель), половина которого полегла в бою. Только немедленная помощь других китайских войск спасла от истребления остатки разбитого отряда.

Борьба становилась все более ожесточенной. В 120 г. хунны опустошили области Юбэйпин и Динсян (в Шаньси) и увели много пленных. Пламя войны разгоралось с каждым днем.

Ичисйе-шаньюй допустил крупную ошибку. Разгневанный неудачами на западной части фронта, он – справедливо или нет – возложил ответственность за них на князей родов Хючжуй и Хуньше и решил их казнить. Поняв безнадежность своего положения, Хуньше-князь предпочел измену смерти. Он убил колебавшегося Хючжуй-князя, увлек за собой свой и его народ и перешел на сторону Китая. Всего перешедших было 120 тысяч человек²⁸⁵ . Предательство Хуньше-князя радикально изменило положение на фронте. Набеги хуннов на Северо-Западный Китай (Хэси) стали более редкими. Это позволило У-ди снять половину обученных ратников с северо-западной границы и заменить их бедными крестьянами из Гуандуна, которых превратили в военнопоселенцев²⁸⁶ . Хорошо обученные войска понадобились предприимчивому императору для осуществления нового плана, который при удаче сулил скорое завершение затянувшейся войны.