Kitobni o'qish: «Полная история. Хождение по звукам», sahifa 7

Однако несмотря на все это, было решено сделать новую пластинку, отложив в сторону разногласия – атмосфера в студии во время записи «Abbey Road» была, по воспоминаниям свидетелей, деловой и вдохновенной, и даже Йоко Оно не портила картины. А на второй стороне альбома оказалась первая и последняя в битловской истории сюита – коллаж из разрозненных творческий идей Леннона – Маккартни, объединенных последним (разумеется, с помощью Джорджа Мартина) в превосходное звуковое полотно. Он стартовал с раздела «You Never Give Me Your Money»: мне всегда казалось, что в своей лучшей форме Пол Маккартни почти не имеет себе равных в поп-музыке по композиторской изобретательности – но когда к мелодическому дару добавляется еще и реальное чувство (в данном случае обида на коллег по группе и на Аллена Кляйна – «You Never Give Me Your Money»! – а еще меланхолическое предчувствие скорого финала всего проекта The Beatles), тут уж просто можно тушить свет.

Впрочем, и остальные битлы действительно собрались для финишного рывка: например, Джордж Харрисон под занавес истории группы наконец-то оттяпал себе первую сторону сингла The Beatles. Прежде его сочинения безальтернативно отправлялись Джоном и Полом, смотревшими на более юного коллегу несколько свысока, на сторону B, но с неотразимой балладой «Something» это было бы преступлением – Леннон великодушно (и кажется, абсолютно искренне) отзывался о ней как о лучшей песне с альбома «Abbey Road». Кавер-версию же «Something» записал даже Фрэнк Синатра, человек совсем другого поколения и других творческих ориентиров, – и заодно назвал ее «лучшей песней о любви за последние пятьдесят лет».

Что же до Джона, то его и в этот период продолжали раздирать демоны: психологически, конечно, именно его песни с 1967-го по, скажем, 1971 год интереснее всего, что сочиняли и записывали остальные участники The Beatles, вместе взятые. Главным ленноновским хитом с «Abbey Road» в итоге стала открывающая «Come Together» – довольно интересная композиция с точки зрения ее, так сказать, звуковой среды, с очень стильной приглушенной аранжировкой. В остальном, однако, ничего нового мы в ней не слышим: типичные словесные игры в тексте плюс опять-таки типичный для Леннона на этом этапе его карьеры социальный пафос: мир, пацифизм, единение – то, что началось в «Revolution 1», продолжилось в сольных треках типа «Give Peace a Chance» и затем вырулило уже после распада битлов на знаменитую «Imagine».

Но есть у него на альбоме и еще один трек, и это, напротив, один из ярчайших битловских экспериментов, не сравнимый решительно ни с чем и при этом, в отличие, скажем, от «Revolution 9», полностью творчески состоятельный. Это «I Want You (She’s so Heavy)» – кажется, самая длинная песня The Beatles за всю историю, по крайней мере до тех пор, пока Пол Маккартни все-таки не добьется своего и не выпустит звуковой коллаж «Carnival of Light» 1967 года. Она целиком построена на монументальном и довольно сложном в ритмическом и гармоническом отношении риффе – в финале он повторяется пятнадцать раз подряд, обрастая шипением словно бы рассыпающейся в процессе пленки; впрочем, вокальная часть внезапно как раз строится на прыгучем, почти латиноамериканском рисунке. В мелодии Джон экстравертен как никогда прежде (и кажется, как никогда затем) – вспомним, что во времена «Help» вокальные темы в его песнях ограничивались буквально двумя-тремя соседними нотами. Не было, похоже, просто-таки ничего, что Леннон не сделал бы ради Йоко – адресата мольбы «I Want You», – и змеиная мелодическая линия на полторы октавы, вплоть до низких нот, которые вообще еле-еле способен достичь голосовой диапазон Джона, это, возможно, самый поразительный подарок из всех, что он когда-либо ей сделал. Фактически это признание – я готов отказаться от себя для тебя, ни больше ни меньше. Все всегда говорят, что в песнях со своего первого сольного альбома «Plastic Ono Band» Леннон наиболее открыт, обнажен, порой до неловкости, до дискомфорта – но для меня именно этот трек всегда был и остается символом сокрушительной силы его чувства и, возможно, его высшим достижением как автора.

И наверное, по-своему симптоматично, что именно он оказался самой последней песней, над которой все четверо участников группы The Beatles вместе работали в студии.

Дальнейшая история хорошо известна – существует почти что почасовая хроника последних битловских дней. Леннон был первым, кто заявил – внутри группы – о том, что собирается уходить. Потом его уговорили не афишировать эти планы. Потом Пол не без определенного вероломства первым выпустил официальное коммюнике, более того, побежал в студию поскорее записывать дебютный сольный альбом, обидевшись на то, что битлы и Аллен Кляйн решили выпустить сессии «Let It Be», не поставив его в известность и пригласив на должность продюсера Фила Спектора с его излюбленным приемом «стены звука». Все это – факты из хрестоматии, вряд ли заслуживающие очередного подробного пересказа.

Поэтому я хотел бы остановиться на кое-чем другом. The Beatles = шестидесятые. Не зря их творческая деятельность почти полностью поместилась именно в это десятилетие. Все, что случилось с поп-культурой в это время, все тектонические сдвиги, которые в ней были, не обошли группу стороной. Некоторые из них сами битлы и запустили, к другим охотно присоединились и придали им ускорение. Ревизионисты, утверждающие, что The Beatles не представляли собой ничего особенного, глубоко не правы – можно спорить, были ли они революционерами или же, наоборот, хитрыми конформистами; можно спорить, позитивно или нет сказалась на популярной музыке их деятельность, но то, что она оставила в ней глубочайший след, не вызывает сомнений.

История The Beatles – это длинная и извилистая дорога, «The Long and Winding Road», как называлась одна из песен с формально последнего (но на самом деле, как мы помним, предпоследнего по хронологии записи) альбома «Let It Be». Забавно, что именно к этому треку у написавшего его Пола Маккартни было больше всего претензий: взятый со стороны продюсер Фил Спектор утопил его в звучании струнных. Кто-то скажет: а что такого? The Beatles и раньше вовсю использовали струнные, в том числе и целый оркестр – вспомним «A Day in the Life» или «Hey Jude». Но есть одна загвоздка: этот оркестр у них всегда занимался чем-то странным: хлопал в ладоши или делал глиссандо от самой низкой до самой высокой ноты… В иных же песнях Джордж Мартин мудро ограничивался камерными струнными составами – квартетами да октетами, как в «Yesterday» или «Eleanor Rigby». Другими словами, барокко – да, академический авангард – да, но патетический оркестровый романтизм XIX века – категорическое нет; трудно представить себе культурную модель, которая отстояла бы дальше от битлов с их ощущением времени и пространства, с их фокусом на «здесь» и «сейчас».

Струнные же Фила Спектора – это именно оно: романтический стиль, унаследованный затем Голливудом; торжественный, статичный, обращенный в вечность. И «The Long and Winding Road» – образцовый пример. Битлам аранжировка не понравилась (много лет спустя будет издан альбом «Let It Be… Naked», очищенный от спекторовских наложений), но я думаю, что с их чувством юмора они бы оценили, что финалом их карьеры – и эпилогом этой главы – станет композиция, совсем для них не характерная. В этом есть какая-то правильная ирония.

Глава 11
Холодный пот
Джеймс Браун

ТРЕК-ЛИСТ:

1). GET UP (I FEEL LIKE BEING A) SEX MACHINE

2). SUPERBAD

3). PLEASE PLEASE PLEASE

4). TRY ME

5). PAPA’S GOT A BRAND NEW BAG

6). COLD SWEAT

7). IT’S A MAN’S MAN’S MAN’S WORLD

8). AIN’T IT FUNKY NOW

9). THE PAYBACK

Джеймсу Брауну сполна подходит незабвенное ленинское определение «глыба, матерый человечище». Впрочем, если вам оно не нравится или кажется набившим оскомину, то в его собственной, с позволения сказать, агиографии – а жизненный путь этого человека в самом деле описан во множестве источников с подробностями, подобающими скорее житиям святых, пусть святым он и не был ни разу, – есть и другие устойчивые дефиниции. «Крестный отец соула», «Мистер динамит», «Самый трудолюбивый человек в шоу-бизнесе», «Министр нового нового супертяжелого фанка»… Последнее определение принадлежит самому артисту, и «нового нового» – это не опечатка, а точная цитата: видимо, одного слова не хватало для того, чтобы донести мысль с должной аффирмативностью, – требовалось повторить его дважды.

Ну и конечно – «Секс-машина»! Трек «Get Up (I Feel like Being a) Sex Machine» вышел в 1970-м, и прозвище закрепилось за музыкантом сразу же, благо реальность его ничуть не опровергала и даже наоборот: у Джеймса Брауна только законных, официально признанных детей было с десяток, а еще до сих пор на экранах радаров периодически появляются женщины, требующие провести анализ ДНК – дескать, отцом их ребенка был именно знаменитый певец. Сейчас все эти дети ссорятся из-за творческого наследия своего плодовитого папаши – а плодовит он был в том числе и музыкально: бэк-каталог «крестного отца соула» насчитывает около восьмисот песен, и одних синглов там было столько, что уже в эпоху CD хватило на то, чтобы забить ими двадцать два компакт-диска. Пожалуй, про «самого трудолюбивого человека в шоу-бизнесе» – это тоже в точку.

Большинство этих синглов к тому же были хитами – правда, не в общечеловеческих поп-чартах, а в специализированном R&B-рейтинге. 96 песен в верхней десятке – больше было только у Элвиса, и Пресли, к слову, был единственным, кого Браун считал равным или даже превосходящим себя артистом; когда тот умер, Джеймс добился того, что ему организовали персональное прощание и разрыдался над телом покойного короля рок-н-ролла, причитая: «Ах, Элвис, сукин сын, это что же получается, я больше не номер два?..» Почти все эти песни – так или иначе о самом Брауне: например, припев «I got soul and I’m super bad» из трека «Super Bad» (тоже 1970-й) – очередная вполне исчерпывающая характеристика. «У меня есть соул, и я суперкрут» – конечно, нас в школе учили, что «bad» означает «плохой», но в определенном контексте это может быть и позитивным эпитетом: как у Джеймса Брауна или, скажем, в «Bad» Майкла Джексона. Между прочим, именно Джексону в 2003 году довелось вручать Джеймсу так называемую BET Lifetime Achievement Award, премию развлекательного телевидения, ориентированного на темнокожую аудиторию, – король поп-музыки не смог сдержать слез и сказал, что «никто не оказал [на него] такого влияния, как Браун».

Для того чтобы понять, в чем это влияние заключалось, историю Джеймса Брауна нужно вкратце рассказать с самого начала: революционность его канонических хитов 1960–1970-х годов становится ясна именно в сравнении с тем, как он начинал, и с тем, как выглядела американская музыкальная сцена в описываемый период. На сцену эту наш герой явился с черного хода, он не был никак связан, например, с фирмами Motown или Stax, которые традиционно определяли ее звучание. Однако в полном соответствии с собственным бурным темпераментом Браун навел на ней такого шороха, что мало не покажется.

Конечно, ранние записи Джеймса – примером здесь может служить, например, песня «Please Please Please» 1956 года – звучат совсем по-другому, чем «Sex Machine» или «Super Bad». Никаким фанком, стилем, апологетом которого Браун станет позже, тут и не пахнет – вместо этого коллектив Famous Flames под его управлением играет вполне традиционный пятидесятнический ритм-энд-блюз, или R&B. В саунде выделяется разве что сам харизматичный фронтмен, повторяющий рефрен композиции – please, please, please – с такой убежденностью, с такой искренней мольбой в голосе, что кажется, от этого и впрямь зависит его жизнь или как минимум личное счастье.

На момент записи первого сингла Джеймсу Брауну было 23 года, и в его биографии уже было немало мрачных страниц – рожденный в очень бедной семье, он еще маленьким ребенком был отправлен на воспитание к родной тетушке, Хани Вашингтон, которая промышляла самогоноварением и владела борделем в городке Августа, штат Джорджия. Там Браун получал крохи денег за то, что пел и танцевал на улице, привлекая внимание публики к тетиному заведению. Из школы его выгнали в шестом классе, когда выяснилось, что у Джеймса нет приличной одежды, чтобы появляться на уроках; после этого в резюме будущей звезды оказались такие профессии, как «сборщик хлопка» и «чистильщик ботинок». Кончилось все так, как, видимо, и должно было кончиться – за угон автомобиля Браун в шестнадцать лет попал в тюрьму, где отсидел три года. В тюрьме, однако, он стал петь госпелы и даже заслужил первое (но далеко не последнее!) в своей жизни прилипчивое прозвище – «музыкальная шкатулка». В итоге при пересмотре его дела судья согласился отпустить Джеймса на волю, взяв с него обещание, что тот будет петь в церкви и восхвалять деяния Господа нашего Иисуса Христа. Именно этот эпизод можно считать официальным началом его карьеры.

Первым брауновским хитом номер один оказалась композиция «Try Me» 1958 года, записанная с тем же самым составом Famous Flames; в него нашего героя сначала приняли барабанщиком, но потом он быстро взял бразды правления в свои руки, победив номинального фронтмена Бобби Берда в сценическом вокальном поединке. У Берда не было ни единого шанса – Браун, во-первых, был певцом от Бога, а во-вторых, прирожденным лидером. К середине 1960-х он выбил себе новый контракт с лейблом King Records, по которому сам принимал все решения относительно состава и репертуара – задолго до того, как того же самого добились соул-певцы с лейбла Motown: например, Марвин Гэй или Стиви Уандер. Кроме того, он и впрямь был трудоголиком – с программой под названием James Brown Revue концертировал практически ежедневно. При этом он жестко продумывал в каждом выступлении, во-первых, последовательность песен (в этом смысле Браун был своего рода протодиджеем, который «сводил» живые песни так же, как современные диджеи сводят пластинки), а во-вторых, некоторые сценические кунштюки и ритуалы. Так, в финале Джеймс непременно должен был убедительно сымитировать обморок или страшное изнеможение, его начинали уносить со сцены, после чего он как бы «воскресал», приходил в себя и вприпрыжку возвращался к микрофону.

То есть – блистательный певец, выдающийся шоумен, а кроме того, если позволите перефразировать название знаменитого фильма с Чарли Чаплиным, – великий диктатор! Чего только не натерпелись от него аккомпанирующие музыканты! «Ты должен был всегда вступать вовремя, – рассказывал позже долго сотрудничавший с Брауном джазовый саксофонист Масео Паркер, – кроме того, ты должен был выглядеть с иголочки, в отутюженной униформе, вплоть до галстука, иначе плохи твои дела». «Плохи дела» означали как минимум штраф, как максимум – отчисление из ансамбля; когда Джеймс Браун танцевал, развернувшись спиной к публике и лицом к своим музыкантам, он на самом деле мимикой и жестами демонстрировал им, кто где сбился и сколько должен будет за это заплатить из собственного кармана. Впрочем, играть в его ансамбле все равно уже к середине 1960-х было настолько престижно и почетно – а главное, настолько интересно с непосредственно музыкальной точки зрения, – что противоречивая личность бэндлидера никого не смущала.

Новая страница в творчестве Джеймса Брауна и его группы началась в 1965-м, когда вышел сингл «Papa’s Got a Brand New Bag», который, судя по всему, и маркировал тот ускользающий, трудноуловимый, но чрезвычайно важный и для биографии конкретного артиста, и для мировой музыки в целом момент, когда госпел и ритм-энд-блюз превратились в соул и фанк. Собственно, чем ранние записи Брауна принципиально отличаются от зрелых, «классических», середины 1960-х и далее? Прежде всего – субординацией структурных элементов: мелодии, гармонии и ритма. Если песни типа «Try Me» или «Please Please Please» были прежде всего мелодичны – каковой и подобало быть поп-музыке 1950-х годов, – то «Papa’s Got a Brand New Bag» и тем более «Sex Machine» или «Superbad» – это великая ода ритму. В некоторых композициях этого периода вообще нет даже куплетов и припевов как таковых – вместо этого всю дорогу звучит, строго говоря, один лишь качающий ритм, на который работает не только собственно ритм-секция (бас и ударные), но и гитара, и духовые, а на его фоне Джеймс Браун занимается своим знаменитым камланием: хрипит, рычит, кричит, произносит какие-то речевки, которые от постоянного повторения уже превращаются в своего рода мантры, и так далее, и тому подобное. И вот эта «мантраобразность» прежде всего и обеспечивает гипнотическое воздействие этой музыки, от которой то и дело в прямом смысле слова бросает в холодный пот; в 1967-м у Брауна очень кстати вышел сингл (а затем и целый альбом), который так и назывался – «Cold Sweat».

Между прочим, его синглы золотого периода, включая и «Cold Sweat», по-своему очень интересно устроены: как правило, на двух сторонах сорокапятки тут записана одна и та же песня – соответственно первая и вторая ее часть. В самом деле, полные версии брауновских композиций такого рода зачастую длились по шесть, семь, а то и десять минут – именно в силу их ритмической организации. Просто-напросто требовалось время для того, чтобы исчерпать выразительную силу этих гипнотических ритмических рисунков! В ограниченное пространство сингла такие произведения вмещались с большим скрипом, а вот на альбомах и особенно на концертах Джеймса Брауна и его ансамбля ими можно было насладиться в полной мере. Первый концертник у Брауна вышел еще в 1963-м, он был записан в зале «Аполло», и именно там, к слову, Джеймс спустя несколько лет познакомится с очередной своей пассией.

Менялись они у «секс-машины», как нетрудно догадаться, довольно часто, но Бетти Джин Ньюсом заслуживает того, чтобы назвать ее по имени, ведь в загашнике у нее была песня, которую она хотела с помощью Брауна записать и выпустить. Песня была, скажем так, протофеминистического склада, говорилось в ней о том, что миром правят одни мужчины, – и последующие события доказали, что Бетти Джин была полностью права, поскольку Браун взял, да и записал композицию «It’s a Man’s Man’s Man’s World» сам, прибрав к рукам соответственно и сам трек, и все доходы от него. И это был не единичный случай – саксофонисту Джей Си Дэвису наш герой обещал издать композицию «Night Train» под его именем, а в результате выпустил ее под своим, из-за чего тот даже угрожал певцу пистолетом. Впрочем, с оружием Браун вообще был на «ты»: однажды, например, спровоцировал перестрелку в баре после того, как ему не понравилось, как музыкант Джо Текс пародирует его движения на сцене, – в начавшейся заварухе подстрелили семерых человек, но каждому в итоге выдали по сто долларов, чтобы те держали язык за зубами и не стучали на Брауна в полицию. В общем, не человек, а ураган – как в хорошем, так и в плохом смысле этого слова; ну а Бетти Джин Ньюсом впоследствии пришлось доказывать авторство песни «It’s A Man’s Man’s Man’s World» в суде.

Сейчас, в политкорректную эпоху гендерного равенства, Браун вряд ли был бы героем эпохи – но начиная со второй половины 1960-х он в самом деле стал вторым артистом в США вслед за Элвисом, а среди чернокожего населения так и вовсе первым: широко известна история о том, как Брауну удалось практически в одиночку остановить расовые бунты в городе Бостоне. Дело было весной 1968-го, когда убили Мартина Лютера Кинга; городские власти опасались, что поднимется настоящее восстание афроамериканского населения, ведь Кинг был настоящим голосом своей расы, главным борцом за права темнокожих. Так вот, Джеймс Браун договорился, что его концерт, назначенный на следующий день, будут транслировать в прямом телеэфире – тогда, мол, потенциальные мятежники останутся дома и прильнут к голубым экранам. Так все и произошло.

Впрочем, сам Браун политически был не то по-змеиному гибок, не то попросту неразборчив – поэтому делать из него глашатая гражданских прав и свобод было бы, мягко говоря, опрометчиво. Зато в культурной сфере он дал афроамериканской музыке очень и очень многое – и в частности, был одним из первых темнокожих музыкантов, с кем считалась, кого любила и слушала, кем восхищалась в том числе и белая Америка. И немудрено – талант, харизма, яркость, драйв, все было при нем. Причем до самого конца: уже в 2000-е годы он, например, во время гастролей в Южной Америке, будучи уже очень больным человеком, заставлял врачей вынимать из него катетер на полтора часа выступления, а потом вставлять обратно. А выступая примерно в тот же период на джазовом фестивале в Тбилиси, который проводился в спорткомплексе, взял и прямо со сцены нырнул в находящийся неподалеку бассейн! Охранникам пришлось прыгать вдогонку, чтобы звездный артист не дай бог не утонул – Брауна достали, он весь мокрый выбежал обратно на сцену и допел песню.

В целом десять лет, с 1965-го по 1975-й, стали для Джеймса Брауна временем расцвета, после чего начался спад – как творческий, так и коммерческий. Хотя, выпустив в 1979 году альбом под названием «The Original Disco Man», то есть «Оригинальный/первоначальный диско-музыкант», Браун не кривил душой: стиль диско действительно вырос именно из его патентованного «нового нового супертяжелого фанка». И не только он – другим вариантом развития брауновских идей стал, конечно же, хип-хоп. Более того, «самый трудолюбивый человек в шоу-бизнесе» стал еще и одним из самых популярных источников семплов для хип-хоп-треков: фрагментами его записей пользовалось бесчисленное количество рэперов, от классиков вроде Public Enemy или Eric B & Rakim до современных хитмейкеров типа Джей Зи и Канье Уэста. А все почему – потому что ритм, потому что грув: диско, хип-хоп и едва ли не все остальные стили афроамериканской музыки с 1970-х годов и далее вслед за Джеймсом Брауном именно ритм провозглашают главным структурным элементом музыки.

И возрождением померкшего было в конце 1970-х и первой половине 1980-х интереса к своему творчеству он обязан именно новому поколению чернокожих музыкантов, диджеев и эмси. В композиции рэп-группировки Stetsasonic «Talkin’ All That Jazz» 1988 года MC Дэдди О читает следующий текст: «По правде говоря, Джеймс Браун был обыкновенным старпером, пока Эрик и Ра [то есть Eric B & Rakim] не записали свой трек „I Know you Got Soul”», – ну да, наверное, это правда. А с другой стороны, тремя годами ранее Браун попал в первый призыв кавалеров Зала Славы Рок-н-Ролла – так что мейнстрим и не думал о нем забывать. Ну а дальше был еще один трехлетний тюремный срок, за целый набор разнообразных провинностей, включая домашнее насилие, бегство от полиции, хранение оружия и наркотиков – Джеймс Браун к этому моменту окончательно слетел с катушек. Впрочем, показательный момент – на четыре дня его выпустили на волю специальным распоряжением, чтобы он мог выступить перед солдатами, отправляющимися на войну в Персидском заливе.

Умер Джеймс Браун на Рождество 2006 года и был похоронен в золотом гробу – статистики Google потом подсчитали, что по количеству запросов в поисковик Браун обогнал и Джеральда Форда, и Саддама Хусейна, которых не стало примерно в эти же дни. То есть он остался первым даже после смерти; думаю, если бы Джеймс об этом узнал, ему бы понравилось.