Kitobni o'qish: «Расклейщик объявлений»

ВСТРЕЧАЕМСЯ СЕМНАДЦАТОГО

Посвящается моему другу Марьину Максиму

1. Ниагара

Кофе был хорошим. Я полюбил заходить в это кафе, выпить чашечку, подумать. В последнее время события развивались стремительно, не давая времени на мысли. Живя всего второй месяц в этой стране, я никак не мог адаптироваться. Всё было чужое, ко всему нужно было привыкать. Нам с женой было сложно. Сын ещё маленький, он примет все как должное, но нам сложно. Я бы не уезжал. Настояла Лена. Настояла после загадочной смерти Короткого.

Кафе было пустынным. Напротив трое уличных музыкантов с гитарами и контрабасом играли сёрф. «Surf music». Редко услышишь. Мы со Стасом любили этот стиль. Вообще музыка была центром для нас в то время. Но больше для Стаса. Он был фанат. Как у него помещалось в голове столько информации о группах, солистах, было просто непонятно. Стас был ходячей энциклопедией.

Дружили мы со школы. Причем Стас был как клей, который притягивал, скреплял многих. Общей компании не было. Стас был центром. Он общался с огромным количеством людей. Его любили. К нему приходили компаниями выпить пива, поболтать, послушать музыку. Друзья и собутыльники у него были повсюду. Соседи, коллеги, одноклассники, одногруппники – все знали Стаса. Между собой почти все друзья Стаса были знакомы. Тусовка в его квартире была постоянна, многие у него жили по нескольку дней. Все вроде бы даже дружили, пока были у него дома. Вне стен его квартиры они не общались. Никак. Просто даже не встречались, а порой и не здоровались, встретившись случайно на улице. Всех связывал только один человек. Стас. Это был отдельный мир, неосознанно созданный им. Стас ничего не делал для создания этого мира. Он просто жил, слушал музыку. Он не был даже гостеприимен. Даже не смотря в дверной глазок, он открывал всем и занимался дальше своими делами.

– Здорово, Стас! Мы с пивком!

– Проходите. Привет!

– Дай открывалку, Маркин. Кружки есть?

– На кухне возьми, – мы со Стасом писали музыку, держа каждый в своей руке по пульту. Перед телевизором стояли два «видика». Из троих пришедших ребят мы знали только Серёгу.

– Это Володька, а это Костик. А где там найти-то?

– Угу… Привет ещё раз… Открывалка – где вилки, кружки, над раковиной.

– Чё пишете, ребят? Нет пепельницы ещё?

– Пепельницы? Не, одна… Сходи, возьми банку на кухне. Музыку пишем.

– А порнухи нету?

– Порнухи нету.

Вернувшиеся с кухни, Серёга с Володей расставили перед всеми кружки и, открыв огромную сумку, звеня, достали несколько бутылок с пивом и разлили каждому.

– Есть что новенькое?

– Угу… Видишь, пишем?

– Вижу. Тихо! От Стаса слова не вытянешь. Откуда музыкалка?

– У Бисарабыча на районе кабельное подключили. По ночам MTV транслируют, рок-блоки. Он ставит на ночь на запись и катает всю кассету. Мы вот выбираем, пишем, что нравится.

– А есть что прикольное, Тихон?

– Да. Вот послушай. А пиво где брали? «Мартовское» – крепкое, но слащавое какое-то. Народу-то до хрена было?

– В тридцать первом? Да нет, не больше получаса стояли. Да хрен с ним, что слащавое! Зато накатывает. Что порожняка гонять? Слушай!.. Круто!.. Мля!.. Круто! Что это? Ни-иа-ага-ара?

– Ха!

– Чё ржёшь, Стас?

– Хренугара! Ё! Ха!

– Нирвана, Серёга! Читать, что ль, не умеешь? Ниагара… Охереть!

Чтобы не было пробелов между песнями, нужно было слегка отмотать назад. Тогда не было «снега» в промежутках. Мы сидели в дыму, курили и тащились. Был первый день, когда мы услышали Кобейна. Курт в своём полосатом свитере разбивал гитару, а мы, не отрываясь, смотрели на него в ламповый телевизор с выпуклым экраном и неустойчивым моргающим цветом.

– А чей это второй видак? «Даеву»? Твой, Тиха?

– «Дэу» читается, Серый. Не, это Бисарабыча. У меня ВэЭм двенадцатый до сих пор.

– А чё, и ВэЭм отличный аппарат. Хреново только, что пульта нет, а так – хороший видак. Открывать ещё пивняк-то?

В кармане завибрировал смартфон, отвлекая от воспоминаний.

– Алло!.. Да, Лен!

– Тиша, ты где? Когда будешь?

– Да тут я, в кафе. Вина решил выпить, бокальчик.

– Вина? Ты же не пьёшь его. – В голосе тревога. Уже непривычно. За то время, как мы переехали в эту страну, я первый раз снова услышал эти тревожные нотки в её голосе.

– Захотелось. Мы ж в Италии, Лен! Уже два месяца, а я ни разу не пробовал. Скоро буду, тут ребята музыку напротив хорошую играют, слышишь?

Я вытянул руку с телефоном в сторону музыкантов. Поднеся обратно к уху телефон, я слушал её молчание. Даже в её молчании слышалась тревога. Тревога, появившаяся у неё после смерти Короткого.

– Ты волнуешься, что ль, Лен? Всё хорошо, мы в Италии.

– Почему-то вдруг… Да нет, Тиша, всё нормально. Просто что-то вдруг… Давай приходи, мы ждём тебя.

Я, отключившись, подозвал официанта. Отхлебнув из бокала, в который раз подумал, правильно ли мы поступили, уехав из страны. Смотря в окно на прохожих, на чистую улицу, я успокаивал себя, что всё наладится и всё будет хорошо. Да я и на Родине был в этом уверен. Это Ленка. Она боялась.

После смерти Короткого она боялась. Боялась за меня, боялась за нашу семью. Это стало патологией, навязчивой идеей. Но я бы не поехал один. Не поехал бы потому, что писать о своей стране из-за границы можно лишь первое время. Потом начнутся мемуары.

Всё будет хорошо. Я расплатился с официантом. Толкнув дверь и выходя на улицу, я почувствовал вибрацию смартфона в кармане. Звонок был по «viber».

– Тиха! Здорово! Что с телефоном твоим? Пришлось «viber» набрать!

– О! Андрюха, привет – тыщу лет!

– Ага! Как ты? Давай пересечёмся. Я только с Мурманска прилетел. Пивка попьём.

– Да я это… Я в Тортоне сейчас, Дрюнь.

– А где это?

– Между Миланом и Генуей, Дрюнь.

– Ха!.. Дело хорошее. Ну и как отдыхается? Когда прилетишь?

– Да я не отдыхаю, Дрюнь. Продал я всё в России, тут квартиру купили… Пытаемся жить здесь.

– Во ёксель!.. Ну даёшь! Давно?

– Да нет, недавно.

– Жаль!.. К Стасу, значит, тоже не попадёшь. Не встретимся.

– К Стасу?! Семнадцатого?

– Ну да. Вроде как юбилей, бляха…

– Нет… Ты знаешь, попаду! Встретимся! Я как раз прилечу кое-какие дела доделать. Увидимся, Дрюнь. Все увидимся.

– Ну, а ты чего вдруг уехал-то?

– Давай встретимся когда, всё и расскажу? Ты же знаешь, что по телефону только женщины любят говорить… хе-хе.

2. Айболит

Работающий телевизор не мог отвлечь Гену от мыслей. Смотря на экран, он не видел и не слышал происходящего. На этой мойке он не был давно и, заехав сейчас помыть машину, боролся с нахлынувшими воспоминаниями. Раньше они всегда приезжали сюда с Сашей. Телевизор тогда был другой, большой, кинескопный и стоял на тумбочке. Они сидели всегда обнявшись и так же смотрели телевизор, не видя его. Им было хорошо рядом друг с другом, они были счастливы. Даже не говорили, молчали. Саша была беременна, и они оба ожидали ещё большего счастья, чем было сейчас.

Рождение дочки поставило точку на их общем счастье. Начались проблемы. Потом пошли претензии. Саша изменилась. Появилась необъяснимая ревность, а секс пропал. Генины попытки близости только раздражали Сашу. Общение стало натянутым.

Сейчас они друзья. Для всех муж и жена, но друг для друга – просто друзья. Это неправильно, но так есть. Их связывает только дочь. Гена живет свободной жизнью. Свободной – в смысле беспорядочной. Постоянной женщины у него нет, потому как ему не нужны никакие отношения кроме половых.

Саша. Как Саша, он не знал. Эта сфера их жизни по какой-то совместной молчаливой договорённости никогда ими не обсуждалась, каждый имел своё свободное пространство. Для кого-то такие отношения хороши и удобны. Эдакий гостевой брак под совместной крышей. Для кого-то, но не для Гены. Гену это выматывало и ломало. Гена страдал.

В лежащей рядом сумке зазвонил телефон.

– Гена, привет, я завтра заеду за резиной. Будешь на работе?

– Салют!.. Слушай! Завтра – нет, давай послезавтра. Мне её привезти нужно, нет её на работе.

– Как нет, Ген? Гололёд уж давно, а я всё на лете, переобуваться пора. Я ж когда у тебя машину покупал, резина зимняя в цену входила.

– Да есть, есть она, привезу послезавтра. Давай приезжай к одиннадцати.

Положив трубку, мужчина уставился в телевизор. Шёл очередной глупый сериал. Зевнул. Взяв телефон, набрал номер.

– Витёк, привет! Слушай, колеса нужны на шестнадцатые диски. У тебя есть что на выброс? Да не…Тут один козёл меня достал. Машину покупал у меня. Я ему сказал, с резиной. Резину эту продал давно. Он сам виноват, мог и сразу забрать. А теперь вот достаёт меня. Угу… Ну и хрен с ним, что лысая и без шипов. Вместо помойки заберу у тебя… Суну ему, чтоб отвалил на хрен… Ага, ну давай, завтра утром заеду.

Только нажал «отбой», смартфон завибрировал, пришло сообщение по «viber»: «Геныч, привет! Скоро навещу опять Россию. Встретимся у Стаса семнадцатого?»

Мужчина улыбнулся. Вся любимая музыка, что была у него на дисках и флешке, была от Стаса. Как он забыл о Стасе? Семнадцатое ведь скоро.

Быстро набрал текст: «Конечно, у Стаса встретимся. Хочешь и раньше, по прилёту позвони мне. Буду рад». Отправив сообщение, набрал Сашу.

– Я буду скоро, купить что-то по дороге?

– Да вроде есть всё.

– Ты подумай. Я на мойке пока, как домоют, двинусь домой. Надумаешь, позвони мне.

– Угу, Ген.

– А?

– Я вот сейчас Вике читаю Айболита.

– Молодцы! И что?

– Тут вот… Он пришивает зайчику новые лапки.

– Ну да, помню. И что?

– Да я вот сколько до этого читала, сколько в детстве слышала… И так же как ты «и чё?»… Не доходило до меня. Не могла очевидный вопрос сама себе задать. А вопрос на поверхности.

– Я «чё», Саш, не говорю… Я всегда говорю «что».

– Я абстрактно… Сложно с тобой.

– Ну, так и что? Что на поверхности-то?

– Тебе ничего странным не кажется?

– Да нет. Не кажется. А что?

– А откуда он взял эти новые лапки?

3. Zippo

– А ты чего язык не высовываешь, когда пишешь? – Галя подняла глаза на Андрея. По взгляду было понятно, что её мысли далеко за пределами их дома.

– Чего?

– Язык, говорю, высовывай, когда пишешь.

– Зачем?

– Так аккуратнее получается. Дети, когда старательно пишут, высовывают язык.

– Да ну тебя! Отстань, не мешай.

– Ладно, работай, работай.

Встав, Андрей потянулся, включил электрический чайник, вышел из кухни. Галя, почесав ручкой висок, тихо и облегчённо вздохнув, принялась писать дальше.

– Ма! Дай тысчонку.

Галя вздрогнула.

– Ты чего пугаешь? Видишь, занята? Зачем тебе?

– С пацанами в кино пойдём.

– А чего у нас в кино такие билеты дорогие стали?

– Ну, мам…

– Я занята. У меня нет. У папы возьми.

Сын ушёл. В комнате послышались голоса. Галя всё не могла привыкнуть к огрубевшему голосу сына. Издалека голос был совсем взрослым, мужским.

– Не, ну офигеть, а! Штуку ему на кино! Разорит он нас, мать, с тобой. Слышь, Галь! Наш сын в кино меньше чем со штукой не ходит. Га-аль!..

– Да, слышу, слышу, Андрюш! Не мешай, а? Мне чуть-чуть осталось.

– Да. Давай заканчивай, а то уже жрать охота. Приготовила бы чего.

Андрей сел рядом с женой, держа в руках смартфон. Сев, начал тыркать пальцем по экрану, читая, как всегда, статьи в интернете.

– А! Ё! Слышь, чё? Ха, забыл тебе сказать. Сегодня Ванька рассказывал, поехал в ментуру узнать насчёт прав. Он же к Верке с Серёгой в Калифорнию хочет съездить на месяцок. Так вот, говорит, приехал туда. Хочу, говорит, права получить, чтобы в Америке действовали.

Галя положила ручку на стол. Сдержанно вздохнула. Сложила руки и посмотрела на мужа.

– Чё? Чё ты так смотришь?

– Не, ничего… Просто.

– А-а-а… Ну так ё… Сидит там в окошечке какая-то мокрощёлка, и знаешь, что говорит ему?

– Нет.

– Говорит, а вы знаете, какие у нас сейчас напряжённые отношения с Америкой?! Прикинь!

– Прикидываю.

Галя встала, надела фартук, открыла кран с водой и, достав картошку, начала чистить.

– Ты чё вскочила-то, Галь? Доделала свой план, что ль?

– Нет. С утра пораньше встану, допишу.

– А-а-а… Ну да… Приготовь тогда, что-то жрать уже охота. Я сейчас что-то Маркина вспомнил. Помнишь, у него была майка: спереди флаг пендосовский, а сзади я, типа, люблю Америку! Хе! Вот в такой майке Ваньке нужно было в ментуру за правами идти. Прикинь, какой фурор он бы там произвёл! Кстати, семнадцатого у Маркина все соберутся, нужно идти. Дай-ка я ведро возьму, мусор выкину.

– Семнадцатого? А, ну да. Семнадцатого.

* * *

Маркин. Я постоянно помнила о Стасе. Но сейчас муж так неожиданно вспомнил о нём. Вспомнил мимоходом. Я привыкла уже не раздражаться. Не раздражаться на лень мужа. Не раздражаться на сына. Не раздражаться на быт. На свою жизнь. Привыкла. Если воспринимать все близко, то жить становится ещё сложнее. Невыносимо. Это нужно в себе воспитать. У меня не получилось. У меня это пришло сразу. Пришло, когда я рассталась со Стасом. В тот же день. Именно тогда я перестала раздражаться и просто стала принимать все, как есть. Мне стало понятно, откуда это раздражение. А оно было от отношений со Стасом. Я любила Стаса, но у меня был маленький сын и муж. В то утро я как обычно сказала домашним, что иду на работу, а на работе сказала, что иду в больницу с сыном, а сама пошла к Стасу.

Когда он принёс кофе, я лежала под одеялом и курила.

– Зажигалка, как у Андрея. Я ему такую же подарила год назад.

– Так это его «Zippo», мы тут пиво пили, забыл. Забери! А… Ну да… Сам возьмёт.

– Стас! Мне так сложно жить двойной жизнью. Ванечка ещё маленький, сейчас самое время.

– Чего самое время, Гал?

– Ну… Блин! Стас! Ванечке будет легче, пока маленький. Короче, я хочу уйти от Андрея.

– Ну ты даёшь!

– Значит тебе это не нужно?

– Хм! Ты ко мне, нужно полагать, уходить собралась? Да? Галь! Я не создан для семейной жизни. Ты чего? Галь! Зачем тебе это? Андрей – мой друг. Что я ему скажу?

– Ты не хочешь со мной жить? Ты меня не любишь?

– Галь!.. Я вот… Ну привык я. Живу один. А тут будешь ходить туда-сюда, туда-сюда… Ваня кричать будет. Галь, не для меня это.

Когда я шла домой, вытирая прорвавшиеся слёзы, я повзрослела. Домой пришла уже взрослой женщиной. Моё детство кончилось в тот день. Его оборвал и закончил Стас. Я стала взрослой и ненавидела его тогда. Я даже желала его смерти. Мучительной и долгой смерти.

И лишь спустя время я поняла, насколько Стас был прав. Через пару лет появилась благодарность к нему. Ничего бы не вышло. Я бы сломала жизнь и себе, и Ване, да и Андрею тоже. И жизнь Стаса была бы испорчена. Есть люди, с которыми хорошо. Божественно хорошо. Но «хорошо» не вместе. Когда вместе – всё исчезает. Стас такой. Он бы рассыпался, будь он со мной. А за ним следом развалилась бы я, мой сын, да и муж. Всё бы разрушилось и ничего не осталось. Он был прав. Он был как всегда прав. Стас. Стас Маркин.