Kitobni o'qish: «Изберу себе казнь»

© Л. И. Моргун. 2020

* * *

Мы рождены, чтобы сделать былью даже самые страшные сказки

Кто-то когда-то…

Пролог

Он был совсем плох, этот старый колдун. Куда уж хуже: пуля разворотила ему бедро, рана нагноилась, и тут уже ни Бог, ни черт не могли помочь, он держался лишь какой-то своей удивительной силой духа да невероятной выносливостью, которые выработались у него от длительной жизни в суровых условиях гор. Лишь это помогло ему, невзирая на рану, доползти до пещеры и укрыться там от бомбежки. Так, во всяком случае, считал солдат. Этот безусый юнец, трусоватый, как все мальчишки, которых судьба оторвала от детских забав и бросила в ад и безумные войны, забрался в ту же пещеру, а вернее будет сказать, в нору, вырытую под скалой, когда весь его взвод попал в засаду и был положен кинжальным огнем пулеметов. Тем же огнем были отогнаны и прилетевшие было на помощь вертолеты. Но спустя полчаса это ущелье начали утюжить ракетами уже свои – тут уж, сами понимаете, сиди и не чирикай.

В этой-то пещере и встретились старик и мальчик-солдат. Старик был слаб и уже не имел сил даже пошевелиться. Мальчик стал ухаживать за ним, поскольку у него имелся некоторый навык ухода за собственным парализованным дедом. А кроме того, они беседовали, несмотря на то, что по справедливости могли считаться смертельными врагами: солдат пришел сюда с чужеземной армией на помощь правящей клике, а старик возглавлял отряд повстанцев, считавшийся поистине неуловимым и совершавший беспощадные налеты на расположения оккупационной и правительственной армии. И неудивительно, что местные жители питали к предводителю отряда суеверное почтение. Мало того, что он считался колдуном и видел на милю под землей, он, кроме того, был признанным грамотеем и совершил три хаджа в Мекку. А за отвагу и подвиги удостоился прозвища Щит Пророка.

Они плохо понимали друг друга, хотя мальчик усердно учил язык страны, куда его погнали воевать, и все свое свободное время проводил за словарями и разговорниками. Однако он не способен был объяснить старику, зачем пришел в эту чуждую для него землю, кого и от чего собрался он защищать. Но он старательно перевязывал стариковскую рану, менял под ним подстилку, слегка поругиваясь при этом. А старик (он недаром звался колдуном, и не зря слава о нем шла по ту и по эту сторону гор) глядел на него просветленным взглядом, в котором жила вся мудрость прошедших веков, и пытался объяснить юнцу одну простую истину, которую тот никак не мог уяснить из-за напластования вульгарно-атеистических и псевдонаучных представлений о мире, вбитых в него со школьной скамьи.

– Не пытайся понять или объяснить эту войну, – шептал старик. – Сейчас Время огня. Сатана завладел Мечом Пророка и разит им правого и виноватого. Но Щит – он в надежном месте. А ты – солдат. Ты должен воевать. Ты будешь нести Щит еще долго… долго.

Трудно было на это что-либо возразить. Солдат и не возражал. Он страдал сам, глядя на страдания старика. Тот уже в голос призывал к себе смерть, его стенания разрывали сердце, но она все не приходила. И такая пытка длилась много-много минут и часов, пока, наконец, на третьи или четвертые сутки их бдения старик не подозвал слабым голосом к себе солдата и не велел снять с его шеи кожаный вышитый мешочек на шнурке – какой-то древний амулет. Внутри мешочка находилось нечто, похожее на идеально отполированную увесистую монету из тяжелого, чуть светящегося металла, испещренного какими-то прожилками, напоминающими арабскую вязь.

– Возьми его… Это – Щит Пророка… – с трудом произнес старик. – Он не дает мне расстаться с жизнью, но страдания мои нестерпимы. Бери и помни: отныне и навек ты связан с ним. Служи ему, верно, а он будет служить тебе, как служил мне и еще многим… многим… Помни, ты ни за что не должен передавать его в чужие руки, а не то Сатана постарается завладеть им… А теперь вынеси меня на солнце, я хочу взглянуть на него перед смертью.

Солдат повиновался и вынес его на опаленную огнем и развороченную взрывами землю. Он не удивился, увидев там свирепого вида бородатых мужчин, увешанных оружием. Старик прошамкал им несколько слов на своем языке, и они опустили стволы.

На закате старик скончался, творя еле слышно ему одному ведомые заклинания. Повстанцы вместе с юношей вырыли могилу и похоронили с надлежащими почестями. Затем они увели чужака в горы, туда, откуда солнце начинало свой каждодневный бег по небесам, откуда возвратиться на родину было ему суждено еще не скоро.

Он месил ногами грязь четырех континентов, он научился ловить на мушку цель и стрелять, не раздумывая, он умел преодолевать тяготы походной жизни, был способен выжить в безводной пустыне и малярийном болоте, и при этом не роптал на судьбу. Ведь он носил на груди «Щит Пророка», а следовательно был солдатом, и был обречен оставаться им еще долгие, долгие годы…

Глава первая

"Фит-файтинг» (от англ. feat – «подвиг» и fight – «бой, сражение») – букв. «героическая схватка». Вид спорта, возникший на рубеже нынешнего и будущего столетий, восходящий корнями к традициям античных гладиаторских боев и рыцарских турниров средневековья. Ф-ф. появился одновременно практически по всему миру, однако некоторые теоретики спорта приписывают сомнительную славу его зарождения именно нашей стране…"

Справочник «Кто есть кто в нашем спорте», т. 4 изд-е 6-е, улучш, и перераб. – М., 20… год.

Он – бежал. Он знал, что рано или поздно его опять поймают. Так всегда бывает, сколько ни бегай. В этом мире ты в меньшинстве, изгой, обложенный зверь в лесу, наполненном врагами. Есть враги сильнее тебя, есть – слабее, трусливее, но все равно – враги. Это он давно для себя усвоил, и потому вовремя унес ноги, едва лишь перехватил тревожно зыркнувший на него из-под очков взгляд консьержки – Бабы Маруси. Этот взгляд сказал ему многое, если не все, и потому Максим проследовал мимо нее с лучезарной улыбкой прямиком к черному ходу, а там – вывернулся из чьих-то цепких лап, оставив в них свое потрепанное пальтецо, и ринулся в спасительную темноту ночи… Теперь он твердо знал, что «зафлажкован». Вокзалы и аэропорты перекрыты, его физиономия красуется в застекленных щитках у каждого участка, и как только она появится в вечерней телепрограмме, счет его жизни пойдет уже на минуты. Каждый постовой, муниципал, гаишник или омоновец (до чего же много здесь блюстителей общественного порядка!) – сочтет за честь взять на себя роль его палача, и наверное, не будет столь уж не прав в глазах общества. Но и он по-своему прав, защищаясь от них по праву живого, трезво мыслящего существа из плоти и крови, имеющего не менее прав на жизнь, чем все они вместе взятые…

Максим огляделся.

Он впервые оказался в этой части города. Дома здесь громоздились друг за другом грязно-серыми пятиэтажными бараками, и вряд ли что могло развеять печать уныния, лежащую на тусклых глазницах окон. Ни рекламные щиты, ни переплетение неоновых трубок, ни эти новомодные мигающие и бегающие огоньки, которыми были украшены торговые киоски, ничто не могло придать этому кварталу респектабельности и уж тем более жизнерадостности.

Остановившись перед обветшалым зданием постройки времен хрущевской оттепели, он сверился с адресом, вырванным из газеты. Дом жил насыщенной, оживленной жизнью, что отличало его от прочих домов на этой улице. Час обеда еще не наступил, народ лениво слонялся взад-вперед по улице. Судя по множеству беспорядочно раскиданных вывесок на фасаде, в здании разместились редакции нескольких газет, а также представительства полутора десятков различных агентств и компаний.

Наверное, не стоило бы так сразу полагаться на многозначительную недоговоренность обещаний, рассыпанных в рекламке, но иного пути ему не оставалось. Постояв некоторое время перед фасадом, Максим пошарил в карманах в поисках сигарет. Но они кончились еще вчера. Тогда же его желудок, не привыкший к особенному кулинарному изобилию, в последний раз изведал теплоту пищи.

Проглотив слюну, он решительно толкнул стеклянную дверь. При виде него швейцар оторвался от газеты и вперился в посетителя своими большими выпученными глазами.

– Я по объявлению, – сказал Максим, – агентство “Катилина”.

– Направо, в самый конец коридора, – буркнул швейцар и с этого мгновения потерял к нему всякий интерес.

В конце коридора царило запустение. Лежали пустые ведра, стремянки, козлы и строительный мусор. В темноте под лестницей приютилась крохотная дверца с облупившейся табличкой: «Агентство “Катилина”. Услуги по найму».

Максим стукнул в дверь и пошел. За стеклянной перегородкой сидели несколько человек, согнувшись над бумагами. Перед перегородкой стучало на видавшем виды ноуте эфемерное создание с волосами цвета спелой ржи. Создание недовольно вскинуло глаза на Максима и снова уткнулось в текст.

– Я по объявлению, – сказал он.

Создание вновь подняло на него скучающий взор и с видом мученицы нажало кнопку селектора.

– К вам посетитель.

– Он записан? – осведомился селектор.

– Нет. По объявлению.

– Просите его ко мне.

– Через зал, первая дверь, – сухо сказала секретарша.

Резкими твердыми шагами он пересек комнату, спиной ощущая колющие взгляды сотрудников, взялся за массивную бронзовую ручку двери и рывком потянул к себе.

– А вот и наш новый клиент, Валерий Аверьяныч, – сказал худощавый мужчина лет сорока с большими залысинами на костистом черепе. Маленькие острые зубки и прижатые уши придавали ему удивительное сходство с хорьком. Говорил он быстро, слегка присвистывая, отчего имя и отчество сидевшего напротив него человека в ушах Максима слились в одно.

“Валерьяныч” был похож на сытого, хорошо откормленного кабана, которого оторвали от случки. На Максима он поглядел тяжелым давящим взглядом.

– Хорош, – сказал он. – Видать малый дошел до ручки.

– Обратите внимание на его моложавое, не лишенное благородства лицо, – ухмыльнулся директор агентства, откидываясь на стуле. – Глядя на него, я могу рассказать вам печальную историю обнищания древнего дворянского рода. Не исключено, что его гран-папа был незаконным сыном графа Трубецкого…

– Не перегибайте палку, Катилин, – перебил его Валерьяныч, – он уже готов вцепиться вам в глотку. Слушаю вас, юноша.

– Я по объявлению, – в который раз повторил Максим. – Мне нужна работа.

– Ага, «уступи нам свою смерть, и ты увидешь, как хороша жизнь», не так ли?

– Вот-вот. Это как раз мне подходит.

– А вы, Катилин, были против этой фразы. Смотрите, как на нее слетаются всякие… герои. Сколько вам лет, юноша?

– Тридцать восемь.

– Судя по выговору с Украины?

Максим не ответил.

– Чем занимались до того, как потеряли работу?

– У меня никогда не было работы. С восемнадцати лет в армии. Воевал…

– Потом?

– Потом?.. – он пожал плечами. – Снова воевал. Такая уж судьба. Африка. Легион. Родезия, Намибия. Южная Америка.

– Где служили в последний раз?

– У генерала Доу. «Легион смерти».

– Побывал в Большой Мясорубке?

– Да.

– Черномазые дали вам прикурить, а?

– Мы им тоже.

– А потом?

– Так, по мелочам – пожал плечами Максим. – Ничего примечательного. Перебивался с хлеба на соль, на бензоколонке подрабатывал. Последний месяц я сидел без дела, ну и увидел ваше объявление…

– И решил взяться за старое?

– Да.

– Небось думаешь, что мы сунем тебе в зубы автомат и выбросим с самолета где-нибудь в джунглях?

Максим вновь пожал плечами.

– Мне все равно.

– Ну так вы ошиблись, – заявил Катилин. Он встал и вышел из-за стола. Он оказался сухоньким коротышкой с короткими ручонками. Однако по тому как он стоял, как откидывал назад со лба растрепанные волосы, чувствовалось его театральное прошлое. – Мое агентство никогда не занималось грязными делами. Мы слишком высоко ценим нашу репутацию. Мы представляем фирму «Рогов и Картофлин инк.». Аттракционы и зрелищные предприятия. “ Но при чем здесь я? – удивитесь вы. Какое отношение я имею к искусству? И тут вы ошибетесь. Ибо то, что мы предлагаем, имеет к вам, лично к вам самое непосредственное отношение.

Максим широко раскрыл глаза и с интересом поглядел на человечка. Чувствовалось, что он отрепетировал свою речь неоднократным повторением, и не остановится, пока не оттарабанит ее до конца.

– Мы предлагаем всем нашим клиентам принять участие в аттракционе, который может вынести вас на гребень славы, окружить восторженными почитателями и подарить солидный счет в банке. Но может и… окончиться больничной койкой, предупреждаю заранее. Все будет зависеть только от вас, от вашей силы, хитрости и умения владеть оружием.

– Чем-чем, а оружием я владею.

– Оружие бывает разное. Вы занимались спортом?

– В молодости боксировал. И еще кое-чему нас обучали в лагерях.

– Это, скорее всего, не потребуется. Ну как? Согласны участвовать в нашем шоу?

– А что это еще за шоу? – подозрительно спросил Максим.

– Это вы узнаете, только подписав контракт. Согласитесь сами, сейчас век жестокой конкуренции и промышленного шпионажа. Мы не можем быть гарантированными от того, что вы не являетесь агентом одной из конкурирующих фирм или телекомпаний. Подготовка к аттракциону ведется в строгой тайне. Зато когда все будет готово, мы начнем такую рекламную шумиху, и так утрем всем им носы, что они волосы на голове начнут рвать с досады. А, Валерьяныч?

Валерьяныч кивнул головой, не сводя внимательного взгляда с Максима.

– А какие условия контракта?

– Тридцать тысяч в год.

– ?

– Да-да, баксов. Но это лишь на период подготовки к аттракциону. Подготовка в течение трех месяцев. Во время аттракциона вы будете получать пять тысяч. В день. Если же вы достаточно хорошо овладеете мастерством и начнете выступать в группе А, то плата составит пятнадцать тысяч. Опять же-таки, в день. Деньги будут переводиться на ваш счет в любой указанный вами банк. В случае потери вами трудоспособности фирма берет на себя расходы на лечение. Контракт в этом случае останется в силе. В случае же… если с вами случиться в самом деле что-то серьезное, я бы даже сказал, фатальное, деньги получат ваши родные и близкие в соответствии с завещанием. Питание и проживание, а так же прочие услуги безвозмездно за счет фирмы. В случае невыполнения контракта и одностороннего отказа от него, вы должны будете уплатить полную стоимость услуг плюс неустойку в размере ста миллионов.

– Довольно. Я согласен, – сказал Максим. Условия действительно были сказочными.

Катилин извлек из сейфа бланк и достал авторучку.

– Помните, аттракцион не всегда безопасен. Шансов в нем – один из ста. Для среднего человека, разумеется. У подготовленного спортсмена эти шансы намного выше. Чем конкретно вы будете заниматься – узнаете после подписания контракта.

– Давайте ваши бумаги, – кивнул Максим.

Он решительно подписал три экземпляра контракта. Явившийся по звонку Катилина нотариус удостоверил подлинность его подписи и законность контракта. Один экземпляр Катилин спрятал в сейф, и немедленно запер его. Второй получил Валерьяныч, а третий Максим.

– Так в чем же будет заключаться моя работа? – с деланным безразличием осведомился Максим.

– Об этом вам расскажет представитель фирмы. Мои функции на этом окончены, – любезно произнес Катилин. – О делах моих клиентов я предпочитаю не знать.

– О'кей, старина, вы честно заработали свои комиссионные, – сказал Валерьяныч, вставая. – Мне кажется, из этого парня выйдет толк. Почаще поставляйте нам такой товар и вы не прогадаете.

– Я рад быть вам полезным, – покорно склонился Катилин. Почаще приезжайте к нам, у вас легкая рука.

– Пойдем малыш, – сказал Валерьяныч, и они покинули контору.

* * *

Машина остановилась у ворот высокого бетонного ограды, из-за которого виднелись верхушки голубых елей. Валерьяныч нажал клаксон, ворота автоматически распахнулись.

У двери помпезного двухэтажного особняка явно сталинской постройки, их встретила худенькая девушка в длинном строгом платье и белом переднике, увидев Валерьяныча, она сделала книксен. Они обменялись несколькими фразами, затем на лифте поднялись на второй этаж. На встречу им из-за стола встал молодой человек лет двадцати пяти.

– Привет, малыш, – сказал Валерьяныч. – Что здесь требовалось этой старой обезьяне Торбину?

– Он хотел продать одну идею.

– Я уже по горло сыт его идеями. Больше не пускай его на порог, понял?

– Слушаюсь.

– Кстати, познакомься с Максом.

– К вашим услугам, – юноша поклонился.

– Очень приятно, – сказал Максим.

– Сообрази один горячий обед для Макса, бутылку бурбона и пару банок пива. И распорядись насчет одежды для нашего нового друга.

– Ну как тебе здесь? – спросил он, когда они вошли в его кабинет.

– Эрмитаж… – с одобрением сказал Максим.

– Некоторые из этих вещиц сделали бы честь любому частному и государственному собранию.

Комната и впрямь напоминала музей. На стенах были развешаны античные амфоры вперемежку с древним оружием и доспехами. За стеклянными полками шкафов были аккуратно разложены камеи, монеты, наконечники стрел и копий.

– Древний Рим – слабость нашего хозяина, – сказал Валерьяныч, плюхнувшись в кресло. – Садись, садись, не стесняйся. Поистине поразительная эпоха, расцвет науки, культуры, искусства, театра и музыки, поэзии и прозы. Ты слышал чего-нибудь про древний Рим?

– Так… – Максим пожал плечами, попытавшись выудить из памяти остатки школьного курса.

– Да, жаль… А ведь достаточно было бы человечеству изучить уроки истории и оно давно бы избавилось от многих катаклизмов. Хлеба и зрелищ требовала толпа, и императоры дарили ей то и другое с избытком. И как результат, Рим почти не знал социальных противоречий. Перевороты конечно случались, но чтобы кто-нибудь там вдруг потребовал низложить рабство и в срочном порядке ввести феодализм, или даже минуя его установить буржуазную демократию? Никогда! Бог мой, кому это, бишь, принадлежат слова о том, что единственный урок истории состоит в том, что из нее не извлекают никаких уроков? А ведь это и в самом деле так. Печальный урок расцвета и гибели великого Рима ничему нас не научил. И история жестоко отплатила нам за это. «Третий Рим» погиб, как и все предыдущие. Проанализировав древнейшую историю и сопоставив ее с новейшей, наши социологи пришли к малоутешительному выводу. Промышленный подъем конца XIX начала XX века, а также экономический бум после второй мировой войны мы испытали, идя почти в точности по канонам древнеримской истории. Политика «разделяй и властвуй», «палка и морковка», создание буферных государств, установление в соседних странах угодных нам режимов – все это в точности повторяет политику Рима двухтысячелетней давности. Стоило же нам потерять истинно римский дух, пойти на поводу у демагогов, начать заигрывать с Европой и Америкой, как Рим с Аттилой, ослабить вожжи и наплодить безработных, допустить десяток региональных революций, как наш национальный престиж покатился к нулю и мы оказались у разбитого корыта, ну а теперь… теперь настала пора собирать разбросанные отцами камни. То, в чем мы предлагаем вам принять участие, друг мой – это не что иное, как смелый социальный эксперимент, попытка возродить в нашем народе истинный дух древних поколений. Вы были в Риме?

Максим отрицательно помотал головой.

– Но вы хоть знаете, что такое Колизей?

– Это такой… – Максим развел руками.

– Вот именно, такой большой стадион, где в древности происходили представления. Публики было там навалом. Представления пользовались огромной популярностью в народе и от того, на сколько пышными они были, зависело, насколько народ будет любить своего императора. Гвоздем программы были гладиаторские бои. Слышали о таких?

– Это когда люди друг с другом дрались?

– Не только друг с другом, но и со львами, тиграми, леопардами, крокодилами…

Максим медленно поднялся с кресла.

– Но-но, успокойтесь. Не делайте глупостей. Помните, вы подписали контракт. Сядьте! и без глупостей. А то я могу вызвать и полицию.

– Зачем? – настороженно спросил Максим.

– Значит вы опасаетесь и полиции тоже?

– С чего вы взяли?

– Или выложите мне полмиллиона неустойки?

Максим сел и тупо уставился в пол.

– Значит будем работать?

– Послушайте! – воскликнул Максим. – Когда я шел сюда, я был готов ко всему. Но то, что вы предлагаете мне – это самоубийство! На этот вид казни я согласия не даю!

– Значит вы выбираете долговую тюрьму? Тоже нет? Видимо потому, что в полиции попросят вас сыграть на клавесине и сличив ваши отпечатки пальцев, могут выйти на след давно разыскиваемого ими… ну? договаривайте!

– Не ваше дело, – буркнул Максим.

– Совершенно верно. Не мое. Меня и не интересует ваше прошлое. Мне нужно знать, будете ли вы участвовать в нашем деле.

– Этого не разрешат сделать ни в одной стране. Разве что тайком.

– А в этом вы, милый мой, жестоко ошибаетесь. Убийство и самоубийство – грех, безусловно. Но мало ли вокруг нас встречается безумцев, готовых безо всякого веского повода рисковать жизнью? Тем более, когда дело касается профессионального спорта. Автогонщики рискуют жизнью в каждом заезде, как, впрочем, и горнолыжники и парашютисты. Поистине, даже в таком безобидном виде спорта, как лаун-теннис, прошлогоднего чемпиона угораздило сломать лодыжку. Что же говорить о прогулках на мотоцикле через горящие автобусы? Это ли не чистое самоубийство? Кетч и профессиональный бокс так же зачастую кончаются увечьями. Наша же фирма разработала и внедряет сейчас новый вид спорта «фит-файтинг» – групповое и индивидуальное фехтование боевым оружием. С соблюдением, разумеется, спортивной этики и всех необходимых мер безопасности. Безусловно, определенный риск все же остается. Но немногим больший, чем в официально признанных видах спорта. Существует, естественно, и коммерческий риск, но вас это не должно волновать. Наши юристы уже раскопали несколько любопытных законов, которые делают наш аттракцион вполне почетным и уважаемым бизнесом. Публика будет в восторге от столь новой и неожиданной концепции публичной казни. Мы догола разденем телекомпании. А к тому времени, когда «демократическая общественность» поднимет вой, а она поднимет, от этого никуда не деться, мы уже положим в карман кругленькую сумму. И вы тоже. Если, разумеется, выживете.

Уперев руки в колени, Максим сидел, тупо уставившись в пол. Потом он глухо проговорил:

– Итак – самоубийство…

– Нет, малыш, – негромко, но убедительно возразил ему Валерьяныч. – Не самоубийство, а казнь. Та самая «высшая мера пролетарской защиты», которой вы вполне заслуживаете, как и почти все прочие наши… гм… спортсмены. Наше гуманное государство позволило вам, подонкам, избрать себе вид казни. И отчего-то мало кто предпочитает пулю или наркоз. Остальные изощряются в попытках подороже продать свой труп. Так вот, наша фирма предлагает вам самую высокую цену, и самую достойную для мужчины смерть – в бою. Ну, думайте поживее, дорогой мой висельник, а то моя рука так и тянется к телефону… Вы согласны?

Максим прикоснулся рукой к груди. Медальон ответил теплым покалыванием. Что же, наверное, это его единственный выход – продолжать идти предначертанным судьбою путем. Он кивнул и сказал:

– У меня родственники в Калуге. Могу я послать им часть денег?

– Разумеется, – добродушно согласился Валерьяныч. – В конце месяца вы получите зарплату и можете распорядиться ею как вам вздумается.

– Хорошо.

– Тогда вы свободны. Горничная проводит вас в комнату. Там вас ожидает горячий обед и хорошее виски, для отдыха – книги, телевизор и магнитофон. Может, немного травки?

– Не стоит. Я не так давно с трудом отделался от этой дряни.

– Это хорошо, что вы не наркоман. И еще ценнее то, что вы со мной откровенны. Я и сам не очень-то поощряю подобные увлечения, но по закону фирмы, сегодня я могу выполнить любое ваше пожелание, даже самое… изысканное.

– Благодарю, – буркнул он. – Обойдусь.

– Перед тем как уйти, сядьте и ответьте на вопросы вот этой анкеты, и постарайтесь по возможности подробнее. Это в ваших же интересах.

Анкета содержала свыше сотни самых разнообразных вопросов, от простецких, автобиографических до самых заумных, над которыми действительно стоило поломать голову. Однако Максиму было лень стараться, и он стал писать что Бог на душу положит.

* * *

Комната, в которую его поместили, вполне соответствовала мечтам небогатого коммивояжера, разъезжающего по мелким городкам с образчиками продукции и остановившегося в самом дешевом из более или менее приличных отелей.

Она была хорошо прибрана и невелика по размеру. Единственная кровать с хрустящими простынями, стол, стул, кресло, в углу стояла приставка далеко не последней модели, но снабженная эффектом стереофонии и стереоскопии. Две полки, одна с книгами, другая с кассетами.

Максим включил телевизор и принялся за обед, время от времени поглядывая на экран. Транслировали баскетбольный матч.

Обед был хорош. Однако он ел без аппетита.

Потом он придвинул кресло к телевизору, долго выбирал программу, но опять натыкался то на детектив, то на резню, минуты две поглядел на шоу, послушал предвыборную речь кандидата от либералов, посмотрел новости и уже не обращая внимания на экранные страсти, сидел, уставившись в одну точку, время от времени прикладываясь к бокалу. Со стороны могло бы показаться, что он, размышляя, подводит итоги, но это впечатление было обманчивым. Он вообще ни о чем не думал. Им овладела какая-то странная томительная грусть, временами переходящая в пронзительную тоску. Его мучила неизвестность завтрашнего дня. Он понимал, что подслащенная пилюля, которую ему сегодня подсунули, явление преходящее, что возможно завтра она сменится страданиями и ужасом, и никак не мог освободиться от мысли о том, что этот вечер последний в его жизни.

Выступление депутата на экране сменилось изображением лощеного красавца в смокинге на фоне лазурных волн. Он затянулся длинной тонкой сигарой и выпустил дым, клубы которого образовали слово Л-О-Т-О-С.

– Сигары «Лотос»! – интимно прошептал бархатный голос. – Они украшают настоящих мужчин, делая их совершенно неотразимыми в глазах женщин. Изысканный аромат и полное отсутствие никотина!

Камера въехала в густую толпу людей, собравшихся вокруг постамента, затянутого красной тканью, испещренную названиями фирм. На постаменте стояло странное неказистое сооружение из темного дерева.

Вам, дорогие телезрители, предстоит уникальная возможность присутствовать при явлении, как нельзя лучше характеризующем всю гибкость нашей социальной системы, все права и свободы, которые она предоставляет человеку, реально осуществляется суверенное право каждой личности не только жить, но и умереть так, как ей захочется. Смертная казнь, некогда осужденная клерикальной и мелкобуржуазной моралью, в наше время стала символом неотъемлемого права индивидуума на самовыражение. Нынче каждый осужденный к этой исключительной мере наказания имеет право избрать себе любой вид смерти, кроме, хе-хе, вполне естественной смерти от старости. Рафаэль Арбузов, сорока шести лет, бывший служащий Госстраха приговорен к смертной казни за зверское убийство жены и расчленение ее трупа. Что поделаешь, им обоим не повезло в жизненной лотерее. Как он сам признается в интервью, мысль о казни зрела у него уже давно, но окончательно сформировалась, когда он увидел по телевизору выбросившегося из самолета Амбарцума Гюльбекяна, до последней секунды своей жизни рекламировавшего запонки кооператива «Шик-Блеск».

Тогда же в нем созрело решение предложить свои услуги фирме «Лотос». Каково ваше последнее желание, Рафаэль?

Пожилой лысоватый мужчина растерянно посмотрел в объектив, потом его кто-то толкнул под руку, и он, заученно улыбаясь, сказал:

– Мое последнее желание в этой жизни – выкурить сигару фирмы «Лотос».

Си-га-ры-ло-о-ото-о-ос! – запел мелодичный девичий хор. – Прекрасен вкус и аромат, их курят, курят все-е-е подряд! Лотос!

Фирма исполнит ваше последнее желание. Больше того, фирма берет на себя все расходы по обучению вашей старейшей дочери в институте, а младшей – в частном пансионате. Позже она получит место горничной в мотеле, принадлежащем фирме. Не забудьте, 32-й километр, мотель «Лотос»!

Самоубийцу подвели к помосту. Священник в черном одеянии дал ему последнее напутствие. Только сейчас Максим понял, что представляло собой деревянное сооружение.

– Без сомнения, Рафаэль избрал самый оригинальный способ самоказни. По заказу фирмы «Денди табл», славящейся своей добротной и модной мебелью, была изготовлена эта гильотина, точная копия тех, которые хорошо поработали во времена великой французской революции. Рафаэль Арбузов решил разделить участь Робеспьера, Дантона и Людовика XVI. Что же, это не самая плохая компания.

Когда убийце сжали руки и шею в колодках, Максим услышал за спиной звяканье посуды. Давешняя горничная неторопливо убирала со стола.

С экрана донесся сдавленный крик и тупой удар. И снова запел хорал.

Девушка мельком взглянула на экран.

– Хочешь выпить? – спросил Максим.

Ничего не ответив, она покатила столик к двери.

Он негромко свистнул.

– Что вам угодно?

– Мне угодно, чтобы ты выпила со мной.

– К этому вы не можете меня принудить, – с неожиданной твердостью произнесла она.

– Прости… – он пожал плечами и жалко улыбнулся, – мне просто показалось…

– …что в этой конторе все должны продаваться? – с горечью завершила она. – И ты не ошибся. Но есть ведь в мире вещи, которые не так-то легко купить, верно? Так вот, мое человеческое достоинство – одна из таких вещей.

– Извини… – Максим растерялся, – я не хотел ничего дурного. Мне вдруг стало так тошно и страшно жить здесь… сейчас… Скажи мне, куда, зачем, к какому страшному концу катится этот мир?

– Его кончину мы уже пережили, – с грустью произнесла девушка. – Гибель угрожала миру, когда две супердержавы и их сателлиты стали друг напротив друга, сжимая самое страшное оружие. Теперь противостояние кончилось. Мир миновал нужную фазу, и теперь стремительно катится к регрессу. Мы возносились к Богу 2000 лет. Теперь столько же будем катиться к дьяволу.

Она снова взялась за поднос.

– Побудь со мною, – взмолился он. – Хоть недолго.

– Но ведь не сейчас же… Мне необходимо убрать, и потом…

– Да, да потом, – с жаром согласился он, – все это будет потом… А сейчас – дай мне немного тепла, поделись со мной своей душевной чистотой, добротой, нежностью… мне всю жизнь так этого не хватало…

Он обнял ее и почувствовал, как напряглось ее тело и вновь расслабилось, ощутив его поцелуи. Он ощутил, как участилось ее дыхание, как заколыхалась упругая грудь, как пальцы ее с крохотными острыми ноготочками быстро и деловито расстегнули его рубашку и брюки.

* * *

Это было дьявольски забавно и даже слегка противно – заниматься любовью с профессионалкой, которая поначалу строила из себя скромницу и пуританку. Вдруг она начала плакать и уверять, что у нее есть любимый муж, который ей этого не простит. Затем уверяла, что он ее второй мужчина и после этого ей будет стыдно смотреть в глаза ребенку. И даже ощутив в своем заботливо подбритом лоне (не иначе, она предпочитает круто вырезанные спереди купальники, подумал Максим) трепещущую и напряженную мужскую плоть, она не переставала обливаться слезами и молить, чтобы он был с нею поделикатнее. И лишь когда он прижал ее колени к груди и подверг изощреннейшей сладостной пытке, которую подсмотрел у папуасов, то расширяя ее плоть, то защипывая пальцами, то подчеркнуто щедро лаская ее, то покрывая нагое тело укусами и щипками, она наконец впала в неистовство и они сплелись в клубок, как два дерущихся леопарда и с победными или отчаянными криками подбадривали и возбуждали друг друга, как будто знаменуя этим победу над давним, коварным и опытным врагом.