Kitobni o'qish: «Где трава зеленая…»

Shrift:

Lauren Weisberger

WHERE THE GRASS IS GREEN AND THE GIRLS ARE PRETTY

Школа переводов Баканова, 2022

Моей соратнице по иной жизни, сестре Дане Заскин, мозгоправу, той, что никогда не упустит случая посмеяться вместе со мной над чем-то неприличным, неуместным или неподобающим. Люблю тебя!

Памяти Сьюзан Камил. Мы знали друг друга совсем недолго, и все же я бесконечно благодарна тебе за помощь, поддержку и веру в эту книгу… и в меня

Глава 1
Бум на мальчиков

– У вас должен быть забронирован столик на имя Маркус, – обратилась Скай к изящной блондинке скандинавской внешности, не слишком приветливо встретившей ее на входе в фешенебельный ресторан «Бильбоке».

Очевидно, хостес не часто приходилось встречать посетительниц, одетых в юбку до пола и ортопедические шлепанцы.

– Гм… – промычала девушка, уставившись в монитор – из тех, на которых невозможно ничего разглядеть, если не стоять под правильным углом. – Что-то я не вижу.

Скай вспыхнула. Часом ранее она, вполне довольная жизнью, пила кофе со старыми подругами, вместе с которыми когда-то учительствовала в Гарлеме, а здесь ее принимают за стареющую хиппи.

– Пейтон Маркус, из Эй-эн-эн.

Ей самой очень не понравилось, как это прозвучало.

Хостес резко вскинула голову.

– Простите, вы сказали «Пейтон Маркус»? Из «Олл ньюс нетворк»?

– Да, это моя сестра, – натянуто улыбнулась Скай.

– Разумеется! – просияла девушка. – Как правило, мы не рассаживаем гостей, пока не соберутся все. И конечно же, не сохраняем бронирование свыше семи минут, но, пожалуйста, следуйте за мной.

Она провела Скай через переполненный людьми ресторан к небольшому двухместному столику, чрезвычайно удобно расположенному между обеденным залом и тротуаром, откуда открывался дивный вид на Медисон-авеню. Приди Скай сама, могла бы только мечтать о таком столике.

Хостес положила на стол две папки с меню и с улыбкой заметила:

– Забавно: вы совсем не похожи на сестру.

– Да, мне постоянно это говорят, – ответила Скай.

– Я имею в виду, что у миз Маркус такая светлая кожа, и волосы, и глаза…

– Гм… ну да.

– Хорошо, я приведу вашу сестру, как только она появится, – пообещала девушка и наконец ушла.

Скай устроилась в кресле лицом к залу и опустила под ноги потертую замшевую сумку. В то же мгновение перед ней как из-под земли вырос официант в форме и поставил рядышком небольшой деревянный табурет, на который торжественно водрузил ее имущество. Поздоровавшись – Скай не поняла, с фальшивым или настоящим французским акцентом, – мужчина жестом фокусника извлек откуда-то высокий бокал для шампанского и наполнил его пенящейся золотистой жидкостью.

– Комплимент от заведения, – проворковал он и неслышно удалился.

Скай пригубила шампанское – сухое, невероятно вкусное. В нос ударили пузырьки, по телу разлилось приятное тепло, и она откинулась на спинку кресла. Вот оно – блаженство! И почему она так редко пьет алкоголь? Нет, порой Скай позволяла себе вечерком среди недели выпить бокал вина, после чего чувствовала себя отважной бунтаркой, но потом неизбежно накатывала сонливость или начиналась мигрень, а иногда все вместе, и всякое стремление к свободной и беззаботной жизни пропадало недели на две.

Кто-то сзади постучал ее по плечу, и Скай подскочила от неожиданности. Блондинка за соседним столиком растянула в улыбке неестественно огромные, как у окуня, губы, и спросила:

– Прошу прощения, это «Cен-Лоран»?

Скай в первую секунду не сообразила.

– Ах, это…

Она стянула с «трона» фальшивую замшевую сумочку.

– Нет, всего лишь «Урбан Аутфиттерс».

Соседка подняла брови:

– Не может быть! Вообщем, я хотела сказать, что она все равно классная.

Женщина вновь повернулась к своему спутнику, мужчине вдвое моложе, который воспользовался моментом, чтобы залипнуть в телефоне.

«Надо говорить «в общем» или «вообще», – мысленно исправила ее Скай, заливаясь краской стыда. – А за эти губы ты могла бы смело потребовать назад всю сумму».

Наконец появилась Пейтон.

– Привет, сестренка. – Она с улыбкой наклонилась через стол и поцеловала Скай в щеку. Дважды, на французский манер.

– Что с тобой?

– Ничего. У меня французское настроение.

Пейтон вытащила из ушей наушники.

– Когда ты в последний раз слушала «Мы не знали, что у нас есть»? Лет двадцать прошло?

– А, «Синдерелла»? – засмеялась Скай. – Чуть больше. Я целовалась под эту песню с Гарри Фельдманом в гардеробе храма на бат-мицве у Саманты Вайнштейн.

– Насколько проще была жизнь во времена рок-баллад!

Скай вновь рассмеялась:

– Мы могли выразить любые чувства с помощью «Уайтснейк».

– Точно. – Пейтон отпила шампанского. – А теперь все катится к черту. Моя жизнь – сплошной бардак.

Обычное субботнее утро, а сестра выглядит лучше, чем Скай когда бы то ни было. Светло-коралловый пиджак, скорее всего «Шанель», поверх белого шелкового топа, укороченные джинсы-скинни и лабутены восхитительного нюдового оттенка с открытым носком. Светлые волосы недавно пострижены, покрашены и уложены так, чтобы скрыть слишком большие уши – единственный недостаток, который Пейтон еще не исправила в своей внешности. Она сняла темные очки от Тома Форда и бросила в сумочку – настоящую кожаную «Сен-Лоран», а не дешевую подделку, как у Скай.

– Да, заметно. Напомни, что не так с твоей жизнью.

– Что и всегда, – беззаботно отозвалась Пейтон. – Чем выше поднимаются наши рейтинги, тем больше все боятся, что они упадут. Джим, мой обожаемый сексуально озабоченный соведущий, в последнее время ведет себя еще невыносимее, чем всегда. Я составила список по-настоящему классных эфирных экспертов – мне не всегда нравятся те, кого нанимают продюсеры, – и с этим не так-то просто разобраться. Не говоря уже о том, сколько всего надо сделать, чтобы подготовить Макс к поступлению. Кто бы мог подумать, что моя дочь не может самостоятельно записаться к парикмахеру?

– Не может и не хочет – не одно и то же.

При виде Пейтон официант, который подошел, чтобы добавить Скай шампанского, чуть не хлопнулся в обморок. Она попросила принести бутылку Пино Гриджио.

– Бутылку? Еще только половина двенадцатого, – удивилась Скай.

– Спасибо, мамуля.

Пейтон повернулась к официанту:

– Мне, пожалуйста, салат «Нисуаз», заправку отдельно.

– Разумеется, миз Маркус.

Он вопросительно посмотрел на Скай.

– Мне то же самое. И порцию картофеля фри.

Официант кивнул и исчез.

– Жареная картошка? – наморщила нос Пейтон.

– Тебя никто не заставляет ее есть.

Появилась новая официантка, совсем молоденькая. Сражаясь с бутылкой вина, девушка изо всех сил старалась не пялиться на Пейтон, но пальцы предательски соскальзывали с горлышка.

– О боже, извините. Я новенькая, и…

Пейтон отобрала у нее бутылку и штопор:

– Дай сюда.

Она ловко вставила штопор, сделала несколько вращательных движений и со звонким щелчком вытащила пробку.

– В начале трудовой карьеры мне приходилось работать официанткой, – сообщила Пейтон, протянув бутылку девушке.

– Спасибо, – сказала та. – Очень мило с вашей стороны.

Пока она разливала вино, на столе возникла тарелка с горкой картошки фри – горячей, хрустящей, посыпанной морской солью. Скай немедленно запихнула в рот два ломтика и заметила:

– Очевидно, здесь у них заказывают жареную картошку только презренные брюнетки с мерзкими карими глазами. Хостес не поверила, что я твоя сестра.

– Знаешь, я бы не задумываясь отдала свои небесно-голубые глаза за набор генов, который позволяет тебе есть все, что хочешь, как в восемнадцать лет. Ты понимаешь, какая это редкость после сорока? Я потолстею на полкило, просто посидев рядом с этой картошкой, – сказала Пейтон.

– Мне исполнилось сорок меньше года назад, – рассмеялась Скай. – А тебе до сорока еще девять месяцев. Ешь, пока можешь.

– Ты что! – ужаснулась Пейтон и отпила вина. – У меня обмен веществ ни к черту не годится, как и вагина. – Я тебе рассказывала?

– Да, всего лишь каких-то пару тысяч раз.

– Одни несчастные, самые обычные роды миллион лет назад, а она так и не восстановилась.

Скай предостерегающе подняла руку:

– Пожалуйста, не начинай. В прошлый раз, когда ты сравнила ее с кусками ветчины в витрине «Голд», я двое суток есть не могла.

– Ладно, не буду, – отмахнулась Пейтон. – Я нашла нового физиотерапевта, и она порекомендовала мне комплект утяжелителей. Такие шарики: начинаешь с самого легкого и постепенно увеличиваешь вес. Когда сможешь удерживать самый тяжелый, больше не будешь писаться при каждом чихе.

– И как? – улыбнулась Скай.

– Я не смогла удержать даже начальный вес! Представляешь, самый легкий, типа для начинающих. Их надо носить десять минут в день, занимаясь обычными делами, а у меня он постоянно выпадал. Врачиха сказала, что никогда не встречала женщины, не способной удержать начальный вес.

– Умеет она подбодрить.

– Ага, типа: «Ого, у тебя самая растянутая вагина из всех, что мне попадались, а я в таких делах собаку съела».

Скай промокнула выступившие от смеха слезы. Она часто жалела, что зрители никогда не видели сестру такой безбожно смешной, беспечной хохотушкой.

– Бред какой-то, – продолжала Пейтон. – Один средних размеров ребенок сто лет назад. Слава богу, я хоть грудью не кормила, поэтому она неплохо сохранилась.

– В наши дни за такое признание могут повесить.

– Я тебя умоляю! Современным мамам намного легче. Они укладывают волосы, делают маникюр с педикюром и едут рожать в специальном удобном такси для беременных, заранее договорившись с врачом. Все чинно и благородно.

– Ну конечно, ведь рождение ребенка должно быть самым значительным и прекрасным событием в жизни женщины.

Пейтон сделала еще один большой глоток:

– Может, значительным. Но прекрасным это событие могут назвать только женщины, которые рожают дома в ванне. Жесть.

– Эстер говорит, что испытала ни с чем не сравнимые ощущения, – засмеялась Скай.

– Ты знаешь, как я отношусь к Эстер, – закатила глаза Пейтон. – Только не надо напоминать мне о ее домашних родах… Кстати, как она?

– Вроде хорошо. Ни с кем не встречается, но не теряет надежды.

Стараясь ничего не рассыпать, Скай осторожно вытащила из битком набитой сумки айпад.

– Она консультировала меня по юридическим вопросам, связанным с резиденцией для девочек, и очень помогла. Хочешь посмотреть мой мудборд?

– Да, только не называй это так, – попросила Пейтон, взяла планшет и начала рассматривать ковры, декор, мебель и постельное белье, выбранные сестрой для дома с пятью спальнями, где та собиралась поселить девочек из малообеспеченных семей, которые будут посещать старшие классы образцовой школы в Парадайсе. – Ух, потрясающе.

– Скоро все будет готово.

– Чудесно. Когда заселяетесь?

– Самое позднее – на День труда, чтобы не разрывать учебный год. Вот-вот должны прийти деньги от друга Айзека, и тогда мы успеем.

– Генри тот еще мудак, но деньги даст. Это единственное, в чем на него можно положиться.

– До сих пор он казался мне ужасно милым, – призналась Скай, доедая салат.

– Скорее всего, он решил стать спонсором, чтобы его компания удовлетворяла каким-то там требованиям о корпоративной социальной ответственности.

– Мне все равно, какие у него мотивы, лишь бы не отказался.

Пейтон схватила за горлышко бутылку Пино Гриджио и вытащила из серебряного ведерка со льдом.

– Я горжусь тобой за то, что ты придумала и воплотила в жизнь идею с жильем для девочек. И вернулась к работе после такого большого перерыва.

Скай возмущенно уставилась на сестру.

– Что я такого сказала? – спросила Пейтон. – Я не осуждаю тебя за неслыханно долгий декретный отпуск. Просто ты постоянно ныла, что тебе надоели герлскауты и ты хочешь заниматься чем-то более… творческим.

– А ты как? – спросила Скай. – Макс ведь уезжает в колледж? Твоя милая крошка скоро выпорхнет из гнезда?

– Она не милая, а раздражительная и упрямая, – сморщила нос Пейтон.

– Ты к ней слишком сурова.

– К ребенку, который не хочет учиться в Принстоне?

– Я лишь хотела сказать, что учеба в киношколе не испортила бы ей жизнь, – вздохнула Скай.

– Да сколько можно? Господи, это ПРИНСТОН! В любом случае она все лето проведет у тебя.

– Не могу дождаться. Может, вы с Айзеком тоже поживете у нас?

– Макс будет против. Кроме того, летом я просто поселюсь в студии – чтобы закрепить успех и обеспечить рост рейтингов осенью. – Она указала на телефон сестры. – Тебе пришло сообщение.

В ту же секунду завибрировал ее собственный мобильный.

– Откуда она знает, что мы вместе? – пробормотала Скай, посмотрев на уведомление. – Если бы мамуля умела загружать приложения, я бы подумала, что она за нами следит.

Пейтон открыла письмо и прочла вслух:

– «Тема: детская присыпка».

– О, только не это! – простонала Скай, взявшись за голову.

– «Дорогие девочки! – прочла Пейтон, старательно копируя голос Марши. – Существуют некоторые свидетельства (круглая скобка), не окончательно подтвержденные (скобка закрылась), что детская присыпка повышает вероятность (кавычки) рака яичников (кавычки закрылись). Я часто применяла ее при уходе за вами обеими. Возможно, вам стоит проинформировать об этом своих врачей. С любовью, мама».

– И как бы мы обошлись без столь важной информации в это чудесное июньское утро? – сказала Скай.

– Интересно, почему она взяла слова «рак яичников» в кавычки? – фыркнула Пейтон. – Она считает, что такой болезни нет?

– Все равно это не сравнится с письмом о тете Хэтти, – заметила Скай.

– «Дорогие девочки, – прочла по памяти Пейтон, – к сожалению, вынуждена вам сообщить, что прошлой ночью умерла тетя Хэтти. Напишу вам, как только узнаю подробности о траурной церемонии. Что касается других новостей, то я наконец приняла решение по поводу цвета моей новой «камри». Снаружи «серебряное облако», а салон – антрацитово-серая кожа. С любовью, мама».

Обе плакали от смеха. Письмо, процитированное тысячу раз, не становилось менее смешным.

– Смейся, пока можешь, – сказала Пейтон, намазывая губы мерцающим блеском бренда, о котором Скай никогда не слышала. – Пройдет время, и мы будем писать такое своим дочерям.

– Говори за себя. Думаю, всем известно, что я крутая мать, – ответила Скай.

– Из меня вышла бы отличная мама для мальчика, – задумчиво кивнула Пейтон.

– По-моему, в Парадайсе вообще какой-то нездоровый бум на мальчиков. Не может быть, чтобы столько мальчиков рождалось естественным путем.

– Охреневший у вас город. – Пейтон заправила за ухо светлый локон. – Почему все хотят именно мальчиков?

– Думаю, из-за спорта. Чем больше в семье мальчиков, тем больше ты можешь за них болеть, ходить на игры и тренировать команды. Согласно моей рабочей версии таким способом пары, несчастливые в браке, избегают необходимости проводить вместе лишнюю минуту по выходным.

Пейтон засмеялась.

– Я тебя предупреждала, когда вы решили переехать за город. Знаю, знаю – лучшие школы, работа Гейба… Только чего ты ожидала? Здесь живет непростая публика. – Она отодвинула стул. – Ну что, пошли отсюда?

Они расплатились, прошли мимо дружелюбной теперь хостес и вышли из ресторана. Увидев Пейтон, сидевшие через несколько столиков мать с дочерью уставились на нее во все глаза. Она помахала и улыбнулась.

– Не понимаю, как тебе это удается, – заметила Скай, наблюдая за обменом любезностями.

– Что?

– Постоянно улыбаться обожающей публике. Никогда не хотелось пойти куда-нибудь, где тебя никто не узнает? Особенно в выходные.

– Не-а.

– Ты сумасшедшая, – засмеялась Скай. – Я тебя люблю.

Она закинула обшарпанную сумку на плечо и растопырила руки.

– Я тебя тоже, – сказала Пейтон, шагнув в ее объятия. – Отправь мне идеи для подарка маме. И мы должны придумать план на ее день рождения.

– Принято. Под «мы» ты подразумеваешь меня? – уточнила Скай.

– Да, – виновато улыбнулась сестра. – У тебя лучше получается.

Они обнялись на прощание, перекрыв пешеходное движение на Медисон-авеню, и Скай торопливо отстранилась, не желая причинять неудобств незнакомым людям.

– Обожаю тебя! – рассмеялась Пейтон, помахав плоской ладошкой, как королева Елизавета на смене караула.

– И я тебя.

Скай отошла в сторонку и провела взглядом сестру, шагавшую по улице, словно по подиуму в Париже. Пейтон порой бывала самовлюбленной, хвастливой и совершенно невыносимой сумасшедшей стервой, но Скай все равно ее любила.

Глава 2
За все в жизни надо платить

– Мы вернемся с рекламной паузы через минуту, оставайтесь с нами!

Пейтон отхлебнула кофе из чашки с логотипом Эй-эн-эн и повернулась к визажистке, которая подошла припудрить ей лоб. Операторы изменили положение для следующей рубрики, а Шон, исполнительный продюсер, сообщил по студийной аудиосистеме:

– Выходим на финишную прямую! До выходных осталось шесть минут.

Несколько человек в аппаратной захлопали в ладоши. Неделя выдалась тяжелая, всем хотелось вернуться домой, в нормальную жизнь, которая не делится на тридцатисекундные отрезки и не рассчитывается по кадрам, как то, что происходит с пяти до восьми утра в ослепительном свете софитов, под безжалостным давлением прямого эфира национального телевидения.

Джим вернулся за стол и занял свое кресло. Пейтон подозревала, что во время частых отлучек в туалет в рекламных паузах он на самом деле бегает качать бицепсы.

– СДБСП, – сказал Джим, вставляя наушник.

И пригладил рукой волосы – абсолютно бесполезный жест: толстый слой лака превращал прическу в непробиваемую броню.

Напарник частенько хвастался, что флакона хватает на три дня. Пейтон не то чтобы не любила Джима, просто… Ну ладно, она его действительно не любила. Да, он чертовски классный ведущий, с этим трудно спорить: аудитория, с легким перекосом в сторону женщин, обожает его экранную личность – доморощенную смесь мужественности, непоколебимого позитива и при необходимости чего-то очень похожего на сочувствие, – и только при выключенных камерах он показывал свое истинное лицо.

Джим вопросительно посмотрел на Пейтон:

– Согласна?

– Что?

Она как раз вспомнила, что после обеда нужно записаться к стоматологу.

– Тридцать секунд! – раздалось из динамиков.

– СДБСП, – повторил Джим. – Поняла? Слава долбаному богу, что сегодня пятница.

– Гм…

Пейтон выдавила улыбку и достала из выдвижного ящика изящный блокнотик «Молескин», куда записывала все, о чем вспоминала в самые неподходящие моменты.

«Записаться к стоматологу на пять вечера», – нацарапала она, и тут в голову пришла новая мысль. Макс тоже должна записаться к стоматологу, терапевту и гинекологу, ведь в конце лета ей уезжать в колледж.

– Двадцать секунд!

Пока она писала, Джим шумно отхлебнул из кружки с логотипом Эй-эн-эн. Пейтон в тысячный раз задумалась, что он добавляет в свой кофе: кокаин, растолченный аддералл или какую-нибудь подпольную добавку с тестостероном? От чего еще может нормальный человек постоянно быть на взводе?

– Десять секунд!

Джим откашлялся, отвел плечи назад и стал пожирать глазами камеру номер три, которая должна была снимать их после рекламной паузы.

– Пейтон, готова? – спросил Шон, на этот раз прямо в ухо.

Она кивнула. Черт! Забыла напомнить Скай о мамином дне рождения. Обвела напоминание кружочком – решить этот вопрос в первую очередь…

– Итак, пять, четыре…

– Пейтон, ради бога, спрячь это! – раздраженно гаркнул Шон.

– …три, два…

Она закрыла блокнот.

Наступила тишина. Красный огонек на третьей камере замигал, показывая, что они в эфире. Пейтон внезапно расслабилась. На нее снизошло отрешенное спокойствие – полная противоположность адреналинового всплеска. Мысли, еще секунду назад метавшиеся в разные стороны, без малейших усилий с ее стороны сошлись в одной точке, и она обрела свое фирменное самообладание.

– Мы снова с вами, – сказала Пейтон, искренне улыбаясь в камеру номер три, словно видела перед собой гостиную, где сидят ее самые близкие люди. – «В заключение пятничного выпуска мы хотим поделиться с вами невероятной историей любви и силы духа, которая произошла в самой обычной семье», – прочла она с телесуфлера.

Неделю всегда старались закончить какой-нибудь волнующей человечной историей с хорошим концом, чтобы поднять дух зрителей, обеспокоенных ситуацией в мире.

– «Логан Пирс – девятилетний мальчик, который живет с родными в пригороде Хьюстона, любит рисовать, играет в «Лего» и болеет за «Астрос», – прочла Пейтон, придав своему голосу точно отмеренные доли серьезности и восхищения, а про себя гадая, который из домашних питомцев продюсера написал этот идиотский сценарий. – Представьте, что пережила семья, когда Логану поставили диагноз «педиатрическая лимфома» – редкое, угрожающее жизни заболевание».

Читая, она невольно прониклась сдержанной грустью матери, которая рассказывала о диагнозе мальчика, лечении и, наконец, выздоровлении, – такого почти никогда не случалось, когда Пейтон находилась в открытом эфире и должна была перескакивать с одного сюжета на другой. Голос женщины завораживал, а Логан так трогательно обнимал свою младшую сестренку, что Пейтон едва не пропустила объявление Шона об экстренном сообщении.

Она посмотрела в сторону аппаратной, которая перестала напоминать спокойную, тщательно выстроенную балетную сцену и превратилась в хаотичную тусовку. Огромные электронные часы над камерами отсчитывали секунды. Черт! До восьми еще пять минут, и это означает, что сообщать срочную новость придется им.

– Я возьму, – пробормотал в микрофон Джим.

На экране лечащий врач Логана описывал воздействие лимфомы на детей.

– Нет, – возразил Шон. – Слишком резкий переход. Плохо уже то, что мы обрываем ребенка. Когда сюжет закончится, переходим к рекламе.

Пейтон и Джим кивнули.

– Они записывают заставку, но материала там только на тридцать секунд, – продолжал Шон. – Обвинения и короткое описание. Потом я тебя поведу.

Пейтон вдруг напряглась. Экстренные новости всегда непредсказуемы.

Ролик закончился, и Пейтон спокойно сообщила зрителям, что выпуск продолжится после короткого перерыва. Почти немедленно после этого все полетело к чертям.

– Надеюсь, они знают, что делают, – громко произнесла она, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Да, – согласился Джим. – Мы забили на ребенка с раком!

Продюсер эпизода Дженна, двадцатипятилетняя звезда, которую недавно переманили из «Фокс ньюс», объявила:

– ФБР только что подтвердило информацию о задержании двадцати двух человек, среди которых есть весьма известные люди, по обвинениям в преступном сговоре и (или) почтовом мошенничестве.

– Кому, на хрен, интересно почтовое мошенничество? – возмутился Джим, словно прочтя мысли Пейтон.

Дженна сделала вид, что не слышит, и сказала им в наушники:

– Все задержанные – влиятельные люди, родители, которые пытались купить своим детям места в престижных университетах.

– Тридцать секунд! – раздался обезличенный голос в колонках.

В крови зашумел адреналин.

– Что нам известно? Мы готовы?

В студию ворвался Шон со стопкой бумаг в одной руке и своими знаменитыми черными очками – в другой.

– Дженна, суфлер?

Дженна бесстрастно подтвердила, что суфлер настроен.

– У меня хватит информации, чтобы дотянуть до конца программы, – сказал Шон, размахивая распечаткой. – Читай с суфлера медленно, а потом слушай меня.

– Десять секунд!

Шон вернулся за стеклянную стену аппаратной. Пейтон видела, как он натянул наушники и ткнул пальцем в оператора.

– Пристегнись, взлетаем, – сказал Джим, сделав сочувственное лицо.

– …три, два, один!

Включилась камера номер два, которая использовалась в основном для крупных планов, и Пейтон нашла взглядом телесуфлер.

– «Мы прерываем волнующую историю Логана Пирса, чтобы поделиться с вами экстренным сообщением, – прочла она, сама не понимая, дрогнул ее голос или просто показалось. – Агентами ФБР задержаны двадцать два человека в четырех штатах: родители абитуриентов, обвиняемые в попытке купить своим детям места в престижных учебных заведениях. Подробности пока неизвестны, однако источники утверждают, что по меньшей мере трое из этих людей – известные личности».

Телесуфлер остановился. Пейтон знала, что Дженна просто не успела написать больше, но у нее перехватило дыхание. От паники спас голос Шона. Никто не любит слепых экспромтов перед миллионной аудиторией.

– Спокойно! – гаркнул он. – Я с тобой.

Она набрала воздуха, а Шон начал выдавать ей кусочки ничего не значащей информации, которые она передавала на камеру. «Совет колледжей пока не прокомментировал ситуацию». «Ждем реакции районного прокурора Манхэттена». «Крупнейший сговор, связанный с приемом в колледжи».

– Джим, спроси у Пейтон, когда будет известно больше, – пролаял Шон.

Джим тут же обернулся к Пейтон, нахмурил бровь и спросил:

– Когда можно ожидать новую информацию, касающуюся этой сенсационной истории?

– Заканчивай, Пейтон, – сказал Шон.

Пейтон посмотрела на Джима и спокойно – во всяком случае, надеялась на это – произнесла:

– Время нашего утреннего эфира подходит к концу; Сюзанна и Алехандро будут следить за развитием событий и держать вас в курсе.

Она вновь повернулась к камере номер один – слева наискосок.

– Оставайтесь с нами, если хотите узнать подробности этого скандала. Мы – Пейтон Маркус и Джим Этвуд – увидимся с вами в понедельник утром.

Наступила немая сцена, во время которой никто не шелохнулся, затем Шон объявил:

– Всем спасибо, мы закончили.

Студия разразилась аплодисментами. Перед столом ведущих вырос Шон.

– Мне понравилось, что ты назвала это скандалом, – сказал он, блестя вспотевшим лбом. – Пикантно.

– Спасибо за помощь, – ответила Пейтон.

Сердце выскакивало из груди. Она вытащила наушник и рухнула в кресло.

– Отличная работа, – сказал Джим, вынимая наушник.

Он встал, возвышаясь над Пейтон и Шоном. У Джима была фигура бывшего футболиста, и он не упускал случая напомнить о своем славном прошлом, почти бессознательно роняя фразы: «Когда я играл за Клемсон», «В мою бытность квотербеком», «Нет лучшей школы жизни, чем университетский футбол». Всякий раз, когда он это говорил, Пейтон хотелось опрокинуть стопку «Егермейстера».

– Ладно, девчонки, я пошел, – объявил Джим, растянув губы в ухмылке, чтобы показать, что его ничуть не напрягает ориентация Шона. – Прекрасных выходных. Ведите себя прилично.

Он помахал мускулистой рукой и направился к своей гримерке.

– Фу, это у него «Драккар»? – наморщил нос Шон и указал на дверь кабинета. – Зайди ко мне, Пейтон.

Пейтон отстегнула микрофон и, вскочив, спросила:

– Что-то еще известно?

– О чем?

– Об этой истории с колледжами! Мы ведь уже освещали эту тему, так? Она тянется до сих пор?

Пейтон торопливо шагала за Шоном по коридору. Он толкнул дверь в свой кабинет и уселся за стол.

– Тема вечная. Держу пари, что половина моего выпуска попала в Станфорд благодаря гребле или волейболу. На худой конец, теннису. Сплошные спортсмены. Идиоты-родители, конечно, перегнули палку, но всем известно, на что способны обеспеченные люди, чтобы засунуть своих отпрысков в Лигу плюща.

Шон протянул Пейтон бутылку воды, и она только сейчас осознала, что умирает от жажды. Дыхание восстановилось.

– Да, ты прав. Такое происходит сплошь и рядом. Только эти родители, вероятно, слишком далеко зашли. Помнишь, как те, что подменили фотографии своих детей и заплатили другим людям, чтобы сдали за них экзамены. Как так можно?

– Согласен.

На столе зазвонил телефон.

– Да. Иду.

Шон опять встал.

– Мне надо бежать. Если не увидимся до твоего ухода, хороших выходных.

Продюсер чмокнул ее в щеку и закрыл за собой дверь. Эта маленькая любезность пришлась как нельзя кстати: Пейтон вдруг резко затошнило – наверное, от прилива адреналина. «Задержанные родители совсем не такие, как я и тысячи других, готовых на все, чтобы предоставить своим детям все возможные преимущества», – подумала она. Тем не менее беспокойство не утихало. Зачем вновь поднимать эту тему, после того как первая серия благополучно похоронена?.. Пейтон допила воду до последней капли, упала на колени и извергла все содержимое желудка в элегантную мусорную корзину Шона.

Через каких-то тринадцать минут – рекордное время! – она уже выходила из «Убера» на углу Семьдесят четвертой улицы и Медисон-авеню, где расположился на втором этаже высокого лофта великолепный частный спортзал, больше напоминавший съемочную площадку. Уединившись в просторной личной раздевалке, оборудованной паровым душем и шкафчиком с предметами личной гигиены от «Малин и Гетц», к которой прилегала комната отдыха с диванчиком и газовым камином, Пейтон стянула сапфирово-синее платье-футляр и влезла в короткие легинсы и спортивный топ со вшитыми чашечками. Она испачкала четыре влажные салфетки, чтобы снять плотный слой телевизионного макияжа, и долго вычесывала щеткой из кабаньей щетины профессиональный лак для волос суперсильной фиксации. Тело каждой клеточкой умоляло хоть на минутку присесть на плюшевый диванчик, однако Пейтон заставляла себя двигаться.

– Привет, красотка, – сказал Кендрик, шлепнув ее полотенцем, когда она вошла в зал для кардиотренировок. – Отличный был выпуск. А теперь подвигай задницей.

Пейтон отсалютовала и подошла к ближайшей беговой дорожке. Она порой скучала по сумасшедшей энергетике фитнес-клуба «Эквинокс», но терпеть не могла, когда на нее пялятся, фотографируют тайком или, не дай бог, подходят поболтать. А здесь, в скрытом от мира оазисе, который владельцы называли спортзалом, а денег брали как за воздушное такси, ей составляли компанию всего три человека – двое мужчин за шестьдесят на беговых дорожках и молодая женщина, старательно потевшая на клаймбере. И больше никого. Восхитительно!

Пейтон заняла место на тренажере и вставила наушники. Дожидаясь, пока на экране загрузятся новости, она установила скорость и наклон, чтобы разогреться, и вдруг заметила свое отражение в зеркальной стене. Господи, ужас! Многочисленные знакомые просто обожали рассказывать, что в сорок лет все летит к черту, а Пейтон улыбалась и кивала, не допуская даже мысли, что это когда-нибудь коснется ее самой. Начиная с подросткового возраста и до тридцати девяти лет она делала все, что хотела, и это никак не отражалось на внешности. Десять лет курила. Слишком много пила. Ела как шестнадцатилетний мальчишка. Почти не занималась спортом. Спала не больше пяти часов. И при этом, несмотря на рост метр шестьдесят пять, хотя она мечтала быть по крайней мере на десять сантиметров выше, всегда оставалась худощавой, стройной и подтянутой. А теперь? Ей нет и сорока. Просто кошмар! Едва заметные морщинки у глаз превратились в глубокие траншеи. Кожа усталая и землистая, несмотря на сумасшедшие деньги, которые она тратит на скрабы, кремы под глаза и масла для лица. Волосы растут везде, только не там, где нужно. А фигура? Как будто кто-то нажал кнопку, и живот выпятился, грудь обвисла, а задница начала расползаться во все стороны.