Kitobni o'qish: «Время шинигами», sahifa 2

Служанка с поклоном протянула мне часы, которые я прикрепила к одежде и засунула за оби⁴. Найти в Ёми новые часы из чистого серебра и золота было нелегко, но, как оказалось, богини смерти получают практически все, чего бы ни захотели. Я так и не нашла часы Нивена, которые выронила в тронном зале много лет назад, несмотря на то что мои слуги перетрясли каждую циновку и обшарили каждый угол дворца. Я подозревала, что Хиро уничтожил их.

Тиё попыталась помочь мне с волосами, но я отступила от нее, чтобы расчесаться самой. Слишком долго я скрывала от жнецов цвет своих волос, чтобы теперь заплетать их «подобающим» образом. Все равно ничто во мне не укладывается в рамки традиций или приличий, так какая разница, как уложены мои волосы? Я надела цепочку с кольцом, поднялась на ноги и распахнула двери своей комнаты до того, как это успели сделать слуги. Они упали на колени, рассыпаясь в извинениях, но я, не обращая на них внимания, промчалась по коридорам мимо фресок, отражающих историю Японии: Идзанаги и Идзанами, протыкающие небо копьем, рождение их первенца, Хиро, и остальных детей – божеств Солнца, Луны и бури.

Поначалу я думала, что кто-то написал эти фрески, чтобы сохранить историю. Но оказалось, что дворец обладает собственным разумом: всего через несколько дней после моего восшествия на трон я обнаружила новую картину. На ней в тени была изображена сердитая девушка со свечой в одной руке и часами – в другой, стоявшая у святилища под открытым небом, с крыши которого капала кровь. У ног ее лежало тело мужчины.

Я приказала слугам закрасить картину и не моргая наблюдала, как они это делают, но на следующий день фреска проявилась снова. Что бы я ни делала, уничтожить ее, казалось, было невозможно. Больше я не ходила в то крыло дворца.

Стражи у входа в тронный зал поклонились и открыли двери, когда я прошла мимо.

На напольных подушках стояли, преклонив колени, два шинигами: мужчина и женщина. На них были темно-красные халаты, расшитые золотыми драконами, от которых отражалось бледное пламя свечей. Мне всегда казалось несправедливостью, что они могут носить форму шинигами, в то время как у меня не было на это даже шанса – а ведь их жизни были такими простыми и полноценными.

Я поднялась на возвышение и уселась на трон. Церемониальные свечи освещали его будто театральную сцену. На стене надо мной висела катана Идзанами.

В этой комнате я впервые встретила Идзанами – когда еще искренне верила, что она может мне помочь. Прежде расстояние от раздвижных дверей до огромного возвышения с троном богини казалось мне путем в тысячу миль, а бледные тростниковые циновки – бесконечной пустыней, от которой у меня нервно потели ладони, пока я ползла по ним вперед. Теперь же это была просто комната, наполненная эхом и тьмой, с роскошным, но неудобным креслом и висевшим над головой орудием убийства, потому что я не знала, куда еще его можно деть. Величественной эту комнату делал страх перед Идзанами, но ее больше не было.

Пока шинигами кланялись мне, я села на трон и скрестила руки на груди. Затем закрыла глаза. В темноте разума всплыли имена.

– Ёсицунэ и Канако из Наосимы, – сказала я, открывая глаза, – говорите.

– Ваше Величество, – начал мужчина по имени Ёсицунэ, – мы пришли просить вашего разрешения на перевод в Тоттори.

Я вздохнула. Пустая трата времени. Ради этого не стоило даже одеваться.

– Нет, – отрезала я. – Это всё?

– Но… – Канако слегка приподнялась, – почему нет?

– «Ваше Величество», – напомнила я ей, поморщившись. Честно говоря, я ненавидела этот титул, но стоит позволить им обращаться ко мне неформально, как меня тут же начнут звать «Рэн» или «жница».

– Почему нет, Ваше Величество? – повторила Канако, хотя из ее уст это прозвучало скорее как оскорбление.

– Ты знаешь почему, – ответила я. – Не трать мое время.

– В Тоттори живет ее отец. Он уже немолод, – Ёсицунэ нахмурился, будто это было всецело моей виной. Как быстро их почтительные поклоны сменились свирепыми взглядами в мою сторону. Все как обычно: готовы притворяться, что я их богиня, но лишь до тех пор, пока я даю им то, чего они хотят.

Большинство шинигами не настолько близки со своими родителями, чтобы это могло служить оправданием такой просьбы. Как и у жнецов, для шинигами единственная польза от семей – это союзы и защита. Как только дети заключают брак, у них больше нет необходимости видеться с родителями. Одна из многих причин, по которым мой отец сразу от меня отрекся, вероятно, заключалась в том, что он не верил, что я когда-либо выйду замуж, иными словами – что у него не будет удобного предлога исчезнуть из моей жизни. Я глубоко сомневалась в том, что эти шинигами действительно хотят переехать по такой благородной причине.

– Мне не требуется еще больше шинигами в Тоттори, – отрезала я. – Население там почти не растет. Можете перевестись в Токио или Осаку, но Тоттори и так ломится от одуревших от скуки шинигами. Мой ответ: нет.

– Идзанами разрешала нам оставаться с нашими семьями, – возразил Ёсицунэ, взирая на меня сквозь темноту.

«Ложь», – прошептал голос в голове. Слова царапали уши изнутри, будто голова была набита пауками. Я могла простить многое, но сравнение меня с Идзанами редко заканчивалось хорошо. Как бы я ни хотела исполнить их желание и заткнуть им рты, гораздо хуже разгневанных шинигами были души, парящие в эфире, потому что на них не хватало собирателей. Тогда, вместо того чтобы считать меня бессердечной, другие шинигами заклеймят меня за непрофессионализм, что намного серьезнее.

Разумеется, у них нет врожденного уважения ко мне – чужеземке, резко сменившей на троне создательницу их мира. Жнецы обладают безупречным слухом, а потому я прекрасно представляю, как они перемывают мне косточки перед тем, как я призову их на аудиенцию. Они шепчутся о том, что я соблазнила Хиро, только чтобы украсть его царство, что я превратила Японию в рабскую колонию Англии, что у меня нет права сидеть на троне Идзанами и отдавать приказы. Последнее я даже не могу опровергнуть.

Что ж, раз они меня не уважают, то пусть боятся.

Мои тени потянулись и обхватили их руки и ноги, раскидав по разные стороны комнаты. Когда тени вжали просителей в стены, те закричали. Длинные щупальца тьмы извивались вокруг их шей, поднимали веки, изучая мягкую плоть, щекотали носы, заглядывая в мозг.

Как только тени нырнули Ёсицунэ в горло, у него на глазах выступили слезы, но Канако, плюясь в мою сторону чернильной тьмой, откусила черные щупальца прежде, чем они успели задушить ее.

– Кто из вас хочет умереть первым? – спросила я на языке Смерти. Он отлично подходил для угроз: несмотря на то что в моих словах не было и намека на изящность, язык Смерти скручивал их в зловещую мелодию, от которой кожа шинигами покрывалась мурашками.

– Вы не можете убить нас, и вы это знаете! – закричала Канако. – Население растет очень быстро, и вам нужны все шинигами, что у вас есть!

К сожалению, она была права. Хотя смерть любого шинигами заканчивается рождением нового, ждать еще сто лет, пока они вырастут и закончат обучение, я не могла. Чтобы справиться с ростом населения, нужно больше шинигами, и они уже появились, но еще слишком молоды, чтобы собирать души.

– Есть вещи похуже смерти, – сказала я. Это я знала лучше всех.

Я сломала им ноги и швырнула обоих на пол.

Мужчина и женщина со стоном упали на циновки, тени отступили ко мне. Конечности заживут через пару часов.

– Тиё, – позвала я.

Двери мгновенно отворились, как будто служанка все это время ждала за ними, прижимаясь ухом. В ее широко распахнутых глазах читалась тревога, и на мгновение я заколебалась: она привыкла к моим вспышкам гнева, когда я имела дело с шинигами, так что две пары сломанных ног не могли настолько выбить ее из колеи. Наверняка случилось что-то еще.

Но, что бы это ни было, ей придется решить проблему самой. У меня не хватит терпения еще на одну катастрофу прямо сейчас.

– Пусть их вышвырнут наружу, – велела я. – Могут отправиться домой ползком.

– Да, Ваше Величество, – ответила Тиё. – Могу ли я…

Когда я прошла мимо шинигами, Канако ухватилась за мою щиколотку, вынуждая остановиться. Я повернулась к ней. Ее лицо исказилось от боли, но хватка была железной.

– Все еще не чувствуешь уважения? – спросила я, сжимая челюсти. – Я могу убить тебя. Уверяю: я легко обойдусь без одного шинигами.

Канако покачала головой, впиваясь ногтями в мою кожу.

– Я не поклоняюсь чужим богам, – сказала она.

Вздохнув, я выдернула ногу из ее пальцев и с силой наступила ей на руку. Та хрустнула, точно зачерствевший хлеб.

– Вышвырни их сейчас же, – бросила я Тиё, проносясь мимо.

«Чужие боги», – повторяла я про себя, следуя к кабинету. Эта проблема никогда не исчезнет. Я перестала бороться с ярлыком «чужачки» много лет назад, поняв, что это бесполезно. Божеств не должно волновать, что о них думают низшие существа. Моя мощь должна была погасить это слабое смертное сомнение. Потому что если она на это неспособна, то ради чего я пожертвовала всем?

Однако, несмотря на всю свою силу, я продолжала находиться в ловушке. Неважно, что слово «чужачка» жалило меня сейчас меньше, чем десять лет назад, итог был прежним: меня никто не уважал. Никакой самоанализ и никакая уверенность в себе не могли изменить того факта, что я не сумела заставить других называть меня иначе. Даже будучи самым могущественным существом в Ёми, я осознавала: ничто из этого мне по-настоящему не принадлежит. Дворец – кукольный домик, драгоценности – игрушки. Все вокруг было подделкой, потому что таким, как я, не разрешается называться богинями.

– Ваше Величество! – позвала Тиё, спеша за мной.

– Я иду в кабинет, – откликнулась я.

– Но, Ваше Величество, там, в холле, кое-кто дожидается…

– Мне плевать, даже если сама Идзанами восстала из могилы и явилась на чай.

Тиё закрыла рот, но при упоминании Идзанами ее глаза выпучились.

– Тиё, – я замерла, – неужели Идзанами…

– Нет-нет, Ваше Величество, – спохватившись, тут же покачала головой Тиё. – Но это кое-кто, с кем, я полагаю, вы захотите поговорить.

Я вдохнула, раздраженно сжав зубы:

– Кто?

Тиё уставилась себе под ноги.

– Он не назвался, но его лицо…

Она замолчала, но этого было достаточно, чтобы заставить меня сомневаться. Тиё не стала бы тратить мое время попусту. Если она отвлекла меня из-за этого гостя, значит, он был чем-то важен.

Повернув обратно, я последовала по коридору к входу во дворец. Тиё семенила за мной. Я вышла в главный холл, проскользнув мимо теневых стражей. Стены здесь золотые, украшенные фресками, а потолок расписан тысячами цветов.

У дверей, скрестив руки, стоял мужчина и рассматривал красочные стены. На нем было кимоно неземного белого цвета, которое сияло так ярко, будто излучало туманный свет. Он обернулся, столь же прекрасный и устрашающий, как бескрайнее море, с кожей, сияющей лунным светом, и глазами цвета самого черного угля. Человек, которого я никогда не ожидала увидеть снова.

– Хиро?

Глава 3

Я вытащила из рукава кинжал. Теневые стражи образовали между мной и Хиро стену, будто это могло меня защитить, но я прорвалась сквозь нее так легко, будто это был лишь дым. Мне необходимо было убедиться, что он настоящий. Вдруг он сейчас исчезнет в голодных тенях, как и другие лица, преследовавшие меня в темноте?

Но этот Хиро не казался иллюзией. Множество существ в бесконечной тьме Ёми принадлежат этому миру как бы наполовину: они размываются по краям, почти прозрачные во мраке, больше похожие на отпечатки чувств, чем на реальные образы. Но стоящая передо мной фигура имела холодные, резкие очертания и была настолько яркой, что могла соперничать с лунным светом. Взглянув на нее, я почувствовала, что вся моя жизнь до этого была сном и только сейчас я пробудилась.

Он был таким же, каким я его запомнила: восхитительным кошмаром, пропитанным Смертью, в призрачно-белом кимоно, в чьей тени шепчется тьма; его глаза, в которых можно увидеть отпечаток потаенной боли, блестели. Лицо четкое, точно стеклянное, кожа сияет лунным светом, – совершенство, существование которого невозможно.

Этот шинигами отправил моего брата в непроглядную тьму.

Я бросилась вперед и прижала кинжал к его горлу, но его рука перехватила мою. Его кожа обжигала сильнее солнца. Это заставило меня отпрянуть, хотя я была способна сокрушать горы.

Я заглянула ему в глаза, и на одно ужасное мгновение все вопросы о том, как и почему он вернулся, исчезли. На миг я представила, что этот Хиро – из прошлого, тот самый, что держал меня за руку на берегу Такаоки, пытаясь согреть мои замерзшие ладони, когда мы читали книгу Хакутаку при свете луны. Тот самый Хиро, который существовал только на протяжении крошечного отрезка времени, когда я еще верила в счастливый конец. Всякий раз, когда я думала о том Хиро, горе разрывало меня на части и выжигало изнутри, пока во мне не оставалось ничего, кроме эха пустых залов.

Мои кости стали будто бумажными – колени задрожали. Я сглотнула странную горечь в горле. Мышцы внезапно ослабли, и кинжал со звоном упал на пол. Я отдернула руку, и он тут же отпустил меня. Только сделав шаг назад и оглядев его, я поняла: с ним что-то не так.

Он смотрел на меня со странной холодностью. Даже сердясь на меня, Хиро никогда не выглядел таким отстраненным, далеким. Он был выше, чем Хиро, которого я помнила, с более вытянутым лицом, словно удлиненная тень на полуденном солнце. В черных зрачках светилась луна, окруженная крошечными точками далеких звезд. Я сделала еще шаг назад, оглядывая его ноги – прямые и невредимые.

– Ты не Хиро, – выдохнула я, и в моей груди стало пусто.

Я должна была почувствовать облегчение, узнав, что законный наследник Идзанами не вернулся отомстить, но почему-то это, напротив, вызвало боль – будто Хиро умер во второй раз. «Он никогда не вернется», – подумала я и возненавидела себя за эту вспышку разочарования.

– Не он, – подтвердил мужчина.

Услышав его голос, я закрыла глаза и отвернулась. Он был почти как у Хиро – его слова загудели в моих костях, словно органная музыка. Десять лет назад я горевала, что больше никогда не услышу этот голос. Пять лет назад начала забывать, как он звучал, – время стирало все, что у меня оставалось. Что за жестокая шутка?

Я сжала кулаки, выпуская густые, как свежепролитая кровь, тени. Они обвили ноги мужчины и приковали его к полу.

– Если это розыгрыш, – предупредила я, – я убью тебя.

Не-Хиро нахмурился, глядя на липкую тьму, сковавшую его ступни. Даже хмурился он не так, как Хиро. Тот Хиро был полон жизни и света – больше, чем имело на то право любое создание мира Смерти, а этот скорее походил на ожившую мраморную статую, совершенную, но неподвижную, тщательно контролирующую выражение лица.

– Я не шутил, – ответил он, приподняв брови. – Я сказал всего два слова. Вряд ли этого достаточно для шутки.

– Шутка – не твои слова, а твое лицо, – отозвалась я, чувствуя, как возвращается желание снова выхватить кинжал.

Не-Хиро склонил голову набок, будто обдумывая сказанное.

– Мне жаль, что тебе не нравится моя внешность, – ответил он через мгновение, – но я не могу изменить ее.

Я выдохнула сквозь стиснутые зубы, и кандалы мрака вокруг его щиколоток сжались. Я не собиралась стоять здесь и играть в какие-то игры с призраком моего мертвого жениха. Кто бы ни решил помучить меня таким образом, он заплатит за это.

– Тогда кто ты? – спросила я.

Тени кружились вокруг его шеи, не касаясь, но откровенно угрожая. Он взглянул на них, потом снова на меня, приоткрыв губы в легком изумлении, но в глазах не было ни капли тревоги.

– Меня зовут Цукуёми, – признался он наконец. – Я – бог Луны.

Когда он говорил, в его глазах блестели полумесяцы, а в зрачках мерцали сотни крошечных звездочек. Ощутив прилив холодного ужаса, я поняла, что угрожаю древнему богу, и ослабила хватку. «Но я тоже богиня, – затем подумала я, – и он в моем дворце».

– Полагаю, ты была знакома с моим братом Хируко, – сказал он.

Моя ладонь сжала кинжал до такой степени, что рукоятка треснула. Я отступила еще на шаг. Какая-то необъяснимая часть меня желала убежать отсюда как можно дальше и быстрее.

– С братом? – переспросила я.

Он кивнул.

– Хируко был первенцем Идзанаги и Идзанами, – пояснил он. – Я предпоследний из их детей, рожденный, когда отец промыл правый глаз после бегства из Ёми.

Я сглотнула, не в силах пошевелиться. Он пришел отомстить за брата и убить меня? Но оружия при себе у него нет. К тому же он мог бы убить меня, как только я вошла в комнату: он старше и, несомненно, сильнее. Я могла задать ему тысячу вопросов: «Почему ты пришел сюда только сейчас, спустя десять лет после его смерти? Почему Хиро никогда не упоминал о тебе? Чего ты от меня хочешь?» – но мой рот будто наполнился пеплом, и с моих губ сорвалось лишь:

– Его звали Хиро. – Я шептала едва слышно. Ай да могущественная богиня.

– Прошу прощения? – переспросил он. – Я не расслышал…

– Я сказала, что его звали Хиро, а не Хируко!

Тьма превратилась в яростный ветер, который взметнул полы халата бога Луны и раздул его волосы. Половицы завизжали от натуги. Хиро совершал ужасные вещи, но Хируко – это имя мальчика-пиявки, жестокое прозвище, данное ему Идзанами в ее высокомерном разочаровании. Он никогда не был тем, кого назвали этим именем.

– Я думала, ты пришел отомстить за него, – сказала я, перекрикивая шум ветра, – но ты даже не знаешь его имени.

Цукуёми ничего не ответил, проявив отменное хладнокровие и терпение, подобное тому, как человеческие родители ждут, пока их непослушные чада устанут плакать. Я хотела сгустить тьму по спирали, просто чтобы позлить его, но что-то в отстраненном спокойствии, написанном на его лице, обратило мой жгучий гнев в холодный пепел. Он выглядел так, словно его душа была совсем далеко отсюда, как воздушный змей, украденный небом, оставившим лишь тонкую нить.

Как только ветер стих, он провел рукой по волосам, пригладив их.

– Я здесь не для того, чтобы за кого-то мстить, – скривился он, будто это слово показалось ему кислым. – Когда божества забирают то, что им не принадлежит, за этим обязательно следует бедствие. У всех нас есть свое место, и мое – среди звезд, а не здесь, внизу, в Ёми. Мой брат не понимал этого. Вот почему он потерпел неудачу.

– Какая смелость – прийти сюда и судить его уже после того, как он умер, – отозвалась я. Я уже не кричала, но все еще сжимала кулаки, борясь с желанием метнуть один из своих кинжалов ему в голову. – Вы, древние боги, только этим и занимаетесь. Бездельничаете, любуетесь звездами и осуждаете, а мир страдает.

Мои слова, казалось, должны были разозлить его, но выражение его лица не изменилось.

– Это зависит от божества, – сказал он, пожимая плечами. – Бог войны в последнее время определенно бездельничает, но, возможно, всем от этого только лучше. А вот богиня плодородия сейчас, пожалуй, излишне усердствует. Я уверен, лет через пятьдесят или около того мы увидим соответствующий рост смертности.

Я глубоко вздохнула.

– Зачем ты здесь?

– А, точно, – он выпрямился. – Нам нужно обсудить кое-что важное. Мы могли бы пройти в какое-нибудь более уединенное место?

* * *

– Ты носишь одежду простолюдинов, – заметил Цукуёми, пока я вела его по залам дворца.

Он перестал хмуриться перед каждой новой свечой на нашем пути и вместо этого теперь мрачно смотрел на меня, будто пытаясь все это понять. Тиё и несколько других служанок следовали за нами, обмениваясь паническими взглядами. Никто никогда не входил во дворец по моему приглашению, и теперь, после нашего разговора в холле, они не знали, то ли им кланяться Цукуёми, то ли быть готовыми перерезать ему горло, когда я подам сигнал.

– Все божества обладают такой потрясающей наблюдательностью? – спросила я.

– Императорский дзюни-хитоэ – это традиция.

– Что-то я не вижу на тебе двенадцатислойного халата, – заметила я. – Пока не попробуешь в этом походить, даже не заговаривай со мной о традициях.

Пару секунд он молчал, видимо обдумывая это, и высказал дальнейшие наблюдения:

– Думаю, это не имело бы большого значения, если бы никто не мог увидеть тебя, но столько света – это необычно для Ёми.

Мне потребовались колоссальные усилия, чтобы не стереть собственные зубы в порошок. Да уж, он точно не Хиро.

– Я в курсе, – ответила я, – но, в отличие от Идзанами, мне не требуется тьма, чтобы скрывать гниющее тело.

– Ты не так поняла, – сказал он. – Тьма нужна не для этого.

– А ты неправильно понимаешь уровень моей заинтересованности в этом разговоре.

Это наконец заставило Цукуёми замолчать, хотя весь его вид говорил о том, что усилия, потребовавшиеся для воздержания от дальнейших комментариев, причиняют ему физическую боль.

Я довела его до конца коридора и остановилась перед раздвижными дверями, которые мои служанки поспешно для нас открыли. В маленькой комнате оказались только низкий столик, несколько подушек и старые свитки из настолько потрескавшейся бумаги, что их было страшно разворачивать.

Во дворце было множество комнат, которые больше подошли бы для приема другого божества: зал Совета с шелковыми подушками на полу и деревянными императорскими столами; большой обеденный зал, где слуги устроили бы нам изысканный пир, во время которого ни один из нас не притронулся бы к еде; кабинет со старейшими свитками Ёми и хрустальной люстрой. Но что-то в пугающей правильности Цукуёми пробуждало во мне желание вывести его из равновесия. Я хотела, чтобы он почувствовал себя никем – богом, которого приняли, а затем отправили в чулан.

– Оставьте нас, – переступив порог, велела я слугам и забрала у Тиё свечу.

– Ваше Величество, – начала было служанка, бросив многозначительный взгляд на Цукуёми, – вы уверены, что…

– Идите.

Еще мгновение Тиё колебалась, буравя затылок Цукуёми, но поклонилась и ушла с другими слугами.

К моему разочарованию, Цукуёми никак не прокомментировал выбранную мной комнату, будто каждый день проводил переговоры в чуланах. Он уселся за стол лицом к окну, выходящему в бесцветную ночь. Я поставила свечу в центр стола и махнула над ней рукой, чтобы пламя согрело комнату. Свеча отбрасывала бледное сияние на лицо Цукуёми, его тень дрожала за ним, похожая на огромное чудовище. Как этот человек мог выглядеть один в один как Хиро и так сильно отличаться от него манерами?

Я сделала вывод, что он боится причинить мне боль, – по крайней мере не сейчас. Однако само его присутствие кричало об опасности, силе и Смерти. Она въелась в бело-лунный отлив его кожи, в неподвижные челюсти, которые не разжимались, казалось, никогда, в остроту его глаз. Чем дольше я смотрела на него, тем больше Хиро казался мне эхом Цукуёми, а не наоборот. Мои воспоминания о Хиро по сравнению с Цукуёми, этой ожившей статуей, вырезанной из ледяного лунного камня, можно было назвать акварелью.

– Я пришел сюда, чтобы предупредить тебя, – признался он. Он говорил с такой изящной уверенностью, что у меня возникло странное ощущение: он как будто рассказывает выученную наизусть легенду обо мне. Каждое слово было произнесено так отчетливо и звучало настолько чисто, что я не сомневалась: он репетировал эту речь тысячу раз.

– О чем? – спросила я.

Внезапно он наклонился вперед. Моим первым порывом было отпрянуть, но я сдержалась. Не стоило показывать ему свою слабость. Его лицо застыло всего в нескольких дюймах от моего, и я увидела в черноте его глаз крошечную Вселенную: микроскопические вращающиеся планеты, мерцающие звезды и цветной водоворот космической пустоты. Я затаила дыхание, заставляя себя смотреть только в его глаза, не позволяя взгляду скользить по его острым мраморным скулам к губам. «Это не Хиро, не Хиро, не Хиро», – повторяла я про себя.

– Видишь фазу луны? – спросил он. Я моргнула, сосредоточившись на ярких полумесяцах в его зрачках. С левой стороны светилась белизна, по форме напоминающая миндаль. – Это убывающая луна, – продолжал Цукуёми, откинувшись назад, – как в небе.

Я сдержала вздох облегчения, когда он наконец отодвинулся.

– Я наблюдаю за Землей с Луны, хотя ее очертания то растут, то убывают, – пояснил он. – Когда луна полная, мои силы достигают своего пика. В такие ночи я могу видеть все в Японии, независимо от облаков, деревьев или крыш на моем пути. Лунный свет способен проникать куда угодно.

Я уставилась на него, стараясь сохранять равнодушное выражение лица, но мое сердце забилось быстрее, потому что я поняла, к чему он ведет. Вероятно, он видел что-то ужасное. Что-то, касающееся меня. Возможно, то, как я краду души. И он собирается доложить об этом Идзанаги?

– Вчера в полнолуние, – сказал он, – я видел, как в Идзумо кое-что произошло, и это касалось твоих шинигами.

Я замерла. Обычно я мгновенно забываю, куда и каких шинигами послала, – в конце концов, у меня их тысячи, – но имена этих троих недавно пришли мне во сне.

Где-то между кошмарами и реальностью мою голову пронзила острая боль, и их имена мелькнули перед глазами, яркие, словно клеймо.

Сабуро из Ясуги.

Масао из Уннана.

Фумико из Хамады.

Почти так же мне приходили имена собранных человеческих душ, но я никогда раньше не испытывала подобного с шинигами. Я поднялась, чтобы найти список шинигами, и сощурилась от головной боли – такой сильной, будто мне размозжили череп. Общее у этих троих было лишь одно: все они служили в Идзумо. Утром я послала гонца расследовать случившееся, поскольку была слишком занята охотой на души, чтобы разбираться с этим самостоятельно.

Только сейчас я поняла, что гонец до сих пор не вернулся.

– Что случилось? – спросила я.

Цукуёми сложил руки на коленях.

– Выводя умерших из их домов, они столкнулись с двумя светловолосыми чужеземцами в серебряных плащах. – Сердце сжал холод, словно какое-то создание ночи вонзило в меня зубы. Меня чуть не вырвало, но я заставила себя сидеть неподвижно и не моргать. – Это было очень странно, – сказал он, вновь откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди. – Они обменялись лишь парой слов. Спросили шинигами, как войти в Ёми, но те им не признались. После этого не прошло и секунды, как шинигами внезапно оказались мертвы, а чужеземцы исчезли.

Я уперлась руками в стол и резко поднялась. Цукуёми удивленно моргнул. Я смотрела на него сверху вниз, моя грудь будто наполнилась камнями. Я отвернулась и схватилась за подоконник, глядя в пустоту за окном.

– Нет, – произнесла я, покачав головой. – Они бы не явились ко мне сейчас. Прошло уже десять лет. Почему они пришли сейчас?

– Кто?

Я закрыла глаза и сжала дерево подоконника так сильно, что оно затрещало под пальцами. Тени метались по полу, поглощая весь свечной свет.

Я снова была не богиней ночи, а одинокой маленькой жницей, стоящей на коленях в снегу, пока другие жнецы издевались над ней, зашвырнув ее часы в канаву и наступая ей на пальцы. Я пересекла океан, убила множество людей и потеряла все, что было мне важно, только для того, чтобы больше не быть Рэн-из-Лондона, но теперь Лондон пришел за мной сюда. Что еще мне необходимо отдать, чтобы меня оставили в покое?

Подоконник раскрошился в щепки, мои тени корчились, будто кипящий суп, каменный фундамент дворца дрожал.

– Рэн! – окликнул меня Цукуёми, вставая.

Но все, о чем я могла думать, была Айви, ее глаза, похожие на северное сияние, ее ботинок на моем лице, ее рука, схватившая меня за волосы и тянущая на себя, ее ножницы прямо перед моими глазами. Как смеют жнецы преследовать меня после того, как прогнали? Моя кровь горела и сворачивалась, чума Смерти смыла белки моих глаз, кожа с моих рук слезла до пожелтевших костей.

Мои тени врезались в окно, разбили стекло и вылились во двор внизу и в небо – вверху. Лотосы увяли, карпы кои затрепыхались и затихли на берегу, выброшенные на сушу. Тьма вцепилась когтями в землю и разрыла ее: пол задрожал, раскалывая половицы. Свечи опрокинулись, залив пол горячим воском и белым пламенем.

Я покажу им, что случается с чужаками, ворвавшимися на мою землю и забравшими то, что принадлежит мне. Я встречу их в Японии с катаной Идзанами и засуну ее им в глотки. Я разорву их души на ленты, сотру их тела в пыль и сожру их, как ела сердца людей. Они пришли сюда, ожидая найти сбежавшую сироту, но я покажу им богиню.

– Рэн!

Руки Цукуёми сомкнулись на моих запястьях, увлекая меня от окна. Моя кожа горела, будто от раскаленного железа, но его хватка оставалась твердой.

– Рэн, ты сеешь хаос, – произнес он.

Я уже практически не видела его, потому что мои тени погасили свечи, и бесконечная тьма сочилась в комнату, точно ядовитый газ. Цукуёми отпустил одно из моих запястий и прижал руку к моим глазам.

Тьма исчезла.

За закрытыми веками я увидела безмолвный жемчужно-белый лунный пейзаж на фоне звезд, мирный и неподвижный. Кругом не было ничего, кроме сияющего белого моря, безмятежного в своем бесконечном однообразии. Где-то далеко внизу кружилась в ватном одеяле облаков маленькая круглая голубая Земля. Это и есть луна, с которой пришел Цукуёми? Неужели там все такое чистое и тихое?

Я так давно не чувствовала ничего, кроме хаоса и мрака. Даже во сне я видела имена и лица умерших. И, когда уходили слуги, тьма Ёми кричала мне в постоянной агонии, вся боль мертвых в моем царстве собиралась над моей головой, словно грозовые тучи, видимые только мне. Но сейчас, впервые за столь долгое время, я снова могла дышать, не чувствуя, что тону.

Когда я открыла глаза, в комнате стояла тишина, а передо мной был Хиро.

«Нет, не Хиро», – напомнила я себе.

Прохладные руки Цукуёми лежали на моих плечах, полумесяцы в его глазах светились в темноте комнаты, в которой погасли все свечи.

– Ты в порядке? – спросил он.

Я отвернулась от него, глядя в разбитое окно, из которого дул прохладный ночной ветерок. Конечно же, я была не в порядке.

– Да, – прошептала я.

Цукуёми кивнул и вежливо сделал шаг назад. Пространство между нами снова похолодело.

– Рэн, кто они такие? – спросил он.

– Жнецы, – ответила я. Слово, которое я давно не произносила вслух. Я сказала его по-английски, чтобы он понял, что я имела в виду не своих шинигами, но он кивнул, будто и так знал.

– Британские жнецы?

Я кивнула, все еще глядя в сторону.

– Зачем они пришли сюда?

– За мной, – отозвалась я. – Потому что я – одна из них. – Я подняла часы вверх, показывая ему.

– Интересно, – Цукуёми наклонил голову вбок, рассматривая меня так, будто я была каким-то редким, вымирающим видом птиц. – Знаешь, другие боги шепчутся о тебе: «Шинигами-полукровка, убившая наследника Идзанами». Они так и не сказали, чья еще кровь в тебе течет.

– У меня есть проблемы посерьезнее, чем глупые сплетни, – огрызнулась я, отворачиваясь. – Мне плевать, что обо мне «шепчут» твои друзья, да и ты, – солгала я.