Kitobni o'qish: «Собственность мажора», sahifa 6
Глава 12
– Я такое носила? – улыбаюсь, рассматривая оглушительно—розовые ползунки с белыми пуговицами.
Глажу их пальцами и щупаю, они такие милые.
У меня будет сестра. Ребёнок. Новорождённый. Уже совсем скоро. Это так волнует. Вчера я трогала мамин живот, и он ходил ходуном, а она… плакала.
– Нет… – трогает она ползунки, – тогда такого не было.
– И что я носила? – спрашиваю весело, тыча пальцем в небесно-белые.
– Ну… – задумывается она на секунду, а потом смотрит на меня так, что у меня живот крутит, – в основном, что придётся…
– Мам, – хватаю ее за руку, поднося ту к губам. – Теперь уже не важно… – заверяю ее.
Она кивает, но только для вида. Она со мной не согласна. Но если бы она не родила меня тогда, я бы не существовала. Пусть у меня не было ползунков! У меня была ее любовь. Всегда. И у меня не было отца «мецената», а у нашей букашки есть!
Смотрю на склоненную мамину голову и закипаю.
– Розовые, белые, вот те с клубниками, – объявляю скучающему консультанту, – и эти синие тоже. И с цветочками.
– Алена, – строго говорит мама, – у нас от Нади ползунков некуда девать.
Может и так.
Но у дочери Нади отец не «меценат». Ни мама, ни Барков до сих пор не подали на развод, хотя уже вторая неделя пошла.
И он, и его… сын молчат уже два дня.
Какое-то зловещее молчание.
Кульбит в моем животе дергает нервы. Я ничего такого не жду. Я вообще думаю, что Никита Игоревич обкурился! И ещё я боюсь, что он станет на меня давить. Или манипулировать. Таким, как он, можно все.
Он спросил, боюсь ли я его.
Я… боюсь.
Чего мне ждать? Что он начнёт портить мне жизнь? Что ему надо?!
Я не стану с ним связываться. Он сложный. Тяжёлый. Грубый. Богатый.
Даже сквозь розовые мечты понимаю, что он мне не пара. Я никуда с ним не пойду. И, тем более, не поеду. Он не для меня. Я это поняла, остальное – ребячество. Просто глупость и… какая-то паранормальная влюбленность. Просто у него лицо такое. Красивое и не красивое одновременно. И он большой. И к черту его!
Почему так щекочет в груди? К черту его!
Кто вообще может его вытерпеть? Только какая-нибудь дура.
Мама чешет щеку, глядя на то, как наши покупки фасуют по бумажным фирменным пакетам.
Сейчас она прибавляет в весе каждый день. И в щеках тоже. Это очень ей идет. И она достойна всех этих ползунков. Тем более, что у нее есть волшебная золотая карта. Думаю, Баркову-старшему плевать на ее покупки, для него это просто смс в телефоне. А для нас это осмысленный шопинг. Я вижу, как маме хочется рассмотреть все эти вещички дома. Одной. Так же, как я видела ее потребность в том, чтобы он просто, черт его дери, потрогал ее живот в то утро.
«С Новым годом!», – пишу Аньке, устав ждать от нее хоть чего-то. – «Спасибо за ответ!»
Я не уверена, что людям нормально вот так пропадать. Это не нормально. Эй? Может кто-нибудь думает так же? Почему кроме меня никто вообще о ней не думает. Даже ее дед, которого я поздравила с праздником вчера. Он был бодрым и веселым.
Я злюсь на всех подряд. Сама себе противна. И опять проверяю телефон, становясь противной себе вдвойне, потому что жду какого-нибудь сообщения, и совсем не от Аньки.
Выйдя из ТЦ садимся в такси, нагруженные покупками.
В доме Барковых осталась люлька и целая оборудованная комната. Я знаю, что маме это не дает покоя. Она обставляла ее с такой энергией, будто первый раз начала ходить. Это было осенью. А потом она начала опять уходить в себя. Как сейчас.
– Мам… – опять беру ее руку в свою.
– Ммм? – выдыхает она, глядя в окно.
– Мамочка, – пытаюсь найти нужные слова, но мне кошмарно неудобно! – Ты же… не одна… нашу букашку… сделала..
– Нет… – грустно смеется она, а потом всхлипывает.
– Мам, – тяну с болью в сердце. – Как так вышло?
Она же была его секретаршей! И она секретарша с пятнадцатилетним стажем, и пока не попала в его контору, проблем у нее не было. И она не девочка! Какого черта ему от нее понадобилось?
Ее подбородок дрожит. Чертит пальцем на стекле белиберду, а потом говорит:
– Он… очень нежный, когда захочет. Но он… очень занят, – тихо смеется, закрыв мокрые глаза. – Он отвратительно питался. Кофе. Кофе. Кофе. Я два месяца это терпела, а потом… сказала, что кофе закончился.
Тут она смеется в открытую.
– Он спросил, «Че?». Дурацкая манера… – скрябает она стекло. – Че. Через, блин, плечо…
Смотрю на нее удивленно.
Она упрямо сжимает губы и складывает на груди руки.
– Я сказала, что в его возрасте распитие кофе литрами натощак – идиотизм.
– Что ты… сказала?
– ИДИОТИЗМ, – повторяет она.
Я имела ввиду про возраст…
– И?..
– Он сказал, тогда принеси поесть.
Молчу и не двигаюсь. Лицо моей мамы все еще упрямое.
– Он смотрел на меня. С первого дня. И я… тоже смотрела. Я не знаю, как так вышло. Я такая дура.
Она гладит свой живот, а потом обнимает его.
– Я не знаю почему ни я, ни мои… букашки никому не нужны… – шепчет, а потом в ужасе вскрикивает. – О, я сморозила чушь! Дочь! Ты мне нужна, и маленькая тоже! Прости, я глупость сморозила…
– Мама! – обнимаю ее шею и покрываю поцелуями мокрые щеки. – Тихо! Гипертонус! Ты с ума сошла?
– Я не просила жениться… – тараторит она. – Он сам. Он сам предложил… Я не знаю, как у нас это вышло. Я вообще не думала, что могу вот так просто забеременеть… я вообще растерялась… Ален, почему я такая дурная? Зачем я так в него влюбилась? Мне с ним так хорошо было, так надежно… просто он такой…
– Какой? – шепчу, чтобы ее поддержать.
Она молчит так долго, что уже не жду от нее ответа, а потом с горьким смехом шепчет:
– Мой.
Глава 13
Никита
– Кухня-студия, – обводит рукой риэлтор большую гостиную с примыкающей кухней. – Общий санузел на первом этаже и два на втором. Лестница широкая…
Слежу за направлением его ладони, засунув свои в карманы.
Передо мной квартира 120 квадратов в центр города с ремонтом и полным набором мебели.
Бросив на диван пуховик, усаживаюсь сам, отказавшись от осмотра второго этажа.
У меня у самого точно такая же квартира. Я прекрасно знаю, что там на втором этаже. Моя квартира на два этажа ниже в этом же самом доме, правда я там уже не знаю сколько не появлялся. Как-то странно оставлять отца одного в доме. Нет, он конечно не маленький, но у него сейчас что-то типа отпуска. Все его партнеры рассосались по Австрийским Альпам или чалятся дома с семьями.
Мы не в первый раз остаёмся «одни». Вообще-то ничего особенного конкретно в этих праздниках нет, кроме того, что мы сами не в Альпах, а на пару торчим в городе.
Разблокировав телефон, пишу Дубцову: «Че там? Все готово?»
Пока он отвечает, почти успеваю вздремнуть. Мог бы успеть и чаю выпить. Это слегка раздражает. Я вообще не люблю от кого-то зависеть или на кого-то полагаться, но тут пришлось.
«Да», – сообщает Дубцов.
Закатив глаза, печатаю: «Подробнее можно?»
«Завтра 20.30, клуб Барабуля, второй этаж, седьмой столик. Достаточно подробно?».
«Благодарю», – пишу я ему.
«Не благодари», – печатает он в ответ.
Вот это вряд ли. Такое бескорыстие их семейке не свойственно. Когда-то его мать помогла моему отцу пристроить меня в лучшую городскую гимназию. Он ей за это вагон цемента отгрузил, но я там долго не продержался. На первом же уроке по математике поправил училку, которая одной отличнице засчитала решение задачи у доски и влепила пятёрку, а задача была решена с ошибкой, математичка естественно об этом знала.
С того дня все у меня там и не заладилось. Когда рассказал отцу, он вздохнул так, будто у него на шее мешок с тем самым цементом, а потом сказал: «Ладно. Прорвёмся». Мы и прорвались. Правда школу мне во второй раз пришлось сменить.
Скользнув пальцем по экрану, угрюмо читаю переписку двухдневной давности, в которой слово «отвали» занимает центральное место.
Я бы отвалил, если б мог, но у меня аж зубы скрипят, так хочется Алёну увидеть. Я в жизни за девушкой не бегал, и начинать не собираюсь. Воевать с ней тоже не собираюсь, я готов извиниться, но под дверью у нее сидеть тоже не буду.
Вот случайная встреча в ночном клубе другое дело.
Завтра 20.30.
Мысль оформилась почти мгновенно, после того, как вчера на новогодние посиделки к Бродсманам Дубцов заявился в компании своих родителей и маленькой рыжей подружки моего Оленёнка. Алена с этой рыжей не разлей вода с первого учебного дня.
Понятия не имею, как эту рыжую зовут, но за весь вечер Дубцов ни разу не выпустил ее руку из свое и ни разу не отошёл от неё дальше чем на полметра. Даже если не брать в расчет того, что на это суперсемейное мероприятие он вообще притащил с собой девушку, то, что он вёл себя как чей-то сиамский близнец, уже говорит о многом.
Стоит отметить, что вчерашний состав нашей семьи ни у кого не вызвал диссонанса, хотя уже полгода мой отец на абсолютно всех подобных мероприятиях без супруги не появлялся. Ее отсутствие сегодня все восприняли совершенно спокойно. Может потому что она там ни с кем никогда толком не общалась? Даже мне было понятно, что чувствовала она себя там не особо раскованно, а мой отец последние лет двадцать везде себя раскованно чувствует, поэтому на такие вещи внимания не обращает.
Подняв глаза на голоса, вижу спускающегося по деревянной лестнице отца, одетого в спортивный костюм и куртку. За ним по пятам следует риэлтор по элитной городской недвижимости.
– Квартиру уже дважды смотрели на этой неделе, – говорит он. – Если хотите брать, поторопитесь…
– Что с коммунальными? – спрашивает отец, приседая на корточки возле пульта управления подогревом полов.
– Средний ценник, – заверяет тот. – У системы подогрева есть инструкция…
– Докуда она проложена? – продолжает он пытаться включить обогрев самостоятельно.
– Гостиная и коридор, – суетится вокруг него риэлтор. – Там есть кнопка с кружочком…
Поднявшись, отец подходит к окну и проверяет батарею отопления, которая, на мой взгляд, шпарит на полную. Сделав неторопливый круг по кухне, он заглядывает в кладовку и говорит:
– В туалете за плиткой что-то капает, придётся разбирать.
Пряча улыбку, устраиваюсь поудобнее.
– Капает? – удивляется риэлтор.
– Да, – смотрит на него отец. – Справа, где-то над унитазом.
– У меня такой информации нет…
– Теперь есть.
– Эээ, я проверю… – зачем-то роется мужик в карманах.
– Я пять квартир посмотрел в этом районе. Капает только в этой.
Это правда. Мы с утра по городу крутимся, от квартир уже в глазах рябит.
– Мы… вам сделаем скидку на наши услуги, – заверяет риэлтор.
– Полпроцента от сделки, – соглашается отец. – И два процента от стоимости квартиры.
Закинув за голову руки, усмехаюсь.
– Я свяжусь с продавцом… – бормочет мужик. – И сразу вам отзвонюсь.
– Буду ждать.
Выйдя на улицу, садимся в машину. Уже стемнело.
– Домой? – спрашиваю, заводя мотор.
Откинув голову на спинку, он молча кивает.
Трогаюсь, концентрируясь на дороге.
– Нина, – говорит отец своей помощнице в трубку спустя минуту. – Мне люлька детская нужна. Ну и все что к ней там полагается.
Слушает ее ответ и улыбается впервые за эти дни:
– Все, что полагается, кроме ребёнка. Ребёнок у меня свой есть.
Снова слушает и снова улыбается:
– Женского пола. Нет, не ко мне домой. Квартира в городе. Адрес пришлю сообщением.
Кажется, мы с Оленёнком скоро снова станем соседями. Меня это полностью устраивает.
Тут я с отцом согласен. У Алёны с матерью не квартира, а спичечная коробка. Другое дело 120 квадратов. Конечно, это не так эпично, как колбаса, но все же.
Осталось ему только подарок свой вручить.
Глава 14
– Сдачи не надо… – протягиваю таксисту заготовленную купюру и выхожу из машины, осторожно хлопнув дверью.
Это Мерседес, и совсем не из прошлого века. Я не думала, что такие водятся в городском такси.
Ледяной ветер вперемешку с мелкими снежинками кусает щеки. Натягиваю на них ворот шубы и топчусь на месте, скрипя снегом.
У порога трехэтажного клуба “Барабуля” толпится народ. Некоторые курят, некоторые фотографируются на санях Деда Мороза, припаркованных там же.
Это самый “приличный” клуб в городе. Я в нем ни разу не была, как и в любом другом клубе, но даже я знаю, что в «Барабуле» нет вечерней программы вроде салуна на Диком Западе, где все друг другу без разбора бьют морды и люстры. Все потому, что цены тут космические. В общем и целом это очень мажорское место.
“Я на месте”, – пишу Аньке и прячу в миг задубевшие руки в карманы.
Вчера неожиданно объявилась моя исчезнувшая подруга, и пригласила… на празднование Дня Халявы в клуб. Мероприятие организовывает Кирилл Дубцов, я понятия не имею, что это должно означать. В любом случае, халява мне лишней совсем не будет. Я вообще не припомню, чтобы она хоть раз в жизни на меня снисходила…
– За ценные вещи ответственности не несем, – сообщает гардеробщица, забирая мою одежду.
– Понятно, – бормочу, осматривая фойе с колоннами и черно-белым полом.
Стоящий рядом парень в синей рубашке с не очень большим интересом меня разглядывает. На мне джинсы, белая футболка и ботинки. Ничего лучшего я не придумала, мой гардероб не рассчитан на такие мероприятия. Но я дополнила образ малиновой помадой, которая идет моим белым волосам…
– Привет… – выдыхает возникшая рядом Анька.
Обернувшись, смотрю на нее и констатирую:
– Классно выглядишь…
– Ты тоже, – смущенно улыбается она.
На ней то самое зеленое платье, которое нам оплатил Игорь Барков “Меценат”. Сапоги на каблуке и рыжие кудряшки на голове. Но все это просто ничто в сравнении с тем, как горят ее щеки и как по лицу гуляет какая-то отрешенная глупая улыбка…
Боже ты мой…
Она влюблена по уши. Почему это вызывает такой странный укол в сердце? Я не завидую! Конечно нет. Это другое. Сама не знаю, какого черта в мою голову прямо сейчас лезет Барков-младший, хоть я и велела ему исчезнуть отовсюду навсегда!
– Не смотри так, – прячет Анька лицо в ладони. – Сама знаю…
– Ты б себя видела, – поясняю я, поправляя свои волосы.
Она такая миниатюрная и правильная, что рядом с ней чувствую себя настоящей дылдой, особенно в этих ботинках, потому что они добавляют мне еще пару-тройку сантиметров.
Анька смеется в свои ладони, а потом вдруг убирает их и смотрит на меня с каким-то странным выражением в глазах.
– Я знаю… – повторяет, осматриваясь и выдыхая. – Мне так страшно, Алён…
– В смысле? – шокируюсь я, присматриваясь к ее лицу.
– Потом расскажу… – трясет она головой. – Пошли…
Минуя толпы народа, пробираемся на второй этаж. Здесь просто космическое обилие красивых девушек и парней тоже, будто весь город сегодня решил отметить День Халявы.
Подруга приводит меня в зал с небольшим танцполом по центру и разбросанными вокруг него столами. Морщусь от густого запаха кальянов и громких битов диджейской музыки. К моему облегчению мы идем на второй этаж, где музыка ощущается не так, будто бы ты припал ухом к усилителю.
– Там еще не все пришли… Кирилл сказал, еще будут, – тянется ко мне Анька, пока пробираемся к своему столу. – Вроде нормальные ребята…
– Класс… – шепчу, когда останавливаемся перед большим столом, вокруг которого полукругом расположен мягкий диван.
На диване семь человек, включая Дубцова, и даже дураку понятно, что вместе с Анькой это четыре влюбленных парочки, причем совершенно мне незнакомых!
Просто отличный вечер.
Смотрю на подругу, а она смотрит на меня. Сделав умоляющие глаза, шепчет:
– Не уходи… ну пожалуйста.
Втянув воздух, поднимаю ладонь и машу ею:
– Всем привет.
В ответ на мое приветствие какой-то неформал с дредами выпускает в потолок клуб кальянного дыма, а висящая у него на шее тощая брюнетка с татуировкой в полбедра, насмешливо осматривает меня с ног до головы. Реакция остальных присутствующих не особо отличается, и только Дубцов считает нужным заметить с усмешкой:
– Ты еще на пару сантиметров подросла?
На нем черные джинсы и джинсовая рубашка, а на запястье часы, по виду прилетевшие из самой Швейцарии.
– Я не расту с семнадцати, – сообщаю ему.
“Слава Богу…”, – добавляю мысленно.
– Садись, Белоснежка, – добавляет худощавый брюнет с идеальной блондинкой под боком. – Не съедим.
Смотрю на Аньку, но та уже прошмыгнула мимо и заняла место рядом с королем вечеринки, который услужливо предоставил ей свои колени…
Кошмар.
Что я здесь делаю?
Третья парочка – это очень гламурный парень в очках и не менее гламурная девица с коктейлем в руках и скучающей миной на лице.
Я не сомневаюсь в том, что все это сборище – отпрыски лучших домов города. Их одежда и эти скучающие гримасы, будто они уже, черт их дери, видели все!
За столом никто не обращает на меня внимания. Покосившись на подругу вижу, как они с Дубцовым изучают меню, используя свой коллективный разум. Обсуждают каждую страницу так, будто там представлены последние новости страны и Мира.
Чувствую себя не в своей тарелке, особенно когда и сама погружаюсь в изучение меню. Я не готова пожертвовать своей стипендией на пасту с грибами и… и…
– Что-нибудь выбрали? – раздается над моей головой.
– Я… – тереблю страницу. – Э-э-э…
– Мир, труд, май… – прерывает мои терзания знакомый голос.
Уронив меню, вскидываю голову.
– Какие люди… – тянет кто-то за “нашим” столом.
Мои глаза ползут вверх по чуть расставленным длинным ногам, запакованным в синие джинсы, по широкоплечему торсу, одетому в черную футболку с какими-то придурошными пляшущими чудиками на груди, по прямой сильной шее с выпирающим кадыком и, наконец-то, добираются по сощуренных голубых глаз.
Посмотрев по сторонам, а потом прямо на меня, Никита Игоревич Барков на полном серьезе спрашивает:
– Аленушка, ты меня что, преследуешь?
Аленушка?
В его волосах идеальный бардак, глаза гуляют по моему лицу и волосам. Туда и обратно, не отрываясь ни на секунду.
Замерев и выгнув шею, смотрю на него в ответ.
Он не двигается, глядя на меня сверху вниз. Смотрит исподлобья прямо мне в глаза. Мы просто смотрим друг на друга, как два истукана, и я вижу, как расслабляется его лицо. Вижу, как губы дергает улыбка. В моей груди дергается сердце, наполняя вены какими-то бурлящими химикатами, от которых загорается каждая клетка тела.
О, да хватит!
Откуда он взялся?!
Конечно, все мажоры города должны общаться между собой, это же классика, но я никак не ждала его здесь. Я не знала, что они с Дубцовым общаются больше, чем две минуты в год, потому что никогда не видела их вместе. Я вообще не замечала, чтобы у него были близкие друзья… потому что он псих-одиночка! Закрытый, сложный, циничный. Его травили в школе, но он каким-то образом это преодолел. Я бы так смогла? Не знаю. Я не знаю, почему думаю об этом сейчас, когда он выскочил из ниоткуда.
Что он там нес?! Я его преследую?!
Это настолько нелепо, что мой рот открывается и закрывается, в попытке что-нибудь сказать, но все мысли вышибло из головы. Понимаю, что уже минуту пялюсь на него, не маргая, прямо как обычно.
– Ладно, – бормочет он, опускаясь на диван рядом со мной. – Забей…
Теснит меня, прижимаясь плечом к моему плечу и бедром к моему бедру. Терпкий еле слышный запах его туалетной воды и тепло его тела заставляют меня вздрогнуть. За какую-то секунду его становится так много, что я кошмарно торможу, забыв обо всех присутствующих.
– Выбрала что-нибудь? – спрашивает тихо, забирая из моих пальцев меню.
Посмотрев на официанта, объявляет:
– Мы еще подумаем.
Мы?!
Изучает меню с таким невозмутимым видом, будто я сидела здесь все это время и ждала, пока он придет и поможет мне с выбором.
Пытаюсь вытрясти из себя волну возмущения, но вместо этого наблюдаю за его руками, пока сосредоточенно листает страницы. Смотрю на точеный профиль. По нему бегают разноцветные лучи прожекторов, и я с позором понимаю, что не отодвинулась. Его крупное бедро жжет мое даже через джинсы. Сжимаю руки в кулаки, роняя их на колени.
Втянув воздух так, что вздулись крылья прямого носа, Ник угрожающе говорит, глядя в ламинированную бумажку:
– Алена, блин. В потолок смотри.
Мои щеки обдает кипятком, а внутренности обидой.
Грубиян. Хам.
– Я и смотрю, – резко отворачиваюсь, пытаясь успокоить дыхание.
– Ты на мне чуть дыру не протерла, – слышу тихий угрожающий голос. – Я не против, но тут народу лишнего до фига, а когда ты так на меня смотришь, знаешь что хочу с тобой сделать?
Мое сердце срывается в очередном рывке.
– Что? – спрашиваю быстрее, чем успеваю подумать.
Повернув голову, смотрю в его глаза. Сжав челюсти, он смотрит на мои губы, не оставляя мне никаких сомнений в том, что конкретно он хочет со мной сделать.
Мои губы начинают зудеть, прекрасно помня его варварские поцелуи. По рукам бегут мурашки, на подкорке скапливается паника.
Закрыв глаза, Барков делает очень глубокий и очень протяжный вдох. Отворачивается и вперяет взгляд в меню, хрипло спрашивая:
– Так выбрала ты или нет?
Хлопнув глазами, отвечаю грубо:
– Чековую книжку дома забыла!
– Я угощаю.
– Обойдусь, – цежу я.
– Тут креветки вкусные, – игнорирует он. – И десерты. Чего ты хочешь?
– Чтобы ты исчез.
– Правда? – смотрит на меня с усмешкой. – А так и не скажешь…
Я снова открываю и закрываю рот, пытаясь вытолкнуть из него хоть что-нибудь.
Следит за моими потугами и, кивнув, говорит:
– Вот и я о том же.
Хватаю со стола телефон, потому что на него пришло сообщение.
“Я не знала, клянусь!”, – пишет мне Анька.
Подняв глаза, смотрю на нее. Ее округлившиеся глаза перебегают с меня на моего бывшего “брата”, а лицо Дубцова совершенно нечитаемо. Положив свою лапу на ее бедро, он спокойно роется в телефоне, будто ему до всего света дела нет. Окинув взглядом присутствующих, вижу наполненные интересом лица, а взгляд гламурной брюнетки неожиданно стал острым, как бритва.
– Дай мне выйти… – говорю сипло, не глядя на Баркова.
– Зачем? – мрачнеет его голос.
Вскинув на него глаза, в сердцах бросаю:
– Если не хочешь исчезнуть ты, исчезну я.
Его губы сжимаются, как и его челюсти. Через три глухих удара моего сердца он резко спрашивает, впившись в мои глаза своими:
– Мне исчезнуть?
– Да, Барков, – продолжаю швыряться словами. – Я так и сказала, у тебя уши заложило?
От внутреннего раздрая я несу все, что придет в голову, и прихожу в изумление, когда понимаю, что задела его. Вижу это на его окаменевшем лице!
– Ладно, – отбрасывает он меню. – Хорошего вечера.
Вскакивает с дивана и хватает со стола телефон, объявив над столом:
– Забыл утюг выключить.
Сглотнув, наблюдаю за тем, как обтянутые черной футболкой плечи расталкивают всех подряд. Обернувшись, слежу за ним, пока сбегает вниз по ступенькам подсвеченной лестницы, глядя себе под ноги. И как выставив вперед плечо ломится к выходу через танцпол. Как толкает рукой дверь и вылетает из зала не потрудившись ее закрыть.
Потоки мыслей вертятся в моей голове и разрывают ее на части.
Ну и отлично…
Пусть катится.
Но от острого чувства потери к горлу подкатывает ком.
