Kitobni o'qish: «Бабатырь»
ПРОЛОГ. Кощей Бессовестный
– В зад давай! В зад! – послышался возбужденный мужской голос.
– Там грязно! – возмутилась я, оборачиваясь. Да он что! С ума сошел!
– Ну и что, что грязно! Давай в зад! – рявкнули мне на ухо, заставив вздрогнуть.
В зад? Он уверен?
– Мы слишком мало знакомы, чтобы давать в зад! – хотела сказать я, но вместо этого молча вздохнула.
Я посмотрела в зеркало заднего вида и увидала лужу размером с мировой океан! Судя по размерам, этой луже давно пора дать статус моря. Того и глядишь, через два года возле нее уже вовсю орали: «Чурчхела!» и возили морские экскурсии.
Что такое чурчхела я не знала. Мне всегда казалось, что это – какое-то животное. Похожее на шиншиллу. И ест ли шиншилла чурчхелу, я не знала. У меня не было ни того, ни другого, чтобы ставить эксперименты.
Зато был экзамен в ГИБДД. И я чувствовала, что в скорее дуба дам от нервов, чем в зад!
Я посмотрела мельком на инспектора и сжала губы. Если бы он знал, о чем я сейчас думаю, сел бы на заднее сидение, перекрестился сразу двумя ремнями безопасности, схватил бы иконку с бардачка и целовал ее. Возможно, даже взасос. Для эффективности.
– В зад давай! – снова рявкнули мне на ухо. – Чего раскрылетилась! К параллельной парковке езжай!
Я уныло посмотрела на толстого инспектора ГИБДД. Говорят, что хорошего человека должно быть много! Видимо, он – не просто хороший, а замечательный человек.
Если вы не знали, то хорошего работника ГИБДД должно быть как можно больше. Это – у них профессиональное. Чтобы видно было его издалека. Тонких, звонких и спортивных уже давно раскатали по асфальту невнимательные водители. А остальные победили в результате естественного отбора и теперь принимают экзамен на права.
Когда он присел в машину, я почувствовала, как она наклонилась и заскрипела. Это называется, кажется, низкий клиренс. Но я не уверена.
На колени, которые не помещались в машину, легла фуражка: «Уфффф!».
– Как будете готовы – начинайте движение! – послышался раздраженный голос. – Уффф!
***
– Скажи мне, Кощей, – послышался громкий богатырский голос. В мрачной темнице заскрипели старые замки.
Гулкие шаги разорвали гробовую тишину мрачных сводов.
– Ты куда девиц девал? Почему ни одной найти не можем! – послышался звонкий, полный жизни голос.
Прозвенели могучие цепи. Пленник, прикованный к черной стене темницы, пошевелился. С ним пошевелились двенадцать цепей.
Узник поднял угольки глаз и усмехнулся. Сквозь спутанные длинные волосы сверкнул его взгляд. На его пересохших губах скользнула улыбка.
– Все тебе скажи, Алешенька, – послышался тихий голос. – Все тебе расскажи. Иди-ка ты Алешенька… в попович. С такими вопросами.
– Куда девиц дел! – послышался голос богатырский. Факел в могучей руке высветил мрачное подземелье и стриженую богатырскую бородку. С юными богатырскими усиками.
– Много будешь знать, Алешенька, – снова послышался голос с усмешкой. – Высшее образование получишь. А оно к тебе ни к чему! Будешь профессионально непригоден к службе богатырской. Думать будешь перед тем, как с мечом на врага скакать. А это как-то не по – богатырски, дружочек…
– Ты мне зубы не заговаривай! – в голосе богатыря гнев послышался. Он топнул так, что чуть земля не раскололась.
– А что? Болят, Алешенька? Так это не ко мне. К Ягине. Она заговор хороший знает. Чтобы зубы не болели, – послышался голос. Он явно насмехался.
– Ты… ты… ты мне тут не это! – пригрозил богатырь, положив руку на меч. – И не то! Мы тут о девицах толкуем! Ищем мы с богатырями, ищем, а найти не можем!
– А что, Алешенька, – вздохнул голос пленника. – Решил по девицам сходить? Тогда бери бересту и пиши: «Молодой богатырь мечтает познакомиться!»
– Все ты шутки шутишь! Ты зачем девиц беззащитных похищаешь и мучаешь? Отвечай! – голос богатырским громом ударил под мрачными сводами.
– А что? Предлагаешь мне на юношей перейти? Уже есть кандидатуры? Если что тебя не унесу! Из вредности, – усмехнулся пленник, заметно оживившись. – А что это тебя, Алешенька, вопрос этот мучить стал?
– Да потому, что не всех девиц спасли! Где остальные не знаем! – возмутился богатырь, сурово посмотрев на Кощея.
– Пособие ты мое ненаглядное, – послышался голос. – Так вы сами виноваты, что я девиц похищаю. Я же не всех беру, Алешенька. Не каждую. А только тех, кто вам не нужен. Девица к вам и так, и эдак, а на нее смотрят, как на место пустое. Она и испечет, и нарядится, а вы мимо проходите, даже не глянув. Ну раз не нужна вам, значит нужна мне. Все просто, Алешенька.
Зубы богатыря скрипнули. Он засопел.
– Не все ж бабе праздник! Мы тоже устаем! Иногда света белого видеть не хочется. И походы военные! И … и…
– Ну что ж ты говоришь, Алешенька, – в голосе пленника слышалась улыбка. – Пока девку не обидели, я над ней власти не имею. Пока нужна она вам, я к ней даже не подступлюсь.
– Неправда! Зубы мне заговариваешь! – воскликнул молодой богатырь. Он уже хотел закрыть ворота дубовые на замки и засовы, но остановился. Видать, передумал.
– Налево пойдешь – девицу найдешь. Направо пойдешь – девицу найдешь. Прямо пойдешь – девицу найдешь! Назад пойдешь – девицу найдешь! Тяжела жизнь Кощеева, – усмехнулся пленник.
– Ты их в темнице держишь! Света белого не видят! – гневно выдохнул богатырь.
– Загар вреден для кожи, – послышался голос пленника, который даже не шевельнулся.
– Ты их к стенам приковываешь! – в сердцах выкрикнул богатырь.
– В душе, Алешенька, я тоже хочу, чтобы в замке уют был. Люблю красоту всякую по стенам развешивать, – заметил пленник. – Люди картины развешивают, а я девиц – красавиц. Смотришь, и душа радуется! Каждая как картинка!
– Ты их голодом моришь! – не выдержал богатырь, едва не схватившись за меч.
– Не голодом, а диетой, – вздохнул пленник, тряхнув спутанными волосами. – Калории считаем вместе.
– Куска хлеба не даешь, хотя у самого закрома от золота ломятся! – сжал кулаки богатырь.
– Низкоуглеводная диета – это всегда дорого, – со смехом возразил пленник, покачав головой.
– Слышишь, Кощей… – обернулся богатырь, раздумывая уходить. – Хотел спросить тебя, окаянный…
– Да-да, я весь во внимании, – заметил пленник. Из-за шторы спутанных волос, не было видно его лица.
***
Я чувствовала себя ямщиком – денщиком, который везет капризного барина в сторону его усадьбы. Пристегнувшись, я выдохнула так, словно собираюсь выпить. Но пить за рулем нельзя. Особенно, когда на переднем сидении везешь драгоценные двести килограмм инспектора. Поправив зеркала, чтобы видеть хоть что-нибудь кроме инспектора, я включила свет, щурясь на яркое осеннее солнце. Чуть не забыла!
Руки слегка дрожали, зубы постукивали, солнышко вызолотило листочки на деревьях.
Не знаю, сколько каши нужно есть, чтобы выжать это сцепление, но я, видимо, страдаю недоеданием.
– Ыыыыых, – выжала я тугую педаль. – Оооох!
Все, можно два раза не ходить в спортзал! Свой норматив я выполнила!
Рука хрустнула передачей. «Джеллентваген» задребезжал и заурчал. Видимо, ей тоже было страшно. Я уныло покосилась за инспектора, который нахмурился, пытаясь застегнуть ремень безопасности. Он либо вспомнил, что он как бы инспектор. Или не доверял моим талантам.
– Дыр-дыр-дыр, – тряслась машина. Я еще раз обернулась и посмотрела по зеркалам. А вдруг какой-то скучающий КАМАЗ захочет познакомиться с нами, вылетев на учебную площадку?
Пока что все идет хорошо! Но в задницу! Прямо-таки замечательно, но в задницу!
– В зад давай! На начало маневра! – ткнули мне в сторону лужи, которая прикрывала собой всю разметку. – Параллельная парковка!
Ага! Сейчас! Так, а где вообще хоть одна линия?
За время обучения в автошколе я узнала три вещи.
Первая, сцепление пахнет дохлой кошкой.
Вторая. Посмотри направо, потом налево, потом назад, потом помолись и только потом проезжай перекресток по главной дороге на зеленый сигнал светофора.
Третья. Ночью пешеходы любят надевать черное и красться в темноте аки ниндзя вдоль ночных дорог. Изредка сходя на обочину.
Я дала задний ход, рассекая коричневые волны грязи, как Дед Мазай, отхвативший приличный кусок инспекторской зайчатины к ужину.
Медленно, словно баржа, тянущая на буксире крейсер, я пыталась вычислить примерную разметку. Наощупь.
– Дрррр! – гудела машина, вплывая в лужу. Море вышло из берегов. Я чувствовала себя старшим помощником. Пока рядом со мной сидел капитан. Погоны уверяли, что он – капитан.
– Че ждем? – подстегивал меня капитан. Я видела вдалеке айсберг плавающего конуса.
Медленно, словно черепашка, я плыла по воде, слыша нетерпеливое покашливание на ухо. Повязка съехала мне на подбородок. А я мстительно посмотрела на инспектора. Это был мой последний экзамен. И если я его не сдам, то мне придется начинать все сначала.
Я сдавала уже четыре раза. И все четыре раза меня валили на какой-то мелочи. Это было просто издевательство какое-то!
– Почему так рано включила поворотник? Почему не припарковалась там, где сказал инспектор, а на два метра позже? Почему мы ползем как улитка?
Я отгоняла мысли, которые заставляли меня нервно сопеть.
«Опять не сдала! Ну у тебя же руки из жопы!», – слышалось из комнаты, когда я уставшая звенела ключами, плюхаясь. «Ну чего ты расстроилась? Ну рукожоп ты у меня! Ты чего? Обиделась? На правду не обижаются! Я же тебя любя!», – слышались липкие слова, от которых тут же портилось настроение и прокисала даже самая свежая мотивация.
– Почему ползем как улитка? – раздраженно повторил инспектор, пока мы шли на погружение. Он посмотрел на часы. Инспектор уже опаздывал на встречу с обедом. «Так, кто по-быстренькому до обеда?», – спросил он, выходя из здания. Я!
– Осторожно, – сопела я, пытаясь отыскать если не Атлантиду на дне этой лужи, то хотя был разметку.
«Все равно не сдашь!», – слышала я голос инспектора. «Ну кто виноват, что ты такая? Другие сдают с первого раза, а ты…!», – слышался голос моего почти мужа. «Минус бал! За то, что слишком быстро посмотрела в зеркало заднего вида! Что значит, я в этот момент моргнул? Не видел? Значит, не было! Минус бал! Итого, минус пять баллов! Выходи, не сдала!», – снова всплывал в памяти голос инспектора. «Ну курица ты за рулем! Смирись! Да ты ничего толком сделать не можешь!», – слышался зевок из кухни. «Минус балл за то, что слишком резко отпустила сцепление и заглохла!», – вертелся в голове предыдущий экзамен. «У тебя ничего не получится! Зря стараешься! Я что? Тебя первый день знаю? У тебя никогда ничего не получится! Баба за рулем – обезьяна с гранатометом! Слышала песню про курицу, которая паркуется? Сейчас включу!», – звенели на кухне чашки.
Мысли, словно пчелы роились, гудели и больно кусались. Голова болела, словно раздраженный улей. Я не сдам. Я приду домой, выслушаю заготовленную речь, узнаю, что кто-то сдал с первого раза, налью кофе, посмотрю на него, а потом выплесну его в раковину и пойду спать и обижаться.
«Что? Не сдала? Так я и знала! Опять!», – представлялся вздох мамы в трубке. – «А вот дочка Тети Ани с первого раза сдала! Она нас вчера подвозила. И муж ей красивую машину купил. Дорогую. Иномарку! И на Мальдивы свозил. А вчера она ко мне забегала, чтобы фотографии из Турции показать!».
– Ыррррр! – чуть не сгрызла я руль, чувствуя себя сказочным героем в которого давным-давно никто не верит.
Улей в голове гудел и противно жужжал.
– Рррр! – прорычала я, рассекая лужу. Все вокруг смеялись, а я не могла понять почему. Взглянув на лицо инспектора, я поняла. Я еще не заглохла. Поэтому экзамен продолжается!
– Давай! Только не глохни! – подбадривали меня криками, а я стала медленно ползти по луже. Сначала вперед, потом назад, словно ища нужную линию.
– Быстрее! – рявкнул мне инспектор. – У меня обед!
– У меня тоже! – внезапно для себя ответила я. И сама себе удивилась. Я впервые ответила то, что думаю.
Если где-то в книге рекордов Гиннеса осталось для меня местечко, то так и запишите! Самая долгая параллельная парковка на свете! Мой личный рекорд! Сорок минут! Под бурные овации других сдающих.
Инспектор сидел молча. В машине везде были камеры, поэтому все нехорошие слова в мой адрес застряли где-то на подходе. Единственное, что инспектору оставалось делать, так это смотреть на меня так, словно упадет на меня, стоит мне закончить экзамен.
Я повернулась к нему лицом, улыбнулась и ме-е-едленно, в час по чайной ложке стала снова штурмовать лужу.
– А мы на лодочке катались! А не гребли, а целовались! – запела я, глядя на обалдевшего инспектора. – У вас времени много? Если что до пятницы я совершенно свободна! Потом сразу заеду в похоронное агентство и узнаю, сколько стоят похороны мужа, умершего голодной смертью возле полного холодильника еды.
Медленно, наслаждаясь мучениями жертвы, я пошла на манёвр. Поделать он ничего не мог. Пока я не заглохла, я имела право парковаться, сколько влезет.
– Из далека до-о-олго, течет моя Во-о-олга! – пела я за весь ансамбль, прокатываясь по луже. – А мне семнадцать лет!
В глазах у инспектора читалось то, что он со мной сделает в грубой извращенной форме, стоит мне заглохнуть!
– А мне семнадцать лет! – пропела я, слегка приврав. Чтобы неповадно было.
***
– Где же смерть твоя, Кощей? – произнес богатырский зычный голос. – А то мы ищем, ищем, а найти ее не можем…
Где-то в мрачной темнице гулко капала вода, отмеряя бесконечное время заточения бессмертного пленника. . Он сидел на полу с раскинутыми и скованными руками.
– Не помню, куда положил. Старый стал, – усмехнулся пленник. – Вы под троном смотрели? Нет? А на подоконнике? Можете на полочках посмотреть…
Было не видно, смеется он или говорит серьезно. В темницу не проникал никакой свет, а свет тусклого факела, казалось, съедает темнота.
– Я про смерть, которая в твоем яйце! Хорошо, в каком яйце смерть твоя? – рявкнул богатырь, громыхая мечом.
– В правом или левом. Не помню точно! Давно не смотрел! – усмехнулся пленник, шевеля кистями рук, прикованными к стене. – Все руки не доходили. Точнее, не дотягивались…
В тишине мрачной камеры звучал приятный смех. Пламя факела дрогнуло, словно от дыхания зла.
– Прямо наперсточки, да, Алешенька? – усмехнулся пленник, глядя на молчаливого богатыря. Богатырь пребывал в растерянности. Но старался не подавать виду.
– Да хватит со мной свои шутки шутить! – не выдержал богатырь. – Отвечай по-хорошему!
Пленник поднял голову. Волосы облепили его скулы и прилипли к пересохшим губам.
– А вы разве по-хорошему? – спросил пленник. – Даже водицы не даете напиться… Голодом морите, воды не даете… Вот принес бы ты, Алешенька, друг мой сердечный… Ой, прости, печеночный. Так вот, Алешенька, друг мой печеночный, принеси мне водицы, и я скажу, где смерть спрятана. Даже на карте нарисую крестиком.
Богатырь ничего не сказал и ушел, а пленник вздохнул, провожая взглядом его могучую фигуру. Он откинул голову на сухую стену, почему-то улыбаясь. Угольки глаз пленника на мгновенье сузились.
***
***
– Мо-о-оре- мо-о-оре! Лик бездонный! – пела я, катаясь по луже туда и обратно. За окном я видела смеющиеся и счастливые лица. – И что-то там дальше… О! Вспомнила! В синем море в белой пене! Оставайся мальчик с нами, будешь нашим королем!
– Будешь нашим королем! Ла-ла-ла! – пели остальные, взывая у меня прилив сил.
Мальчику было лет сорок пять. И оставаться со мной он не собирался. Судя по взгляду, ему очень хотелось на трон. Но тронный зал был исключительно для сотрудников, а не тех, кто ждет своей очереди. Поэтому мы бегали в кустики крапивы, стыдливо высовываясь из них и вздыхая.
Я чувствовала, что давно так не отдыхала на море, а тут прямо такая возможность.
– Здравствуйте, вас приветствует экипаж нашего лайнера. Наслаждайтесь морем, солнцем и пейзажами! Справа бар, слева бассейн, на верхней палубе у нас…. Ой! – наехала я на камень. – Идем на погружение!
– Эстакада! – рявкнули мне на ухо.
– Как скажете, – мило ответила я, выруливая на берег.
Я с удовольствием вырулила на эстакаду. Мокрый след от машины разделил во мне что-то на "до" и "после".
Родители учили быть скромной и тихой, сидеть и не высовываться. А все тяготы судьбы принимать с обреченной покорностью.
«Выше головы не прыгнешь! Не жили богато, и пытаться не надо! Куда ты лезешь! Не по Сеньке шапка! Лучше синица в руках, чем журавль в небе!», – твердили мне по любому поводу. И мне кажется, они были неправы! А может, я все смогу, если захочу?
Я вырулила на эстакаду и доползла до стоп-линии, зависнув на тормозе.
– Газуй, – пробухтел гаишник, глядя на собравшиеся «сверхурочные».
Я лихо заехала на пригорок, что эстакадою зовется, а потом спустилась с него. Плавно затормозив перед стоп-линией, я выдохнула.
– Стоять! Поедешь, когда я скажу! – с кряхтением заерзал инспектор.
Вся эйфория тут же сошла на нет. А вдруг переехала линию? Вдруг слишком поздно затормозила?
– Эх, ох, ух, – дверца пассажира открылась. И машине тут же полегчало. – Сейчас проверим!
Он грузно направился к бамперу и линии. Я занервничала и приподнялась на сидении. За капотом ничего видно не было, кроме двух полушарий в синих штанах. Если судьба решила повернуться ко мне попой, то она выбрала самую большую из тех, что были в окрестностях.
– Сойдет, – послышался запыхавшийся голос, пока я выдыхала, повиснув на руле и педалях.
Он поднял голову. Он выглядел так, словно сходил в спортзал.
– Трогай! – рявкнул инспектор, махнув рукой.
И я отпустила тормоз.
Только через секунды три – четыре я поняла, что случилось. И почему на меня так странно смотрит гаишник. Еще бы! Он был у меня на лобовом стекле и на капоте. А я от страха перепутала педали и дала газ!
Машина дернулась и понеслась вперед.
***
– Вот! – послышался звон железного ведра. Огромное железное ведро было поставлено на пол могучей богатырской рукой. – Пей! Как выпьешь, так и поговорим!
Голос богатыря был грозным. А вода в ведре выплеснулась ему на сапог.
– Ну, неси сюда, Алешенька, – послышался сипловатый кашель пленника. Говорил он тихо, словно на последнем издыхании. – Неси, я не кусаюсь. Как хорошо, что есть кому ведерко воды подать перед смертью лютой от рук богатырских!
Богатырь поднял ведро и склонил к голове пленника. Вода лилась, но ни одна капля не упала на пол.
– Пей, пей, – послышался недовольный голос богатыря. Он почему-то скривился. – Не то, что девицы несчастные, что в темнице твоей томятся. Мучаются бедные, без еды и воды… Ты же девицам даже воды не подал! Но мы – не ты.
Кощей жадно пил и молчал. Ведро заканчивалось, а он все пил, пил, пил.
– Спасибо тебе, матушка природа, – послышался голос, когда пленник откинулся на стену. – За то, что так удачно отдохнула…
Что-то в темноте хрустнуло и звякнуло. Два раза.
– Ты чего это? – прищурился богатырь. Он не понимал, откуда доносится этот хруст. В этот момент пламя факела заплясало, затанцевало и потухло. Все погрузилось в сине-серый мрак.
Где-то там наверху послышался удар грома. Отдаленный, приглушенный, словно неподалеку бушевала гроза.
Гроза становилась громче. Где-то над подземельем небо заволокло свинцовыми тучами. Они стягивались со всех сторон и зависали над замком.
– Кажется, дождь собирается, – послышался голос Кощея. Он поднял голову и посмотрел куда-то под мрачные своды.
Послышался грохот. Прямо под ноги богатырю ударила молния, расколов темницу на части. Звякнули об пол тяжелые ржавые цепи, рассыпаясь в прах. Пленник медленно встал.
Лишь на мгновенье блеск молнии осветил бледное лицо узника. Его руки наливались силой, а он с легкостью вырвал оставшиеся цепи из стены.
– Был когда-то я богатырем, как ты Алешенька, – послышался вздох из темноты. – Леснит. Звали меня так. Слыхал про такого? А потом я испо-о-ортился…
Пленник обнюхал себя.
– Сильно испортился, – усмехнулся он, тряхнув спутанными волосами.
Алеша стоял, ни жив ни мертв. Он словно окаменел, глядя на могучую темную фигуру, стоящую перед ним. Он хотел было схватиться за меч, но попятился и упал на спину.
– Знал бы, ни за что воды не подал бы… Как там у нас? Принесли богатырю воды, вернулась к нему силушка богатырская… И так далее, и тому подобное… – слышался голос Кощея.
Бледная рука пленник потерла запястье, словно стирая след долгого заточения.
Где-то бушевала гроза. Потухший факел лежал на полу. Вспышка молнии осветила лежащего на полу богатыря. На его лице был испуг, а сам он пытался схватиться за меч.
Молния высветила кости, валявшиеся в темнице. С третьим ударом молнии кости серебристой пылью потекли к пленнику, обволакивая его и превращаясь в зловещий костяной доспех. Пленник наступил на богатырский меч, с легкостью ломая его пополам.
– Алешка- Алешка, – присел пленник, склонившись над бледным богатырем. – Ну вот что с тобой делать, Алешка? Да ладно тебе, не бойся. Ты же у нас – последний богатырь?
Костяная рука ласково потрепала богатыря за кудрявый чуб. Они находились друг напротив друга. В молодом богатыре кипела жизнь. Сам он был как яблочко наливное. Напротив него стояла смерть. Черная, бледная и слегка болезненная.
– Пойду – ка я, – вздохнул заметил бывший узник, поправив волосы богатырю. – А то столько девиц голодом не морено, цепями не ковано и в замке моем не мучено.
– Как тебя носит земля! – процедил богатырь, глядя на обломки своего меча.
– На руках, – в голосе послышалась улыбка. – Эх, Алешка! Хороший ты парень. Пока ты здесь меня караулил, твоя невестушка поди забыла, как ты выглядишь… Истосковалась вся, слезы горькие проливает.
– Не смей ее трогать! – выкрикнул богатырь, подбираясь спиной к стене. – Я тебе этого не прощу!
– Перевелись богатыри на Руси. А куда перевелись? Видимо, на заочное! – рассмеялся бывший узник, потрепав по голове богатыря и шагнул в каменный разлом.
Удар молнии напоследок осветил его могучую фигуру. Через мгновенье в небо взлетел огромный черный ворон. Огромная птица рассекла дождь и скрылась в черноте.
– Беда-а-а! – закричал Алеша, вставая на ноги. – Кощей сбежал! Собирайтесь богатыри! Кощей…
Никого не было. Только дождь лил, как из ведра.
– Собирайтесь, богатыри… – тише произнес Алеша, осматриваясь по сторонам. – За землю нашу… Седлайте коней богатырских… На супостата… Эээээх!
Он размахнулся и поддал ногой железное ведро, лежащее на полу. От души поддал. Словно оно одно во всем виновато.
***
Конечно, потом скажут, что это была ошибка инспектора. Что он слегка переоценил свою скорость посадки в машину и рано отдал команду. Но сейчас это было неважно.
Цепляясь зубами за воздух, осоловевшим взглядом за меня, доблестный инспектор отдавал честь и концы, одновременно.
Видимо, мама говорила ему однажды: «Будешь плохо учиться – пойдешь работать дворником!». Но он пошел в инспекторы, чем очень гордился. Но мама все-таки оказалась права. Сейчас он работал дворниками на моем лобовом стекле.
Только спустя секунд пятнадцать, до меня дошло, что происходит. Что это – не сон, а по-настоящему.
Я тут же ударила по тормозам. Инспектор скатился вниз и тут же превратился в лежачего и охающего полицейского. Пока я отходила от шока, он, пошатываясь, поднялся. Теперь он уже не стеснялся камер, народа и собственной совести.
– Главное, что живой, – вцепилась я в руль. Эта мысль меня утешала.
Я узнала, что у меня очень гулящая мама, гулящий папа и гулящая бабушка. У меня вообще все гулящие до седьмого колена! Удар об землю, открыл в нем дар экстрасенса. Доблестный инспектор сразу постановил, что я родилась в год Собаки, и что в личной жизни у меня все хорошо и регулярно. Потом емко охарактеризовал ситуацию в целом и сообщил, что права я получу только через его труп. И на всякий случай отошел подальше от машины, чтобы я не восприняла это, как руководство к действию!
На дрожащих ногах я вышла из машины. Меня все еще трясло. Я сбила инспектора ГИБДД… Сбила инспектора…
Как вдруг со всех сторон на меня посыпались аплодисменты. Я осмотрелась по сторонам, видя счастливые лица.
– Ты молодец! Так и надо! Я уже четвертый раз экзамен сдаю! Крутяк! – слышались голоса, прорываясь через какую-то пелену.
Меня провожали, как национального героя. Даже жали руку.
Я поплелась на остановку. Надо купить проездной, что ли?
***
– Эх, Алешенька, – послышались голоса. – Наворотил ты делов! Кто ж Кощею воды дает! Освободился Кощей. А у нас богатырей нет! Сражаться с ним некому! Где же теперь богатырей брать? Придется, искать нового богатыря!
Алеша стоял, опустив головушку, словно пришел с повинной.
– Чтобы любого супостата одолеть смог! Выйти на бой неравный с вражиной, что во много раз его больше! – предложил голос.
– И чтобы сильным был! Одним махом гири пудовые поднимал! – предложил второй голос. – И скромный, чтобы подвигом своим не гордился!
***
– Ты выйди, встреть меня, – пробурчала я в трубку телефона, глядя на окна девятого этажа.
Две тяжеленные сумки с едой стояли возле ног. Из пакета выпала сладкая кукуруза. Макароны порвали пакет, и теперь в нем была огромная дырень.
– Нет, не сдала! Нервы сдали, а я нет. Спускайся! – раздраженно бросила я, глядя на присыпанную осенними листьями … мою машину.
Я так хотела научиться водить. Чтобы ехать, куда мне вздумается. Ни просить, ни уговаривать, ни ждать, когда доиграют Хренчестер с Гамбитом. Не подпирать двери туалета: "Ты там скоро?". А просто сесть за руль и поехать по своим делам.
– Эххх! – выдохнула я, ловя лицом первую каплю дождя.
Небо заволокло тучами. Все вокруг потемнело. Где-то вдалеке послышались раскаты грома. Вовремя я домой!
Я постояла минут десять, поглядывая на подъездную дверь. Сегодня явно не мой день.
Снова громыхнуло. А по козырькам и машинам на парковке застучал холодным осенний дождик.
Я открыла дверь подъезда и потащилась по лестнице, как гужевая повозка.
Приползешь, бывало, с работы, смотришь глазами в пустоту. А в раковине гора тарелок. Словно к нам Али Баба и сорок разбойников приходили в гости. А по запаху – ночевали триста потных спартанцев. И какой-то Ксеркс, который наксерил в туалете и забыл, где кнопка смыва.
Носки по всей квартире разбросаны. Территорию метит. Чтобы вошел любовник, если что. Носом потянул запах. А тут сразу понятно, что мужик обитает.
А тебе с порога про то, как сыграл Хренчестер с Гамбитом. И кто, в каком тайме кого раскатал. И чья волосатая нога забила решающий гол перед самым таймаутом. А потом про начальника своего. Который, конечно же, редкостный козел. Вечно что-то требует. Ишь, че удумал! Мало того, что требует, так еще и по работе! Как будто он на работу работу работать ходит! И послать его хочется. Да банальная вежливость и врожденная интеллигентность не позволяют.
Потом про какого-нибудь друга Андрея. У которого вчера машина сломалась, и жена изменила. Причем, так радостно, будто с ним. И про то, что вечером намечаются проводы машины на свалку, а жены в новую счастливую жизнь. С обильным возлиянием. Заодно и Степаныча в армию проводят. В армию алкоголиков. Так что жди к утру. Воскресенья. Через месяц из травматологии. После крика: «Смотри, как я умею!».
Я потыкала кнопку лифта попой. И услышала вожделенный гул спуска. Бочком я заползла в лифт, раскорячившись над свежей лужей. А потом ткнула локтем на нужный этаж. Лифт загудел, стал подниматься. Несколько раз тревожно мигнул свет, а лифт остановился. И тут же резко сорвался вниз.
Вместе с лифтом вниз ухнуло все.
– Аааааа! – заорала я, падая вместе с сумками в темноту.
