Kitobni o'qish: «В этих гнилых стенах»

Кристина Той

Shrift:

Плейлист

Disciple – Worth The Pain

Birdy – Deep End

Fall Out Boy – Centuries

Jonah Kagen – Broken

Evanescence – My Heart Is Broken

Draconian – Night Visitor

Dead by April – Promise Me

Within Temptation – Endless War

In Fear And Faith – Soul Survivor

Skillet – Anchor

Motionless In White – Legacy

Welshly Arms – Legendary

Scorpions – Send Me An Angel

Polnalyubvi – Кометы

Bullet For My Valentine – Waking The Demon

We Are The Fallen – Bury Me Alive

Benjamin Ian Cocks – So Cold, Pt. 2

Five Finger Death Punch – Wrong Side of Heaven

Ashes Remain – On My Own

Обе-Рек – Крошево времени

ДМЦ – Хоть иногда

Пролог

– Аня, прости меня, пожалуйста. Прости. – Он ослабил объятия и нежно провел ладонью по ее щеке. – Прошу, дай мне все объяснить. Просто присядь и послушай, как долго я искал тебя, Аня…

Девушка сначала застыла от удивления, ошеломленная его реакцией, а затем крепко обняла в ответ, и парень, решив, что это хороший знак, прикрыл глаза, наслаждаясь моментом. Так спокойно ему не было очень давно… Если вообще было. Все это время мысли о ней лежали не просто камнем, а целой скалой на его израненном сердце.

Но в следующее мгновение Дюка охватил ужас – чья‐то рука прижала к его лицу тряпицу, от которой исходил терпко-сладкий запах. Нападение было столь неожиданным, что его попытки сопротивляться ни к чему не привели, и, когда разум Дюка затуманился, а в глазах потемнело, сильный удар по голове отправил его в небытие.

– Дюк… Дюк, очнись! Ты слышишь меня, Дюк? – знакомый девичий голос, наполненный бесконечной печалью, был едва различим среди проносящихся мимо звезд и галактик. Ее лицо медленно проступало размытыми линиями среди сияния, постепенно отдаляясь от него. Она протянула руки ему навстречу, уплывая за горизонт.

Резкая боль вырвала Дюка из мира грез. Голова раскалывалась, свет неприятно ударил в едва приоткрытые глаза. Мир кружился в безумном вихре, предметы прыгали из стороны в сторону. Мысли путались. Были только какие‐то обрывки. Почувствовав на губах солоноватый привкус крови, Дюк тряхнул головой, пытаясь сфокусировать взгляд на маячившей перед ним фигуре. Второй удар отозвался болью во всем теле. Еще один, и, сопровождая тихим стоном все движения, парень с трудом, но пришел в себя. Попытка дотянуться до ссадины не увенчалась успехом. Руки в локтях были туго стянуты и связаны веревкой позади спинки стула, неприятно ныла рука под гипсом.

Дуло пистолета перед глазами не вызвало чувства страха, однако Дюк очень удивился, разглядев, что держат этот пистолет тонкие руки Ани. Ее волосы были небрежно заброшены за спину, брови нахмурены, губы плотно сжаты, а суровый настороженный взгляд внимательно изучал лицо парня. Это почему‐то выглядело настолько мило, что он невольно расплылся в улыбке.

– Чего радуешься? – строгий голос девушки отдавал неприязнью и… сочувствием?

– У тебя руки дрожат, – нежно ответил он.

– А ты предатель! – Незнакомый женский голос раздался откуда‐то сбоку, и только сейчас Дюк заметил неподвижную фигуру, укутанную в темно-зеленый плащ, который делал ее почти неразличимой на фоне стены. Не дожидаясь ответа, таинственная спутница Ани медленно сняла капюшон, и улыбка покинула лицо пленника.

Перед ним стояла невысокая молодая девушка. Белоснежные волосы в хвосте, аккуратные небольшие уши, яркие пухлые губы – все в ее образе было органично. И она хорошо знала, как подчеркнуть данную природой красоту. Сильнее всего Дюка ошеломили ее большие, даже огромные, фиалковые глаза. Переведя взгляд на шею незнакомки и заметив выглядывающие из-под воротника плаща края отверстий, парень даже перестал дышать:

– Еще один сверх… Но… кожа…

Девушка продолжала пристально глядеть на него, скрестив руки на груди.

– Генетический сбой, – уточнила она после некоторого молчания. Ее голос был холоден, однако в нем проступила нотка заинтересованности. – Не слышал о таком?

– Нет, – отозвался пленник, продолжая рассматривать ее с нескрываемым любопытством. Спохватившись, что с вытаращенными глазами и приоткрытым ртом выглядит со стороны, наверное, не очень мужественно, он постарался принять более безучастный вид. Игнорируя все тот же пистолет перед собой, Дюк огляделся. Помещение было странной округлой формы, с покатыми стенами. У одного края – закрытая, уходящая дымоходом вниз самодельная печь, такая же, какую он видел ранее у Роя, и зашторенное куском непонятной тряпки окно, с другой стороны – маленький деревянный стол у стены, две старые пустые полки над ним и металлическая дверь. И в центре – стул, на котором он сидел.

– Где мы? – спросил парень, переведя взгляд на Аню. Девушка промолчала, надменно вскинув голову. «Понятно, тайна», – усмехнулся он и, убедившись, что ответа не получит, предположил, что находится в цилиндрическом вагончике товарного поезда. Разглядев в прорезь штор поверхность земли, слегка присыпанную ветвями, и вспомнив знакомство с руинными мутантами, Дюк догадался, что вагон находится под землей.

– Это правда? Ты предатель? – почти шепотом спросила Аня, и Дюк уловил в ее голосе нотки сожаления и грусти.

– Нет, детка, нет. Я знаю, что меня искали. Скорее всего, из-за того, что считали преступником.

– Преступником? – Девушка замерла. – Тогда, выходит, убегая от наказания под куполом, ты обрек нас всех на гибель? – с иронией усмехнулась она.

– Нет. Позволь я расскажу…

Глава 1

Меня любила госпожа Фортуна,
но часто целовала Смерть…

– Нет… Ну, у зайца и у кролика разная посадка лап. Посмотри, – недовольно нахмурив брови, произнес отец.

– Это заяц? – Я потешался.

– Ты безнадежен, – закатил он глаза.

– Он давно все понял, – нежный мамин голос отвлек нас от чтения книги. – Хватит развлечений на сегодня. Ужин остынет. – Она мило улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки. Протянув ко мне руки, мама хотела подхватить меня… но голова с ее плеч слетела, оставляя передо мной истекающее кровью тело. Как в день их казни.

Я проснулся в холодном поту. Открыв глаза, привстал на локтях, быстро огляделся и судорожно вздохнул. Снова кошмар.

Вокруг стояло множество маленьких деревянных кроватей, на которых мирно спали другие дети. Первые лучи рассвета едва пробивались через зашторенные окна, подсвечивая белые стены, двери поскрипывали от легкого сквозняка, а за ними уже слышались шаги. Я провел рукой по шее и, нащупав массивный шрам, закрыл глаза, вновь падая на подушку.

По утрам я пытался вспомнить что‐нибудь хорошее из детства. Я делал это каждый день, просыпаясь от кошмаров раньше всех и лежа неподвижно, пока нас не начинали будить. Думал – если я буду каждый день вспоминать лица родителей, то никогда не забуду их. Папины вечно не стриженые рыжие волосы, постоянно лохматые то от его пальцев, которые он запускал туда во время долгих раздумий, то от маминых забав. Его полные любви ко мне зеленые глаза, его широкую улыбку. Он всегда мог отложить любое дело, чтобы поиграть со мной и с моими друзьями в мяч, рассказать мне что‐то новое и интересное, порассуждать о взрослом взгляде на жизнь.

Нашей традицией было чтение книг по вечерам. Энциклопедии о животных, растениях, космосе… Больше всего я любил скандинавские мифы. Отец умел читать их так захватывающе, что у меня перед глазами проносились валькирии, забирающие павших воинов и возносящие их в Вальхаллу…

А утром меня будили нежные и теплые мамины руки. Она осторожно касалась моей щеки своими тонкими пальцами, а затем начинала целовать меня – и не переставала, пока я не начинал смеяться. Мы вместе чистили зубы, умывались, завтракали. Это было главное правило: даже папе нельзя было уходить на работу, пока не съест тарелку каши, вкуснейший омлет или пару блинов. После мы провожали его, а вечером встречали. Разве тогда можно было о чем‐то беспокоиться?

* * *

– Подъем! Доброе утро! – послышался знакомый милый голос Ляли, а секунду спустя вошла и она сама, сопровождая свое появление раздражающим скрипом открывающихся дверей. – Малыши-и-и, завтракать!

Девушка в белом летнем платье ходила между кроватями и касалась своими холодными ладонями тех, кто еще не проснулся. Дойдя до окна, раздвинула шторы, впуская в комнату солнечный свет. Становились видны большие трещины под белым деревянным подоконником. Они появились во время взрыва, так и застыв безобразными шрамами на всем здании. И каждое утро их вид омрачал радость нового дня.

Ляля, самая молодая из воспитательниц, была одной из самых добрых и ласковых. Возможно, потому что всего несколько лет назад она сама выпустилась из этого детдома. И после недолгих попыток отыскать хоть кого‐то из своих родственников вернулась назад. Каштановые густые волосы прямыми прядями ложились на ее плечи, длинный нос приподнимал свои крылья, когда она улыбалась, а густые ресницы красиво взлетали каждый раз, когда она широко открывала карие глаза. Я подолгу смотрел на нее по утрам, пока она, наконец, не подходила ко мне. К самому последнему.

– Дюк, – Ляля, улыбаясь, приподнимала бровь, – так и проваляешься весь день?

– А ты приготовила сегодня какую‐нибудь интересную игру? – улыбался в ответ я и поворачивался на бок, по шею укутавшись одеялом.

– Ишь, какой хитрый! – с наигранным возмущением восклицала она и, стянув с меня одеяло, начинала щекотать. От прикосновения ее холодных рук я всегда покрывался мурашками, и это мне очень нравилось.

* * *

– Итак, рыцари… – усадив всех нас в ряд, Ляля читала нам приключения из старой книжки про Средневековье. Слушать ее можно было вечно, да и вообще – прекрасным этот детский дом был именно из-за нее. Иногда в такие моменты я задумывался: что же я буду делать, если вдруг она больше не придет? Мысли о возможных причинах, включая ее смерть, снежным комом накатывались на меня одна за другой… И резко прерывались.

Перед глазами всплывала казнь отца и матери. Я видел, как на землю, оставляя кровавый след на площади пятого сектора, упала голова мамы. Выражение ее лица я не смог разглядеть. И помню, как чья‐то рука со словами: «Зачем тебе это?» резко оттянула меня от окна, не давая увидеть смерть отца. Воспоминания эти всегда заставали меня врасплох. Помню, как не мог пошевелиться, как бешено билось сердце и ком в горле не давал позвать никого на помощь.

– Ах ты, дрянная девчонка!

– Не трогайте ее, – отвлеклась от чтения Ляля.

Ее детский голос и меня вот так спасал не раз. Но помогла бы она, если бы я лично обратился к ней за помощью? Научила бы меня бороться с моими кошмарами? Когда я посреди ночи просыпался в слезах и не мог дышать от ужаса всего пережитого? Конечно, она бы помогла…

– Отдай игрушку и иди слушай! – орала на девочку полная женщина средних лет.

– Аврора, она не понимает наш язык. Оставь ее! – В голосе Ляли слышались нотки раздражения.

– По-армянски скажи, вдруг поймет, – грубо ухмыльнулась Аврора, вытирая руки о фартук. Видимо, она только что закончила мыть посуду.

– Je suis… – начала девочка, сцепив в замок ладони и придавив ими куклу на коленях. Кудрявые каштановые локоны, собранные в высокий хвост до плеч, большие черные глаза, длинные прямые ресницы и вздернутый мышиный носик – это была красивая живая кукла с печальным взглядом. Никто не знал ее истории, а она не понимала и не знала никаких других языков, кроме родного. Что это за язык, я узнал гораздо позже.

– Не поймет, – фыркнула Ляля и, подойдя к девочке, протянула руку, уводя от Авроры. Затем, усадив ее к себе на колени, продолжила чтение.

– Игрушку! – напомнила Аврора.

– Пусть оставит. У нас же не тюрьма, – недовольно вздохнула Ляля, заметно раздраженная бессмысленными пререканиями и замечаниями.

– Ох, разбалуешь ты их. Выйдешь замуж, а нам потом что с ними делать? – буркнула Аврора, уперев пухлые руки в бока. Она улыбалась, но брови ее на морщинистом лбу были недовольно нахмурены.

– Любить, – с такой нежностью ответила девушка, что улыбнулась даже девочка, не понимающая сути разговора.

Безмятежный светлый день, когда голос Ляли спасал меня от воспоминаний, всегда подходил к концу, сменяясь страхом вновь заснуть и в очередной раз увидеть кошмар.

И сегодня ужасный сон заставил меня проснуться глубокой ночью. В надежде, что все спят, я судорожно и громко перевел дыхание, затем начал быстро осматриваться.

– Спаси меня. – Чья‐то рука коснулась моего плеча, задевая шрам, который, как всегда, ныл после ночных видений. Обернувшись, я узнал сидящую в тени девочку – ту, что не понимает нашего языка…

* * *

Утром, едва открыв глаза, я тут же вскочил и пробежался взглядом по кроватям. Я помнил, что ночью девочка убежала, заслышав шаги за дверью, не успев рассказать, от чего именно ее нужно спасти. Конечно, я не был уверен, что это не был еще один сон, но тонкая фигура у кровати и ее прикосновение вспоминались очень явственно.

– Дюк, что случилось? Ты не заболел? – раздался сзади обеспокоенный голос Ляли, видимо, ожидавшей, что я опять буду ждать, укрывшись с головой, пока она не подойдет меня будить.

– Нет, я полон сил и энергии, – бурча себе под нос, ответил я, находя нужную кровать. Она была пуста.

Быстро скинув пижаму и надевая на ходу футболку с уже стершимся рисунком, от которого остался только непонятный грязный контур, я вбежал в комнату со столами, где мы завтракали и обедали. Там уже сидели четверо ребят, но ночной гостьи среди них не было. «Может, я опоздал?» – мелькнула в голове нехорошая мысль.

– Дюк, пойдем завтракать, – сказала Ляля, опустив руки на мои плечи. – Кого ты ищешь?

Я только молча помотал головой и поник, садясь за стол.

Сегодня после завтрака нам читали сказку про Русалочку. Волшебные картинки калейдоскопом сменялись у меня в голове, подгоняемые любимым голосом Ляли, и это отвлекло меня от последних событий. Но сказка оказалась коротенькой, и под разочарованные возгласы всех детей, не меньше меня обожающих такие посиделки, Ляля позвала всех играть. Я едва успел занять место возле нее. Многие хотели сидеть рядом, и я поймал на себе множество недовольных взглядов. На мгновение мне даже показалось, что один из ребят погрозил мне кулаком. Но мне было все равно. Хуже моих кошмаров не было ничего, а возле нее я чувствовал себя в безопасности.

Усевшись в круг и сложив ладошки лодочкой, я ждал, когда светленькая, щекастенькая, вечно улыбающаяся девочка проведет между ними своими руками и, может быть, отдаст пуговицу мне. Вот она не спеша приблизилась, коснулась меня, весело глядя в глаза, я почувствовал тепло ее рук, но через мгновение маленькие пухленькие ладошки резво взлетели вверх, и она с хохотом передвинулась к Ляле. Светлые кудри, собранные в высокий хвост, разлетелись по ее плечам, прикрытым лямками однотонного красного платья.

Дверь в комнату со скрипом отворилась. Прервав забавы, все с удивлением обернулись к стоящей на пороге медсестре – та держала за руку девочку, которая не говорила по-нашему. Ляля вскочила и поспешила им навстречу, о чем‐то негромко расспрашивая женщину в белом халате. Остальные ребята продолжали играть, а я повернул голову, изо всех сил вслушиваясь в их разговор.

– Не далась, и все. Закатила истерику. Руками махала, плакала, даже ударила меня ногой. Я так и не смогла взять кровь на анализ. Как ты вообще с ними справляешься?

– Она их любит, – саркастически ухмыльнулась Аврора, подошедшая следом. – Идемте, чайку попьем.

Ляля только молча отвернулась и усадила девочку на диван, а затем, что‐то тихонько сказав ей и чмокнув в макушку, выпорхнула вслед за Авророй.

– Ну, колечко, – уже чуть не плача, сказала Арианна, глядя на меня. Видимо, она звала уже не раз, но я ее не слышал. – Выйди…

– Извини. – Я встал, протянул ей пуговицу и поспешил к девочке.

– От чего тебя спасти надо было? От медсестры? – пытаясь говорить шепотом, обратился я к ней. Она бросила на меня безразличный, усталый взгляд. И так же молча опустила его. Глаза у нее были красными и воспаленными, словно она плакала несколько часов не переставая.

– Ну чего ты молчишь? – я чуть повысил голос.

– Дюк, она не понимает тебя. Рише, попей. – Ляля протянула ей стакан с водой. Тяжело вздохнув, девочка осушила стакан, не обращая на меня никакого внимания.

– Рише? – переспросил я.

– Да, так было написано на ее куртке. Наверное, это ее имя, – ответила Ляля.

Рише окинула ее благодарным взглядом и улыбнулась.

Я задумался о том, как попробовать ее разговорить. В голову ничего путного не лезло. Вздохнув, я взял со сломанного пластикового ящика растрепанную, чумазую куклу в грязном синем платье и протянул ее девочке.

– Это, кажется, твоя. Аврора забрала ее с кровати.

Дождавшись, когда она возьмет игрушку, добавил:

– Скажи, когда будешь готова поговорить.

* * *

По вечерам мы все выходили на прогулку. Каждый день стояла хорошая погода, под куполом было вечное лето, которое поддерживалось большими нагревательными и охладитель? ными агрегатами, установленными под землей, системой труб и вентиляторов, создающей легкие потоки воздуха там, где это было необходимо. Зеленая трава за пределами детских площадок и скупые ряды куцых деревьев без пышных крон создавали обманчивые картины ухоженности и красоты. Иногда шел мелкий теплый дождь, но Ляля объяснила, что он тоже «неживой» и запускают его ночью, по расписанию. Поэтому можно не беспокоиться и играть.

Но все же природа графики людей не соблюдала, и иногда во время прогулки можно было услышать стук капель настоящего дождя о купол. Я надолго застывал, услышав их, и вспоминал раннее детство: в те моменты, когда дождь заставал нас врасплох, отец прятал меня в свою теплую кофту, пропитанную его родным запахом, и спешил со мной на руках до дома, где вручал меня маме… Я все еще, как ни пытался, не мог вспомнить мамино лицо. Хотя до сих пор ощущал ее теплые руки, раздевавшие и вытиравшие меня, и без того почти сухого, и одевавшие в чистую домашнюю одежду. И конечно я помнил, как после этого она поила меня горячим чаем с хрустящими блинами. И как папа, переодевшись, тоже присоединялся к нам и начинал рассказывать, что если гроза проходит быстро, то, скорее всего, Тор в хорошем расположении духа и просто балуется.

Меня отвлек шум. Рише окружили трое парней, и один из них пытался забрать куклу. Я все еще не был уверен, что не вижу очередной сон, где она понимает и свободно общается на нашем языке, но сейчас она молча пыталась отстоять свою игрушку.

– Марк! – поспешил я к ним. – Оставь ее!

Тот оглянулся на меня и отпустил куклу. Рише, не удержавшись, упала, испачкав свое простенькое белое платье.

– Упс, кого‐то Аврора убьет, – засмеялся парень. Он был негласным лидером этой шайки и самым задиристым из всех троих.

– Зачем ты это делаешь? – спросил я, действительно не понимая, почему ему, судя по ядовитой довольной улыбке, нравится кого‐то доводить или унижать.

– Да бесит потому что! – с раздражением отрезал он, и улыбка превратилась в оскал.

– Это патология. Тебе не хватает витаминов… или внимания, – вспомнил я нотации папы о толерантности и терпении.

– Чего? – возмутился он, сжимая руки в кулаки. Возможно, Марк даже не понял, что именно я имел в виду, однако, сделав шаг ко мне, он вдруг скорчился от боли, схватившись за голень, куда его от обиды пнула девчонка.

– Ты дура, что ли?! – крикнул он, на что Рише показала ему язык. Я не смог сдержать смеха.

– Ты чего?! – Митя, друг Марка, замахнулся на «обидчицу». Та в страхе подняла маленькие ручки, но куклу не выронила. В этот же миг я двумя раскрытыми ладонями ударил его в грудь. Митя отшатнулся и согнулся пополам, хватая раскрытым ртом воздух. Бил я несильно, так что, скорее всего, он просто опешил от неожиданности, не представляя, как я так быстро оказался рядом.

– Ты что, не знаешь, что нельзя бить девочек? – угрожающим тоном сказал я, поднимая с земли палку и закрывая собой Рише.

– Так! Что случилось? Что тут происходит?! – резкий голос Ляли раздался сзади, и я, не оборачиваясь, почувствовал, что она со всех ног спешит к нам. Рише подошла и схватила меня за руку, прячась и выглядывая из-за моей спины пугливыми глазами. Другой рукой она все еще прижимала к груди куклу. Я промолчал. Взглянув на девочку, Ляля мгновенно все поняла.

– Марк!

– Она меня ударила! – пискляво пожаловался он.

Ляля недовольно помотала головой.

– Пойдем со мной. Будешь сидеть рядом всю прогулку. Чтобы я тебя видела. А вас, – повернулась она к Мите с его дружком, – чтоб я больше не видела рядом с ней! Понятно?

– Да…

Сердито сверкнув глазами напоследок, Ляля круто развернулась и, схватив Марка за руку, потащила его за собой на лавку. Тот злобно оскалился на Рише, словно готов был зарычать и впиться зубами в ее белую кожу. Затем фыркнул и надул губы. Только когда они уселись на скамью, я почувствовал себя спокойно.

Я не понимал и не понимаю до сих пор, почему меня так взволновали слова Рише, которые вряд ли даже принадлежали ей. Я уже почти поверил в свою шизофрению, но все же решил спросить напоследок:

– Дай угадаю: спасать надо было не от него, да?

Она молча помотала головой. Я оторопел. Мне показалось? Однако было ясно, что, кроме улыбки с остренькими клыками, я от нее сегодня больше ничего не дождусь.

* * *

Лишь через неделю после нашего молчаливого знакомства я понял, о чем она просила.

Ночью, когда по расписанию начал лить дождь, раздражающе стуча по железным подоконникам, я вновь не спал. Услышал, как скрипнула дверь. Такое иногда бывало: или Ляля хотела проверить, закрыты ли окна, или Аврора заходила за какой‐то бутылкой, спрятанной за стопками книг в шкафу. В комнате было темно, поэтому разглядеть вошедшего я не мог. Просто лежал, затаив дыхание. Шаги отдалялись от меня, пришедший уходил к дальним кроватям. Нахмурив брови и напряженно прислушиваясь, я пристально вглядывался в темноту. Тихий писк и приглушенный крик. Глаза раскрылись сами собой, и я едва сдержался, чтобы не подпрыгнуть. Я ждал, пока закроется дверь, и отчетливо услышал, как чьи‐то ногти царапнули засохшую древесину, а после раздался слабый стук.

Все стихло. Я вскочил и бросился к кровати Рише. Она была пуста!

Не раздумывая, я поспешил следом. Хотел разбудить Лялю, спавшую в соседней комнате, но побоялся потерять ночных гостей в узких извилистых коридорах здания, совсем не предназначенного для детского дома.

Быстро и бесшумно я двигался вперед на носочках, пытаясь не зацепить панельные стены, которые гулким пустым звуком сразу же выдали бы мое присутствие. Каждый раз, забегая за угол, я видел далеко впереди неясные слабые тени, отбрасываемые приглушенными ночными фонариками, и догонял их, стараясь не приближаться вплотную.

Было понятно, что происходит что‐то очень и очень нехорошее.

Я догнал их в подвале. Спустившись вниз по деревянным, местами сгнившим ступенькам, уперся в железную дверь, преградившую путь. Заметив едва различимый пучок света, исходящий от нее, затаил дыхание и прильнул к замочной скважине. Какой‐то мужчина… Я не был уверен, что видел его раньше, но нашивка на плече его куртки говорила, что это работник детского дома. Он бесцеремонно бросил Рише на стул, тонкие белые руки которой были стянуты скотчем, и, сомкнув ладони на ее шее, начал душить.

– Я видел! Я все видел! Ты демон! Такая же, как они! Демон! – возбужденно кричал он, и я испугался. Испугался и оцепенел.

Перед глазами всплыл операционный стол, на котором лежал я. Анестезия не помогала.

– Демон! Настоящий – посмотри на его глаза и клыки. А как кричит. Ему же нормально препарата вкололи. Впрочем, неважно, может, он просто кричит, – доносился откуда‐то сверху суровый и грубый мужской голос. В следующую секунду я почувствовал, что меня режут.

«Спаси меня», – внезапно зазвучали слова девочки в моей голове.

Превозмогая себя, я сделал несколько глубоких вдохов, что далось мне с трудом. Грудь разрывало от боли, но я пришел в себя, ощутив под коленями холодный камень подвала. Дверь была не заперта, я поднялся и толкнул ее. Не рассчитал сил – она громко стукнула в стену с обратной стороны. Губы девочки уже приобрели синеватый оттенок, но она была еще в сознании.

– К… какого черта! – крикнул мужчина, поворачиваясь ко мне. – Еще один!

Он откинул Рише в сторону и, схватив стоявший у стены топор, двинулся ко мне. Приблизившись, неуклюже замахнулся, и я почувствовал запах алкоголя. Мужчина был сильно пьян. Я с легкостью увернулся, и топор застрял в панельной стене.

– Дюк! Рише! – донесся знакомый голос, вслед за которым на лестнице послышались громкие шаги.

Мужчина отвлекся, и я понял, что действовать надо сейчас. Ляля хоть и доброй души человек, но мне придется долго объяснять ей, кто мы на самом деле такие. И что самое страшное – сейчас и ей угрожала опасность.

Я схватил первое, что попалось мне на глаза, – деревянный обломок спинки стула – и с размаху ударил обидчика, тщетно пытающегося вытащить топор из стены, по голове. Наверное, будь он трезвым – в ту ночь я бы снова умер. Страх придал мне сил, и мужчина беззвучно рухнул на землю. Волосы на его виске быстро окрасились в темно-вишневый цвет.

Крик ворвавшейся Ляли разбудил охранника, отсыпавшегося в комнате рядом с подвалом. Он помог связать нападавшего, затем, рывком подняв его, увел вверх по лестнице.

Рише, не обращая внимания на кровь, медленно стекающую с ее коленей (видимо, поранилась о ступени, когда ее тащили в подвал), крепко вцепилась холодными ручками в мою ладонь, прижимаясь ко мне всем подрагивающим тельцем. Ляля повела нас наверх с широко раскрытыми от ужаса глазами. Там уже собрались все взрослые, которые были в здании, а также несколько детей, включая Марка. Нас отпоили горячим чаем, который приготовила и принесла Аврора.

Дождавшись приезда полиции, я все рассказал следователю, скрыв лишь некоторые детали и причины нападения.

* * *

– Сегодня ты герой, Дюк. Ты молодец! – После нескольких часов допросов и расследований мы наконец‐то снова остались одни. Ляля пыталась подбодрить меня, но я слышал, какой тревогой был полон ее голос, и чувствовал дрожь в руках, гладивших мои плечи и обнимавших Рише. – Герой же, да, милая?

Рише ответила мне легким кивком. Заметив это, Ляля вздрогнула:

– Она сейчас кивнула?

– Не-е-е-ет, – наигранно безразлично протянул я, притворно зевая, чтобы отвлечь ее. – Она же не понимает по-нашему.

– Да… Ты прав, – тяжело вздохнула Ляля.

* * *

Уже светало, поэтому нам с Рише разрешили спать до обеда. Завтракали, точнее, обедали мы вдвоем, и, когда Аврора куда‐то отлучилась, приятный голос подруги прервал тишину:

– Спасибо, – прошептала она.

– Обращайся. Если не секрет, зачем ты притворяешься, что не знаешь нашего языка?

– Люди думают, что я не понимаю, и говорят при мне много-много лишнего. Чего при тебе бы не сказали.

Меня слегка задело это, но она была полностью права.

– Например?

– Например, что дети пропадали. Два в младшей группе и три в старшей.

Я задумался. В голову лезли самые скверные мысли, и я пытался их отогнать. Но Рише, не щадя моей сентиментальной души и не скрывая никаких подробностей, позже расскажет мне, что тела этих детей нашли на территории детского дома, погребенные совсем рядом. Расскажет, как этот мужчина, работающий новым охранником, давая показания, кричал о черных глазах и жабрах у этих «демонов» и что он всего лишь пытался спасти человечество. И, наконец, расскажет, что такое «спасение» довело его до смертной казни.

Так у меня появилась Рише.

– Аврора пару раз проговорилась, что пропадают дети. Ну, и я как‐то ударилась ногой, вот тут. – Рише провела тонким указательным пальцем по своей бледной голени. – Так больно было, что я едва дыхание перевела… И он заметил эти штуки на моей шее. – Она, широко открыв глаза, показала на свою шею. – Этот охранник, он начал следить за мной. Однажды попытался схватить меня за руку в коридоре, но я от испуга взвизгнула, и Ляля меня спасла. Ну, много ума не надо, чтобы сложить два плюс два и понять, что я буду следующей. Тогда я и обратилась к тебе. Видела, как ночью ты переставал дышать, и тогда у тебя… на шее… Не видела, что у тебя глаза фиолетовые. Как ты это сделал? Когда ты вбежал, они были фиолетовые.

– Я это контролирую. Меня папа научил. – Я задумался. – Твой тебя не учил?

– Не учил, – задумчиво протянула подруга, и мы замолчали. Я попытался представить, как бы все прошло, если бы не Ляля, и понял, что, если бы мы сбежали, нам бы никто потом не поверил.