Kitobni o'qish: «Зима, которой не было»
Глава 1. Ева и попытки притворяться
– Если ты будешь есть столько же, сколько обычно, то навсегда останешься такой же худой и маленькой.
Спасибо, папа. То, что нужно услышать асоциальной дочери перед первым занятием в новой школе. Умеет подбодрить. И, да, кто-нибудь, объясните ему, что от творога не потолстеешь. Даже если съешь его три центнера. И ведь не я придумала есть белое безвкусное месиво на завтрак. А отец продолжал свои рассуждения:
– Надеюсь, ты не занимаешься всякими современными глупостями вроде похудания или чего-то в этом роде…
Нет, пап, я не такая идиотка, как некоторые.
– А даже если и занимаюсь? – с вызовом поинтересовалась я, поймав на себе строгий взгляд. – Что тогда?
– Но я-то знаю, что не занимаешься, – отец протянул ладонь к моим волосам и аккуратно заправил выпавшую медную прядь за ухо.
– Зачем тогда спрашиваешь?
– Чтобы проверить, скажешь ли ты мне что-нибудь назло.
Я молча звякнула ложкой по пустой тарелке, залпом осушила свой стакан с приторным какао, а затем встала из-за стола и направилась к себе в комнату, лавируя меж картонных коробок, расставленных практически по всей квартире. Это был мой четвертый переезд за шестнадцать лет, и в глубине души я надеялась, что последний. Все бы ничего, но мне не нравилось паковать вещи, и потом еще целую неделю просыпаться, не понимая, где я. А вообще, я уже привыкла привыкать. Даже не удивлялась, когда отец заявлял, что мы будем пытать счастья в новом городе или другом районе. Каждый раз что-то не получалось, и мы, словно кочевники, отправлялись на новое место. В этот раз я надеялась, что мы задержимся здесь хотя бы на пару лет: мне хотелось нормально сдать экзамены и наконец-то выпуститься из очередной грёбаной школы.
Мы жили вдвоём. Я и отец. Уже пятнадцать лет. Мне был всего год, когда мама решила, что в этом мире ей жить надоело и ее ждут более прекрасные вселенные. Нет, я не осуждаю самоубийц, ведь каждый волен распоряжаться собой, как пожелает, но, когда у тебя на руках годовалый ребенок, это превращается в сущий эгоизм. С послеродовой депрессией моя мать справиться не смогла, а отец, как мне кажется, до сих пор винит себя за то, что вовремя не смог помочь жене. Именно поэтому из врача-терапевта он решил переквалифицироваться в психологи. И пока, признаться, получалось у него скверно. Сейчас он нашел работу в районной неврологии, хотя не оставлял надежду привлечь клиентов и на дом. Я же давно решила для себя, что убеждать этого человека в чем-то бесполезно, поэтому занималась тем, чем мне нравилось, – сидела в своей комнате. Нет, конечно, сидела не бездарно: у меня был огромный список книг, которые стоило прочитать, целый перечень игр, которые нужно было пройти заново, и штук сто пятьдесят сериалов, которые я еще не видела. В общем, жила я пресно, но сносно.
Одевшись и взглянув на часы, я поняла, что не опаздываю. Жутко хотелось включить ноутбук и лечь рядом, забыть обо всем, поспать еще несколько часов с шумящей рядом техникой, но отец говорил, что мне нужно учиться. Естественно, я знала, что он говорит правильные вещи, но в глубине души сопротивлялась всякой системе: окончи школу, поступи в институт, получи диплом, устройся на работу, выйди замуж, выполни биологическую программу и наконец, прожив пару-тройку десятков лет, спокойно сдохни. Иногда я чувствовала, что доберусь до последней ступени, перескочив через остальные.
Рубашка, тесный пиджак, чёрные брюки. Я ощущала себя пугалом, когда выбиралась из удобных мне вещей. Воротник давил горло так, что казалось – меня вот-вот стошнит. «Волосы не забудь собрать», – крикнул с кухни папа, и я с неохотой заплела их в неопрятную косу, тянущуюся ниже лопаток. Уже несколько лет обещала себе состричь надоедливую копну, но почему-то каждый раз жалела её: медные волосы были единственным, что досталось мне от матери. А остальное: светлые глаза, темные брови и ресницы, впалые щеки и острые, как лезвия, скулы, – было наследством отца. Он считал, что мы жутко похожи. Я тоже так думала, но особенно не гордилась этим. Как, впрочем, собой в целом.
Занятия начинались в половине девятого. Я вышла ровно в восемь, хотя могла и чуть позже: до школы, максимум, минут десять, если идти быстрым шагом. Но у меня были свои причины. Поздоровавшись с морозным январским утром, я зашагала через едва знакомые дворы, а стоило только отойти от дома на квартал, достала из кармана помятую пачку красного «Мальборо» и, в спешке прикурив, жадно затянулась первой сигаретой за день. И даже закружилась голова. Подобная привычка не отпускала меня уже целый год, начиная с девятого класса. В той школе у меня все-таки были люди, с которыми я иногда проводила время после занятий. Преимущественно в курилке. И преимущественно молчала. Но девчонки те остались в прошлом, а привычка перекочевала вместе со мной в другое место. Естественно, я знала, что папа расстроится, стоит ему узнать, но то блаженное чувство, когда никотин медленно, но верно убивает, я не могла променять ни на что.
Путь к школе проходил через большое современное здание с огромными окнами, выходящими прямо на проезжую часть. Мне было совсем не интересно, что здесь находится, но если я скажу, что не загляделась на него, то совру. Даже остановилась на несколько секунд, но, заметив, что дверьми то и дело хлопают смазливые парни, которые только что повылазили из дорогущих машин, фыркнула и продолжила свой путь. Вот и школа. Обшарпанное пятиэтажное здание лососевого цвета с мутными разводами на фасаде. С той конторкой оно явно не шло в сравнение, но перешагнуть порог пришлось. И сразу взгляду моему открылась раздевалка, откуда жутко несло грязными носками и потными ногами. Если кратко, то просто кошмар. Я сбросила куртку, переобулась и направилась в нужный мне класс. В первый день после зимних каникул куча незнакомых людей выглядела отдохнувшей, а я, хоть ничего толкового и не делала, ощущала себя не выспавшимся офисным планктоном.
Учтиво постучавшись в класс, я толкнула дверь и узнала свою новую классную руководительницу: я уже видела эту женщину-бочку ранее, когда с отцом мы подавали сюда документы. Она сразу же узнала меня и улыбнулась так фальшиво, что у меня аж скулы свело. Но улыбку в ответ я все-таки натянула.
– Здравствуй, Ева. Как тебе школа?
Кроме вонючей раздевалки, я пока ничего не видела.
– Пока не поняла, но, надеюсь, разберусь.
– Ты рано. Уроки минут через десять начнутся. Думаю, стоит представить тебя классу.
Господи, я все равно не собираюсь ни с кем общаться.
– Если считаете нужным, – отозвалась я.
Вместе с Лидией Павловной (до скрипа ненавижу это имя) мы поднялись на этаж выше, в кабинет математики. Звонок уже прозвенел, и большинство моих новых одноклассников уже сидели на своих местах в предвкушении логарифмов и квадратных двучленов.
– Ребята, у нас с этого семестра новенькая, – начала классная наставница, подтащив свои сто сорок килограммов к доске. – Представься, пожалуйста.
– Доброе утро. Лаврентьева Ева. Буду учиться с вами, – лаконично и без всяких вступлений произнесла я. Присутствующие приятно засуетились: новенький в классе – всегда новость на вес золота.
В знак благодарности я кивнула Лидии Павловне в надежде, что та поскорее уйдёт. А сама заняла свободное место на предпоследней парте, которая пустовала. Самое ужасное – это попытки притворяться. Так и кажется, что вот-вот сорвёшься.
Глава 2. Ева и любовь незнакомцев к рыжим волосам
Весь урок я сидела как на иголках, то и дело ощущая на себе любопытные взгляды. По-моему, даже заплесневелым отличникам сегодня цифры были менее интересны, чем моя скромная персона. Глаза. Глаза повсюду. Но с самым похвальным старанием, едва не выворачивая шеи, смотрели на меня две девочки со второго ряда. Первая – брюнетка с жиденьким хвостом сожжённых плойкой волос. Вторая – шатенка со странным взглядом, который выдавал с потрохами ее «айкью» на уровне пластикового пакета. Я раздраженно вздохнула, покачав головой. Остальные ребята произвели на меня нейтральное впечатление – я никогда не пыталась ненавидеть кого-то намеренно. Всё приходит со временем, понимаете же.
О том, как зовут женщину, сорок минут плясавшую у доски, я так и не поинтересовалась. К слову, мне вообще было всё равно. За всю свою жизнь я знала столько скучных учителей математики (да и учителей вообще), что вряд ли вспомню каждого. И все они, включая эту, худую, как шпала, и визгливую, были мне одинаково неинтересны. Единственный урок, который я могла терпеть, – биология. И с надеждой я уповала на адекватного преподавателя в этой школе. В прошлом учебном заведении, помнится, наш учитель, совсем выживший из ума, рассказывал нам о вещах, с предметом связанных более чем посредственно: воду можно заряжать позитивной энергией, а Землю создали пришельцы. Вы знали? Нет?
Звонок заставил меня распрощаться с разрисовыванием клеточек на полях, и нехотя я поднялась со своего места. Я совсем не знала, куда мне идти и что делать. Вокруг всё было незнакомым, чужим и дико непривычным. Взглядом я вперилась в скользящую к выходу толпу, боясь потеряться и не найти нужный кабинет до начала следующего урока. По-хорошему, мне стоило с кем-нибудь познакомиться, но пока я точно не знала, я ли этого не хочу или окружающие. Пришлось поддаться течению и покинуть класс вместе со всеми. Но то, что произошло дальше, заставило меня полностью растеряться: толпа моих новых одноклассников раскалывалась на части, и каждая такая отколовшаяся компания отправлялась в противоположную от другой сторону. В других школах я хотя бы сразу пыталась завести знакомства, чтобы избежать подобных ситуаций.
Но меня кто-то решил спасти: на плече я ощутила руку и рефлекторно сбросила ее с себя, дернувшись. Затем обернулась. И стоит ли говорить, как не рада я была увидеть ту парочку подруг, которые меня плотоядно разглядывали целое занятие?
– Привет. Мы тут подумали, что надо с тобой познакомиться, – брюнетка изломила уголки губ в улыбке и сократила расстояние до непозволительно близкого. Я ненавидела, когда зону комфорта нарушали.
– Да-да, – начала поддакивать шатенка своей подруге.
«Ладно, – я попыталась взять себя в руки и заняться действенным самовнушением. – Эти барышни – не самая приятная компания. Но пока ничего лучше эта школа тебе не предложила. На первое время. Честно».
– Хорошо, – отозвалась я, стараясь сместиться в сторону и не мешать движению толпы. – Меня зовут Ева.
– Ты такая серьезная, – шатенка тоже улыбнулась. Мне была жутко неприятна ее щель между зубов, малиновые румяна и высокий голос. – Я Рита.
– Маша, – ткнула себе в грудь другая девушка.
Вы отвратительны, девочки.
– Очень приятно.
– Сейчас урок в 32. Кабинет чуть дальше. Пойдем с нами? – брюнетка вновь фривольно коснулась моего плеча.
Мысленно я застонала от разочарования.
– Откуда ты перевелась? – поинтересовалась Рита.
– Из девятой. Я училась в другом районе. Осталась бы, но через пробки ездить каждое утро очень утомительно, – у меня почти получалось поддерживать адекватную беседу. Вообще не сказать, что общаться я не любила, просто никогда не находила собеседника по душе. Сейчас, впрочем, очередной подобный случай.
– А почему переехали?
Какая тебе, чёрт побери, разница?
– Семейные обстоятельства.
– Понятно, – в унисон протянули мои новые знакомые. Обе они выглядели довольно дешево и как-то затаскано. Мне они не нравились. Совсем.
После окончания всех занятий я сфотографировала расписание у одной из одноклассниц и с облегчением подумала, что пытка шестью уроками уже закончена. Мысленно я уже лежала на кровати, лакала йогурт, а глаза мои следили за персонажами сериала. Но нет. Мое мучение общением продолжалось, хотя казалось, что за день эти девицы поинтересовались всем, чем только могли, начиная от состава моей семьи и заканчивая фирмой сумки.
– Ева, послушай, – в раздевалке со спины меня настигла Рита.
Я натянула шапку и вопросительно обернулась, изломив темные брови. Ох уж эта щель между зубов – королева всех щелей, наверное.
– Мы с Машей хотим после школы прогуляться…
– Я пас, – возразила я.
– Нет, ты не понимаешь, – в разговор вступила моя другая новая знакомая. – Мы идем к институту.
Вы и институт – вещи несовместимые, о чём бы речь ни шла.
– Куда? – переспросила я, аккуратно засовывая сменную обувь в сумку.
– Закрытый институт N, – отреагировала Маша так, будто я не знала, что дважды два – четыре.
– Зачем туда?
– Там учатся одни парни. Много парней. Богатых парней, – мечтательно произнесла Рита и простецки улыбнулась мне. – Пойдем.
Я же не такая, как вы.
– У меня много дел. Переезд, сами понимаете…
И тут в голову ударило. Институт. Одни лишь мальчики. К тому же, богатые. Уж не…
– Здание на углу, минуты три отсюда. Красивое такое, с большими окнами – оно? – вырвалось у меня. Я запомнила эту контору, как раз проходила
утром мимо.
– Точно—точно, – закивали одноклассницы, накидывая куртки. – Так ты с нами?
Я ведь сказала «нет». Ваша болезнь вообще лечится?
– Увы.
– У тебя ведь нет парня?
Я покачала головой и покраснела. Точно покраснела. Какой стыд.
– Шанс найти. Точно тебе говорю, – заговорщически произнесла шатенка, наклонившись к моему уху.
Если честно, парня у меня действительно никогда не было. Но это вовсе не значило, что такой монстр, как я, не способен испытывать симпатию. Первый раз это случилось в классе шестом. Мне жутко нравился мальчик по имени Костя, такой же огненный, как я, до колик смешной, прирождённый лидер. Сколько длилось это великое и светлое чувство, я не помнила. Недели две. Может, больше. В конце концов, любовь моя куда-то испарилась. Второй раз это произошло в восьмом классе. Я была уже более мозговитой и что к чему знала: мальчики любят высоких, стройных и пышнотелых. Парня звали Серёжа, и до сих пор я понятия не имела, чем он меня покорил. После пяти месяцев страданий по его белокурой голове, зеленым глазам и стремительной походке я поняла, что положение безвыходное. Шансов у меня не было: Ева Лаврентьева никогда в почёте у парней не оказывалась. Но мне хватало взглядов и вздохов со стороны. Только вот когда я увидела его новую девушку, разочаровалась и в самом парне: с таким же успехом можно встречаться с геранью в горшке. И то, думаю, герань в состязании на интеллект победит.
Кое-как отвязавшись от назойливых одноклассниц, быстрым шагом я направлялась домой, минуя обшарпанные пятиэтажные дома, маленькие магазинчики и цветочные палатки. Наш район считался спальным, и здесь не было ничего такого, на чём можно было бы остановить взгляд. Разве что самое здание, которое вновь привлекло мое внимание. Я даже остановилась недалеко от ворот, за которыми тянулась тропинка к его дверям. Закрытый институт, значит. И чему там учат, интересно? Возле бордюра чередой стояли дорогие иномарки, которые, как я поняла, принадлежали здешним студентам, а за оградой толпились сами их обладатели. Пренебрежительно я фыркнула и продолжила свой путь. Коса, в которую были собраны волосы, неприятно давила и мешалась, отчего рывком я сорвала резинку и освободила их. Огненными волнами пряди рассыпались по плечам, и даже пришлось пригладить копну пятерней: обычно идеально гладкие, после косы они превращались в легкие кудри. И стоило только задуматься о чем-то своем (кажется, это был квест по освобождению заложников из крепости), как кто-то окликнул меня:
– Эй, рыжая!
Что за черт? Я невольно обернулась и глазами встретилась с незнакомым мне парнем. Он стоял в метрах десяти, облокотившись на металлическую балку забора. Лицо его показалось мне необычайно красивым: мужественное, но в то же время, сохранившее правильные черты. Темные, почти цвета гуталина волосы блестели на морозном солнце, а тонкие губы не покидала снисходительная улыбка. Я отступила и с ужасом потупилась, не имея понятия, как вести себя в данной ситуации. И чего ему от меня надо?..
Мне не хотелось показывать своё смущение, но щеки предательски зарделись. Пришлось лицом нырнуть в бесконечный чёрный шарф, развернуться и, словно по минному полю, зашагать домой. «Не оборачивайся, – приказала я себе, – не смей смотреть».
Чёрт, какой он красивый.
– Я не собирался тебя обидеть, – крикнул вслед он. Против своей воли я вновь повернула голову и, словно ослеплённая, прищурилась. Нет, конечно, прищурилась-то я от солнца, но можно было вообразить, будто от его внешности. И одет ведь со вкусом. Ему лет двадцать, уверена.
Я ускорила шаг, проклиная себя за то, что вновь взглянула на него. Теперь парень этот точно уверен в своей неотразимости и в моей бесконечной глупости. Странное дело: во всём я была человеком серьезным, почти каменным, но только дело доходило до противоположного пола, как превращалась в какую-то жалкую размазню. Вообще привыкла я только к юношам из сериалов и игр. Обычно они казались симпатичнее обыкновенных особей, да и чувство юмора у них было на порядок выше. Кажется, Костю в шестом я разлюбила именно из-за неудачных шуток.
Поднявшись на свой этаж и отперев дверь, я ввалилась в прихожую и съехала по стене прямо в одежде. В мыслях то и дело всплывало лицо того парня, его ухмылка и блестящие, покрасневшие от холода глаза. «Чёртов ублюдок», – со злобой выругалась я и пнула ногой стену так, что даже гардеробный шкаф зашатался. Это казалось довольно глупым, но нарушить привычный ход моего дня ему удалось. В животе заскулил щенок, и это было сигналом к тому, что нужно поскорее забыть о той минуте и сделать что-нибудь на обед.
Отец вернулся к семи. Я даже не услышала, как хлопнула входная дверь: слишком уж шумело мясо на сковородке. Все шестнадцать лет я была единственной женщиной в этой семье, поэтому уже привыкла, что готовка, уборка и прочие обязанности слабого пола лежат на моих плечах. Выполняла их механически и иногда казалась себе роботом-домработницей, которого в скором времени посулят изобрести всяческие НИИ. Но готовить мне очень нравилось. Втайне от отца я считала, что если образование за стенами школы продолжить не смогу, то непременно уйду в поварское дело. Он, мягко сказать, оказался бы фраппирован.
– Привет, милая, – макушкой я ощутила папино горячее дыхание, а затем поцелуй. – Что готовишь?
– Бефстроганов, – безучастно отозвалась я.
– И охота тебе возиться. Просто пожарила бы.
Я ничего не ответила, лишь краем глаза пронаблюдала, как отец уселся на стул в нетерпеливом ожидании ужина. Я смотрела на его печальные глаза, так рано седеющие тёмные волосы, которые, казалось, будто солью посыпаны, первые морщины у глаз и ссутулившуюся спину. И в такие моменты мне отчего-то было жалко совсем не его, хотя эгоисткой я себя никогда не считала. Иногда мне казалась, что в своем стремлении внушить ему что-то дельное я словно бью кулаками каменную стену. И когда ладони оказались стесаны в кровь, я прекратила попытки. Но это не значило, что мне уже не больно.
Мы поужинали практически в полном молчании, а когда я встала, чтобы помыть посуду, отец поставил греться электрический чайник.
– Чайку, Ева? – натянуто улыбнулся он.
– Нет, спасибо, – покачала головой я, наблюдая за прозрачной струей воды, ударяющейся о край керамической тарелки.
– Как школа?
Полный провал, папа.
– Всё отлично.
– Я не верю тебе, – зачем-то он пошел в наступление. Я знала, что он понимает, когда я лгу.
– Это твоё личное дело, – в попытках сохранить спокойствие отрезала я.
– Знаешь, – я предчувствовала заунывную историю. – А твоя мать никогда не лгала. Даже не пыталась…
– Мне тогда, может, тоже пачку "Феназепама" сожрать, чтобы хоть в чем-то на неё походить? – сорвалась я и едва не выронила скользкую чашку из рук.
– Ева, – без единой капли строгости протянул отец. Его глаза, серые, тусклые, уставшие, давили на меня упреком, – за что ты так со мной? Неужели ты ни капли меня не любишь?
Нет, папа, тебя люблю. Себя вот – не очень. Я предпочла промолчать, а он опять начал выявлять причину моей холодности несмотря на то, что я оставалась партизаном:
– Может быть, я покупаю тебе мало всяких женских штучек? Или у тебя нет того, что есть у остальных подростков?..
Матери у меня нет. Это точно.
– Мне кажется, ты слишком на мне зациклен, – покачала головой я, вытирая мокрые руки о кухонное полотенце. Затем я закрыла кран. – Ты никогда не думал переключить внимание на кого-то другого?
– Что ты имеешь в виду? – папа удивился. На секунду мне показалось, что щёки его порозовели от смущения. Действительно, если задуматься, то за шестнадцать лет я не знала ни об одной его женщине. Они вообще, интересно, были?
– Здесь ты – трудный подросток или я? – мои руки ловко расставляли посуду в сушилку. – Ты понимаешь, о чем я.
– Я вовсе не считаю тебя трудной…
Ну, конечно. А книжка «Как понять трудного подростка» у тебя на столе лежит для красоты?
– Не уходи от темы.
Чайник щёлкнул, и в тот же момент в кармане папиных брюк завибрировал телефон. Вольным жестом родитель наполнил чашку кипятком, бросил туда пакетик с чаем и, покачав головой в мою сторону, удалился в свою комнату. Интересно, книжки об общении с трудными взрослыми у него не завалялось?..
