Kitobni o'qish: «Покорять, а не быть покорённой»

Shrift:

Человек, подобно пуле: ошеломительно врывается в твою жизнь, ранит внутренне и так же легко покидает, оставляя глубокие шрамы. Пуля, конечно, может задержаться в плотных материях тканей и мышц, но и её когда-то аккуратно извлекут

Чего мне стоило, сказать ей, что она не обязана делать это за меня? Ничего. Но мне безумно нравилось наблюдать за тем, как она с лёгкой хитрой ухмылкой принималась за дело. У меня потом сто процентов будут требовать миндальный латте за помощь, поэтому я тут же заказала его, скоро должен быть здесь. Мои глаза проследили за мелкой каплей жидкого перламутра, летящей на пол, и я поняла, что она далеко не последняя. Вскоре в руках у меня оказалась широкая мягкая кисточка и тряпка. Я начала реализовывать идею, которую сама же предложила.

Вскоре наши пальцы, лицо и розовые тапочки буквально светились, сверкали и переливались разными цветами. А прошло не больше пяти минут. Мы не додумались принести лестницу сразу, поэтому мне пришлось идти за ней на второй этаж, но шла я очень легко, будто даже летела. У меня было смутно знакомое чувство, будто я знаю, что будет дальше, но дальше ничего не будет. И вот я делаю шаг и ничего не происходит. Очень странно. Лестница оказывается у меня в руках, а я не могу вспомнить, где я её нашла. Остаётся понять: как спустить эту громадину по ступенькам.

От размышлений меня отрывает стук в дверь. Я хочу быстрее спуститься, чтобы самой открыть дверь и вручить маме кофе, которое принесли, но эта дурацкая лестница мешает пройти. Мама сама открывает дверь, но не та мама, которая вытирает полотенцем блестящие руки. Только что в дом вошла ещё одна мама, точно такая же, с точно таким же полотенцем, только она вытирает кровь. И кажется, будто она не пытается её стереть, а наоборот втирает, сильно надавливая на кожу.

Я готова прыгнуть со второго этажа, чтобы защитить маму от неё самой же, но не успеваю. У той женщины дробовик, и она уже держит его у маминого лба. Я закрываю уши и глаза от оглушительного выстрела. У меня так болят уши! Я злюсь, я плачу, я открываю глаза и вижу чёрную точку, перед собой. Вторая пуля летела в меня.

1 глава

Моё тело буквально подлетело, слишком сильно реагируя на последний, самый громкий сигнал будильника. Мне показалось, что я пробыла в воздухе дольше, чем обычно. И я поняла почему, когда почувствовала тупую, ноющую боль в боку.

" надо же было упасть именно на синяк "

Я выпустила пар, закрыла глаза, развалившись на холодном полу, и попыталась услышать хоть что-то кроме неугомонного пульса, поселившегося у меня в ушах. Знала ведь, что если не успокоиться сейчас, то начнётся бешенная тряска, ужасная головная боль, заикание и дыхательный невроз, которое появляется обычно после кошмаров.

– Ненавижу! – прохрипела я и скинула ногой с тумбочки будильник, так невинно глядящий на меня своими жёлтыми глазками. Он упал на пол, и я улыбнулась от звонкого треска, который, вероятно означал, что ему пришел конец.

Мои глаза встретились с ослепительным утренним холодным светом, от которого заболела голова, замерзшие ноги стали искать на полу тёплые тапочки, а руки по знакомому обычаю вытащили из-под кровати здоровую пачку глицина.

Уже через пол часа я ехала в массивной черной машине, скептически осматривая серые улицы, дома и магазинчики. Погода была пасмурная, что вполне типично для поздней осени. Я оделась соответственно: черные узорчатые колготки, серая юбка в клеточку и черно-белый свитер с воротником, закрывающим еле видные синяки. Открыв зеркальце, я дотронулась до своей шеи и подняла взгляд. Нос был заложен, но запах новых кожаных кресел, и еще не до конца распакованного салона машины, хорошо чувствовался.

Мы подъехали к школе. Я подняла на неё взгляд полный скуки и обречённости, уже зная, как пройдут следующие пять часов. Сидящий впереди мужчина – мой отец, крепко сжимал руль и уже рвался отпустить сцепление и быстрее покинуть это место и меня. Сегодня был особенный день, но судя по всему для него это не было причиной завести хотя бы маленький диалог спустя долгое время.

Я открыла дверцу, выскользнула из салона и проследила за быстро удаляющейся тачкой, мысленно пожелав удачи и нахмурившись.

Настроения не было, глаза зудели от бесконечных ночей в телефоне, боль в голове появлялась редко, но агрессивно, а нос был всё так же заложен. Это создавало картину ужасного негодования и отстойного начала этого дня.

Поднимаясь по ступенькам, я заметила хихикающих девочек, которые строили из себя American girl и пили свой кофе из старбакса. Они явно ошибались, думая, что сидя на ступеньках и кушая свой завтрак, они выглядят очень привлекательно. Я совершенно случайно задела ногой стаканчик с кофе, и он опрокинулся прямо на костлявую блондинку с неопрятным пучком.

Её подруга не сдержала смешка, а потом резко изменила свое лицо и стала помогать подруге, пока та, с видом убитой лани смотрела по сторонам, пытаясь найти обидчика.

– Какая жалость! – произнесла я и пошла дальше.

Я не плохая, нет, но я любила делать плохо другим, и от этого всегда получала удовольствие. Это совсем разные вещи. Теперь на моём лице была улыбка.

Школа встретила меня как всегда: "любезными" взглядами учеников и тошнотворным запахом рисовой каши. Дом, родной дом. Стоило мне потянуть на себя дверцу шкафчика, она тут же издала пронзительный вопль на весь коридор.

"только этого еще не хватало"– подумала я и сильно ударила кулаком по ней. На секунду стало очень тихо, все замолчали, но никто даже не взглянул в мою сторону. Я стала выкладывать туда вещи, шум приглушённых разговоров быстро вернулся и снова начал действовать мне на нервы. Я чувствовала, что начинаю закипать.

– Давно её смазывала? – прозвучал голос за вмятой дверцей, и я медленно ее закрыла.

Передо мной стоял высокий парень с светло-русыми волосами, подстриженными под горшок, и чуть доходившими до ушей. Как же без самодовольной улыбки. Его хрустальные голубые глазки смотрели на меня с каким-то детским азартом, а веснушчатый нос с горбинкой у самого лба был задран прямо к потолку. Я мельком его оглядела, и отметила про себя то, что он снова поздно лёг спать. Его округлённое лицо было отёкшим, а сложенные на груди загорелые руки ещё не были размяты.

– Последний раз ее смазывал ты, Ваз. – выдохнув ответила я.

Я не могла отрицать того факта, что при виде Дэни, мне стало лучше. Он всегда появлялся в самые неожиданные моменты, в самых неподходящих местах и в самое неудобное время. Но ему всегда удавалось при встрече развести меня на каком-нибудь приколе или просто поднять мне настроение.

– Ты же знаешь, что мне не нравится, когда меня зовут по фамилии. – процедил он.

Мой язык звонко и равнодушно цокнул, ещё больше разозлив друга.

– Дорогой? – услышала я тоненький женский голос и заметила стройненькую блондинку, бегущую по коридору прямо к Дэни.

Когда она заметила меня, то замедлила шаг и облизнула губы, явно опасаясь. Далее передо мной развернулась ужасно тошнотворная картина: она обхватила друга за шею, пока он водил своими пальцами по её талии, дразня кончиком языка. Я бесстыже ущипнула Дэни за его плечо и он отлип от своей подружки.

– Сегодня в восемь? – достаточно громко спросил он у неё.

– Это слишком поздно. – надула губки девочка и снова облизнула губы.

– Я тебе вызову такси. – ответил он, лёгким движением руки развернул её и подтолкнул к потоку людей, ищущих свои классы.

– Новая подружка? – поинтересовалась я, хотя мне совсем не было интересно.

– Мы с ней уже целых 11 дней вместе.

– Уже добился от неё того, чего хотел? – взглянула на него я серьёзным взглядом.

– На третий день. – ухмыльнулся он, будто гордился этим. – Мне нравится в скромных девочках то, что каждая из них на самом деле просто притворяется, чтобы привлечь какого-нибудь парня, который будет считать её особенной.

– Я очень рада, что ты выбрал образ жизни кобеля, Дэни. – отвернулась от него, продолжая складывать вещи в шкафчик.

– А что мы такие хмурые? Не поела с утра?

Я уставилась на дверцу и вспомнила про завтрак, оставленный у папы в машине. От мысли, что придется кушать в столовой, синяки на шее дали о себе знать и немного заболели. Я сглотнула.

– Ладно, можешь всего лишь звать меня: "мой спаситель". – ухмыльнулся он и вытащил из-за спины контейнер.

"самовлюблённый мальчишка"

Я решила не показывать облегчения и просто сказала:

– Спасибо.

Дэни приподнял брови и шагнул мне на встречу.

– Это всё?

– Спасибо БОЛЬШОЕ, Дэни. – протянула я, даже не смотря на него.

– Не слышу. – прошептал он.

Я закатила глаза и взглянула на время на часах.

– Ты лучше скажи, что здесь забыл.

– А ты не рада меня видеть? – с обиженным видом спросил он, но его взгляд резко изменился, а улыбка исчезла. – Снова кошмары?

– Ради всех святых, не беси меня!

Мимо нас прошла миниатюрная брюнетка с пухленьким задом и милым личиком. Конечно же, попытка поймать взгляд друга как всегда оказалась тщетной. Его взгляд был прикован к той девчонке, расхаживающей по коридору, качая бёдрами.

– Неплохая, да? – поинтересовался моим мнением Дэни, всё ещё провожая взглядом барышню.

Я захлопнула дверцу шкафчика, закатив глаза и вздрогнула от неожиданного резкого шипения у моего уха. Дэниел затряс безымянным пальцем в воздухе и начал дуть на него, наивно веря, что это поможет облегчить боль.

– Чёрт, Саш! – рыкнул он на меня, и я выпучила глаза. Неловко.

– Ты же вроде собирался оставить это место гнить, и никогда сюда больше не возвращаться? – спародировала его я, не желая извиняться.

– Как можно оставить это место гнить, когда здесь так много хорошеньких девчонок? – улыбнулся он. – Ладно, я просто встретил твоего отца по дороге, недалеко от школы, и он попросил передать тебе твой завтрак. Вот я здесь.

– Да уж, если завтрак от папы, то не жди ничего хорошего, – скривилась я. – он совершенно не знает: что я ем. Ты не вернёшься в школу?

Дэни поджал губы и посмотрел на меня виноватым взглядом.

– Знаешь… По правде, единственное что меня тут держит, это ты. Но ходить сюда после Ватикана, когда можно работать дома – не лучшая из моих затей. А с тобой мы видимся всегда и везде. – он говорил искренне, но неубедительно, его хрустальные глазки немного погрустнели.

Я устало закрыла глаза и облокотилась плечом на шкафчик, мои руки собрались в замок на груди.

– Хорошо, но запомни, я мстительная. – взглянула на него я и подмигнула.

На мгновение лицо друга стало непроницаемым и пустым. Такое бывает, когда резко что-то вспоминаешь или, когда задумываешься.

"мечтатель…"

Я пощёлкала ему пальцами перед лицом, и он очнулся. На его лице снова появилась самоуверенная улыбка, и он открыл рот чтобы что-то сказать, но его перебил звонок.

– Что? – крикнула я

– Я приду за тобой после уроков. – крикнул он в ответ и скрылся в толпе.

. . .

Начались уроки. Самая бесполезная вещь на свете. Чаще всего я что-то вырисовывала в учебниках, тетрадях или на партах, могла часами смотреть в одну точку и о чём-то размышлять. Все слова учителей проходили мимо меня, меня никогда не вызывали к доске и никогда не спрашивали. Если мне было безумно скучно, я просто уходила с уроков просиживать время в школьном дворе.

Дворик был на самом деле очень красивым. Частенько, будучи ещё глупенькой маленькой девочкой, я представляла себе, как мы всей семьёй раскладываем тут палатки и хорошо проводим время. Я горько улыбнулась от этих глупых фантазий.

Со дня трагедии прошло ровно полгода. На улице было прохладно, ведь сейчас без пяти дней ноябрь. Но мне такая обстановка нравилась больше, чем душный воздух в классе. Я достала сигарету и закурила. Серый слабый дым заполнил мои лёгкие, глаза закрылись. Я задержала дыхание. Не хотелось о чём-то думать, а избавиться от мыслей помогали только такие затяжки. Они расслабляли.

Я выпустила густой дым, прикусила сигарету и открыла контейнер с едой.

– Ненавижу гренки! Нельзя было что-нибудь по лучше придумать? – завопила я в небо.

Пришлось довольствоваться тем, что имею. В моём портфеле всегда что-нибудь лежит. И я без понятия, когда успеваю всё это купить. Моя рука прошлась по дну портфеля, по всем карманчикам, и теперь со мной на земле лежали: смятый протеиновый батончик, целая жвачка со вкусом кокоса и остаток от шоколадки.

"хоть что-то"

Пока я открывала батончик, в голову мне лезли навязчивые мысли, они так и просили вспомнить, упасть глубоко хоть в какое-то воспоминание, застрять там и скоротать время. Это было заманчиво, но я потрясла головой и взглянула в отражение воды в пруду.

"я уже не видела её целых две недели" -подумала я и попыталась ощутить хоть что-то, хоть какой-то признак присутствия мамы.

У нас с ней всегда была какая-то связь: мы могли делиться мыслями не открывая рта, мы могли быть в разных комнатах и понимать, когда и у кого изменилось настроение. Так однажды мы втроём ходили на побережье абхазского моря и дошли до берега под названием " Брайтн Бич"; меня кольнул испуг. Мама сжала мне руку и попросила папу сходить за мороженным.

– Не бойся, малышка, мы будем рядом. – сказала мама и присела на корточки. Мне тогда было десять.

– Они такие большие, эти волны…? – спросила я смотря в след папе.

Огромные непокорные тёмные волны поглощали взрослых сёрферов и уносили их так далеко, что в месте, в котором они всплывали, они были похожи на маленьких муравьёв.

"а меня? А меня они смогут забрать? Я же еще маленькая"

– Не переживай, ты им не нужна. – улыбнулась мама, но я видела в её глазах страх. Не страх волн, а какой-то родной, семейный, материнский страх.

– А ты попросила папу отойти, чтобы он не подумал, что я слабая, и что я боюсь?

– Папа сам боится этого берега.

– Он умеет бояться?

– Да, он всегда боится, но его талант в том, чтобы не показывать этого.

Я опустила голову вниз и взглянула на волны.

– Если ты не хочешь, я могу предложить папе другой берег, и сказать, что я боюсь. Тогда всем будет хорошо. – её волнистый локон опустился ей на глаза и стал легонько покачиваться от ветерка. Мама следила за этим локоном и в конце концов сдула его с лица.

– Нет, мам, я…

– Кто просил мороженное? – неожиданно сказал папа и мы обе вздрогнули.

– Мне самое большое! – мама вскочила и выхватила из рук у папы большой рожок с белоснежным пломбиром, покрытым шоколадным допингом.

Я так и осталась смотреть на метровые волны, поглощающие смельчаков.

– Ну что, трусишка, готова научиться покорять волны? – спросил папа и приобнял маму за талию. Папина уверенность в голосе придала мне больше смелости. И тогда я уверенно улыбнулась, и сказала:

– Я хочу покорять, а не быть покорённой.

Сейчас же я сидела на берегу пруда, кормила рыбок гренками и смотрела куда-то в пустоту.

"… а не быть покорённой"

На удивление наша связь с мамой стала ещё сильнее после её смерти. Вот только эта связь меня настораживала… Её образ ко мне приходил регулярно во снах. Всю первую неделю я просыпалась в холодном поту от своего же крика, если вообще спала. Мне снились в основном фрагменты из воспоминаний, но конец всегда был ужасным. И однажды, я увидела её.

Тогда я стояла на похоронах. Священник читал молитву, а я ничего не слышала, просто смотрела на сырую землю под ногами. Что-то заставило меня поднять голову. Я подняла, но ничего не привлекло моего внимания. Шея заболела от резкой смены положения, и только тогда я заметила какой-то силуэт в роще, которая находилась от нас в двадцати метрах.

Я проморгала и увидела её нечёткий контур: пышные волнистые волосы, хрупкие плечи, ровные руки, бёдра, ноги. Она была в черной шляпке, в свободном чёрном платье и на её любимых шпильках. Я осмотрела её с ног до головы, но не повела даже мускулом на лице. Я была уверенна, что это галлюцинация, была уверена, что это мне кажется. Я смотрела на неё, на её лицо, на её поднятые в домик брови, просящие прощения, на её глаза, полные блеска, а может, и слёз. Перестав мучить себя, я вдохнула воздух и позволила плечам тихонько вздрагивать. Тогда она растворилась в воздухе так же как и появилась.

После всей этой церемонии я оставила папу с его товарищами, оказывающими ему нужную поддержку, а сама на плетущихся ногах пошла в ту рощу. Придя туда, я внимательно оглянулась, посмотрела за каждым деревом и за каждым кустиком. Потом вернулась на место, с которого начала поиски и опустила голову. Тогда я увидела две точки на земле, присела, дотронулась пальцами до земли и нахмурила брови. Это были следы от шпилек.

После этого я видела её везде: в гостиной, на улице, в коридорах школы. И я не считала её каким-то злым духом, когда, проходя мимо моей комнаты – видела её там, нет, я считала её своей галлюцинацией. Я буквально ощущала её присутствие, знала в каком она углу комнаты или с каким выражением лица она. Я пыталась пить меньше успокоительного, думая, что это просто побочный эффект, ведь глицин я просто глотала пачками, но ничего не менялось.

И однажды я вышла в лес за железной дорогой, находящейся где-то в пяти километрах от дома, и зашла в самую глубь. Не знаю зачем я туда пошла: чтобы потеряться или чтобы увидеть её, но потеряться не получилось точно – уж слишком я хорошо ориентируюсь в лесах, спасибо папе. Когда я села на поваленное бревно, я подняла голову, но небо разглядеть не получилось, были видны только переплетённые кроны деревьев. Тогда я опустила голову и увидела маму. Теперь я поняла, что этого и хотела. В этот раз она стояла очень близко – всего лишь в трёх шагах от меня. Немного помолчав, я сквозь пелену в глазах и ком в горле, тихо произнесла:

– Привет.

Где-то вдалеке прозвенел звонок, наверное, второй по счёту, и я снова очутилась перед небольшим прудиком. А её нигде не было, я это знала. Что бы я ей сейчас сказала? Мы с ней никогда не разговаривали о том, почему она здесь, или о том, почему я её вижу; мы не говорили о похоронах, да и в принципе о её смерти. Я будто боялась, боялась, что спугну её, и больше она не придёт.

Руки уже околели, нос чутка онемел, а ноги заныли от их скрученного положения. Сигарета потухла. Я встала, закинула портфель на спину, выкинула контейнер с окурком в мусорку и пошла к выходу. Оказавшись у массивных дверей школы, которая больше походила на какую-то академию, я взглянула на дорогу.

– Ну что, красавица, пошли? – из-за спины сказал знакомый голос.

– А у меня есть выбор? – тихо рассмеялась я.

Всю дорогу до дома мы обсуждали новенькие кафешки, фильмы и погоду на ближайшую неделю – всё, кроме сегодняшнего события.

– Никакого снега. – грустно сказал Дэни.

– Не похоже на Москву. – подметила я.

– И то верно.

Я обернулась назад и подметила, что мужчина в сером пальто уже почти десять минут идёт за нами, соблюдая дистанцию тридцать метров.

"как эти шпионы меня уже достали!"

Взглянув на друга, я заметила то же самое выражение, как в школе – потерянный взгляд.

– Не похоже на Дэниела. – выдохнула я.

– И то… стоп, что? – он прояснил взгляд. – Ты о чём?

– Я о твоей грустной физиономии.

Он резко остановился и посмотрел мне в глаза. Сейчас они были ярко голубыми, будто воплощение самого океана. Но помимо океана, в них был какой-то холод, почти лёд. Что-то он пытался найти в моих глазах, и я дала ему на это разрешение. Что-то было с ним не так, и я очень хотела помочь, но всё, что я могла сделать, это просто смотреть ему в глаза. Через некоторое время он опомнился и крепко сжал меня в объятиях. Я улыбнулась и тоже его обняла. С того момента никто не сказал ни слова, мы дошли до дома держась за руки, и перед тем как разойтись, снова обнялись.

Подойдя к воротам и обернувшись, я окинула его осторожным взглядом. Что-то тревожило этого парня, хотелось узнать что. Я зашла в дом, который по размерам больше походил на особняк. Моя любимая тюрьма.

Царила гробовая тишина. Я знала, что папа не дома, поэтому, чтобы не дать воспоминаниям возможность взять надо мной верх, я поскорее чем-то решила заняться. Пройдя несколько шагов к шкафчику в прихожей, я повесила легкий кардиган на крючок и повернулась лицом к гостиной. Я прошла несколько метров и оказалась между двумя высокими колоннами, которые тянулись в два этажа.

Прихожая и кухня – это одно большое помещение, я встала по середине прихожей, прошла еще десять шагов и упёрлась животом в длинный стол, рассчитанный на двадцать два человека; когда я прошла половину стола, а это еще пять шагов, я посмотрела на право – в десяти метрах от меня была комната, слева, на таком же расстоянии от стола была такая же. Я прошла оставшийся кусочек стола и оказалась перед так называемой "барной стойкой": на верху висели бокалы, а туманно-голубое покрытие стола их отражало. Там, за стеклом, в шкафчике, стояли различные напитки. Я не стала подавлять желание опустошить одну из них, поэтому открыла стеклянные дверцы, достала бутылку мартини и не отходя далеко от кассы открыла и её.

– Сегодня можно, есть повод. – крикнула я, подняв бутылку в руке и сделав несколько глотков прямо из горла.

Я отсчитала ещё десять шагов до ступенек, которые вели на второй этаж и поплелаь туда прямо по ним. Попав в коридор со свисающими с плинтусов китайскими светильниками и с тремя в комнатами, я направилась в среднюю – мою.

Мой дом представлял из себя симметричный особняк, отделанный мрамором и перламутром везде, где это возможно. Черное и розовое золото, красное дерево и бронированные окна. Восемь комнат, не считая двух кладовок, котельной, двух ванных комнат и прихожей. И всё это когда-то было мне родным.

"перламутр, колонны, кофе"

Я мотнула головой, не дав воли моим мыслям и попыталась расслабиться, опустошив бутылку с мартини ещё на несколько глотков. Я знаю каждый миллиметр этого дома, каждую щель и дырочку, я знаю сколько шагов от кустика к другому кустику в нашем дворе, и наизусть знаю время, за которое неторопливым шагом можно спуститься по ступенькам. Родители отлично позаботились о том, чтобы я запоминала и анализировала всё что вижу. И теперь это вошло у меня в привычку.

Я зашла в комнату и первым делом заметила будильник, которму сегодня не сладко пришлось с утра. Да, у него была непростая судьба, раз он попал ко мне в руки. Я попыталась вспомнить: откуда он у меня. Если я не ошибалась, то этот будильник мне посоветовал врач-сомнолог, на одном из сомнительных приемов по совету директрисы со школы. Он сказал тогда, что у этого будильника несколько звонков с разницей в одну минуту. Первый – самый тихий, второй – хорошо слышный, а третий – ужасно громкий, и мол чтобы не слышать невыносимого писка последнего звонка, твой организм будет как можно быстрее пытаться его отключить, а чтобы его отключить, надо ответить на его мониторчике на несколько вопросов, помогающих проснуться мозгу и нервной системе человека.

Оказывается, он не окончательно сломался, от него просто откололся кусочек пластика.

"живучая тварь" – нахмурилась я и стала думать, как же от него избавиться, чтобы не применять много усилий.

На раздумья меня не хватило, я просто выпила ещё своего волшебного напитка и уснула. Как и планировала.

Мой короткий дневной сон прервали шаги по коридору. По инерции я метнулась к тумбочке с оружием и стала ждать. Я ещё не совсем проснулась и еле видела руки перед собой. В дверь постучали, и поняв кто это, я с облегчением опустила оружие. Хотя облегчением я бы это не назвала, ведь все мышцы в теле напряглись – папа третий раз за все эти шесть месяцев постучался ко мне.

– Можно. – нахмурилась я.

Дверь распахнулась, и в проходе я увидела высокого, брутального, сероглазого мужчину.

– Привет. – сразу сказал папа полушепотом.

Я ему ничего не ответила, но от тумбочки отошла.

Мы с ним обменялись взглядами, намекнув на то, что оба помним про сегодняшнюю дату. Если с мамой у нас было что-то вроде ментальной связи, то с папой мы могли понять друг друга по глазам. Я не отвела взгляда от его лица, сегодня оно было намного измученней чем вчера. Его глаза изучали комнату, в них читалась какая-то мысль. Он будто выжидал подходящего момента чтобы что-то спросить или сказать. Но он ошибался, если думал, что его молчание меня как-либо смутит… в такой обстановке я проживаю уже полгода.

– У меня нет времени на готовку, да и ты, наверное, устала. Так что придётся заказывать еду. Что ты будешь? – неожиданно произнёс он.

Это было однозначно не то, о чём он думал.

– Рыбу.

– Что?

– Хочу рыбу, неважно какую, только не сырую. – я сделала глубокий вдох и стала поправлять постель. Мне было крайне неудобно находиться с ним в одной комнате, да и ещё так долго.

– Хорошо, еще какие-то пожелания?

Я на него серьёзно взглянула.

– Да, отошли своих людей куда по дальше, пока я не пристрелила одного из них.

Папа понял, но с удивлённым выражением лица спросил:

– Каких людей?

– Которые за мной шпионят.

– Охраняют? – поправил меня папа.

– Шпионят. – настояла на своём я.

– Охраняют.

– Преследуют!

– Это ради…

– Моей безопасности??? Ты серьёзно?

– Вполне.

– Это бред.

Папа серьёзно на меня взглянул. Ему не нравилось, когда с ним разговаривают в таком тоне его подчинённые, но увы я не они.

– Ты ещё маленькая. – решил он меня вывести на эмоции.

– Мне 16, и я сама могу за себя постоять, а если ты так за меня переживаешь, то я могу брать свое оружие с собой. – сохранив спокойствие ответила я.

– Ты про это? – папа кивнул в сторону пистолета на моей кровати и шагнул к нему.

"когда я успела его вытащить?"

– Да, – я перекрыла ему путь. – не ты ли говорил, что надо всегда иметь с собой средство обороны?

– И ты решила, что это будет огнестрельное оружие?

– Лучше было бы, если бы я ходила с ножиком?

– Послушай… Что тебе нужно сейчас? Вывести меня из себя?

– Мне нужна постоянная гарантия на личную безопасность, и я не собираюсь её лишаться, только из-за неуверенности моего отца.

Он выпрямился во весь рост и произнёс:

– О какой неуверенности идёт речь?

– О той, что ты не уверен в моих силах и умении обращаться с оружием, тебе должно быть стыдно за такие мысли.

– Я тебя услышал. – ответил он, повернулся и пошел к выходу.

– Надеюсь. – язвительно добавила я, посмотрев на время.

Мы сказали друг другу больше, чем за все четыре месяца. Если первый месяц мы ещё как-то пытались с друг другом спокойно говорить, не затрагивая опасную тему, то второй месяц мы только и делали что ссорились и не понимали друг друга. Тогда во мне кипела дикая злость и жажда мести, а папа старательно скрывал от меня всё, что ему известно об смерти мамы.

– И насчёт шпионов я не шутила, убери их, или их уберу я!

Дверь закрылась.

В остаток дня, мы покушали с папой за одним столом, что тоже было очень непривычно. Разговор у нас не завязывался никак. Папин телефон разрывался от сообщений, и мы оба знали о чём они. Я же всех еще давно предупредила, чтобы мне никто не писал, поэтому я спокойно кушала свою запечённую треску.

Я подняла глаза, папа теребил тарелку ложкой и мял в руке хлеб. Он открыл рот, чтобы что-то сказать и тут же его закрыл. Моя интуиция мне подсказала, что он хотел узнать то же, что и в комнате: узнать про неё, видела ли я её сегодня. Да, папа мне поверил, когда я ему сказала, что вижу маму. Я не знала, что его остановило. В конце концов мы разошлись по комнатам. Всё левое крыло, а точнее верхний этаж левого крыла, все три комнаты были его: библиотека, кабинет и спальня.

Оставив посуду в раковине, я поднялась к себе и зарылась в кровать. Как бы я не боялась этих ночных кошмаров – мой организм требовал сна.