Kitobni o'qish: «Любовь с чудинкой»

Shrift:

Очевидное невероятное, или Антинаучные похождения неженатого инженера
Повесть

Первая глава,

из которой вы кое-что узнаете о жизни на секретных предприятиях, киселе с макаронами, великой силе Режима, девичьих чаяниях и холостяцком отчаянии, особенностях содержания диких животных в домашних условиях, ночных разговорах с незнакомцами и старыми друзьями

Невероятно, но я это сделал! Похоже, банально сбежал! Без причины, без какого-либо плана и цели, не готовясь заранее и не просчитывая последствий. Просто так, что вовсе для меня не характерно! Обычно я человек серьёзный и, как считают некоторые мои сослуживцы, даже несколько занудный. Признаться, в последнее время сам стал замечать, как постепенно трансформируюсь в нечто среднее между успешным учёным и заправским бюрократом. Благо, должность начальника ведущей лаборатории позволяет развиваться в равной степени в обоих направлениях. Тем более странным выглядит со стороны моё бегство за шесть часов до окончания рабочего дня. Как же такое могло случиться?

Утро ничего не предвещало. Обсудив на планёрке последний сет испытаний, мы с коллегами вывели изделие на заданный режим и уже к обеду благополучно сняли его со стенда, поставив жирную точку в четырёхлетней работе. Впереди была куча писанины, которая законодательно должна закрепить на века достижение нашего небольшого, но весьма талантливого коллектива.

Раздав нужные указания, я почувствовал прилив сил и всегда сопутствовавший этому аппетит. Элегантным движением прикрыл дверь своего кабинета и с лёгким сердцем направился в институтскую столовку, именуемую в народе «Макаронычем».

Своё незамысловатое название она получила из-за изобилия бакалейных изделий, которым местный шеф-повар день изо дня с каким-то маниакальным упорством заполнял строчки меню. А чего только там не было! Отбросив примитивные «макароны по-флотски» и различного рода рожки, пружинки, перья, ракушки, шедшие на гарнир и плававшие в супах, ветеран от кулинарии дядя Коля умудрялся делать такое, что порой просто не укладывалось в рамки стереотипного сознания. Когда однажды кто-то из местных острословов пошутил на тему, что в столовой лишь компот обходится без макаронных изделий, дядя Коля тут же порадовал работников института инновационным десертом – киселём с лапшой, вытеснившим на время традиционные третьи блюда. Несмотря на столь радикальное нововведение, блюдо не прижилось, ибо больше походило на экспонат кунсткамеры, где белёсые сущности безмятежно покоились в густом физрастворе. Но урок от шефа не прошёл даром – после того случая более никто уже не осмеливался шутить на тему кулинарных пристрастий дяди Коли. А для того чтобы вернуть статус-кво меню, руководство института в торжественной обстановке вручило ему почётную грамоту министерства.

Отобедав макаронной запеканкой, обильно политой соусом, навязчивый аромат которого возвратил меня в детсадовское прошлое, я расслабился и уже было направился к себе, как неожиданно в коридоре наткнулся на старейшего работника нашего института, Инессу Казимировну. Будучи человеком воспитанным, но при этом не имея ни малейшего желания вступать с ней в разговор, я прижался к стенке и, делая вид, что пытаюсь кого-то догнать, коротко бросил на ходу:

– Здрасьте!

Инесса Казимировна тут же отреагировала на мой голос волевым окриком:

– Стоять! Ко мне!

Хватаясь руками за воздух, я резко затормозил. Оперативно меняя кислое выражение лица на маску «внезапно накрывшей меня радости», через мгновение предстал пред суровыми очами начальника режимно-секретного отдела.

– Здравствуйте, Инесса Казимировна!

– И тебе не хворать, Василиаускас! – без единого намёка на доброе расположение ответила она.

Никто не знал точно, сколько ей лет. Ходили слухи, что Инесса Казимировна пришла в институт сразу после войны, попав под сокращение во всемогущем НКВД, а к тому времени уже была далеко не девчушкой. Молодые учёные становились докторами наук и академиками, менялись директора, и лишь начальник режима, как символ исторической стабильности, была живым воплощением прошлого, настоящего и, без сомнения, светлого будущего нашего краснознамённого института. Всю жизнь Инесса Казимировна просидела в весьма скромном кабинетике на четвёртом этаже, попасть на беседу в который считалось верхом местных несчастий. Из всех сотрудников ей единственной разрешалось курить у себя, в то время как все остальные, включая и директора, попыхивали на заднем дворе возле мусорного контейнера.

– Весь во внимании.

– Нет, дорогой, это я внимаю тебе, – Инесса Казимировна посмотрела на меня из-под тяжёлых век. – Когда, негодник, соблаговолишь прийти ознакомиться с отписанными тебе документами?

– Инесса Казимировна! Обещаю… – умоляюще начал я, но не успел закончить, как её морщинистая рука вцепилась в моё запястье и сжала так, что едва не подпрыгнул от боли.

– Сейчас! И никаких «обещаю». Хватит кормить завтраками! – безапелляционно произнесла она, увлекая за собой, и при этом не переставая бормотать под нос: – Порядок – это не только основа работы, но и залог спокойного сна! Не нами заведён – не нам его и менять. Сегодняшний день, Василиаускас, потратишь на очищение своей заблудшей совести и расчистку папки с секретной корреспонденцией…

Невольным свидетелем сцены моего вероломного порабощения стал проходивший мимо Игорь Калюшкин, ранее трудившийся под моим началом и взращённый до начальника соседней лаборатории. С ходу оценив драматизм происходящего и, видимо, желая отблагодарить за добро, которое я для него делал, он серьёзным голосом произнёс:

– Привет, Тима. А что тут делаешь? Тебя директор уже полчаса по всему институту ищет!

– А где он? – только и успел переспросить я.

– Как где? У себя!

– По-до-ждёт! – громогласно по слогам произнесла Инесса Казимировна, не останавливаясь в своём движении.

– Так это же директор!.. – пытался возразить Игорь удалявшейся вверх по лестнице начальнице режимного отдела.

– Калюшкин! У меня ещё одна рука свободна! – не оборачиваясь, сказала она и, для острастки вытянув над собой левую руку, сжала её в кулак.

Бьюсь об заклад, что в этот момент мне почудился металлический звук, напомнивший лязг тяжёлого засова. Болтаясь у неё за спиной, как влекомый на экзекуцию нашкодивший внук, я обречённо осознал всю глубину короткого, но такого ёмкого понятия «хана»! Отдаваясь на откуп судьбе-злодейке, воображение смешивало самые тёмные краски, рисуя картину грядущего в жанре хоррор. Но в этот самый миг откуда-то сверху раздался знакомый и невероятно желанный здесь и сейчас голос директора:

– Рад вас приветствовать, драгоценнейшая Инесса Казимировна! Кто на сей раз угодил в цепкие руки режима? – Спускавшийся по ступенькам директор приподнялся на носки и заглянул через плечо ревнительнице государственной тайны.

Очевидно, не ожидая увидеть меня, он на какое-то мгновение онемел, но быстро нашёлся:

– Василиаускас! У вас же испытания! Нашли время по институту разгуливать!

– Так я… это… я… – начал было я, выпрыгивая из-за плеча крепко державшей меня бабушки Инессы и подмигивая при этом директору.

– Оболтус и разгильдяй! – вынесла она короткий приговор. – С этого всё и начинается: одно нарушение, потом ещё одно, а завтра родину продаст!

– Что вы такое говорите, Инесса Казимировна! Я же… не покладая рук кую оборонный щит страны!

– Тоже мне куйщик! Секретные документы второй месяц не рассмотрены…

Очевидно сжалившись и понимая, что без административного ресурса мне предстояла маленькая, но верная смерть в каземате четвёртого этажа, директор громко откашлялся и начальственным голосом произнёс:

– Дорогая Инесса Казимировна! Прошу отпустить Василиаускаса под мою ответственность. Обещаю, что завтра ровно в девять ноль-ноль он будет в первом отделе.

– А если не будет? – не сдавалась та.

– Буду, Инесса Казимировна! Ровно в девять и ни секундой позже. Вот хоть руку отрубите! – непонятно с чего выпалил я.

– Руку? – задумалась начальник режимного отдела. – Руку – это хорошо! Смотри, Василиаускас, не шути со мной!

Она разжала пальцы на моей руке, и я тут же почувствовал, как по онемевшим сосудам к конечности устремился кровяной поток. На прощание Инесса Казимировна бросила на меня испепеляющий взгляд и, обернувшись к директору, сказала:

– Кстати, Борис Серафимович, вы не забыли, что должны сдать зачёт по теме «Кальмар»?

– Всё дела, Инесса Казимировна. В Москве был в министерстве, а потом на полигон выезжал, вы же знаете… – начал оправдываться директор, внимательно наблюдая за руками собеседницы и на всякий случай предусмотрительно пряча свои руки за спину.

– В девять! – железным голосом произнесла она.

– Ты запомнил, Василиаускас, что сказала Инесса Казимировна? – строго переспросил директор.

Но не успел я ответить, как начальник режимного отдела сама поставила точку в этом разговоре:

– В девять! Оба!

С этими словами она вальяжно начала подниматься по направлению к своей каморке и через несколько секунд скрылась из вида. Понимая, кому обязан чудесным избавлением из плена, я едва сдерживал эмоции, чтобы не заключить директора в объятия, и, переполняемый чувствами, только и повторял:

– Борис Серафимович, спасибо… Борис Серафимов… если бы не вы…

Директор, не моргая, смотрел на меня, продолжая стоять в той же позе с заложенными назад руками. Наконец, он вернулся в реальность и на выдохе произнёс:

– Ну ты, Василиаускас, даёшь! Надо же так подставить!

После Борис Серафимович глубоко вздохнул и, не обращая на меня внимания, пошёл вниз.

Я молча проводил его взглядом, не в силах подобрать нужных слов. В какой-то момент директор остановился и, не оборачиваясь, понуро сказал:

– Не забудь, что завтра в девять. И до конца дня не попадайся мне на глаза!

Но вот бывает же так – столько неприятностей и всё на ровном месте! Дёрнул меня чёрт пойти в столовку! Ладно ещё еда бы того заслуживала. Вполне мог и печеньем с чаем перебиться! А теперь…

От безысходности я посмотрел наверх, куда недавно удалилась несгибаемая Инесса Казимировна. Потом бросил взгляд вниз, где ещё не успели испариться одорологические следы уважаемого руководителя, как чувство неловкости, смешанное со стыдом, накрыло меня с головы до ног. Ни вверх, ни вниз двигаться не хотелось, и, как мне показалось тогда, принял единственно правильное решение.

– Отдамся в руки судьбы! – сказал я вслух и направился к себе.

В коридоре практически лоб в лоб столкнулся с Диной – своей лаборанткой. Не знаю, почему я внушил себе, что нравлюсь ей. И вероятно, именно из-за этого с некоторых пор испытывал определённое неудобство, оставаясь с ней наедине. Но сейчас мне было глубоко не до Дины.

– Что с вами, Тимофей Юрьевич? – спросила она заботливо.

– В каком это смысле?

– Да на вас же лица нет! – продолжала в том же духе Дина.

– И куда же оно делось?

– Вы, Тимофей Юрьевич, фильм «Маска» с Джимом Керри смотрели? Вы сейчас его копия – такой же зелёный, – участливо произнесла девушка и потянула ручку к моему лицу. – Может быть, у вас температура?

– Может быть, и температура, – ответил я и тут же добавил: – Кажется, я отравился в «Макароныче», нельзя исключать, что это очень заразно!

– Немудрено. Всё дело в их подливках. Вот я на прошлой неделе, по-моему, в среду обедала…

– Дина, давай без подробностей! – умоляюще попросил я её, разыгрывая роль жертвы отравителей.

– Понимаю-понимаю, Тимофей Юрьевич! – защебетала она. – Вас сейчас так мутит, что…

– Ох! – перебил её я. – Поеду-ка лучше домой. Скажи ребятам, пусть прикроют меня, если что.

– Конечно! Выздоравливайте, Тимофей Юрьевич, – на глазах Дины едва не выступили слёзы.

Внезапное появление лаборантки было как нельзя кстати. Мне оставалось только пару раз охнуть, состроить гримасу практически неизлечимого недомогания и направиться к выходу, пока ещё что-нибудь не случилось в этот несчастливый день.

– Может быть, я вас отвезу? – крикнула она вдогонку.

– Куда? – переспросил я.

– Ну, как куда – к вам домой…

Я замотал головой и отмахнулся руками, ускоряясь на пути к заветной цели.

– А можно, я позвоню вам вечером? – навязчиво крикнула вслед сердобольная Дина.

Но я уже не реагировал. Очутившись по ту сторону проходной, вдохнул морозного февральского воздуха и, натянув на голову капюшон, постарался слиться с неплотным для этого времени дня людским потоком. Представив себя со стороны, непроизвольно расплылся в улыбке, ибо всё происходящее походило на сцену из шпионского романа. Войдя в образ, как бы невзначай несколько раз обернулся, чтобы убедиться, что мой побег остался незамеченным. Всё чисто! Хвоста не было!

Вскоре я уже был на Сенной площади. Привычно спустился в метро и удобно устроился в углу вагона. Разговор с директором никак не выходил из головы. Чтобы хоть как-то отвлечься, попытался заполнить сознание чем-то абстрактным. Навязчивой идеей крутилась мысль, за которую я никак не мог зацепиться. Ведь ещё утром наметил важное дело на вечер! А сейчас словно кто-то ластиком потёр по полушариям – здесь вот помню, а здесь… Может, это от голода? И мне опять вспомнились злосчастные макароны – наглядный пример углеводной пищи, от которой всегда достаточно быстро снова хотелось есть.

– Не подскажете, который час? – раздалось откуда-то со стороны.

Я оторвался от блужданий по закоулкам памяти и, открыв глаза, посмотрел в сторону, откуда раздался приятный голос. Слева от меня стояла симпатичная девушка. Пока пытался сфокусироваться, просчитывая, ко мне ли был обращён вопрос, она спросила ещё раз:

– Я вас разбудила?

– Половина третьего… то есть… нет…

– Так полтретьего или нет? – не отступала попутчица.

– Полтретьего, и я не спал, – наконец вымолвил я, расставив ответы в порядке поступления вопросов.

Девушка улыбнулась, ожидая от меня инициативы в продолжении общения. Но похоже, как назло, в этот момент нейроны головного мозга возбудились именно в той самой затёртой его части. В столь простой ситуации на ум ничего не приходило. Я тупо молчал, пытаясь найти хоть какой-нибудь вариант прервать безмолвие. И тут меня словно ударило молнией. Эврика! Я собирался вечером купить собачьей еды!

– Вы не знаете, где здесь поблизости зоомагазин? – вылетело из меня на автомате.

– Что-что? – переспросила девушка и недоверчиво покосилась, словно пытаясь оценить степень моей адекватности.

– Ну там, где… «Вискас»… – опять вырвалось нечленораздельно первое, что пришло в голову.

Видимо, после этих слов она утвердилась в своих худших опасениях, так как молча развернулась и начала протискиваться к выходу.

Что же сегодня за день такой – всё шиворот-навыворот! А может быть, я просто разучился общаться с девушками?.. И чего это меня так переклинило? Может, стоит броситься ей вслед? Догнать? Познакомиться?

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Площадь Ленина», – раздался голос диктора из динамика.

Поздно! Силуэт нереализованной возможности промелькнул на перроне, оставляя меня в столь привычном одиночестве.

Старею, что ли, в свои тридцать два?!

Поднявшись на поверхность, я обогнул Финляндский вокзал, припоминая, где же поблизости можно прикупить корма для… вот именно, форменной твари, которой я целиком был обязан Светке! Ну, Задова, только вернись! Вы с мужем со мной и за всю жизнь не рассчитаетесь!

Светка с Валеркой укатили на океанское побережье, и, вполне возможно, что в этот самый момент с романтическим настроением и бокалами экзотического коктейля лицезреют тропический закат, а своего питомца сбагрили на меня! На мой изумлённый вопрос, за что мне такое счастье, Светка лишь шмыгнула носиком и проинформировала, что к родителям Иоганна-Себастьяна везти нельзя по причине их полной несовместимости, а в приют сдавать жалко, так как он от казённой серости страдает. Поэтому оставался только я, кого обозначенный Иоганн безумно любит. Знала бы она, каким боком выходит мне эта любовь!

А ведь помнится, когда я только устроился в институт на работу, Светка Задова – первая красавица родного предприятия – мне даже очень симпатизировала. Но, не добившись от меня взаимности, обратила свои взоры на молодого начальника отдела. Через некоторое время видный Валерка пал под её чарами, и Светка одним штампом в ЗАГСе избавилась от своей незвучной фамилии и милого прозвища Светазадова, обретя модную – Цукерман. Осуществлённая трансформация наследственного родового имени дала повод оставшимся не у дел претендентам на её руку и сердце придумать молодожёнам добродушное прозвище – Сладкопоповы.

И вот теперь этот «милый мальчик» из семейства Сладкопоповых с гламурным именем Иоганн-Себастьян, которое я тут же сократил до короткого Ёган, вот уже целую неделю разбавлял моё холостяцкое одиночество. Благо, что его не надо выгуливать, а то ведь, ей-богу, взял бы грех на душу – потерял с превеликим удовольствием!

Вытащив в магазине с нижней полки два здоровенных мешка собачьей еды, я подкинул их на руках с одной лишь мыслью: сколько после употребления всего этого тварь произведёт экскрементов?

– Хороший выбор! – сказала кассирша, когда я разместил покупку на ленте. – С уважением отношусь к владельцам, выбирающим для своих питомцев лучшую еду, невзирая на цену!

– А что, есть дешевле? – огорошенный её комплиментом, спросил я.

– Есть, конечно. Но вы настоящий заводчик – не гонитесь за дешевизной!

– Иво сколько добру молодцу обойдётся его щедрость?

– С вас девять тысяч пятьсот.

– Сколько?! – никак не ожидая услышать подобного, выпалил я. – Его что, в Le Grand Vefour¹фасуют?!

Но отступать было поздно, да и, честно признаться, неудобно. Поэтому я расправил плечи, словно на мне был не самый обыкновенный пуховик, а шуба из соболей и, гордо рассчитавшись, зашагал на выход.

Когда подошёл к своему дому на улице, названной в честь одного из профессоров, великими трудами прославивший город на Неве, уже смеркалось. Как ни странно, но над парадным всё ещё приветливо горела яркая лампочка, напоминавшая о недавно завершившемся капитальном ремонте. Поднявшись на третий этаж по отреставрированной лестнице середины XIX века, я подошёл к своей квартире и для чего-то прислушался. За дверью было тихо, и мой мозг тут же нарисовал благостную картину в духе «Дом, милый дом!» В этот самый момент каждой клеточкой своего тела я ощутил всю усталость безумного дня. Не спеша вставил ключ в замочную скважину, провернул его на несколько оборотов и лёгким движением толкнул дверь…

Если кто-то скажет, что видел беспорядок, так я отвечу, что он не видел ничего! Фантазия о «милом доме» лопнула как мыльный пузырь. Весь пол в прихожей был усеян кусками того, что утром считалось моей обувью и одеждой, а для яркости палитры безумный художник добавил обоев изумрудного цвета. Сердце облилось кровью, когда среди этого пёстрого многообразия я увидел красный лейбл от любимого финского плаща, купленного год назад в Хельсинки. Наконец, совладав с эмоциями, я огляделся вокруг и, обнаружив то, что интуитивно искал, тут же сменил мешки с собачьей едой в руках на новенький толстенный веник. Тихо ступая, как опытный охотник в поисках добычи, я заглянул на кухню, а потом очень аккуратным и медленным движением приоткрыл дверь единственной в квартире комнаты.

Ненавидимое всеми фибрами души гадкое существо противно похрапывало на моей кровати, развалившись на спине с разбросанными в стороны гадскими лапами…

Однако же день вовсе не так уж и плох! В конце концов, человек – царь природы!

Вдохновлённый этим посылом, я занёс веник над головой и сделал шажок к жертве. И надо же! В самый неподходящий момент паркетина под моей ногой предательски скрипнула… Мохнатое существо, почуяв приближающийся конец, каким-то фантастическим кульбитом слетело с кровати и стало передо мной на задние лапы.

– Тварь! – заорал я и что было сил огрел его веником по голове.

От удара веник вылетел из моих рук, а огромный сурок, чуть забуксовав по паркету, пулей отлетел в другой угол. Ещё мгновение, и его рыжая жирная задница с трудом пропихнулась под массивное кресло, стоявшее посреди комнаты. Для пущей доходчивости воспитательно-наказательного процесса я ещё пару раз ткнул веником туда, где засел байбак. При этом каждый тычок сопровождал самыми что ни на есть душевными выражениями в адрес зверя и его беспечных хозяев.

Через час, закончив с уборкой и вынеся на улицу последнюю партию остатков своего гардероба, я плюхнулся на кровать и закрыл глаза. В этот момент из-под кресла раздалось тихое кряхтение и поскре-бывание. Однако желания прощать негодяя не было. Я продолжал молчать, и вскоре звуки стихли.

Едва приняв лежачее положение, я почувствовал, как погружаюсь в приятное забытьё. Однако что-то прошибло меня сквозь сон. Осознав, что это «что-то» никак не связано с активностью Ёгана, я решительно поднялся и уже через пару минут, окутываемый клубами пара, лежал в ванной. На всякий случай, чтобы контролировать жильца, дверь в ванную комнату оставил приоткрытой. Горячая вода делала своё дело, снимая напряжение в теле. Я закрыл глаза и полностью растворился в водной стихии.

Внезапно сквозь шум воды послышалось какое-то движение.

– Это ты, Иоганн-Себастьян? – не открывая глаз, спросил я подчёркнуто пафосно, готовясь принять его капитуляцию.

– Вы Баха ждёте?

Меня словно окатили ледяной водой. От неожиданности я задёргался и, не удержавшись, соскользнул под воду. Тут же вынырнул и протёр глаза. Прямо передо мной стоял немногим старше меня жгучий брюнет с высоким лбом и глубокими залысинами, которые, впрочем, его не портили, а только добавляли шарма. Вылитый мачо!

– Простите, а вы собственно…

– Может, выйдете и оденетесь? Право, неловко как-то. Я здесь, а вы голый, – незнакомец снял полотенце и подал его мне. – Давайте, я обожду вас в комнате.

Едва он прикрыл за собой дверь, как я бросился конвульсивно вытираться. Словно солдат-новобранец, впрыгнул в одежду и вскоре уже был в комнате.

– Как вы сюда вошли? – с ходу спросил я.

– Какая разница! – ответил незнакомец, закидывая ногу на ногу и устраиваясь в моём кресле. – Да вы садитесь, не стесняйтесь.

– Спасибо, конечно, но мне всё же хотелось бы знать, кто вы такой, как сюда попали и что вам нужно?

– Мне-то, собственно, ничего! Это я ответил на последний вопрос. Как попал? Это ещё проще – заверяю, что замки ваши не взламывал. И, наконец, кто я. Поверьте, не вор, и вообще, никакого отношения ни к криминалу, ни к правоохранительным органам не имею.

Мужчина поднялся, доверительно улыбнулся и, протянув руку, сказал:

– Разрешите представиться. Судьбин А.

– В каком смысле «А»? Андрей, Антон, Александр?..

– Не трудитесь. Ни то, ни другое, ни третье. И даже не Арнольд или, упаси господи, Адольф. Просто А.

– Правильно ли я понял, что ваше имя состоит из одной буквы?

– Нет, неправильно. «А» – это не имя. Это окончание.

– То есть ваша фамилия Судьбина?

– Снова не угадали – это не фамилия.

– Вы меня совсем запутали! – сказал я и недоверчиво посмотрел на незнакомца.

– Как бы вам объяснить…М-м-м… Я судьба-судьбинушка.

– Чья?

– Что за вопрос? Конечно, ваша!

– Вы знаете, я не по этой части. В смысле, нормальный. Нет, я человек толерантный и в конечном счёте агрессии ко всяким радужным не испытываю, но стараюсь держаться от них подальше. А свою судьбу, спасибо, найду как-нибудь сам!

На лице мачо нарисовалось изумление.

– Вы меня за гея приняли?! Ха-ха-ха! И ещё раз ха!

– Тогда мне вообще ничего не понятно, товарищ со странным этим вашим Судьбин А!

– Похоже, вы не оценили всего благозвучия. Согласитесь, судь-ба… звучит как-то по-простецки. Судьба-Кузьма! Ну что это такое! Отдаёт деревенщиной. Сразу возникают образы покосившейся избы, поле, рожь… Другое дело – Судьбин! О-о-о! Чувствуется аристократизм. Такую бы фамилию какой-нибудь титулованной особе. Только представьте… его сиятельство великий князь Судьбин… А! Ощущаете, Тима, какая мощь!

– Скажите, у вас не бывает сезонных расстройств? И откуда вы знаете моё имя?

– Если вы о том, что я псих, то снова ошибаетесь. Я не менее нормален в своём роде, чем вы. Кстати, а почему бы нам не перейти на «ты», Тима. Ведь я вас знаю фактически с материнской утробы.

Я оценивающе окинул его взглядом. Он продолжал стоять с протянутой рукой и несколько надменно, даже ехидно улыбался. Ну точно, псих. Похоже, что я попал! И как же мне теперь от него избавиться?

– Никак! – спокойно произнёс незнакомец, чем привёл меня в замешательство.

Видимо, оценив произведённый эффект, он улыбнулся и продолжил:

– Да, Тимочка, читаю мысли и в этом нет ничего удивительного. Повторяю – я твоя судьба, но всё же лучше звучит Судьбин А! И, кстати, по поводу избавиться. Народная мудрость говорит, что судьба и тень неразрывны с человеком. Поэтому повторюсь – от меня избавиться не-воз-мож-но! – последнее «но» он произнёс на французский манер в нос.

– Выходит, Судьбин А, это я сошёл с ума, – произнес я и почему-то посмотрел на свои руки, словно именно они были теми частями тела, на которых непременно должно было проявиться сумасшествие. – Никогда не подумал бы, что безумие выглядит именно так!

– Опять, Тима, мимо! Кстати, классная рифма. Стихи не пишешь? Дарю! – сказал он улыбаясь.

Сделав шаг вперёд, он положил руку мне на плечо, приоткрыл рот, чтобы продолжить свою речь, но вместо очередного фразеологизма внезапно скорчился и заорал. От неожиданности я заорал вслед за ним. Какое-то время мы смотрели друг на друга и орали. Первым в себя пришёл Судьбин А:

– Ты чего орёшь?

– А ты?

– Так ведь больно! – сказал он и опустил глаза вниз.

И тут я увидел, что ненавистный Ёган вцепился ему в ногу. Впервые в своей жизни я был рад животному и этой твари в частности. Тем временем Судьбин А отдёрнул ногу, скинув сурка. Зверёк отскочил и недовольно зашипел, готовясь к новой атаке.

– Это кто?! – отчаянно вопросил брюнет.

– Тотемное животное дружеского мне рода, – невозмутимо и обречённо ответил я.

– Тот самый Бах?

– Нет, просто Ёган.

– И музыку пишет?

– Увы! Только свистит по ночам, – я посмотрел на сурка. – Как же сегодня вы все меня достали!

Я с силой зажмурился в надежде, что всё происходящее лишь плод моего переутомлённого воображения. И стоит мне открыть глаза, как весь этот кошмар исчезнет. Эх, а может быть, мне стоило пойти с Инессой Казимировной?!

Наконец, я открыл глаза. Там, где ещё мгновение назад грозно шипел байбак, никого не было. Чтобы не спугнуть удачу, я стал медленно поворачивать голову в направлении незнакомца. О, счастье, его тоже не было! Я закрыл глаза и, чтобы окончательно успокоиться, глубоко задышал.

– А животина привитая? – послышался сзади меня уже столь знакомый голос.

Блин! Сорвалось! Впервые за сегодняшний день я искренне пожалел себя. И за что мне такая судьба!

– Не переживай, не лучше и не хуже, чем у других, – Судьбин А сидел на кровати и рассматривал укушенную ногу. – Другим, между прочим, нравится!

– А я у тебя не один?

– Нуты, Тима, даёшь!.. Может, зелёнкой полить? Аптечка у тебя есть? – мужчина огляделся вокруг. – А впрочем, и без зелёнки заживёт! Мы ведь не такие, как вы.

Он встал с кровати и подошёл ко мне:

– Отвечаю на вопрос. Ты у меня не один, а если быть точнее… вас у меня чуть больше миллиона.

– Выходит, целый миллион с такой же судьбой, как у меня?

– Плюс-минус. Сам понимаешь, везде есть нюансы. Например, я сегодня впервые получаю травму на производстве! Будь добр, запри этого Моцарта куда подальше, – Судьбин А снова оглянулся, но теперь уже в поисках сурка. – И вот тебе ещё один нюансик – если у меня будет бешенство, то ты и целый миллион людей пострадаете тоже. С бешеной судьбой-то!

– Скажи, Судьбин А, а зачем ты вообще появился и именно сегодня?

– Ты меня разочаровываешь своими примитивными вопросами. Я думал, что кандидат наук, подающий надежды учёный, должен сам всё просчитать…

– И всё же, если без лишних философий. Почему?

Он присел в кресло и жестом пригласил меня сделать то же самое. Я сел и скрестил руки на груди в ожидании ответа.

– Проще простого, – Судьбин А достал из кармана пиджака блокнот, элегантно послюнявил палец и стал манерно перелистывать страницы. – О, нашёл! Двенадцать тысяч семьсот семьдесят пять раз, слышишь? Именно столько раз за последние пять лет упоминал меня всуе: «Судьба моя такая», «За что мне такая судьба», «Судьба-злодейка» и далее по списку в том же духе. А вот моё любимое: «Если бы не судьба такая»… Эка загнул! Так вот! Названное мной число делим на пять. Полученное делим на триста шестьдесят пять – среднее количество дней в году… Прости, я в столбик по привычке… Получаем что-то около семи раз на дню – то есть критическая масса – это чтобы тебе было понятно!

– И что теперь?

– Теперь? Теперь, Тима, я уйду. Но перед уходом хочу тебе напомнить, что человек – сам творец своего счастья. И если ты в корне не пересмотришь своё поведения и отношение к жизни, вот тогда начну действовать я. И заранее прости, далеко не всегда то, что делаю, будет тебе нравиться.

– Например?

– Чего ты о геях говорил?

– Ты серьёзно?

– Это я так, к примеру, – Судьбин А внимательно посмотрел на меня, потом рассмеялся и, подмигнув, добавил, – всякое случается!

– Чушь это всё!

– Как знать, Тима, как знать! Может, поспорим?

– На что?

– Чудак человек! На тебя!

– А давай! – я решительно протянул ему свою руку.

Судьбин А расплылся в улыбке от одного судьбоносного уха до другого и издевательски закряхтел.

– Что, слабо? – я был неумолим.

– Быть по-твоему! – сказал он уже серьёзно и крепко сжал мою протянутую руку.

Его ладонь была влажной, и у меня от этого начала чесаться рука. Я попытался вырвать кисть, но Судьбин А удерживал её не слабее, чем сама Инесса Казимировна. Чтобы вырваться из плена, левой рукой я упёрся в наше рукопожатие и почувствовал какую-то волосатость… Зажмурил глаза и напрягся… Открыл их… Левой рукой я вцепился в шерсть сурка. А правую руку эта тварь крепко обхватила своими лапками и пускала слюни.

– Ёган, мать твою задову! – заорал я, пытаясь скинуть сурка. – Так это всё сон!

В себя я приходил ещё с полчаса. Сердце билось, словно гидравлический пятитонный пресс, норовя всякий раз разбить мои рёбра в труху. Достав из шкафа оставшуюся со дня рождения ополовиненную бутылку виски, буквально в один глоток залил содержимое в себя. Когда меня понемногу начало отпускать, я улыбнулся, посмотрел на сурка и молча насыпал ему полную миску купленного корма. Зверина некоторое время стоял на задних конечностях, сложив передние лапы на жирном брюхе, и косилась в нерешительности то на меня, то на еду. Наконец, инстинкт возобладал, и под равномерное чавканье Ёгана я умиротворённо заснул.

1.Престижный ресторан в Париже.