Kitobni o'qish: «Заячья петля»
Часть 1-я
Рыжими извилистыми тропами мы заходили в тайгу. Октябрь подходил к концу, но снег всё ещё не лёг, что для наших мест большая редкость. Охотничий сезон предстояло начинать по чернотропу. Оно конечно, чернотроп – охоте не помеха, будь у меня толковые промысловые собаки. Но в ногах вертелась молоденькая, пороха не нюхавшая, собачонка, которой и года не исполнилось. Какая из неё охотница, так мало того, и кличка у неё – Аза. Какое – то не таёжное имечко. 
Да и вообще, в ту осень всё шло как – то бестолково. И то что отправлялся на промысел, как на прогулку – без рабочей собаки, и то что припозднился на две недели – охота на пушнину, как обычно, уже открылась с 15 октября. В общем, всё через пень – колоду. Да оно и не могло быть иначе. А всё от того, что не собирался я в тот год на промысел. Не было у меня таких планов.
А вот же, тащусь как миленький, под завязку навьюченный, по горам, по долам «звериной узкою тропой», как поётся в стариной каторжанской песне. Правда, тропа хоть и узкая, но не звериная, а самая что ни на есть человеческая, хотя, конечно, бегают по ней зверюшки – это заметно. А как ещё ? Тайга есть тайга. И оказался я в этой самой тайге, на этот раз, для самого себя неожиданно. Так получилось. Добрые люди посоветовали: "Уходи – ка ты на свою охоту, не мотай себе нервы и не возвращайся, пока тут всё не решится". Речь шла о проблемах на работе, от которых я к этому времени уже вконец извёлся… Я понял, советчик прав. Надо уходить. Собрался в несколько дней. Город наш небольшой, многие были в курсе происходящего, все старались помочь. Всё решалось как по щучьему велению – и отпуск, и транспорт, и даже договор с зверпромхозом подписал прямо в городе – не пришлось мотаться в посёлок за 130 километров. Так мало того, председатель Объединённого комитета профсоюза БЛПКа Захар Новиков мне материальную помощь выписал. Чтоб знали: профсоюз со мной. Да, так всё и было. То ли людей хороших вокруг было много, то ли время было такое?.. И всё – таки собирался я наспех…
Но как бы там ни было, настроение хорошее, где – то даже праздничное: оно всегда такое, когда заходишь в тайгу. Тем более, что и сама тропа, по которой идём, выглядит празднично: будто, кто нарочно её выстелил оранжевой дорожкой, будто, лисонька по ней бежала и щедро роняла свою золотистую шёрстку. Но нет, не лисонькина это работа. Сибирская лиственница постаралась. Это она, таёжная красавица, сбрасывая свой осенний наряд, всё вокруг усеяла мягкими золотыми иголками. И почему – то именно на старых лесных дорогах да на таёжных тропах особенно заметна опавшая золотисто – рыжая хвоя.
Осенняя тропа, как нарисованная: вьётся, петляет – ведёт к зимовью. Впереди на поводке весело бежит моя собачонка – пока не доберёмся до места, отпускать опасаюсь. Рядом посапывают и при этом умудряются беспрерывно упражняться в шутках и остротах такие же навьюченные, такие же взбудораженные выходом в тайгу, два моих приятеля. Мой постоянный напарник по охоте Иван, по фамилии Бровкин. Да, именно Бровкин. Но надо признать, что мой напарник, несмотря на свою фамилию, был совершенно не похож на знаменитого артиста Леонида Харитонова, исполнявшего главную роль в известном фильме. Ни внешне, ни своими повадками – не похож.
Но это совершенно не значило, что наш Бровкин был начисто лишён артистического дара. Наоборот, он и пошутить любил, и разыграть любил, и особенно любил показывать фокусы с пальцами. То открутит свой большой палец и выбросит его в открытую форточку!.. А то оторвёт его половинку… и опять приставит – как приклеит; или вообще, сунет оторванный палец себе в рот – и схрумкает!.. Ребятишки пугаются, замирают и млеют от ужаса и восторга!.. Иван доволен, улыбается. Артист. Не Харитонов, конечно… Но, всё таки… Бровкин. И хоть никогда не бывал наш Бровкин на целине, как в том фильме… Но в рядах родной Советской армии, как положено, долг отечеству отдал. Уже после института год оттрубил в Забайкалье, в городе Борзе. Откуда после дембеля привёз стишок : « Китаю триппером грозя! Стоит красавица БорзЯ!» Вообще, Борзя стоит на границе с Монголией, а грозила она Китаю, видать, потому что на тот момент отношения между нашими странами не заладились. Особенно это ощущалось в Сибири.
Но привёз Иван со службы не только стишок – он привёз армейскую утеплённую куртку. Куртка – просто загляденье: защитного цвета, пятнистая с серо – голубым меховым воротником. Подходящая для охоты. Сам – то я на промысел отправлялся обычно в фуфайке. Не шикарно, но удобно. Многие так ходили. В магазинах в те годы ничего подходящего для леса и не было. К тому же Людмила, жена моя, подшила к ватнику меховой воротник от старого пальто. Очень даже неплохо получилось. Но, конечно, даже с воротником моя фуфайка не шла ни в какое сравнение с армейской курткой Ивана. Что и не преминул отметить наш третий спутник Сеня Монахов, когда Иван вдруг остановился, приподнял с левой стороны угол воротника своей армейской куртки, и начал подматывать нитку на иголку, приколотую снизу, там же на воротнике. Проделывал всё это Иван очень неспешно, очень старательно и с большим удовольствием. Мы же с Семёном стояли и ждали. И Сеня, видать, от томительного ожидания принялся оценивать шикарную куртку нашего товарища. Он находил всё новые и новые её достоинства, ничего не упустил, и наконец, чтобы ещё больше подчеркнуть эти достоинства, он взялся сравнивать её с моей фуфайкой – конечно, сравнение было не в мою пользу. Иван нам посоветовал завидовать молча, но подматывать нитку прекратил, и мы двинулись дальше.
Семён был из нашей же компании, во всех застольях незаменимый тамада. Он обычно вначале всегда отказывался, когда ему предлагали возглавить застолье. Его, конечно, уговаривали. Семён нехотя соглашался и принимался за дело. Дело же своё он знал и делал его лихо и с удовольствием. Сеня играл в любительском театре, и особенно хорош он был в роли гусара. К слову сказать, со временем он ушёл в профессиональный театр. Бросил хорошую работу, достойную зарплату и поступил в местный драмтеатр, актёром. И вот, когда ему случалось рулить застольем, то тут в нём и проявлялся этот его сценический персонаж: эдакий лихой, разудалый гусар! Вот и гусарил наш друг за праздничным столом: себе в удовольствие, нам на радость. Правда, росту Сеня был небольшого. Он даже бывало подмётки на обуви наращивал, чтоб быть повыше, к тому же про него не скажешь, что он сильно коренастый. В общем, не Геракл – по его же выражению. Но далеко не слабак. Его небольшие жёсткие руки, цепкие, как клещи, умели и подмётки подбить, и кавалеристские шпоры подогнать к своим сапогам в сценическом костюме, и топором поработать, если случалась необходимость.
Что касается умения поработать топором, то Семёну представился такой случай в тайге, очень непростой ситуации. Правда, произошло это через несколько лет после первого посещения Сеней нашего зимовья. Дело было весной. Надо было перебираться через разбушевавшуюся таёжную речушку. Был май. Был день моего рождения, который я по традиции проводил в тайге. Со мной были мои гости. Надо было соорудить переправу, и соорудить её должны были мы с Семёном. Других мужиков в нашей компании не было. Мы с Сеней на берегу, который теперь из – за половодья еле угадывался, выискивали сосну повыше и пытались свалить её так, чтоб упала она вершиной на противоположный берег и могла послужить нам мостиком. Но переполненная река своим стремительным потоком тут-же люто набрасывалась на сваленную лесину, беспощадно её терзала, мотала и, развернув вдоль течения, уносила Бог знает куда…
Мы продолжали и продолжали свои попытки, но всё безрезультатно. Низина, пойма – везде вода, снег внизу до того мокрый, что при ходьбе раздаётся чавканье, а след сразу превращается в лужицу. Сухого места не найти. Переночевать негде. К тому же с нами женщины. Надо непременно добраться до зимовья, которое – вот оно, рядом, за речкой. Всего – то полчаса ходу.
В какой-то момент я почувствовал, что в запарке пропустил на руке образовавшуюся мозоль – и она лопнула. Ладонь кровила. Работал я топором всегда без перчаток. Всегда обходилось – а тут как назло. Теперь надежда была только на Семёна. Он работал в перчатках – и сохранил руки.
Пока перебинтовывал ладонь, пришло в голову, что надо найти на реке такое место, где верхушка и комель обязательно упрутся в растущие на противоположных берегах деревья, когда их понесёт потоком. Нашли такое место. Сеня свалил сосну – всё получилось: и верхушка благополучно зацепилась, и комель упёрся. Правда, ствол под напором потока выгнулся дугой. К тому же он не лежал неподвижно – он слегка гулял, пружинил под напором воды. И всё бы ничего, но с нами – женщины. Переправа же наша была весьма зыбкая. Правда, моя Людмила к тайге была привычная, и в ней я не сомневался. Подружка её Ольга, «май – ор» милиции ( именно так она произносила своё звание), отличалась жёстким, мужским характером и была неробкого десятка. Здесь тоже особых опасений не возникало. Сомнения были по поводу третьей участницы нашего похода Лизы, очень хрупкой, тоненькой барышни. Надо было что – то придумывать.
Решили, что женщины будут переходить речку по бревну, держась за длинную жердь, которую мы с Сеней будем крепко держать (каждый на своём плече, находясь на противоположных берегах реки рядом с переходом). Для этого надо было одному из нас по виляющему стволу перебраться на другую сторону. Я считал, что это надо сделать мне. Всё – таки я много времени проводил в тайге, и опыт подобных переходов у меня был. Но Семён упёрся: первым должен перебраться он! Видать, неспроста удавались ему на сцене роли лихих гусар. Что – то в нём было… эдакое… Гусарское. И не только на сцене.
Через речку мы благополучно переправились. Когда добрались до зимовья, накрыли стол, произнесли тосты и сказали всё что положено в таких случаях, то после первой же рюмки почему – то все начали ржать. Любое сказанное слово вызывало гомерический хохот. И долго содрогались стены небольшой охотничьей избушки от безудержного веселья среди тайги: ночной, затаившейся, притихшей. День рождения прошёл удачно. Я был всем благодарен. Особенно Сене. Не подвёл, больше того – выручил. Но это случится потом, через годы.
А сейчас Семён впервые идёт с нами в зимовьё. Он давно этого хотел, а тут всё сошлось. И дни свободные у него нашлись, и помощь его нам понадобилась: надо занести в тайгу продукты, боеприпасы – в общем, всё необходимое на промысловый сезон. Так что Семён оказался очень кстати. Он собирался в зимовье переночевать, а поутру отправиться обратно в город.
Четвёртым членом нашей экспедиции была уже упомянутая юная красавица: остроухая, длинноногая, чёрной масти с белёсо – рыжим подпалом. Появилась она у меня прошлой зимой, неожиданно как снег на голову. Привёз мне её с Лены, из Усть – Кута, двухмесячным щенком хороший знакомый, бывший мой директор Чуб Михаил Иванович. Брал он собачонку у местного охотника – то ли для себя, то ли для своего пятилетнего сынишки как забаву. Они её и нарекли Азой. Но щенок оказался «трудным ребёнком». Аза обижала мальчишку, как выразился мой бывший шеф. В семье пошли проблемы.
Чуб, не долго думая, привёз щенка в Братск. Домой зайти с дорогим подарком он не решился и ждал меня в 30-ти градусный мороз на скамеечке возле гостиницы «Тайга», мимо которой я обычно шёл с работы домой. Термометр на гостинице и показывал « -30». Щенка он поместил в картонную коробку, так в коробке мне и вручал. При этом произнёс посиневшими губами проникновенную речь о том, что знает какой я охотник! И этого щенка, от выдающихся родителей, он доверить может только мне. И никому другому ни за что бы не отдал. Он сунул мне коробку со щенком и, посетовав на то, что всё на свете себе уже отморозил, убежал, доволен тем, что решил свои проблемы. И естественно, проблемы начались у меня. Дело в том, что у меня уже был взрослый кобель. А две лайки в городской квартире, где маленькие дети – это, конечно, перебор. И когда жена увидела как моя младшенькая, Танюшка, на четвереньках вместе со щенком хлебает с одного блюдца молоко да ещё и поучает того, как это надо делать правильно, то это стало последней каплей. Вопрос стал ребром: «Как ты себе хочешь, но одну собаку убирай». Надо было выбирать между Азой и Чалдонкой.
Чалдон – крупный чёрно – белой масти кобель, любимец наших детей. Мы с женой тоже были к нему привязаны. Но заматерев, он потерял интерес к белке. Чалдон был зверовОй собакой. Его интересовал сохатый, изюбр. Меня же в то время зверь мало интересовал. Договор с промхозом я подписывал на сдачу пушнины, а не мяса. Поэтому, когда встал вопрос выбора, то я, к большому огорчению моих домашних, выбрал Азу. Она к тому времени уже подросла и обещала стать хорошей рабочей собакой – проверку прошла успешно. В конце августа с открытием охоты, я взял её в тайгу. Было Азуне месяцев восемь. Очень хотелось проверить: что из – себя представляет нечаянно доставшееся мне потомство хвалёных родителей.
Добрались мы до зимовья. Я затеял костёр, собрался чаёвничать. У нас перед избушкой было место, где мы кашеварили в тёплое время года. Были вбиты крепкие колья с перекладиной, на которой болтались несколько съёмных крючков из толстой проволоки. Вода в котелке закипела, я бросил в кипяток хорошую горсть чая и в ожидании, пока он заварится, принялся собирать на стол нехитрую закуску. Достал хлеб, рафинад, ветчину, варёные яйца, чуть подтаявшее в фольге сливочное масло, плавленый сырок, печенье и яблоко. Вообще, лучшая еда в тайге – свиное сало. Но это – позже, когда станет попрохладней. Всё разложил на примитивном столике. Только налил из котелка в железную кружку чай, с плавающими на поверхности чаинками, как неподалёку залаяла Азуня. Прихватив ружьё, поспешил на лай – быстрей хотелось узнать, что она там нашла?
Подхожу – сидит моя красавица на попе и лает на белку, которая примостилась себе на сосне, на нижнем суку и спокойно поглядывает на собачонку. Увидев меня, Аза вскочила и перебежала за сосну, с противоположной от меня стороны, опять плюхнулась на попу и лает – аккуратно, точно по белке. Всё как по – писаному. Да кто же тебя научил, такую соплюху? Такую умницу! И на попу плюхнуться, и перебежать на противоположную сторону при подходе охотника – всё заложено от рождения. И всегда это удивляет, умиляет, и возникает вопрос: да как же это получается? Тайна природы. Генетика – говорят. Азуня в тот день облаяла ещё четыре белки. В общем, экзамен она сдала. Не посрамила своих знаменитых родителей. Потому и решился я пойти на промысел с молодой собачонкой.
Правда, в конце августа зверёк много бегает по земле, как говорят охотники: белка в это время на бруснике, и молодая собачонка легко находит её на земле, загоняет на дерево и лает. Теперь же всё будет по – другому, ей придётся искать белку в верхнем ярусе. Этому молодой собачке предстоит ещё научиться. Как быстро она постигнет эту науку – зависит от её сообразительности. И кто знает, как справится наша юная помощница сейчас, на промысле. Но, гадай не гадай – другой собаки у нас с Иваном нет, а план выполнять надо. Вот и получается, что вся надежда теперь на Азуньку. Но это у нас с напарником голова болит по поводу плана, а у Азуньки, судя по всему, ничего не болит. Бежит себе на поводке впереди всех и в ус не дует.
