Kitobni o'qish: «Познай себя, юная ведьма!»

Shrift:

Глава 1

Крики петухов оповестили о наступлении утра. Им вторили голоса, разлетевшиеся по коридорам монастыря:

– Утро пришло – Всевышнего свет принесло. Встаём, встаём, день делами займём. Противник не спит – несчастьем грозит!

Сестры-смотрительницы – четыре, по числу крыльев здания, построенного ещё в эпоху до прихода на эти земли Восточной Империи, – едва-едва успевали с надзором за своевольными монахинями.

Агнета уловила шум за дверью, села и потянулась на деревянной скамье, которая служила ей кроватью. Тело ныло от короткого ночного сна, продрогло в сырости монастырских стен. «Подушка», а точнее простая торба, набитая сеном, оказалась продавлена прямо посередине и чуть взмокла.

В келью юная монахиня вернулась под утро и больше рыдала, чем всерьёз спала. Слишком крепко засело в памяти чувство обиды от несправедливого наказания, которое на неё наложила мать-настоятельница Теодора. А пуще того беспокоило наказание предстоящее.

В тесный мирок монастыря девушка попала ещё во младенчестве. Любой проступок здесь мог вызвать начальственный гнев. Жилось попроще лишь послушницам в возрасте и тем, кого Всевышний обделил вниманием при творении тела.

Старшими считались попавшие сюда ещё до вступления на пост нынешней матери-настоятельницы. Они пользовались законными привилегиями возраста. Порой их освобождали от утренних служб, щадили на хозяйственном дворе, не заставляли стирать бесконечные тюки вещей. Да и на кухню старшие заглядывали в основном поесть, а не готовить или таскать горшки. И, в конце концов, разве не старшим гонять молодых, заставляя выполнять мелкие поручения?

Средние по возрасту ещё не имели подлинных прав, но власть настоятельницы уже распространялась на них не абсолютно. Их обязывали участвовать в службах, а руки использовать в хозяйстве, на кухне и при стирке. Однако «средние» могли выбирать, какие виды послушания сегодня будут за ними.

Устав монастырской службы вроде бы всех равнял. Монахиням предписывалось выполнять поручения матери-настоятельницы. Они так и поступали. Однако не всегда всё делали самостоятельно. Зачем делать самим, если есть кто-то помладше? Разве Всевышний не приспособил их к истовой вере в счастье, дабы находились в послушании у старших?

Неудивительно поэтому, что младшие несли основные тяготы монастырской жизни. Именно их отправляли на особо тяжкие работы. И уж конечно никто из них не смел заявить, что это, де, хочу и буду, а вот то – никогда. Делали всё, что им велели.

И хорошо ещё, если младшие послушницы отличались видимыми проявлениями уродства. Это считалось преимуществом – в глазах старших, понятное дело. Таких жалели, гладили по голове, искали объяснение немыслимой несправедливости. И однако же нагружали работой, чтобы помыслы оставались чисты, а тела безгрешны. Мудро!

Худшая доля выпадала послушницам, которые не только не вошли в возраст зрелости или старости, но отличались к тому же внешней красотой или хотя бы привлекательностью. Как таких жалеть? Противник свил гнездо в их сердце при рождении. А Всевышний подал их примером для сокрушения гордыни и похоти, как же иначе.

Юные красавицы не просто исполняли послушания. Им вообще следовало просить распоряжений у старших, чтобы не навлечь гнев Всевышнего. Проявлялся тот гнев всегда одинаково: через окрики опытных монахинь. А рождался много из чего: не так прошла, не так ответила, не то сделала, не туда посмотрела.

Мало ли почему юная красотка вызывает священное негодование? Известно же, что Прародитель пал через грех Прародительницы. Когда-то Всевышний наделил всех счастьем и лёгкостью бытия. Однако Прародительница послушала советов Противника и отказалась однажды предстать пред Ликом Всевышнего. Посчитала тогда, что не указ ей Создатель и мог бы подождать.

Гнев Создателя погубил Первую Пару. Через гордыню Прародительницы пал её супруг. Теперь люди страдают, стараются искупить прегрешения. Они молятся в храмах, носят пожертвования. А счастье не возвращается, но становится даже меньше, как видят буквально все.

Одни только мистики точно знали причины продолжавшегося падения. Никто из них не сомневался, что виновата во всём красота женских тел, которые обманно принимают за счастье. Ложь Противника!

Красота женских тел сбивает истинных мудрецов с пути праведного. Скажите, ну кто обязал красоток ходить, выставив прелести напоказ? Неужто нельзя не две, а три юбки надевать? И шали носить не на плечах, а прямо на голове, или лучше сразу на лице!

Мистики не сомневались – это женский пол виноват в постоянных страданиях лучших из мужчин. Они срывались с горних высот помыслов в низменные пропасти греха. Сами же мужчины, впадая в прелести и развязывая из-за женщин войны, никак тут не виноваты. Во всём, во всём виделся след Противника и Прародительницы.

По слухам, в недалёких землях за границей Империи жёны вообще отбились от рук. Восстали и сами правят. Ужас! Мужчины же, кто к плотскому греху поспособнее, у них на правах содержанов. Остальные оскоплены, ибо зачем таким плодиться?

В общем, страсти рассказывают о землях, подвластных Повелительницам. Мужчины там стенают, ждут освободителя. Да кто же рискнёт прийти на подмогу? Бывает, северные дикари нападают, но они ищут себе спутниц среди воинственной части Правительниц. Ищут и иногда находят. Но чаще сами в плен попадают, а там уже…

Вот они каковы – порядки и верования в этом грешном мире. Есть земли правильные, где мужчины властвуют. Имеются неправильные, там женщины правят. И везде людям не хватает счастья или банальной удачи.

Агнете тоже не повезло. Уже в детстве, а потом в юности, едва только зацветала, всем стало понятно: она не просто красавица, а прелестница. Тонкие черты лица, прямой острый нос без избыточной длины, гибкое тело и тёмно-каштановые волосы – всё выдавало мужскую погибель в облике сироты. Как не считать её греховной от рождения?

Ничего не спасало от наложенного в детстве клейма, ни рвение в молитвах, ни прилежание в делах по хозяйству или исполнении поручений настоятельницы. Так и жила Агнета, обязанная всем вокруг, ибо слишком хороша.

Вчерашний день исключением не стал. Теодора призвала Агнету к себе и сказала:

– Прослышала, жалуются на тебя сёстры.

Агнета удивлённо посмотрела на неё и поинтересовалась:

– Чем же провинилась я, матушка?

Теодора пояснила:

– Дерзишь, поручения выполняешь не сразу. Выполнив же одно, немедленно к старшим не бежишь за новым. Чем твоя голова забита?

– Не ведаю, матушка, – ответила Агнета. – Вины за собой не вижу. Всё исполняю, как требуется, ночей не сплю, солнца не знаю…

Теодора воскликнула:

– Что слышу? Помнишь ещё названия времени суток? В твои годы я не разбиралась в этаких тонкостях. Только труд и молитва, молитва и труд. Лишь полы надраенные перед глазами и слова священные в голове. А ты что? Верно судят о тебе!

– Прости, матушка, грешница я… – начала Агнета.

Теодора оборвала её со словами:

– Встань с колен, ишь, изогнулась спиной да зад отставила! И вправду грешница. Иди, спи сегодня час перед рассветом, до того в молитве время проведи, а утром приходи, придумаю ещё наказание.

Утро настало. Агнета подняла заплаканное лицо, надела рясу на голое тело – нательную рубаху камизу у неё забрали, чтоб не особо чувствовала себя «как дома» – и пошла из кельи. Настала пора получить наказание от настоятельницы.

Надо бы успеть до заутрени. Не дай Всевышний, попадётся кто на пути, так не миновать поручений. Исполнить их Агнета будет обязана, а уж потом получит всё остальное. Ох, а может, обойдётся?

Глава 2

В коридоре царил полумрак. Солнце не успело проникнуть через высокие узкие окна, зиявшие в стенах монастыря. Толстое оконное стекло вообще много света не пропускало. Теперь же, пока светило толком не взошло, по стенам бродили смутные тени.

Вдруг от кельи, расположенной через одну от пристанища Агнеты, прозвучал окрик:

– Эй, ты, как там тебя, поди-ка сюда.

Сестра Патриция! «О, Всевышний, – подумала Агнета. – Тебя мне сейчас только и не хватало». Патриция заведовала лаваторием, общим умывальником этого крыла. Им пользовались перед походом на трапезу.

В прочих монастырях лаватории стояли во дворах. В местном каждая сторона четырехугольного здания имела отдельный умывальник в промежутке между входами в кельи, прямо напротив окон на противоположной стене. Во дворе располагались хозяйственные постройки. Путь к ним открывал сквозной проход в одной из стен монастыря. Так монастырское хозяйство избегало праздных взглядов обывателей.

Монастырь представлял собой огромный квадрат. Общая трапезная располагалась в одном из его углов. Келья матери-настоятельницы Теодоры стояла в углу по диагонали от «трапезного». В двух прочих находились монастырская церковь и склад.

Расположение помещений наводило на мысль, что они примерно равны между собой. И келья Теодоры, в которой она должна умерщвлять плоть, оказывалась столь же вместительна, как места для сбора нескольких десятков монахинь.

Однако ни у кого язык не поворачивался задать вопрос, зачем Теодоре большая келья. Есть же неписанные каноны, о чём можно говорить, а о чём лучше помалкивать. Действительно, бездумно интересуясь всеми обстоятельствами монастырской жизни, можно родить много лишних вопросов.

Например, нельзя же всерьёз интересоваться, отчего это настоятель монастырской церкви отец Арминий иногда в молитвенном рвении задерживался на всю ночь у Теодоры. И деньги за вино, доставляемое с Юга, никто не считал. А ключница частенько приходила просить благословение на их выделение торговцу. В общем, имелись моменты, сам интерес к которым считался богомерзким.

Всё это мелькнуло и угасло в душе Агнеты. Она склонила голову, покрытую платком, и подошла к сестре Патриции.

– Здравствуй, сестра, – проговорила Агнета. – Что тебе угодно?

Сестра Патриция имела в монастыре положение едва ли не самой опытной. Она ценила своё время, хотя не очень понимала, зачем также поступать с остальными, особенно молодыми монахинями. Здороваться с Агнетой Патриция посчитала излишним и просто проговорила:

– Пойдём, ткну тебя носом в то, что мне надо.

Чуя неладное, Агнета последовала за пожилой монахиней к чаше лаватория. Тут Патриция схватила Агнету за шею и с неожиданной для маленькой сухой руки силой наклонила голову монахини вниз. Прозвучали слова:

– Вот, смотри, разве так угодно Всевышнему, чтобы сёстры омывали руки перед трапезой?

В глаза Агнете попал обильный известковый налёт, возникший в чаше лаватория от протекания в нём воды. Патриция продолжала:

– Скоро сёстры пойдут со службы на утреннюю трапезу, как, скажи, они омоются здесь?

Агнета возразила:

– Но ведь мне тоже надо быть на службе, когда же успею?

Патриция бросила ей свысока:

– Ты постоянно виновата в глазах матери-настоятельницы, разве нет?

– Да, к сожалению, – признала Агнета.

– Одним грехом больше, одним меньше, – заметила Патриция. – Какая тебе разница? Всё равно накажут.

Агнета начала отвечать:

– Увы, за тем и шла сейчас…

Патриция её оборвала:

– Вот! Пропустишь заутреню, ещё немного пострадаешь. Кому от того плохо станет? Никому! А мне помощь! Или ты не согласна?

– Но как же? – воскликнула Агнета. – Мать-настоятельница ждёт меня прямо сейчас. Если не приду, она обязательно спросит, где я находилась.

Патриция посоветовала:

– Соври что-нибудь, ты же вечно врёшь, негодница.

Агнета насупилась и парировала:

– Никак нельзя. Придётся сказать, что выполняла твоё поручение.

Пришло время нахмуриться Патриции. Она уточнила:

– И мы будем беспокоить матушку пустяками о делах лаватория?

– Никак не хотелось бы. Но придётся, – сказала Агнета.

Патриция в ответ только махнула рукой со словами:

– Она здесь редко бывает, трапезничает у себя, а в храм ходит по другому коридору. Лаватории с той стороны не моя головная боль. Но здесь…

– Здесь может появиться ненужный интерес, – подхватила Агнета. – Ведь ты следишь за…

– Сама знаю, за чем я слежу! – отрезала Патриция.

Агнета спросила:

– Как же поступим?

На это Патриция сухо заметила:

– Молчи, я думаю.

– Думай скорее, сестра, – попросила Агнета. – Мать-настоятельница ждёт меня. Не хочешь же ты её разозлить.

– Почему я-то? Ты же не придёшь, – заявила Патриция.

Агнета кивнула головой со словами:

– Но по твоей вине.

– Какая ещё вина? – воскликнула Патриция. – Богоугодное дело – это вина?

Агнета пояснила:

– Не уверена, что мать-настоятельница также к тому отнесётся.

– Есть ли уже у тебя поручения на дневные часы? – спросила Патриция.

Агнета развела руками и ответила:

– Иду за наказанием, ты же помнишь. Неизвестно, что потребует от меня матушка. Вполне возможно, что днем буду занята. Теперь сказать об этом невозможно.

Патриция сморщила лицо и проговорила:

– Вот сразу видна твоя богомерзкая сущность. Выкручиваешься почище слуг Противника. А уж с ними-то, казалось бы, никто не сравнится.

– Ничуть не пытаюсь выкрутиться. Просто матушка… – начала возражать Агнета.

– Слышала, ждёт тебя, – оборвала Патриция. – Видимо, желает расцеловать в разные места, раз так к ней рвёшься.

Агнета опустила голову со словами:

– Я всего лишь простая послушница, мне ли рассчитывать?

Патриция встрепенулась:

– На что ты намекаешь?

– Сама сказала о поцелуях, – пояснила Агнета.

– Что ты несёшь? Я же в другом смысле, – заявила Патриция.

Агнета смиренно поинтересовалась:

– Значит, не говорить матушке, что мечтаешь о её поцелуях?

– Взбесилась ты, что ли? – воскликнула Патриция. – Ничего такого я не говорила.

– Да как же? – сказала Агнета. – Вот только что: матушка ждёт меня, дабы расцеловать.

Патриция махнула рукой и приказала:

– Пошла прочь, демонское отродье! И чтоб никому ничего…

– Лаваторий не чищу? – уточнила Агнета.

– Уходи по добру по здорову, пока не сделала чего ужасного с тобой, – сказала Патриция и отвернулась.

Агнета склонила голову, пряча улыбку, и проговорила:

– Доброго тебе дня, сестра.

– Изыди! – бросила Патриция, не оборачиваясь.

Агнета развернулась и быстро пошла по коридору. Теперь желательно, чтобы ни у кого другого не возникло мыслей привлечь её к чему бы то ни было. Второй раз может не повезти.

Настроение улучшилось, но назвать его хорошим всё же не поворачивался язык. Теодора слыла человеком переменчивым. Предугадать её поступки мало кто мог. Поэтому оставалось только догадываться, что ждёт впереди.

Вдруг всё обойдётся и вчерашний гнев сменится сегодня на милость? Так случалось, но непонятно, что в том помогало. Однако иной раз Агнета прямо физически ощущала поток силы, идущий от неё. Люди становились податливы и на многое соглашались.

Знать бы, откуда появляется сила и куда уходит. Пока что даже подступов к загадке не видать, не говоря уже о настоящей отгадке.

Глава 3

Коридор бежал мимо келий, в которых во всю закипала жизнь. Ведь раннее время вовсе не значило бездействие послушниц. Они активно готовились к предстоящим делам – заутреня виделась лишь первым из них.

Хотя надо признать, что принятый уклад не всегда отвечал чаяниям местных жительниц. Агнета помнила, как монахини сказывались больными или пытались придумать другую причину, по которой именно сегодня не могут появиться на утренней службе. А иные вообще игнорировали требования внутреннего устава, получив то или иное преимущество. Наивные!

«Больные» рисковали попасться на глаза матери-настоятельницы. И ведь то не единственная опасность, подстерегавшая прогульщиц. В конце концов, их могли застать абсолютно здоровыми смотрительницы крыльев. Тогда становилось сложновато объяснить причины пребывания в неположенном месте.

Потребность в еде всё равно выманивала в трапезную. Там тоже следовало показать болезненность, иначе обман вскрывался сам собой. Не все обладали достаточными талантами, чтобы показать нужное состояние.

Кроме того, молодым вообще не очень верили. Какие ещё болезни в молодости? Тут и регулярно приключавшиеся естественные женские неприятности вызывали не сочувствие, а обвинение в нечистоте. Но уже что-то!

В эти времена послушницам не следовало показываться в церкви, а вот в трапезную они заходили, правда, сразу отправляясь на тяжёлые работы. Болезненное состояние, которое и не болезнь вовсе, а проявление греховной природы, – не причина отлынивать от труда.

Так что временные трудности, с которыми сталкивались молодые послушницы, могли избавить от ранней службы. Но реально избежать тягот монастырской жизни они не помогали. Тяготы только возрастали.

Помогало время. С возрастом болезни оказывались весомым поводом «выпасть» из круга установленных дел. Чем старше становилась монахиня, тем более убедительным казалось «выпадение». Опытной сестре полностью допустимо слегка занемочь утром, а потом чувствовать себя получше к обеду. И тогда в трапезной вопросов не возникало.

А что? Пришла сестра имярек подкрепить пошатнувшиеся силы, знать, провела ночные бдения, подорвала здоровье в служении Всевышнему. Возраст солидный, не рассчитала, пала жертвой утренней слабости. Теперь героически борется с этой слабостью. Лишняя возможность наставить молодых на подвиги, как же иначе.

Агнета улыбнулась пришедшей мысли: «Ну-ну, молодые же не знают, как бдеть ночами. Только предаются "грязному разврату" да отлынивают. Конечно, им требуется наставление». А что есть лучшее наставление? Правильно, работа на кухне или отправка на монастырские поля. Дух укрепляется, вера растёт.

В общем, понятно, отчего на заутрене появляются в основном самые молодые послушницы. И тут же Агнета одёрнула себя: «А что насчёт исключений?»

Она припомнила послушниц с «преимуществами». Те узнавали некую маленькую тайну старших сестёр и пользовались знанием на своё усмотрение.

Представить только, некоторые «бдящие» по ночам, на самом деле… Однако, вздор! То всё наветы, а мелкие проступки молодым «многознающим» прощались по доброте душевной и в целях общего поднятия морального духа.

И сама Агнета, наверное, могла бы кое что порассказать. Но сейчас утро, а зачем ночные тайны раскрывать утром? Сироте важно быть внимательной с выбором что и когда говорить.

Правда, почти никогда не случалось, чтобы Агнета всерьёз оказывалась в числе «монахинь с преимуществом». Её не любили и сторонились. Причём нелюбовь шла от всех: пожилых, средних, молодых. И чего это она не пробуждала симпатий?

Сегодняшнее «путешествие» всеобщей нелюбимицы началась удачно. Но дальше идти следовало с осторожностью, особенно не попадая на глаза смотрительнице крыла или другой важной персоне. Вообще лучше бы стать мышкой и прошмыгнуть к матери-настоятельнице через ход под полом или дырочку в стене.

В голове мелькнуло: «Вот бы обрести способность обращаться в мелких животных!» Она слышала, что в далёких землях волшебницы обладают таким даром. Правда, Агнете оставалось не очень ясно, куда бы делся размер тела, даже стань она мышью и впрямь. Зверёк же с неё размером вряд ли смог бы незаметно прокрасться.

«В любом случае не умею обращаться ни в кого, кроме себя», – подумала Агнета и вздохнула. Придётся положиться на другие умения, вроде проявившегося при встрече с сестрой Патрицией. Да, не во всех случаях спасет. Но хотя бы в это утро…

И тут словно ниоткуда раздался голос и прервал цепочку мыслей.

– Смотрю на тебя и вижу – греховодница!

Агнета вздрогнула и увидела сестру Элизу, выглядывавшую из двери кельи в коридор. «Ну вот, – подумала девушка, – везение моё, кажется, кончилось. Чего бы ей не отлучиться, скажем, в туалет? Он во дворе, вот и отвлеклась бы от слежки за благочестием сестёр».

– Здравствуй, сестра Элиза, – проговорила Агнета.

Она попыталась бросить приветствие на ходу и проскользнуть дальше по коридору. Проворная Элиза схватила молодую послушницу за рукав рясы и притянула к себе.

Попытка быстро освободиться к успеху не привела. Пришлось остановиться, потупить взор и подойти к сестре, желавшей пообщаться. При отсутствии иного выхода приходилось подчиниться.

Элиза спросила:

– Отчего не предаёшься святой молитве, а бродишь по коридорам?

В голосе звучали нотки строгости. Агнета невольно вздрогнула, не найдя, что сходу сказать.

– Молчишь? – заметила Элиза. – Видать, поймала тебя на деле греховном, вот и ответить не в состоянии!

– Что ты, что ты, сестра, – проговорила Агнета. – Меня вызвала мать-настоятельница, спешу к ней…

Лицо Элизы перекосила гримаса. Собеседницу не порадовало возникшее подобие улыбки на её лице, как и прозвучавшие далее слова:

– Думаешь, поверю тебе хоть чуть-чуть? Вижу грязные помыслы насквозь! Не родилась ещё потаскуха, которая обвела бы меня вокруг пальца.

– Ты очень проницательна, сестра, – признала Агнета.

Элиза ухмыльнулась и проговорила:

– Вижу, попала в яблочко!

Агнета отпрянула и проговорила:

– Один Всевышний ведает, как ты мудра.