Kitobni o'qish: «Господа Чихачёвы», sahifa 2

Общественно значимая деятельность, которой могли заниматься российские дворяне, практически полностью сводилась к государственной службе, управлению земельными владениями и – для наиболее образованных – участию в культурной жизни страны. Большинству дворян в основном были недоступны иные занятия, открытые для мужчин других сословий. Например, практически невозможно было в этот период открыто участвовать в политической жизни страны, поскольку до 1906 года в России отсутствовал главный представительный орган управления, а ограниченные в правах органы местного самоуправления (земства) появились лишь в 1863 году. На влиятельные бюрократические посты назначали, как правило, лишь представителей элитных аристократических семейств. Хотя дворяне активно занимались некоторыми видами предпринимательства, в правление Николая I (1825–1855) коммерческое и промышленное развитие намеренно сдерживалось из страха перед социальной нестабильностью. Хотя дворяне имели право организовывать на своих землях фабрики и вступать в купеческие гильдии, в целом для инвестиций и инноваций российской экономике недоставало значительного капитала, а административные и правовые реалии препятствовали развитию рынка ценных бумаг и затрудняли предпринимательскую деятельность¹⁸. Хотя в России и существовал «джентльменский капитализм», в первой половине века инвестиции в землю и вклады в государственные банки выглядели более привлекательно¹⁹.

Вышедший в отставку после нескольких лет государственной службы и не имеющий связей или капитала для участия в политической или коммерческой деятельности, Андрей Чихачёв полагал, что ему предназначено быть духовно-нравственным воспитателем: эта роль представлялась ему «публичной» в том смысле, что выводила его (мысленно и символически) за пределы его имений. Однако кому-то все же было нужно заниматься жизненно важным делом повседневного управления усадьбой. Это стало задачей Натальи. С точки зрения Андрея, роль хозяйки была «частной» (обязанности исполнялись «в доме»); таким образом, в его представлении «домом» были многочисленные имения с несколькими деревнями крепостных (такая точка зрения была характерна для провинциальных помещиков в XVIII–XIX веках)²⁰.

Андрей писал о деревенских жителях как о членах своей семьи, что было весьма распространено в середине XIX века; однако его записи позволяют увидеть подлинную жизнь: для Чихачёвых деревня и в самом деле была частью семьи в почти всех возможных аспектах. Наталья растила своих детей, заботясь в первую очередь об их материальном благополучии, но также понимала она и свои обязанности в отношении крепостных. А поскольку Андрей являлся нравственным наставником своих детей, то он считал, что играет ту же роль в жизни принадлежавших ему крепостных. По крайней мере, с точки зрения владельцев, во главе деревенской «семьи» стояли они, то есть родители, затем шли их дети и другие зависимые лица, причем последняя категория состояла из множества разрядов: от привилегированных нянюшек до наемных учителей, представителей духовенства, домашней прислуги и занятых на полевых работах крестьян. Каждый в различной (подчас весьма различной) степени зависел от всех остальных.

Чихачёвы, их соседи и друзья относились к прослойке так называемых среднепоместных дворян, в то время как существующая на данный момент историческая литература о крепостном праве и русском дворянстве, и в особенности появляющиеся время от времени детальные микроисторические исследования отдельных имений, основана почти исключительно на документах богатейших аристократических семейств, в особенности Гагариных и Шереметевых, у которых имелись большие конторы с управляющими и письмоводителями. Их указания, отчеты и переписка хранятся в легкодоступных архивах Москвы и Петербурга²¹. Однако, даже если взять в расчет всех помещиков, считавшихся богатыми, то есть владевших более чем 500 крепостных, их наберется не более 3,4 % от всех «душевладельцев». Их жизнь и хозяйство сильно отличались от мира Чихачёвых. Согласно 8-й ревизии, к 1836 году среднепоместные дворяне (то есть имевшие от 101 до 500 душ) составляли около 13 % помещиков и владели примерно третьей частью всех крепостных крестьян, в то время как более 80 % владельцев крепостных относились к мелкопоместным (или даже беспоместным) дворянам²². Большинство таких помещиков не имели возможности нанять управляющего, заводить подробные архивы или (если они только не находились на службе) проживать вдали от своих имений. Таким образом, мы не можем напрямую сопоставить историю семьи и хозяйства Чихачёвых, их родных и знакомых, с тем, что описывается в существующей на данный момент научной литературе о крепостном строе и дворянстве: в этих работах речь идет о совсем других людях и других отношениях. Данная книга рассматривает схожие вопросы развития крепостнического хозяйства и в особенности поместного дворянства, но в отличие от предшествующих работ делает это с точки зрения до сих пор практически неизученной (и как будто бы вовсе никогда не существовавшей) прослойки консервативного среднепоместного дворянства, населявшего российскую провинцию.

С точки зрения общеевропейской модели развития элит в XIX веке не приходится удивляться консервативности мировоззрения привилегированного, но не особенно богатого землевладельческого класса: их благосостояние было основано на поддержании status quo. Кроме того, судя по той же модели, на протяжении всего XIX столетия влияние привилегированных классов и групп среднего достатка должно было постоянно увеличиваться. Однако в России консервативно настроенное среднепоместное дворянство никогда не оказывало существенного давления на правительство или общественное мнение, и, когда мы читаем историческую литературу, создается впечатление, что оно практически сошло со сцены через некоторое время после освобождения крепостных в 1861 году, постепенно слившись с другими группами населения. Многие из них вошли в число людей свободных профессий, которых в конце XIX века становилось все больше; другие обеднели и, несмотря на свой более высокий с правовой точки зрения статус, жили приблизительно так же, как горожане или даже крестьяне²³. Главной заслугой провинциального дворянства перед русской культурой стало то, что его жизнь послужила материалом для комических зарисовок Николая Гоголя, Антона Чехова и других писателей²⁴.

Однако историки все чаще задумываются о том, что кажущееся отсутствие средне- и мелкопоместного дворянства в исследованиях, посвященных Российской империи, требует объяснения. Почему эта часть дворянства не превратилась во влиятельную консервативную опору трона, почему не стала противовесом для крайних позиций – радикального социализма интеллигенции и безоглядного материализма и гедонизма аристократической элиты – или не попыталась смягчить их?²⁵

Эта книга существенно обогащает фактографию и расширяет наши представления о российском дворянстве, рассматривая повседневную жизнь, семейные отношения, ценности и идеи одной конкретной семьи дворян среднего достатка, а также жизнь их крепостной деревни, в которой Чихачёвы черпали свои представления об обществе и народе. Андрей Чихачёв опубликовал десятки статей о ценностях и добродетелях сельской жизни, которые, как он полагал, должны стать основой здорового и упорядоченного национального характера. Эти идеи основаны на представлениях Андрея о деревне как о семье, а семья в его представлении состояла из матери-управительницы и отца-наставника. Андрей ценил порядок и обязанности, верил, что они даны свыше, а потому требуют серьезного отношения.

Общественный порядок, по его мнению, был подобен пирамиде: вершиной ее были хозяева имения, исполняющие роли отца и матери в отношении деревни, выступающей в качестве семьи, а основанием пирамиды был народ, который представлялся как семейство, составленное из совокупности деревень. Поэтому, когда в 1861 году освобождение крепостных изменило порядок жизни в деревне, крах потерпели и представления Андрея о государственности. Если идеи о порядке и природе, разделявшиеся теми, кто не испытывал желания ставить под вопрос status quo, могут дать представление о «консервативном хребте» России, то этот консерватизм был подорван самим же правительством, освободившим крепостных на таких условиях, которые все чаще приводили сыновей провинциальных среднепоместных дворян к потере имений и подталкивали их к занятию наемным трудом. «Важность хозяйки в доме» (слова Андрея) состояла в том, что, управляя имением, жена и мать была вершиной перевернутой пирамиды, служившей основой упорядоченного мировоззрения провинциального дворянства. С освобождением крепостных крестьян и существенным изменением традиционной роли матери потерпело крах и это мировоззрение.

Глава 1
Мир провинции

В 1820 году Наталья Ивановна Чернавина вышла замуж за Андрея Ивановича Чихачёва. Ей исполнился двадцать один год, он был на год старше. Скорее всего, они знали друг друга большую часть жизни, поскольку выросли в одном кругу дворянских семейств, проживавших в имениях Владимирской губернии. В возрасте двадцати двух лет Андрей Чихачёв уже вышел в отставку с военной службы в Санкт-Петербурге и унаследовал фамильные имения, сердцем которых была усадьба Дорожаево, где и поселилась его семья. Андрей был сиротой и воспитан родственниками после безвременной смерти родителей. Ко времени женитьбы он принял на себя полновластное управление семейными имениями – прежде ими управлял его старший брат Иван, объявленный «беспутником и мотом». Приобретение прав на собственность потребовало сложной юридической борьбы, но в конце концов Андрей получил контроль над родовыми имениями, взяв огромную ссуду, чтобы выкупить долю брата; это вынудило его заложить 90 % принадлежавших ему отныне крепостных «душ»²⁶.

Жизнь семьи Натальи была более стабильной – у ее отца, морского офицера, было четверо детей, и она была единственной дочерью. Наталья выросла в имении под названием Берёзовик и, вступая в брак, получила хорошее приданое, в том числе и небольшую деревню Бордуки рядом с Берёзовиком. Каждый год они с Андреем проводили там некоторое время, живя по соседству с родственниками со стороны Чернавиных. К моменту заключения брака младший брат Натальи, Яков, предположительно, еще не служил и, видимо, уже дружил с Андреем (возможно, он поддержал его в сватовстве к сестре). В любом случае уже к 1830 году Андрей называет Якова не только шурином, но и близким другом. Выйдя в 1833 году в отставку после службы во флоте, Яков вернулся домой во Владимирскую губернию и поселился в Берёзовике. Он до самой смерти регулярно навещал Чихачёвых и писал им письма²⁷.

В первые годы брака Андрей и Наталья пережили немало испытаний. Они прошли через тяжелый судебный процесс по введению Андрея в права наследства после смерти его брата-мота. Они потеряли своего первого ребенка – дочь Анну, умершую в младенчестве в 1821 году. В следующем году умер отец Натальи. В 1823 году они временно переехали в Москву, чтобы продолжить судебные тяжбы о наследстве Андрея, в том числе теперь и отдельное дело о собственности его тетушки²⁸. В 1824 году Андрей писал, что они имели счастье лично видеть императора Александра I во Владимире, что предполагает, что к этому времени они уже вернулись домой. В декабре 1825 года, после смерти императора Александра I, группа военных подняла восстание с целью защитить порядок престолонаследия и добиться введения конституции. В том же году, в начале сентября, Чихачёвы радовались рождению Алексея, первого из их выживших детей. Несколькими месяцами ранее, в апреле, утонули при катании на лодке два старших брата Натальи, Александр и Павлин (по иронии судьбы, ранее, до выхода в отставку, они служили в императорском флоте). Три года спустя, в январе 1828 года, умерла мать Натальи Александра Николаевна. Единственным оставшимся во Владимирской губернии членом семьи Натальи был загадочный человек по имени Тимофей Иванович Крылов, которого Чихачёвы и Яков Чернавин называли «дядюшкой», хотя непонятно, кем именно он им приходился. Возможно, он был вторым мужем Александры Николаевны и, следовательно, отчимом Натальи. Как бы то ни было, до самой смерти (в конце 1830‐х или начале 1840‐х годов) он считался членом семьи²⁹. Под конец первых десяти лет брака – 26 октября 1829 года – у Натальи и Андрея родился второй ребенок, также доживший до взрослого возраста, дочь Александра, а сами Чихачёвы вступили во второй этап совместной жизни, оставив за спиной семейные невзгоды 1820‐х годов.

В 1830‐х и 1840‐х годах (два десятилетия, наиболее подробно описанные в сохранившихся дневниках и переписке) Чихачёвы сосредоточились на воспитании детей и выплате долгов, обременявших наследство Андрея. В это время Андрей описывал себя Якову как «твой удалой братикос с отколотым зубком, седоватыми височками и рыжими усиками»³⁰. Он также был близорук и носил очки³¹. Не сохранилось описаний Натальи или детей, хотя в 1831 году они позировали для семейного портрета, написанного местным художником Иваном Ильичом Ореховым, а в 1842‐м – для дагеротипов. К сожалению, изображения утрачены³². Согласно описанию Андрея, Яков был «маленьким, толстым, жирным человеком»³³. Он был на шесть лет моложе Андрея и до конца жизни оставался холостяком. Андрей подшучивал над холостой жизнью Якова, предлагая купить зятю «Супружескую Граматику с приложением ландкарты. Цена пустая, а и похохочем и потолкуем, а? Согласен ли? – Право так. Была-не-была, я рублем жертвую; – Пожертвуй же и ты». Яков отвечал: «…Не надо! А ежели и приведет бог жениться – так тогда занимательнее будет Супружеская [грамматика], – Практическая, но уже вовсе не теоретическая!»³⁴ Когда Яков Чернавин вышел в отставку, отслужив во флоте, и вернулся домой в Берёзовик, он своим присутствием сделал целостным семейное бытие, чьи занятия, ценности и мировоззрения отразил с поразительной подробностью.

В губернии, где жили Чихачёвы, в середине XIX века проживало более миллиона человек, она была двадцать первой по численности населения из сорока девяти губерний европейской части России. Столицей губернии был Владимир – главный город средневековой Владимиро-Суздальской Руси, расположенный в 171 версте (183 километра) к северо-востоку от Москвы³⁵. В середине XIX века считалось, что он находится «рядом» с Москвой, поскольку два города связывало «прекрасно устроенное шоссе»³⁶. Помимо Владимира, в «золотое кольцо» средневековых русских городов, уже тогда имевших большое историческое и культурное значение, сохранившееся по сей день, входят Суздаль, Ярославль, Кострома и Ростов Великий.

Помимо старинных соборов, двумя наиболее известными достопримечательностями губернии были озеро Плещеево, где учился ходить под парусом Петр Великий, и город Александров, где Иван Грозный жил со своими опричниками. Ближайшими к имениям Чихачёвых городами были центры уездов: Шуя (славившаяся чистой водой и водкой) и Ковров, городок поменьше. Главным имением Чихачёвых, где проживала семья, было Дорожаево, расположенное к востоку от «большого проселочного тракта» из Коврова в Шую и, согласно историческим документам, получавшее воду из прудов и колодцев (имение находилось недалеко от небольшого рукава реки Тезы, которую в 1850‐х годах правительство пыталось сделать судоходной)³⁷. В письме к другу Андрей описывает удобное расположение Дорожаево: «20 верст [21 километр] от Шуи, где чего хочешь, того просишь»³⁸.

Ковров расположен в 31 версте к югу от Дорожаево по дороге во Владимир (до него еще 55,5 версты). Чихачёвы регулярно останавливались в Коврове по пути во Владимир и обратно (иногда навещая друга и религиозного наставника отца Силу), ездили туда на ярмарку и базар. Благодаря современному ковровскому краеведу Н. В. Фролову нам кое-что известно о том, что город представлял собой в первой половине XIX века, когда часто упоминался в бумагах Чихачёвых. Согласно Фролову, «старинное село Коврово было преобразовано в уездный город в 1778 г. по указу императрицы Екатерины II. При императоре Павле I Ковров был сделан заштатным городом… но в 1804 г. формально восстановлен в статусе уездного центра», на этот раз уже окончательно³⁹. Вполне понятно, почему статус Коврова был в глазах властей сомнительным, вне зависимости от склонности императора Павла I отменять все решения матери: например, в 1808 году в Коврове было всего 853 жителя. В 1817 году, когда он уже давно стал уездным городом, там все еще насчитывалось лишь 117 домов, три каменных здания и четыре улицы. К 1849 году население выросло до 1844 человек, и к 1852 году в городе был 231 дом, десять каменных зданий и шесть улиц. По сравнению с другими городами губернии он все еще был очень мал – меньше одной шестой Мурома, – но «по числу торговых лавок Ковров вплоть до 1840 г. занимал третье место в губернии, уступая лишь тому же Мурому, да еще Переславлю-Залесскому»⁴⁰.

Наличие этих лавок было важно для Чихачёвых. То, что они жили в сравнительно густонаселенной области между Шуей и Ковровом и недалеко от Суздаля и Владимира, означало, что они не были изолированы от других помещиков и могли покупать предметы первой необходимости или обращаться за медицинской помощью: для этого нужна была лишь сравнительно недолгая поездка в экипаже. Разумеется, из‐за плохого состояния дорог поездки оказывались более долгими, чем могли бы быть. Чаще и с большей легкостью Чихачёвы путешествовали летом, когда дороги были сухи (хоть и пыльны), или зимой, на санях по утрамбованному снегу. Летом поездка в Шую в повозке занимала примерно два часа. В непосредственной близости от Дорожаево проживало несколько помещичьих семейств, но самый близкий друг Чихачёвых – брат Натальи Яков – жил в двадцати часах езды в Берёзовике, в окружении других дружественно настроенных семейств, так что, когда Чихачёвы совершали путешествие (что случалось часто), они посещали семьи в городе Тейково или в Губачёво, имении семейства Иконниковых (кузенов Андрея). До Владимира Чихачёвым приходилось добираться двадцать четыре часа, причем нужно было один раз ненадолго останавливаться, чтобы накормить лошадей, а также где-нибудь переночевать. Путешествие из Дорожаево в Москву занимало в два раза больше времени, с двумя остановками, чтобы переночевать и накормить лошадей.

С точки зрения культурной жизни Ковров был довольно типичным маленьким городком центральной части России. Фролов приводит яркое описание из дневника князя Ивана Михайловича Долгорукова, владимирского губернатора с 1802 по 1812 год, упоминающего о том, что в 1813 году он проезжал через Ковров. По прибытии в город князь Долгоруков был приглашен для трапезы в «городской дом» местного купца, где его приветствовали «все» городские «чиновники». Хотя чиновники были вежливы, губернатор жаловался, что «у каждого из них не то было на языке, что на уме». Он описывает «прекрасное» расположение города на горе, «подошву которой моет Клязьма». Город разбит «довольно правильно, но строение вообще весьма бедное». Князь пишет, что «длинный гостиный ряд каменный» и каменный корпус «для Присутственных Мест» были построены в бытность его губернатором, и хвалит себя за речь, произнесенную на открытии правительственного здания. Затем он упоминает «весьма новый» обычай, побуждавший представителей разных сословий произносить речи на городских торжествах: обычай, который тогда уже вновь начал забываться. В завершение визита губернатор был сопровожден городскими судьями на окраину города. Он провел ночь в «Воскресенском, селе разных помещиков» в 25 верстах от Коврова⁴¹. Хотя в окрестностях было несколько сел с таким распространенным названием, Чихачёвы входили в число владельцев одного из них.

Поселения, расположенные на сельскохозяйственных территориях Ковровского уезда, были меньше обычных русских деревень: в среднем в 1850‐х годах они состояли приблизительно из двадцати пяти домов. Как и вся Владимирская губерния, Ковровский уезд также славился торговцами-разносчиками, которых здесь называли офенями: они продавали продукты местных промыслов и считались очень хитрыми, поскольку создали свой собственный искусственный язык, призванный сохранить секреты ремесла от посторонних⁴². Суздаль, часто упоминающийся в архиве Чихачёвых, был значительно больше скромного Коврова. Хотя в то время он и уступал размерами Владимиру и не имел политического веса губернского города, но, будучи расположенным в 68 верстах от Дорожаево на реке Нерли, Суздаль был динамичным центром религиозной жизни. Украшенный четырьмя монастырями и древним кремлем, этот город был известен торговлей и двумя ежегодными ярмарками.

По сравнению с Шуей, Ковровом или даже Суздалем Владимир, являясь столицей губернии, был крупным городом, расположенным на вершине длинного, узкого холма над рекой Клязьмой. С запада Владимир украшали Золотые ворота, возведенные в XII веке, а с востока – имеющее большое историческое и архитектурное значение Дмитриевский и Свято-Успенский соборы. Соборы эти находятся около здания Дворянского собрания, где Андрей регулярно останавливался при посещении губернской столицы. Владимир был назван в честь своего основателя, князя Владимира Мономаха, и впервые упоминается в летописях 1108 года. К 1157 году Владимиру перешла от Суздаля роль административного центра северо-восточной Руси. К началу XIII века великое Владимиро-Суздальское княжество стало самым могущественным русским княжеством, но после нашествия монголов Владимир утратил свое значение, уступив набирающей силы Москве.

Хотя основой экономики Российской империи было сельское хозяйство, эта центральная область, сердце страны, была известна скудными почвами и низкими урожаями (особенно в сравнении с черноземами южных губерний). В частности, во Владимирской губернии участки вполне плодородной земли перемежались с малопригодными для земледелия. Имения Чихачёвых располагались как раз в таких районах.

Неудивительно, что с XVIII века губерния могла похвастаться необычно высокой концентрацией мелких промышленных предприятий. Многие крепостные были заняты сезонной работой на небольших фабриках-мастерских (в те времена каждая из таких мастерских требовала труда лишь нескольких человек), ежегодно или раз в полгода выплачивая своим владельцам натуральный или денежный оброк вместо отработки барщины на господской земле. Значительная часть земель здесь была занята пастбищами для овец и полями для выращивания льна, из которого изготавливались ткани на небольших предприятиях, принадлежавших дворянам и купцам. В имениях Чихачёвых культивировали несколько сортов зерновых и лён, как для личного потребления, так и на продажу. Однако большая часть их крепостных состояла на натуральном или денежном оброке или, возможно, сочетала денежный оброк с натуральным в соответствии с местной традицией.

В сравнении с другими губерниями экономическое положение Владимирской было не особенно привлекательным, и этот недостаток лишь отчасти компенсировался центральным географическим положением. Описывая визит в отдаленные владения семьи в Симбирской губернии в 1861 году для осуществления выкупной сделки с крестьянами, Алексей сообщал родителям, что симбирские земли могли бы быть «очень выгодн[ы]» и, учитывая вероятные потери от освобождения крестьян, казались ему «одной надеждой» семьи, поскольку «от земли Владимирской губернии доходу ожидать нечего при всем искреннем желании, потому что в других отношениях нашу клюквенную губернию с здешней и сравнивать нечего; здесь сторона не просвещенная – черная и при барских домах Рет[ирады] не имеется прогуливаться в чистое поле, мое почтение – очень не удобно»⁴³.

Андрей и Наталья вместе владели приблизительно 240–350 «душами» мужского пола, которые юридически были почти поровну поделены между мужем и женою⁴⁴. Эти крепостные жили в деревнях Владимирской губернии, а также в нескольких отдельных деревнях Ярославской и Симбирской губерний. Населенные земли составляли лишь приблизительно половину совокупной собственности Чихачёвых. В нее входили также леса и пустоши, частью которых Чихачёвы владели совместно с другими землевладельцами – эти леса и поля были разбросаны по всему региону. Недатированная опись пустошей во владениях Андрея показывает, что, например, в Дорожаево из тридцати трех целых и одной трети земельных участков Андрей владел четырнадцатью целыми и тремя двенадцатыми, остальные же принадлежали княгине Долгоруковой, а также дворянам Розенмееру, Каблуковой и Свободевым. Каждый участок насчитывал семь десятин⁴⁵. Лишь в двух деревнях Чихачёвых, в Дорожаево и Бордуках, имелись небольшие господские дома. Дома эти оставались деревянными до тех пор, пока в 1843 году не завершилось строительство каменного дома в Дорожаево. К 1863 году в Дорожаево проживало 142 человека в шестнадцати дворах. В том же году население Коврова составляло более двух тысяч человек, Суздаля – более шести тысяч (причем в городе было двадцать пять церквей и четыре монастыря), Шуи – более восьми тысяч (и всего шесть церквей), а во Владимире проживало больше тринадцати тысяч человек и было двадцать шесть церквей⁴⁶.

Вторая усадьба Чихачёвых с господским домом – Бордуки – изначально граничила с главным имением Чернавиных – Берёзовиком; в собственность Чихачёвых она перешла в составе приданого Натальи. Усадьбы разделяла небольшая, но красивая река Вязьма, и добраться друг до друга можно было по почтовому тракту, соединявшему Суздаль и Шую. В 1863 году в Берёзовике, находившемся в тот момент во владении сына Андрея и Натальи Алексея, было тридцать два двора, где проживало 92 мужчины и 108 женщин, и две церкви (одна из них, по-видимому, располагалась в Бордуках, которые были объединены с Берёзовиком при наследовании Алексеем двух имений)⁴⁷. До наших дней в Берёзовике сохранилась кирпичная церковь, но от обоих господских домов не осталось ни следа. Дом Чернавиных был построен отцом Натальи и Якова Иваном Яковлевичем Чернавиным в 1809–1810 годах. Судя по его поэтажному плану, у здания был главный фасад с колоннами и балкон с видом на реку на противоположной стороне. На первом этаже располагались столовая, кабинет, бильярдная, бальный зал, спальня и гостиная, а также чуланы, комнаты прислуги, большой коридор и вестибюль. На втором этаже находились две неотапливаемые комнаты и коридор без окон.

Это описание показывает, что дом Чернавиных был сопоставим по размерам с домом, который Андрей и Наталья в конце концов построили в Дорожаево. Оба дома, вне всякого сомнения, в два или три раза превосходили размерами самый большой крестьянский дом в деревне, но их никак нельзя было назвать большими зданиями. Тем не менее там было все необходимое для комфортной деревенской жизни. В годы, предшествовавшие началу постройки дома, Андрей записал некоторые свои планы в книжке с «почтовыми сношениями», которую вел для своего зятя Якова, и сопроводил их набросками. Рядом с планом первого этажа (где должен был располагаться полукруглый зал, ставший в построенном доме вестибюлем) он перечислил свои требования:

Ежели я доживу до возможности выстроить в Дорожаеве дом, то 1.) чтоб непременно каменный, железом крытый. Это для потомства, которое потому Дорожаевым дорожить должно, что оно какому-то моему предку Всемилостивейше ‹…› жаловано. 2.) Дом этот должен быть сколь возможно уютен, чтобы не было чувствительного недостатку поместить на ночлег человек пяток гостей; – и чтобы не возбудить излишнею величиною суэтного в потомках желания к роскоши, несоразмерности. 3.) Не забыть о буфете, как сие случилось в Бордуках. 4.) Ретирадные для обоих полов места теплые. 5.) Свод прочный для хранения бумаг. 6.) Так расположить, что ежели какому детике <sic> из потомков покажется тесно, то чтобы местоположение не затрудняло его в пристройке. 7.) Хотелось бы в доме оранжерейку, – да боюсь дозволить себе причуды. – А может и дозволю⁴⁸.

На сопутствующем этой записи рисунке Андрея изображены четыре большие комнаты в дополнение к полукруглой «зале, гостиной и всяческой» – комнаты для него самого, его жены, горничных и прихожая. В построенном доме была также бильярдная. Андрей часто упоминает о своем и своей жены «ермитаже»: это слово, по-видимому, было для него синонимом «его собственной» и «жениной» комнат⁴⁹. На плане «своего» эрмитажа Андрей нарисовал два длинных «турецких дивана» с маленькими столиками, каменную печь, стеллаж для трубок, табуреты и стулья, два угла, отделенные ширмами (один для вещей гостей и другой, где гости могли бы переодеться, а также хранились бы книги и бумаги), и указал, что пол должен быть покрашен. По стенам следовало развесить «гравированные картины и портреты знаменитых людей», а по вечерам комнату должны были освещать лампы⁵⁰. В 1850 году, поселившись в новом доме, Андрей нарисовал план своего кабинета, признавшись, что постоянно переставляет там мебель (он отметил на плане те места, где стояли разные предметы обстановки, и те, куда они были переставлены). В комнате были диван и письменный стол, полки для книг и бумаг, двери в бильярдную, альков («впадина») с конторкой для письма на бюро, дверь в коридор, печь, встроенная в общую с коридором стену, которую можно было топить, не входя в комнату, и зеркало⁵¹. Желание Андрея устроить оранжерею не было подражанием иностранной моде – как сообщалось в военно-статистическом обозрении Владимирской губернии в 1852 году, «так как топливо в губернии вообще дешево, то при каждом, несколько замечательном саде, устроены оранжереи, где растут ананасы, персики, виноград, апельсины, лимоны, зимняя клубника и земляника»⁵². Короче говоря, дом Чихачёвых был удобным и прекрасно отвечал всем потребностям семьи, но не был роскошным.

Помимо удивительно подробного описания планировки, из статьи «О комнатном воздухе», опубликованной Андреем в 1845 году в «Земледельческой газете», мы даже знаем кое-что об атмосфере внутри дома Чихачёвых. Андрей объяснял, что он сам и его семья годами страдали из‐за спертого, нечистого воздуха, пытаясь решить проблему с помощью ладана или ароматических смесей (попурри) до тех пор, пока с ними не стала жить немецкая гувернантка их дочери. К их изумлению, немка открывала все окна своей комнаты для проветривания каждый день, даже зимой. Однако вскоре, как описал Андрей, Чихачёвы поняли, что благотворное влияние, произведенное свежим воздухом на самочувствие членов семьи, а также приятность пребывания внутри дома, безусловно, стоили таких решительных мер, и переняли немецкую привычку (однако всегда запираясь во время проветривания в другой, теплой комнате)⁵³.