Kitobni o'qish: «Последнее обещание»

© Kathryn Hughes, 2019

© Попова О., перевод, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2022

* * *

Робу

За все, что ты сделал и еще сделаешь для меня.

 
Над желтым наклонясь цветком,
Тобой, малюткой-мотыльком,
Я любовался и не знал,
Нектар вкушал ты или спал.
И был ты неподвижней вод
Объятых льдом морей.
Счастливым будет ли полет,
Когда внезапный ветр найдет
тебя среди ветвей?
 
 
Останься с нами! Мы с сестрой
Тебе подарим садик свой.
Здесь отдохнут твои крыла.
Тебе не причиним мы зла!
Будь гостем нашим дорогим,
Присядь на куст близ нас.
О детских днях поговорим,
Их летний свет неповторим,
И каждый долгим был – таким,
Как двадцать дней сейчас.
 

Уильям Вордсворт. «Мотыльку»¹

Когда закрывается одна дверь, открывается другая.

Мигель де Сервантес. «Дон Кихот»

1

2018

Это случилось в ноябре. Я отчетливо помню пепельно-серое небо и туман, висящий в двух футах над лужайкой. Запах опавшей сырой листвы и давно догоревшего костра. Казалось, сад чем-то подавлен. Не знаю, важна ли вообще погода, но о ней часто пишут в завязке рассказа. Хотя, наверно, я все усложняю. Можно было бы сразу перейти к письму. В конце концов, эта история началась именно с него. Оно – причина всего, что случилось дальше.

Я бросила конверт на кухонный стол и включила чайник. Чтобы собраться с силами и вскрыть его, определенно требовалась изрядная порция кофеина. Аппетит пропал, но, чтобы еще немного отсрочить неизбежное, я засунула ломтик хлеба в тостер и снова уставилась на послание. На пухлом конверте богатого кремового оттенка красовались мое имя и адрес, отпечатанные на машинке. Могла бы догадаться. Отправитель посчитал содержимое настолько важным, что пришлось подписать уведомление о вручении. Я поставила конверт рядом с хлебницей, достала свой бокал с надписью «лучшая мама на свете», опустила в него чайный пакетик и принялась обмахиваться письмом, словно веером. Хотелось потянуть время, потому что ясно было: как только открою его, моя жизнь уже не будет прежней.

Чтобы еще немного продлить состояние блаженного неведения, пришлось вернуть конверт на стол и вместе с кружкой чая отойти к окну, выходящему в сад. В тени каштана все еще была припаркована желто-красная машинка Дилана. Крыша покрылась мхом, что вполне естественно, ведь он не притрагивался к ней столько лет. Его песочница в форме черепахи буквально вросла в газон, где трава давным-давно пожухла. Все его детство пронеслось передо мной. Прекрасные воспоминания о чаепитиях, которые устраивались в кукольном домике для плюшевых медведей, когда он думал, что никто не видит. Теперь он утверждает, что никакого чайного сервиза не было, но тот все еще хранится на чердаке, бережно обернутый бумагой, в ожидании моих будущих внуков. Я представила, как Дилан сидит в одиночестве, обложившись книгами, в своей комнате университетского общежития, а его живот бурчит от голода в ожидании хоть какого-нибудь обеда. Мы с Ральфом привезли ему целую коробку кастрюль, сковородок и разной утвари для общей кухни. Правда, для фруктов и овощей места в холодильнике не нашлось. Полки заполняли куда более важные продукты: пиво, водка и символический пучок зеленого салата. Я тогда подумала, что правильное питание будет забыто в первом же семестре. Рядом не будет никого, чтобы проследить, ест ли он пять раз в день, пьет ли достаточно воды и не объедается ли мармеладными поросятами². Так оно и вышло. Теперь его рацион состоит исключительно из пиццы от «Доминос», сырных трубочек «Дэйрилиа Дункерс»³ и любого пива, которое на этой неделе продается в «Тэско» со скидкой. Кроме того, он утверждает, что в первом семестре «никто» толком не учится. Теперь хоть понятно, почему наше здравоохранение в таком состоянии. Я ополоснула чашку и поднялась в комнату Дилана, где на голых стенах еще заметны следы скотча, на котором держались постеры. Упав в его кровать, погладила пуховое одеяло с Манчестером. Всю его жизнь можно проследить по одеялам. Самое первое было с маленькими кроликами и уточками на бледно-голубом фоне. Потом были телепузики, Боб-строитель⁴ и период увлеченности Барби, что, не скрою, меня немного смущало. Но ее вскоре сменили «Предвестники бури», которые в свою очередь уступили место нынешнему варианту. Но для университета он выбрал однотонное «взрослое» одеяло. Пожалуй, именно тогда я осознала, что его детство действительно закончилось.

Теперь сын изучал медицину в Ньюкаслском университете, а меня распирало от гордости. Ему пришлось как следует постараться. А учитывая, что его отец оставил нас именно в тот момент, когда Дилан учился в старших классах, иначе как чудом это не назовешь. Я так и не простила Ральфа за это. Но, когда секретарша на седьмом месяце и вот-вот родит тебе близнецов, что еще остается? Я снова почувствовала знакомый привкус горечи. Годами мы пытались зачать еще одного ребенка, но ничего не вышло. Стараясь скрыть разочарование, я направила всю свою энергию на воспитание Дилана, а Ральф предпочел трахать секретарш. Их длинную вереницу замкнула та самая Сюзи, мать двойняшек. Уверена, что он их очень любит, но наблюдать за тем, как мой бывший пытается исполнять капризы двух малышек и молоденькой женушки, у которой интеллект ненамного выше, по меньшей мере, забавно. Естественно, Сюзи пришлось оставить свой пост, и теперь его занимала ухоженная пожилая дама в твидовой юбке. И что-то подсказывало мне, что выбор пал на нее не случайно. Ральфу исполнилось пятьдесят пять. Мы ровесники. Наверняка ему хотелось спокойной размеренной жизни: пару раз в год отправляться с друзьями в гольф-тур, водить спортивный автомобиль, а по вечерам расслабляться с бокалом хорошего вина и книгой в руках. Вместо этого он стал отдыхать только там, где есть детский клуб, и водить микроавтобус. Это единственная машина, которая вмещает все, что необходимо в поездках его новой семье. Что касается беззаботных вечеров, о них теперь можно было только мечтать. Полагаю, двойняшкам перед сном требуется особенно много внимания. Приходится часами катать их вверх-вниз по лестнице и изобретать все новые и новые изощренные развлечения, чтобы хоть как-то занять малышей. Как говорится, что посеешь, то и пожнешь.

С того дня, как Ральф ушел, я знала, что это письмо придет, и все же не была готова его открыть. Как бы это ни звучало, прочесть слова, которые официально положат конец моему браку, мне не хватало духу. Я закрыла дверь в комнату сына и решительно направилась вниз, ощутив внезапное желание поскорее покончить с этим. Вскрыла письмо и провела пальцем по бумаге того же изысканного кремового цвета. Чтобы приступить к чтению, пришлось опустить очки с макушки на нос. «Дорогая миссис Ричардс…» Дочитав до конца, я осознала, что едва держусь на ногах. Вовсе не адвокаты Ральфа адресовали мне это послание.

2

1978

Вайолет Добс изучала свое отражение в треснутом зеркале над раковиной. Следы их ужина все еще плавали в миске с холодной водой: разбухшие крошки, горошины, маслянистые лужицы. Вылив содержимое, она очистила сливное отверстие, вытерла руки о кухонное полотенце и вернулась к зеркалу. Двумя пальцами разгладила вертикальные морщинки между бровей, которые появились совсем недавно. Нужно перестать хмуриться. Позади нее Тара, завернувшись в толстое покрывало, громко стучала зубами. Изнутри оконные стекла начал покрывать кружевной узор инея.

Вайолет снова сдвинула брови, но тут же вспомнила о решении больше не хмуриться, которое приняла пару секунд назад.

– Ты в порядке, детка?

– Нет, не в порядке. Нам точно надо идти, мам? Сегодня чертовски холодно.

– Следи за языком, Тара, – она нанесла красную помаду и сжала губы. – Да, мне точно придется идти, потому что нам нужны деньги.

Обернувшись к дочери, она мягко продолжила:

– Детка, я знаю, что ты не любишь ходить со мной, но какой у нас выбор. Останешься здесь одна?

– Нет! – Тара прижала к груди бутылку с горячей водой. – Я ни за что не останусь одна, пока он внизу. – Она натянула грубое армейское одеяло серого цвета до подбородка, словно оно могло дать ей защиту.

– Тара, милая, даже если он придет и будет стучать в дверь, просто не открывай ему.

– Но он хозяин всего дома, мама, как я его остановлю? У него же есть ключи.

– Ты не права, – Вайолет покачала головой. – Уверена, есть какие-то законы на этот счет. Он может владеть всем домом, но эту комнату снимаем мы. И платим за нее. – Вайолет заметила, как дочь подняла брови. – И не смотри на меня так, Тара. Мы платим, когда есть возможность.

Женщина снова взглянула в зеркало и пальцем стерла с зубов следы красной помады.

– Именно поэтому мне и нужно идти. – Она внезапно исполнила пируэт. – Ну, как я выгляжу?

– Прекрасно. Ты и сама это знаешь.

– О, ничего подобного. Только посмотри на эти ужасные морщины на лбу.

– О да. Мне бы так ужасно выглядеть.

Вайолет плюхнулась на кровать и коснулась холодной щеки дочери.

– Ничего ты не понимаешь, милая, – она указала на свое лицо. – Видишь, сколько косметики приходится наносить? А ты, ты восхитительна с раннего утра, когда открываешь глаза, до позднего вечера, когда вновь ложишься в кровать. Тебе ничего не нужно делать для этого. Ты молода и прекрасна.

Тара сложила руки на груди и насупилась.

– Ты просто говоришь так. А на самом деле я далеко не такая симпатичная, как ты.

– Всему свое время, Тара. Не спеши взрослеть. У тебя все впереди. – Вайолет чмокнула дочь в щеку. – Думаешь, у меня были такие скулы в четырнадцать? Думаешь, в школьные годы у меня уже была такая фигура? – она покачала головой. – Я была плоской, как доска. Мальчики в мою сторону даже не смотрели.

– Хватит, мам! Ты в четырнадцать меня родила Вайолет опустила глаза и уставилась на кровать.

– Ну… да… так… Но это было… другое.

Тара теребила покрывало, вытягивая из него пучки нитей.

– Где он сейчас?

– Я понятия не имею, где сейчас твой отец, родная. И тебе это известно. Его родители переехали в Монголию, и ему пришлось последовать за ними. – Вайолет хлопнула в ладоши, обозначив этим конец разговора.

Но Тара проигнорировала этот жест.

– Думаешь, он остался бы, если бы знал обо мне?

– Абсолютно уверена. Мы были очень молоды, но любили друг друга по-настоящему, – она заправила дочери за ухо выбившуюся прядь волос. – Но нам ведь и вдвоем неплохо, верно? Я так стараюсь. Ведь ты все для меня. Помни об этом.

Громкий стук в дверь заставил их вздрогнуть.

– Открывайте, это Колин.

– Господи боже… – прошептала Вайолет и подмигнула Таре. – Эмм… Какой еще Колин?

– Не притворяйся, Вайолет. Тот, которому ты должна за комнату.

– Я помню об этом. И ты получишь деньги на следующей неделе.

– Я тебя предупреждал и больше ждать не собираюсь. Ты не оставляешь мне выбора, – звякнула связка ключей.

– Он сейчас войдет сюда, – прошептала Тара, вцепившись в руку матери.

Вайолет встала с кровати и уперлась руками в бедра.

– Я не боюсь, – сказала она.

Колин распахнул дверь и ворвался в комнату. Из-под короткого жилета торчал волосатый живот.

– Ты задолжала за четыре недели, дорогуша. С меня хватит.

Вайолет заговорила с ним мягко и вкрадчиво, словно пыталась урезонить капризного трехлетку.

– Перестань, Колин, давай как-нибудь договоримся, – предложила она, указывая мужчине на потрепанное кресло с жирными пятнами на обивке. Предыдущий съемщик чрезмерно увлекался гелем для волос. – Присядь, и мы все обсудим. – Затем она кивнула Таре: – Налей мистеру Симпсону виски, милая.

Арендодатель грузно опустился в кресло и принялся за выпивку.

– Ты вообще помнишь, что я должен оплачивать счета каждый месяц? Это не ночлежка для бездомных.

– Помню, конечно, – согласилась Вайолет. – Но я знаю, что ты – человек неглупый, – она присела на соседний стул и пробежалась кончиками пальцев по линиям его татуировки на предплечье. – А ведь мы с Тарой очень хорошие жильцы, правда? Или ты хочешь, чтобы тут поселились какие-нибудь любители шумных вечеринок? Только представь, что тебе всю ночь пришлось бы ворочаться с боку на бок под оглушительные звуки панк-рока. Или еще хуже, съемщики могут устроить здесь наркопритон. И что тогда, а? Запах травки и дилеры, снующие взад-вперед целыми днями? Ты правда этого хочешь? – Она пощупала его бицепс и улыбнулась. – А ты в прекрасной форме, Колин.

Мужчина залпом допил виски и поднялся на ноги.

– Отличная попытка, Вайолет, – ответил он, отправляя стакан в сушилку. – Или я получу все деньги до восьми вечера, или убирайтесь вон отсюда.

Вайолет взглянула на настенные часы.

– Но уже полседьмого.

Он пожал заросшими плечами.

– Меня не волнует.

– Чертова обезьяна, – вздрогнула Вайолет, закрыв за ним дверь. – Бедная миссис Симпсон. Ей приходиться спать с этим неандертальцем.

– Что будем делать? – спросила Тара. – Он дал нам время всего до восьми.

– Да он просто перегрелся, – ответила ее мать, стягивая с вешалки пальто, – не бери в голову. Просто пытается строить из себя большую шишку.

Она обернула вокруг шеи боа из перьев и подхватила сумочку.

– Пошли, детка. Я и ты против всего мира. Мы им еще покажем.

3

Ларри Валентайн никогда не полагался на волю случая. Тем вечером все должно было быть идеально. От легких волованов⁵ с грибами до изысканного шампанского. Вообще-то он не был ценителем игристого, предпочитая ему односолодовые напитки. Но брата, несомненно, впечатлит экстравагантная винтажная бутылка «Теттенже»⁶. Несколько кубиков льда упали в хрустальный стакан. Мужчина налил себе немного виски, сделал первый глоток и сморщился, ощутив во рту кисловатый привкус. Сжав губы и стиснув краешек стула так, что костяшки пальцев побелели, он сделал два глубоких вдоха и выдоха. От мыслей о Мартине всегда учащалось сердцебиение. Затем снова развернул газету и принялся изучать зернистое черно-белое изображение. Брат смотрел прямо в камеру, а молодая жена повисла на его рукаве, не в силах оторвать от своего супруга взгляд, полный нескрываемого обожания. Он провел пальцем по лицу Кэрол в надежде прочитать по нему, сожалеет ли она о том, что выбрала не Ларри, а его брата.

Само собой, приглашения на их свадьбу он не получил. Ну и ладно. Он все равно проскользнул в церковь вслед за невестой, вышагивающей по проходу в облаках розовой пены, и батальоном ее разодетых в тафту подружек. Когда Мартин обернулся, чтобы встретить будущую жену, его лицо, светившееся неподдельной радостью, довольно очевидно выражало и самодовольство. Пришлось закрыть глаза, сосредоточиться на собственном дыхании и до боли сжать кулаки.

Когда священник спросил, известны ли кому-нибудь причины, по которым эти двое не могли вступить в законный брак, Ларри так прикусил губу, что ощутил металлический привкус крови во рту. Пока счастливые новобрачные ставили свои подписи, он бесшумно вышел из церкви. Не поздравлять же их, в конце концов.

Сдвинув штору в сторону, он взглянул на ворота, которые открыл заранее, чтобы Кэрол не пришлось выходить из машины и звонить, иначе ветер и влажность могли растрепать ее прекрасные светлые локоны. Ларри всегда был таким предусмотрительным и ставил ее нужды впереди своих, был готов на все ради нее.

Хруст колес по гравию возвестил об их появлении. По дороге к входной двери он на секунду задержался у зеркала и, лизнув средний палец, пригладил брови, а затем распылил на себя еще немного одеколона, хотя уже проделывал это совсем недавно. Расстегнув еще одну пуговицу на белой накрахмаленной рубашке и откинув челку со лба, он наконец открыл дверь и увидел Мартина за рулем остановившейся машины. Помогая себе зубами, тот стягивал водительские перчатки. Когда открылась пассажирская дверь, Ларри увидел элегантные туфли и восхитительные лодыжки Кэрол, хрупкие и изящные, как у породистой лошади. Она заговорила первой.

– Привет, – при виде дома губы ее сложились так, словно ей хотелось присвистнуть, – а ты неплохо тут устроился.

Ларри спрятал трясущиеся руки в карманы брюк, раздумывая о том, как предписывал действовать в таких случаях протокол. Все же не каждый день ему приходилось приветствовать брата и девушку, которую он увел, на пороге дома. Наклонившись, он быстро поцеловал ее в щеку и, ощутив знакомый запах ее крема для лица, словно вернулся в прошлое.

– Привет, Кэрол. – Он посмотрел ей прямо в глаза, решив не отводить взгляд, даже если будет очень больно, когда он не найдет в них ни тени ответной любви. – Проходи, пожалуйста.

Прежде, чем протянуть руку брату, он стиснул в кармане носовой платок в надежде, что он впитает выступивший пот.

Ларри повел их на кухню. Мартин покровительственно обнимал жену за плечи, словно хотел лишний раз продемонстрировать, что теперь она принадлежит ему.

Пренебрегая светской беседой, брат сразу перешел к делу.

– Зачем ты пригласил нас сюда, Ларри? – спросил он.

– Зачем ты принял мое приглашение, Мартин?

Кэрол переводила взгляд с одного на другого. Ее глаза расширились в ожидании очередной стычки.

– Пожалуйста, мальчики, не будем ссориться.

Мартин окинул взглядом просторную кухню, оформленную в бежевых и желто-оранжевых тонах, с которыми резко контрастировала сияющая белоснежная техника.

– Катаешься, как сыр в масле, да?

– Это называется тяжелая работа, – хмыкнул Ларри. – Тебе она незнакома.

Кэрол бросила сумку на столешницу.

– Серьезно, если вы собираетесь продолжать в том же духе, я уйду, – она бросила взгляд на холодильник. – Ларри, у тебя тут есть что-нибудь холодное? – спросила она, покосившись на мужа. – Желательно, с градусами.

Хозяин дома достал ледяное шампанское, содрал с него фольгу с оплеткой и взялся за пробку.

– Пижон, – пробормотал Мартин.

Пена вырвалась из горлышка и заскользила по бутылке.

– Ни капли мимо, – взвизгнула Кэрол, протягивая Ларри свой бокал, а тот при этом многозначительно посмотрел на брата.

Тот принял из его рук бокал и провозгласил тост:

– За победителей и проигравших. И за любовь, – он улыбнулся Кэрол и поцеловал ее чуть дольше, чем позволяли правила приличия. Мартин извлек из кармана пиджака свежую пачку и привычным движением зажал сигарету между губами.

– Здесь не курят, – заметил Ларри. – Тебе лучше пойти в сад, там, у пруда, есть скамейка.

– На улице февраль. Я не собираюсь морозить зад на твоей скамейке в темном саду.

– Тогда перестань дымить.

Кэрол сделала еще один глоток шампанского.

– Было очень мило с твоей стороны пригласить нас. Здесь просто чудесно, – сказала она, обводя рукой пространство вокруг.

Мартин усмехнулся.

– Для этого нас и пригласили, глупышка. Чтобы показать тебе, чего ты лишилась, выбрав меня. И что могла бы иметь, останься ты с ним. Он до ужаса предсказуем.

– Это правда? – спросила девушка.

– Пусть думает, что хочет. Я просто хотел зарыть топор войны. Нет смысла и дальше упиваться своими обидами. Обновим? – предложил Ларри, взяв в руки бутылку.

Наполнив бокал Кэрол, он исподтишка взглянул на брата. А ведь тот был чертовски прав относительно причины приглашения. И, судя по его лицу, встреча обещала пройти даже веселее, чем можно было надеяться.

4

В воздухе висела голубая дымка. Свет был погашен, и когда Вайолет смотрела на публику, десятки огоньков зажженных сигарет казались ей танцующими во мраке светлячками. Она ждала своего часа, пока на сцене ведущий выдавал последнюю порцию грязных шуток, ни капли не смешных, на ее взгляд. Вряд ли работу в мужских клубах можно было считать респектабельной, но платили в них неплохо, и публика была благодарной, так что к концу вечера банка для чаевых обычно заметно тяжелела. Тара стояла рядом, сосредоточившись на пакете картошки с соусом карри.

– Ради всего святого, – сказала Вайолет, обмахиваясь рукой, – я выйду на сцену пахнущей, как индийская забегаловка.

Тара засмеялась.

– Удачи, мама, по-моему, тебе пора.

Ведущий закричал в микрофон:

– А теперь по многочисленным просьбам на сцену выходит ваша и моя любимая, роскошная, восхитительная мисс Вайолет Скай.

Растягивая ее имя так, словно представлял боксера на ринге, он театральным жестом пригласил ее выйти из-за кулис. С благодарным кивком Вайолет заскользила по сцене, шлейфом платья подметая всю пыль.

– Спасибо, Дин.

Он поцеловал ее в щеку и приобнял, чтобы фирменным жестом стиснуть левую ягодицу.

– Вперед, дорогая, они все твои.

Толпа разгоряченных нетрезвых мужчин в едином порыве поднялась на ноги, приветствуя ее криками и аплодисментами. У некоторых чуть слюна не капала. Она ждала, пока утихнет шум, нацепив самую лучезарную улыбку, так что чуть щеки не заболели. Денег едва хватало на жизнь, но все же это был еще не самый худший способ зарабатывать. Боа послушно соскользнуло на пол, и она кивнула звуковику.

Сорок пять минут спустя зрители, снова вскочив на ноги, провожали Вайолет бурными овациями и оглушительным свистом. Подобрав боа, женщина направилась в комнатушку, именуемую ее гримеркой, которая напоминала скорее потрепанную кладовку. Свисающая с потолка лампочка освещала зеркало и деревянный стол, забравшись на который, Тара грызла леденцы со вкусом колы.

– У тебя так скоро зубов не останется, юная леди, – возмутилась Вайолет, но дочь проигнорировала ее замечание.

– Как все прошло? – спросила она.

– Думаю, нормально. Я просто изображаю улыбку и терплю все это. Приятного мало, зато волки сыты. То есть в нашем случае мистер Симпсон.

Тара соскользнула со стола и передала ей записку.

– Что это? – нахмурилась мать.

– Номер телефона одного парня, который хочет, чтоб ты ему позвонила. Насчет концерта в «Аметист Лаундж».

Вайолет схватила дочь за руку, чтобы изучить записку.

– Не надо так шутить со мной. Или ты серьезно?

– Да, мам, вполне. Ты что думаешь, я тут сижу и сочиняю небылицы?

– «Аметист Лаундж»? Как это?

– А я откуда знаю? Позвони ему и спроси.

– Еще бы, позвоню, – ответила женщина, прижав записку к груди и подняв глаза к потолку, где паутина провисала под грузом пыли. – «Аметист Лаундж», Тара. У них панорамные окна, плюшевый ковер и все кругом малиновое и золотое. Никакого липкого линолеума. И зрители, наверно, ничем не бросаются. А уж платят там наверняка больше, чем в этом захудалом кабаке.

– Тогда иди и позвони ему, – поторопила Тара. – В холле есть таксофон.

– Найдется два пенса, детка? – просила мать, похлопывая по своему плечу.

Когда они возвращались к себе, было уже глубоко за полночь. Рука об руку, мать и дочь со смехом шагали по слабо освещенной улице. От мороза немела кожа.

– Теперь у нас точно все будет отлично, Тара, я уверена. Я ждала этого шанса всю жизнь. Выступление в «Аметист Лаундж». Это же решение всех наших проблем.

– Спокойнее, мам. Все же это не «Лондон Палладиум»⁷.

– Кто знает, чем это закончится? – ответила Вайолет. – Там выступали Брюс Форсайт, Джин Питни, Дасти Спрингфилд. Надо мыслить масштабно, детка. Хватит с меня работы в мужских клубах и танцев на церковных чаепитиях. Пора мне засиять по-настоящему.

Обхватив фонарный столб и запрокинув голову, она запела во весь голос.

– Тише, мам, ты же всех перебудишь.

– Они еще спасибо мне должны сказать за возможность бесплатно послушать концерт талантливейшей мисс Вайолет Скай. Потом еще будут внукам об этом рассказывать.

Внезапно Тара остановилась и уставилась куда-то в темноту.

– Мам.

– Что, милая?

– Что это там такое? Прямо перед нашим домом?

Женщина прищурилась в темноте.

– Похоже, кто-то упал и лежит. Наверно, какой-то бродяга перепил и отключился, – она взяла Тару под руку. – Давай посмотрим, можем ли мы чем-то помочь.

Они осторожно приблизились к темной куче на тротуаре, и мать опасливо ткнула в нее носком ботинка.

– Ой, это не человек, а просто мешок с каким-то тряпьем.

Вайолет осторожно ослабила тряпку, которой он был перевязан, боязливо просунула руку внутрь и извлекла на свет тонкую рубашку, зажав ее краешек между двумя пальцами.

Тара опустилась на колени рядом с матерью.

– Это же моя лучшая блузка.

Женщина нахмурилась и, когда к ней пришло полное осознание произошедшего, быстро переворошила вещи в мешке.

– Ублюдок, – прошептала она и, выпрямившись, погрозила кулаком в сторону окон. – Тебе это с рук не сойдет, Колин, – стараясь успокоиться, она глубоко вдыхала ледяной воздух, от которого болели легкие. – Слышишь меня, ты, гадкая пародия на человека? Как ты можешь спать, зная, что выкинул на улицу мать с дочерью?

Она закинула мешок на плечо.

– Тебе же хуже, Колин, – прокричала Вайолет, изо всех сил напрягая голосовые связки. – Я отправляюсь туда, где ты и мечтать не можешь оказаться. Так что оставь себе свою отвратительную лачугу. Надеюсь, ты сгниешь в аду.

Услышав, что Колин распахнул окно, она схватила дочь за запястье.

– Эй, Вайолет, – прокричал он, – ты кое-что тут забыла.

Он высунулся из окна и прежде, чем они успели что-то понять, вылил на голову бывшей квартиросъемщице целое ведро холодной воды. Шокированная женщина могла лишь бесшумно открывать и закрывать рот. Чтобы излить на него весь гнев, нужно было, чтобы к ней сначала вернулся голос.