Kitobni o'qish: «К небесам», sahifa 3

Девять

Я вдыхаю вечерний воздух. Пахнет древесным углем для барбекю и цветами, выходными и близкими летними каникулами. Где-то фыркает поливалка для газона, у соседей на крыше распевает во всё горло дрозд-хулиган. Ещё не до конца стемнело, но уже зажигаются первые звёзды.

– Она только и знает, что меня контролировать! Ничего мне не разрешает! Никогда! Моя мама – полный отстой! Нет, ну правда! Ненавижу её! – ноет Ням-Ням, а меня это бесит. Ибо:

– У тебя она хотя бы есть!

Опять я борюсь со змеями в горле. Время на миг замирает – в носу, что ли, ковыряется.

– Прости.

– Мне так её не хватает.

– Могу себе представить.

– А вот и не можешь!

Никто не может себе представить, каково это – тосковать по умершей маме, если только у тебя самого мама не умерла. Чувство утраты больше Вселенной. Смерть больше Вселенной. Смерть – гудение между атомами. Услышав её однажды, ты слышишь её всегда. Услышав однажды её дыхание, ты узнаёшь, что она хрипит как кофейник. Поди забудь этот звук.

Я валюсь на спину, в попу мне упирается упаковка маршмеллоу, по вискам стекают слёзы, прокладывая шоссе к ушам. Я пытаюсь их подавить, чтобы не размазать голубую маску. Вообще-то я больше злюсь, чем горюю. Ещё и потому, что взрослые держат меня за дурочку: «Твоя мама теперь на небесах и присматривает оттуда за тобой». Или: «Она теперь твой ангел-хранитель». Не нужен мне никакой ангел-хранитель. Я хочу танцевать с мамой по гостиной. Пусть она меня за что-нибудь отчитает. Пусть даже дверью хлопнет. Я согласна на всё, даже на плохое, чего раньше никогда не хотела. Мне всё равно, всё-всё, лишь бы не долбаный ангел. Как мама может быть ангелом? У неё что, крылья? Она типа на дурацком облаке живёт? Потягивает с госпожой Метелицей лимонад из ревеня или чаёк, болтая о том, что надо бы выбить перину?

– Как мама теперь может быть на небесах? Как? – спрашиваю я Ням-Ням резче, чем намеревалась.

– Не знаю.

– Может, это просто сказка, как Дед Мороз, госпожа Метелица или Красная Шапочка. Может, космическая рация – бредовая идея, и она не сработает.

– Сработает.

– А вот и нет! Я думаю, её больше нет! Умерла – и всё!

Если хочешь знать, почему Ням-Ням – моя лучшая подруга, то вот ответ: Ням-Ням просто ложится рядом со мной, берёт меня за руку и спокойно говорит:

– Так не бывает, Тони. Она не может исчезнуть совсем. Энергия во Вселенной никуда не девается. Закон такой есть. «В замкнутой системе сумма всех энергий остаётся неизменной. Полная энергия сохраняется». Википедия.

– Понятия не имею, что это значит.

– Это значит, что твоя мама не МОЖЕТ просто взять и исчезнуть. Где-то чем-то она ДОЛЖНА ещё быть. Даже если не верить в сказки или бога. Это так. Закон такой.

– Пусть нас заберёт Тоторо и отвезёт в котобусе к маме.

Голос у меня резиновый, у него крошечные ступни и короткие ножки, мой голос пищит и совсем уже не мой голос. Голосу, который произносит эти слова, не десять лет, а четыре года. Ненавижу этот голос.

– Да, было бы здо́рово.

Голос Ням-Ням – тёплый, мягкий и суперумный, он хочет меня утешить, но не знает как. Поэтому мы просто тихо лежим на спине в комбинезонах, давим попами маршмеллоу и чипсы, впуская в глаза раннюю ночь. Удивительно, как всё продолжается, будто ничего и не произошло. Всё идёт своим чередом: Земля как вертелась, так и вертится, солнце всходит и заходит, луна то убывает, то прибывает, вот-вот наступит лето, а я не могу этому помешать, хотя мне хотелось бы остановить весь мир. Остановить время. Остановить звёзды. Пусть этот неправильный мир-без-мамы замрёт. Пусть всё замрёт, пока она не вернётся и не растопит лёд у меня в груди, чтобы я снова как следует что-нибудь почувствовала. Пока я не перестану по ней тосковать. Вот бы она просто надолго уехала, а потом вернулась домой, открыла дверь моей комнаты и сказала: «Тони-Пеперони! Я так по тебе скучала!»

Девять (всё ещё)

Ням-Ням болтает ногами. Знаешь, она ни минуты не может усидеть спокойно – хоть чем-то да двигает. Если не ногами, то глазами, руками, ресницами или локтями. Ням-Ням – электрический угорь, неутомимый часовой механизм, волчок – она просто не может иначе. Думаю, сейчас ей стоит невероятных усилий почти неподвижно лежать рядом со мной. Она уже второй раз шарит в кармане комбинезона в поисках мобильника, но он лежит в кухне на столе, и вообще-то она это знает. Её мама хочет, чтобы у дочери был телефон (в отличие от моего папы, который считает, что я до него ещё не доросла, гр-р-р), но только чтобы она была на связи. По вечерам мама у неё телефон забирает, а когда Ням-Ням ночует у нас, ей приходится оставлять сотовый на ночь на столе. Бедный маленький смартфончик – как ему одиноко! Без телефона Ням-Ням чего-то не хватает. Она как вечно голодная гусеница – только питается не грушами и сливами, а информацией. Ей постоянно нужно пополнять знания из интернета, мира ей иногда просто недостаточно. У неё ненасытный ум, где возникают всё новые вопросы. Каждый день она протаптывает в интернете бесчисленные дорожки в Википедии. Иногда мы смотрим видео на ютубе, и тогда она говорит, что своими видео со слонятами я сбиваю ей алгоритм (← очень сложное слово, приходится всякий раз гуглить, как оно пишется). Ням-Ням говорит, что ей потом предлагают только видео со слонами. Но мне всё равно, ибо: тебе доводилось видеть, как слонята учатся управлять хоботом? Именно такой мне сейчас представляется моя жизнь: я слонёнок, мне надо работать хоботом, только я не знаю как. Как мне справиться без мамы? У меня же ещё нет мышц для жизни без неё, я совсем не умею двигать хоботом.

Из гостиной слышно, как папа всё ещё сражается по телефону с мамой Ням-Ням. Сейчас он как раз перечисляет, что мы сегодня ели на ужин. Вопрос: ну не зануды ли взрослые? Ответ: да.

– Видишь Большой Ковш? – Ням-Ням, эксперт по космосу, опять оседлала своего любимого конька.

Минутку, сначала надо сориентироваться: где я, где верх – ещё не так много звёзд взошло. Большой Ковш, погоди-ка, гм, может, вот это он? Я показываю:

– Вон тот?

– Правильно. Он относится к созвездию Ursa Major – Большой Медведицы – и напоминает формой колесницу.

Интересно, откуда она всё это знает. И почему медведица?

– Не вижу никакой медведицы.

– Её трудно разглядеть. Оглобля колесницы – это хвост, вон лапы, а остриё – голова.

– Чего? Не вижу ничего подобного. Никакой колесницы. Кстати, что такое «оглобля»?

Ням-Ням вскакивает с земли – наконец-то повод подвигаться. Она шагает по газону, топая правой ногой при каждой отдельной звезде созвездия:

– Вот Алькаид, Мицар, Алиот, оглобля – такая подвесная жердь на колеснице. Потом идёт кузов колесницы. Вот морда, а эти четыре нижние звёздочки – медвежьи лапы.

Мой взгляд, как теннисный мячик, перескакивает с неба на шаги Ням-Ням и обратно, но я так и не въезжаю.

– Всё равно не могу ничего разглядеть, Ням-Ням. Для меня звёздное небо – чёрный платок с мелкими дырочками. А за ним стоит огромная настольная лампа или что-то вроде того… Может, снек?

– Снек!

Мы одновременно расстёгиваем молнии комбинезонов, я выуживаю пачку чипсов – рифлёных с паприкой, а Ням-Ням, разумеется, хватает пакетик лапши быстрого приготовления «НЯМ-НЯМ» со вкусом креветок. Открыв её особым способом, она лупит по упаковке, чтобы раскрошить лапшу, и начинает читать очередной доклад о космосе.

– Даже представить себе не могу. Бесконечность? Ты только подумай!

Я пытаюсь. Не получается. У меня болит мозг.

– В голове не укладывается.

– Вот именно! А световой год – это не время вовсе, а расстояние, которое преодолевает свет за год! Ровно 9,46 триллиона километров. Трил-ли-она – ты хоть представляешь себе, сколько это нулей? Двенадцать, что ли, – мегамного нулей, в общем.

Я пытаюсь вообразить это число, но ничего не выходит. Шесть нулей ещё куда ни шло, но больше… Девять, двенадцать или семьдесят нулей – в принципе, без разницы, все эти числа вне моего разумения. Попробуй закрыть глаза и представить себе девятку с двенадцатью нулями. Ну что, получилось? Трудно, правда?

Я пытаюсь вообразить, насколько быстрый свет и как далеко он окажется за год, но от таких мыслей у меня шарики за ролики заходят. Я медленно прижимаю чипсик языком к нёбу. Обычно я уплетаю их пригоршнями, но тогда мне не будет слышно, что говорит Ням-Ням. Поэтому сейчас я ем чипсы по одному, как благородная дама, почти бесшумно придавливая их к нёбу. Ням-Ням высыпает приправу в пакетик с измельчённой лапшой и хорошенько трясёт его, чтобы всё перемешалось.

– А ещё представь себе галактики – бесконечное множество звёзд в водовороте закрученных спиралью солнечных щупалец, как у осьминога.

Я пытаюсь представить себе нашу Галактику в виде осьминога, а Ням-Ням имитирует руками колебания.

– Или чёрные дыры – они всасывают в себя всё на свете: солнца, планеты, луны, туманности, кометы – всё-всё-всё.

– Мой желудок тоже всё в себя всасывает – там тоже чёрная дыра, – говорю я, а Ням-Ням смеётся, хрустя крошевом из сухой лапши.

– Раз – и всосала Луну. Солнца раз – и нету. Всосала. Чёрная дыра – что-то вроде космического пылесоса: просто берёт и всасывает всю материю. Да и антиматерию тоже. Ещё одно такое слово – АНТИ-МАТЕРИЯ. Что это такое? Как материя может быть «анти»? Её нет, и всё-таки она есть?

– Может, как моя мама? Не здесь? И всё же здесь? Отчасти?

У Ням-Ням задумчивый вид.

– Может быть… Да. Всякие такие штуки. От них мыслительные мышцы ноют.

– Мозг икает!

– Просто умопомрачительно. Вот ты только представь: мы мчимся со скоростью сто семь тысяч километров в час через Вселенную и даже этого не замечаем. – Голос у Ням-Ням писклявый от волнения: – СТО СЕМЬ ТЫСЯЧ КА ЭМ ЧЕ!