Kitobni o'qish: «К небесам», sahifa 2
Десять (наконец-то!)
Динь-дон. Дверной звонок! Наконец-то! Время из черепахи превращается в гепарда. Пора нанизывать новые события на лакричную спираль. Я вскакиваю и, скользя в носках по полу как по льду, огибаю дверь в углу комнаты, мчусь по коридору мимо гостиной, столовой и папы к входной двери. А вот и она: антенны-косички, за плечами рюкзак, топчется у порога. Ням-Ням пришла!
– Наконец-то!
– Тоторони! – Она кидает рюкзак в угол, снимает куртку, на бегу роняет её на пол и произносит лишь одно слово: – Туалет!
Она всегда так. Первым делом Ням-Ням надо пописать – такая уж она есть. Тоторони – Тони-Пеперони + Тоторо, а Ням-Ням – ну, ты ведь понимаешь? Я в тебе и не сомневалась.
Я, значит, с её тяжеленным рюкзаком за ней к двери туалета. На телефоне у неё играет музыка: без звуков она не может.
– Всё принесла?
– Да, в рюкзаке.
– Чего ж он такой тяжёлый?
– Прибор. А ты как думала?
Тут из-за угла появляется папа, и я напускаю на себя беззаботный вид. Заметив, что он хочет что-то сказать, я закатываю глаза, качаю головой и прикладываю палец к губам – ничего не говори, пап, только не сейчас, но он вообще не сечёт.
– Рад, что ты пришла, Ня… Нет?
– Ну папа! Вторжение в личную сферу – не, не слышал?
Он поднимает руки, беззвучно извиняется, разворачивается и скрывается в кухне.
– Он ушёл? – спрашивает Ням-Ням из-за двери, где играет классика, что-то на фортепиано – я в этом не разбираюсь.
– Да.
– Палатку поставили?
– Да. Целую вечность провозились.
– Кстати, классная маска.
– Маминой краской для Хэллоуина нарисовала.
– Очень круто. Красивая синева.
– Спасибо.
– Ей бы понравилось.
– Да… Подожди, я сейчас… В комнату сбегаю!
Десять (всё ещё)
Папа выпил уже два бокала красного вина и ест медленно, как черепаха. Мы с Ням-Ням уже минут десять сидим закатив глаза, потому что мы-то свои порции спагетти с песто уже проглотили, а папа всё гоняет салат по тарелке и заводит взрослую волынку:
– Бу-бу-бу… Школачегототам… бу-бу-бу… скороаттестаты… бу-бу… съешьтехотьнемногосалата, он полезен… бу-бу… заправкасбальзамическимуксусом… поступитевгимназию…
Ням-Ням умудряется с интересом слушать и время от времени кивать, а мне никак не удаётся. Папа наливает себе третий бокал вина и начинает грустить, как всегда по выходным, с тех пор как… Потом уходит в туалет и возвращается с красными глазами, думает, я ничего не замечаю. Интересно, капли на стенках бокала поэтому называют «винными слезами»? Вот была бы такая плачевня, куда можно просто зайти поплакать, и чтобы никто на тебя не косился, как харчевня, только не для еды, а для плача. Папа каждый вечер выпивает не меньше одного бокала, с тех пор как… с тех самых пор… Во мне вдруг разверзается дыра, я даже думать об этом не могу. Ещё одна попытка: с тех пор как…
– Тони!
– Что?
– Я тебе вопрос задал.
– Я отвлеклась, прости, что?
– Ты наелась?
– Да, сейчас лопну!
– И я о том же! – Мы с Ням-Ням даём друг другу пять.
– Значит, десерт тут никто больше не хочет?
– ЕЩЁ КАК!
– Десерт!
– Лучше не надо: лопнувших детей потом трудно отскребать от ковра.
– У меня в желудке специальный отдел для десерта. Как у коровы. Смотри, пап, вот мой десертный желудок.
– В морозилке есть мороженое, – улыбается он, и мы мчимся в кухню.
Папа и глазом моргнуть не успел, как мы уже вернулись.
Перед нами мисочки, а посреди стола – ведёрко с мороженым. На упаковке написано Strawberry Cheesecake – клубничный чизкейк. Папа говорит, пусть немного подтает. Зачем мороженому таять в упаковке, если оно и у меня во рту прекрасно растает? Мы с Ням-Ням гипнотизируем ведёрко, чтоб быстрее разморозилось.
– Под-тай! Под-тай! – скандируем мы, барабаня ложками по столу.
Мороженое от этого мягче не становится, зато папино терпение на исходе. Три, два, один:
– Вот. – Он выковыривает мороженое и раскладывает по мисочкам.
Будь я папой, меня бы удивило, что мы не просим добавки, но папа лишь расспрашивает Ням-Ням о звёздах, даже не подозревая, что ночью мы будем есть ещё сладости. Тонны сладостей. Папа сидит, пьёт вино и не знает, что сегодня ночью мы стрескаем ещё кучу чипсов. Всё это – сопроводительная программа к миссии «Установить контакт с мамой». Скорее всего, у нас ничего не выйдет – хоть чипсами утешимся.
– Ай!
Ням-Ням пинает меня под столом по ноге: ей надоело в десятый раз объяснять моему папе сверхновую. Тогда я прихожу ей на выручку:
– Пап, мы всё. Можно нам в сад?
– Сначала зубы почистите.
– Ла-а-адно.
– Посуду в кухню отнесёте?
– Ла-а-адно.
Будь я папой, меня бы насторожило, что мы как овечки блеем «ла-а-адно», но я всего лишь я.
– Умойся! – кричит мне вдогонку папа.
Я думаю «не-а», но ничего не говорю: надеюсь, после чистки зубов он об этом забудет. Ибо: голубая маска вокруг глаз для особой миссии – смывать её я не собираюсь.
Я смотрю на своё отражение в зеркале и ищу в нём её след – может, форма губ? У Ням-Ням во рту уже гудит зубная щётка, а на лице написано «акуна матата». Знаешь, что это? Нет? (В переводе с языка суахили «акуна» означает «никаких», а «матата» – «забот».) Пена стекает у Ням-Ням с подбородка и капает в раковину. Она хочет что-то сказать и плюётся пузырьками, мы хихикаем. От электрических зубных щёток у меня щекочет в носу и я сразу начинаю чихать, поэтому чищу вручную. Ням-Ням говорит, что её зубы в десять тысяч раз чище моих. Раз – и почистила. Мне кажется, она буквально во всём быстрее меня в два раза. (Кроме еды!) И вот уже она мчится из ванной в мою комнату. Я смотрю себе в глаза в обрамлении бирюзовой маски, рука движется вправо-влево, вправо-влево, теперь вверх-вниз, вверх-вниз. Я аристократично оттопыриваю мизинец – лак с ногтя уже почти сошёл.
Десять (да, всё ещё)
Ням-Ням в пижаме-комбинезоне с единорогом, проехавшись по полу, проскальзывает в дверь и возвращает меня мыслями в ванную.
– Где снеки?
– В ящике под кроватью, – отвечаю я с полным ртом зубной пасты, и Ням-Ням тут же убегает.
Прополоскать рот, помыть зубную щётку, ещё думаю – а не умыться ли всё-таки, часть меня готова послушаться, но бо́льшая часть – та, что с рожками – упрямится, и я не умываюсь. Папа включает в гостиной музыку: после бука в лесу он слушает одну и ту же пластинку. Я ему предлагала просто поставить плейлист на повтор, но он говорит, переворачивать – лучше всего.
– Заметно?
Ням-Ням набила снеками рукава и штанины комбинезона. Ещё как заметно. Особенно шорох при каждом движении. Чу-до-вищ-но заметно.
– Да.
– Ну вот. Как же быть? Ещё ведь рюкзак надо вынести.
– Ты все снеки собрала?
– Да ты что! Только половину – остальные придётся нести тебе.
– У меня есть идея. Подожди с рюкзаком в ванной. Когда папа зайдёт ко мне в комнату, прошмыгнёшь в сад и отнесёшь всё в палатку.
Я роюсь у себя в гардеробе, нарочно устраивая кавардак.
– Папа?! ПАПА! ПА-ПА?! – Громкость 8,4.
– Чего?! – кричит он из гостиной.
– ГДЕ МОЙ КОМБИНЕЗОН С ТОТОРО?!
– В шкафу!
– Нет его там!
– В нижнем ящике! Свёрнутый!
– Не могу найти!
– Глаза разуй!
– Его нигде нет, он пропал! – Я стараюсь подпустить в голос плаксивые нотки. Подействовало: я слышу его шаги.
Пока мы с папой роемся в груде моих вещей (чёртпобери… бу-бу-бу… проявитьответственность… бу-бу-бу… статьаккуратнее… Тони… мыведьтольковчераубиралившкафу… бу-бу-бу-бу…), Ням-Ням крадётся из ванной в сад.
Доходит до того, что я уже и правда не знаю, где мой комбинезон с Тоторо, и у меня ненадолго сдают нервы, я едва не реву – взаправду, но тут папа выуживает его из кучи.
– Да вот же он! Иди-ка умойся, нельзя так спать, Тони, ты ведь уже большая девочка…
У меня вдруг начинает дрожать подбородок, потому что дурацкие слёзы подступают к горлу, приливают к глазам и рвутся наружу, но папа это видит и ставит нотации на паузу:
– Ну, иди сюда. – И обнимает меня.
Я не хочу, чтобы красивая голубая краска у меня на лице размазалась из-за слёз, поэтому запрокидываю голову и загоняю их обратно.
– ТЕЛЕФОН! Моя мама звонит! – в панике вопит из гостиной Ням-Ням, перекрикивая музыку.
Папа чмокает меня в макушку:
– Иду!
Мы с Ням-Ням набиваем комбинезоны оставшимися снеками, а папа сражается по телефону с мамой Ням-Ням. Много «гм», «да-да» и призывов не волноваться. Дело в том, что мама у Ням-Ням очень строгая. Когда Ням-Ням ночует у нас, она звонит не меньше двух раз.
Мы похожи на астронавтов в скафандрах: двигаемся медленно, ноги при ходьбе почти не сгибаем, чтобы упаковки не шуршали так громко. Сейчас начнётся миссия – приземлиться в саду, миссия – космическая рация, миссия – установить контакт с мамой: мы как луноходцы шествуем по гостиной к двери на террасу. Папа всё ещё говорит по телефону – закатив глаза, показывает на трубку.
– Мы астронавты… В замедленной съёмке.
Он поднимает большой палец.
– Мы на выход. Миссия – приземлиться в палатке.
Он снова показывает поднятый палец.
– Спокойной ночи!
– Спокойной ночи! Я сейчас выйду к вам наружу. Что?.. Да… Наружу. Нет, ни на какую улицу они сейчас не пойдут, не волнуйтесь. Всего-навсего в сад. Да, сад снаружи, в доме у нас сада нет. Да. Гм. Не переживайте. Да, она уже… Бу-бу-бу… М-м-м?
