Kitobni o'qish: «Мы умираем навсегда!»

Глава 1

Охранник плюнул в миску Фила Роудса, закрыл решетку и поплелся прочь по коридору с каменными стенами.

Темнота вернулась в узкую, похожую на гроб камеру. Роудс потянулся за миской с кашей. Она была еле теплой. В камере было очень холодно. В квадрате света, на короткое время проникшего через открытую решетку, Роудс увидел дыхание большого, неопрятного охранника, – облачко дыма в холодном воздухе. Он также видел, как охранник плюнул в миску с кашей.

Это не было прихотью со стороны охранника. Роудс криво усмехнулся, осознал, что делает это, и призвал свои лицевые мышцы к действию. Ничто здесь не было прихотью. Абсолютно ничего. Все это было частью плана, целью которого было сломить Роудса.

Дано: один землянин.

Проблема: унизить его с помощью тонких психологических пыток.

Цель: большой, жирный вопросительный знак, которого самого по себе было почти достаточно, чтобы свести Роудса с ума.

Он съел кашу. Он задержал дыхание и каким-то образом справился с этим, справился, потому что должен был.

Прошло некоторое время с момента последнего допроса, и Роудс ожидал, что его вызовут с минуты на минуту.

– Почему я? – подумал он в сотый раз.

Это тоже было частью плана. Почему именно Роудс? Он был всего лишь студентом Земного университета на Денебе III, теперь здесь, на Кедаке – это был Денеб IV – для полевой работы по внеземной антропологии. И кедаки пришли за ним однажды ночью, как давно это было? Роудс понятия не имел, как долго это продолжалось, и это тоже было частью плана. Его сон был нерегулярным, обычно его нарушал тот или иной охранник в рамках общей схемы психологических пыток.

Роудс начал дрожать. Внезапно стало холодно. Естественно, это не было случайностью. Камера была очень маленькой и такой формы, что Роудс не мог ни полностью откинуться, ни встать, не повредив себе позвоночник. Очевидно, он не мог заниматься большой физической активностью, чтобы согреться. Кедаки знали это: это было частью сводящего с ума плана.

Роудс дрожал от холода, чувствовал, как немеет кожа на лице, слышал, как стучат его зубы. Резкий холод теперь был всей его вселенной. Он сделал усилие воли

– Тебе тепло, – сказал он себе, – тебе тепло.

Его губы приобрели то странное ощущение онемения, которое, как он знал, означало, что они посинели от холода. Затем он почувствовал долгожданную летаргию, как будто ужасный холод был постелью отдыха, самой удобной, самой замечательной постелью, которая у него когда-либо была. Он хотел снова погрузиться в нее, отдаться ей.

Если бы он это сделал, если бы он сдался леденящему кровь холоду, он бы умер.

Нет, сказал он себе. Это было бы неправильно. Они хотели, чтобы он думал, что умрет. Но об этом не могло быть и речи. Если бы они хотели убить его, были более простые способы. Чего они хотели, так это душевного состояния. Им нужен был ужас, простой животный страх смерти.

– Ты не умрешь, – сказал себе Роудс. – Ты им нужен – для чего-то. Им очень хорошо удается заставить тебя так думать, но ты не умрешь.

Внезапный порыв горячего воздуха ворвался в морозильную камеру.

Стало жарко, как в турецкой бане, и холод сразу рассеялся. Стало душно. Роудс, который сидел в неудобной позе, потому что камера была сконструирована с минимальным комфортом, открыл рот и жадно втянул горячий влажный воздух. Его легкие нуждались в большем количестве кислорода; голова кружилась от потребности; пульс учащался.

Он погрузился в беспокойный сон, прислонившись плечами к грубому камню. Он проспал полчаса, пока невидимые вентиляционные отверстия в камере обдавали его теплом.

Послышался скрежещущий звук и шаги. Что-то твердое толкнуло Роудса в спину. Он открыл глаза. Тяжелый ботинок ударил снова, глухо ударив его по почкам. Он откатился от стены.

– Выползай оттуда, – сказал охранник на языке кедаки.

Роудс, который изучал цивилизацию кедаки, прекрасно понимал этот язык. Но даже если бы это было не так, тон голоса был безошибочным. Роудс на четвереньках подполз к решетке. Потолок камеры был таким низким, что он едва мог ползти. Это было скорее скользящее движение. Часть плана, сказал себе Роудс, способный переносить это лучше, потому что он понимал цель. Часть процесса деградации. Превратите человека в животное, и он сделает все, что вы пожелаете.

– Еще вопросы? – спросил Роудс на языке кедаки, когда он встал за пределами камеры, разминая сведенные судорогой мышцы спины, плеч и ног.

– А ты как думаешь? – ответил охранник и подтолкнул его вперед по ярко освещенному коридору.

В комнате было очень чисто. Она была безупречно чистой, возможно, антисептически чистой. Это тоже было частью плана. Камера Роудса была грязной. Одежда Роудса была жесткой от его собственного вонючего пота. Кожа Роудса зудела от въевшейся грязи.

– Садитесь, – вежливо сказал кедаки.

Роудс вздохнул. Это была самая вежливая просьба. У него было два следователя, один жестокий, жестокий, суровый, другой вежливый и обходительный, как шелест шелка. Чтобы заставить Роудса гадать....

Он сел за металлический стол напротив следователя. Мужчине, по мнению Роудса, было за тридцать. У него была слегка пурпурная кожа кедаки – не совсем пурпурная, но такая же пурпурная, как красная кожа американского индейца. Он был худощавого телосложения, с гладкой кожей, почти безбородый. Его глаза были очень дружелюбными, но почему-то очень смертоносными.

– Вы здесь уже три месяца, – сказал он непринужденно.

– Три месяца! Вчера они сказали мне....

– Вчера? Действительно? И откуда вы знаете, что это было вчера?

– Ну, я подумал....

– Видите ли, у вас нет способа узнать.

– Но три месяца! Вы даже не сказал мне, почему я в плену. Если бы я мог просто позвонить, – сказал Роудс, его голос поднялся до почти истерического хныканья, хотя он пытался сохранить его ровным. – Всего один звонок земному консулу....

– Мистер Роудс, – мягко произнес следователь. – Вы студент, всего лишь студент. Я говорю это не с осуждением, а просто для того, чтобы указать, что вы не являетесь слугой вашего правительства и как таковой не должны подвергаться пыткам, потому что считаете это, э-э, патриотическим поступком. Сколько вам лет, Роудс?

– Мне двадцать один, – сказал Роудс.

– Очень молодой человек, но упрямый.

– Слушай! – закричал Роудс, его голос снова вышел из-под контроля. – Я даже не знаю, что ты хочешь знать! Каждый день вы меняете свои вопросы! И каждый день ты меняешь свою реакцию на мои ответы. Я не знаю, чего ты хочешь! Я думаю, вы все сумасшедшие!

– Ты действительно так думаешь?

– Нет, – признался Роудс приглушенным голосом.

– Я скажу тебе кое-что, Роудс. Мы, кедаки, – эксперты по психологическим пыткам. Ты знаешь это, не так ли, как изучающий нашу культуру? Да? Хорошо. В конце концов, мы получаем то, что хотим. Поскольку ни один кедаки не боится смерти, потому что он знает, что будет перевоплощен. Ни один кедаки не сомневается в этом факте. Другие существа не перевоплощаются, но кедаки перевоплощаются. Как следствие, кедаки бесстрашны. Страха смерти для нас не существует, и поэтому страх боли и насилия также сведен к минимуму. Из кедаки, как ты знаешь, получаются замечательные солдаты. Я рассказываю тебе все это только для того, чтобы доказать, что мы являемся самыми искусными практиками психологических пыток в галактике, что является необходимостью. Я рассказываю тебе все это только для того, чтобы избавить тебя от дальнейших неприятностей.

– Но я все еще не знаю, чего ты хочешь.

– Ты и не узнаешь, никогда. Даже когда мы закончим с тобой. Я скажу тебе, Роудс. Мы хотим получить ответ на один вопрос. Мы задаем тебе сотни вопросов. Когда мы полностью сломаем тебя, тогда ты ответишь на каждый вопрос так, как мы хотим, чтобы на него ответили, и ты ответишь на один важный вопрос. Ты готов?

– Нет, – сказал Роудс.

– Что значит "нет"?

– Я никогда не могу сказать заранее, хочешь ли ты правды или лжи. Потому что в любом случае я ставлю себя в трудное положение. Послушай: просто задай мне один вопрос. Может быть, я буду не против ответить на него.

– Ты будешь против. Кроме того, когда мы все здесь закончим, мы не хотим, чтобы ты знал. Какой работой ты занимаешься, Роудс?

– Ты знаешь. Я уже говорил тебе, пятьдесят раз.

– Какой работой ты занимаешься, Роудс?

– Я изучаю внеземную антропологию в Университете Денеба, провожу полевые работы здесь, на Кедаке....

– Хорошо.

Хорошо, подумал Роудс. Сегодня они принимают истину, а не отвергают ее. Он откинулся на спинку стула и почти автоматически ответил на неважные первоначальные вопросы. Его семья вернулась на Землю. Мать, отец, младшая сестра. Что он думал о Денебе III и тамошнем университете. Почему он хотел стать внеземным антропологом. Конкретно какую полевую работу он проводил на Кедаке.

– Реинкарнация, – сказал Роудс. – По крайней мере, общепланетная вера в реинкарнацию. Насколько нам известно, она уникальна в галактике и задает образец для цивилизации Кедаки.

– Ты проводишь исследование по всей планете?

Роудс покачал головой. Ему уже много раз задавали эти вопросы, но это была тема, которую он любил.

– Это не общепланетное исследование, – сказал он. – Только этот город. Просто Джанкшен-Сити. Но если вы сможете узнать, как социальный институт контролирует один населенный центр, тогда....

– Я понял, – сухо сказал следователь.

– Кроме того, за городом есть руины.

– Действительно, там есть руины.

– Потому что антрополог интересуется историей своего предмета так же, как и его эфемерным настоящим. И есть те, кто верит, что руины Балата-кай содержат источник вашей веры в метемпсихоз....

– А ты, Роудс?

– Да.

– Ты нашел что-нибудь, что укрепило бы это убеждение?

– Да.

– Что ты нашел?

– Книгу мертвых Балата-кай. О, на самом деле это не книга. Это какие—то таблички, которым пять тысяч лет.

– Ты видел эти таблички?

– Да, – сказал Роудс.

– Где?

– Храм Золотого Купола, Балата-кай.

– Они сейчас там?

– Нет, – сказал Роудс. – Я взял их.

– Куда ты их отвез?

– Ну, я их спрятал.

– Где?

Роудс ухмыльнулся.

– Я не собираюсь отвечать на этот вопрос, – сказал он. Он размышлял: пусть продлит допрос, старина Фил. Потому что здесь чисто, не слишком тепло и не слишком холодно, и можно удобно сидеть или стоять, если хочется.

– Почему ты не собираешься отвечать на него?

Роудс снова ухмыльнулся.

– Я понимаю, что это не очень важно для тебя....

– Все важно для меня, пока я делаю свою работу.

– Ну а это очень важно для меня, потому что "Книга мертвых" – это антропологическая находка, вот почему. Потому что я намерен иметь эксклюзивный доступ к ней, пока не закончу здесь свою работу.

– Почему ты думаешь, что Книга мертвых не очень важна для нас?

– Только не говори мне, – недоверчиво сказал Роудс, – что я в тюрьме и меня пытают, потому что я не скажу вам, где я спрятал антропологический курьез, который, возможно, даже не является подлинным!

– Нет, я не скажу тебе. Теперь, что касается подлинности Книги мертвых....

Роудсу вдруг захотелось спать. Его разбудили, чтобы он пришел сюда. Его всегда будили, чтобы прийти сюда, иногда после того, что он считал полноценным ночным сном, а иногда после того, что казалось всего лишь несколькими мгновениями. Он сонно слушал, как следователь продолжал, на удивление ведя большую часть разговора. Он едва расслышал слова, изо всех сил стараясь не уронить голову на стол. Это просто было не очень важно. Это было прелюдией к тому, что действительно имело значение, к вопросам об истории Земли, социологии, инженерии, экономике, которые всегда следовали за этим.

Но почему я? Роудс задумался. Моя тема – внеземная антропология....

– …следовательно, Роудс, – говорил следователь, – "Книга мертвых" – не только древнейший известный письменный документ на Кедаке, но и, очевидно, подлинный. Ты согласен?

Роудс встал и принялся расхаживать взад-вперед. Следователь допускал это, даже поощрял. В камере Роудса не было места ни для того, чтобы стоять, ни для того, чтобы ходить взад и вперед, что не давало Роудсу что-либо делать, кроме как полностью сотрудничать со своим следователем.

– Ну, а почему бы мне не сотрудничать? – он задумался. – Если я буду сотрудничать, они выпустят меня отсюда. Выпустят меня отсюда? Нет, как они могут это сделать? Они незаконно удерживают некедакийца, и они это знают, и я это знаю, и они знают, что я это знаю. Боже мой, внезапно подумал Роудс, они собираются убить меня, когда закончат со мной? Это казалось единственным логичным исходом всего этого.

– …рост населения земной колонии на планете Марс?

Роудс дал ответ, зная, что его можно найти в любом учебнике о марсианской колонии в Солнечной системе. Все это, подумал он, для чего? Потому что Кедак сопротивляется его включению в Галактическую лигу? Потому что правители Кедаки хотят, чтобы их оставили в покое, опасаясь, что их доктрина перевоплощения будет дискредитирована общением с другими мирами?

Но оставался один сводящий с ума вопрос: почему Роудс?

– …месторождения титана на спутниках Юпитера?

– Извините, – сказал Роудс, – я не знаю ответа на этот вопрос.

В этот момент комната содрогнулась.

Приученный со времени своего тюремного заключения ожидать неожиданностей, Роудс считал, что это часть плана. Но следователь, казалось, был удивлен.

Раздался сильный грохот, который, казалось, поднимался из самых недр планеты. Комната снова затряслась. Роудс почувствовал, как его с силой швырнуло через нее, и он врезался в дальнюю стену. Голова следователя ударилась о металлический стол, затем следователь встал, его лицо было в крови.

– Стража! – крикнул он. – Немедленно отведите этого человека обратно в камеру!

Комната содрогнулась в третий раз, с потолка посыпалась штукатурка, а над головой Роудса появилась большая трещина. Сквозь нее он увидел дневной свет – первый дневной свет, который он увидел за три месяца, если верить следователю.

– Охрана! – закричал следователь, его самообладание исчезло.

Роудс знал, что Кедак – планета, подверженная землетрясениям. Все молодые миры были такими, и Кедак был молодым миром. Значит, это было землетрясение?

Комната закачалась, накренилась. Роудс, пошатываясь, поднялся обратно к столу, ухватившись за его край, чтобы не упасть. Под ногами раздался раскатистый, гулкий звук. Вы могли не просто услышать его, вы могли его почувствовать. Он доносился издалека, приближаясь с каждой секундой, как отдаленный грохот тысячи пушек, выпущенных с интервалом в доли секунды.

Дверь открылась, и на пороге появился охранник. Следователь указал на Роудса, выкрикивая что-то, что было полностью поглощено раскатистым, гулким звуком. Охранник что-то прокричал в ответ, не расслышав в шуме, затем направился к Роудсу.

Он так и не добрался до Землянина.

Комната покачнулась. Пол внезапно резко поднялся, а потолок обрушился.

Охранник стоял там с выражением ужаса на лице.

– Не страх смерти, – подумал Роудс в последние несколько секунд.

Кедаки, верившие в метемпсихоз, не боялись смерти. Но удушающий, ослепляющий страх любого человека за долю секунды до личной катастрофы.

Затем, буквально, обрушился потолок.

Охранник медленно повернулся, как будто у него было все время в мире, чтобы вернуться к двери. Он сделал один маленький шаг, и потолок обрушился на него. Это было записано не на одном листе, а по частям, Роудс поймал себя на том, что размышляет с удивительной объективностью, потому что – видите? – охранника сейчас бьют, но меня не трогают....

Охранник упал, и потолок обрушился на него сверху. Роудс увидел голову охранника, очень близко к полу, согнутую под прямым углом к его телу, которое было вытянуто и скрыто осколками штукатурки и камня. Из носа охранника сочилась струйка крови. Его глаза были широко открыты, но глазные яблоки закатились в глазницы.

Следователь закричал, и Роудс едва расслышал этот звук сквозь оглушительный грохот, прежде чем на них обоих обрушились тонны штукатурки и камня.