Эмма

Глава 7

День отбытия мистера Элтона в Лондон явил Эмме новый повод к тому, чтобы оказать услугу Харриет Смит. Та по обыкновению пришла вскоре после завтрака и, проведя в обществе мисс Вудхаус некоторое время, отправилась домой с намерением возвратиться в Хартфилд к обеду. Однако возвратилась она ранее условленного, взволнованная и разгоряченная торопливой ходьбой: произошло нечто исключительное, о чем ей не терпелось скорее поведать. В каких-нибудь полминуты Эмма была во все посвящена: придя к миссис Годдард, Харриет узнала, что часом ранее о ней спрашивал мистер Мартин. Поскольку дома ее не оказалось, а в котором часу она вернется, никто не знал, фермер ушел, оставив небольшой сверток, переданный одной из его сестер. Кроме двух нотных тетрадок, которые Элизабет брала переписать и теперь возвращала, в пакете было письмо от самого мистера Мартина, в котором содержалось предложение руки и сердца. Ах, разве Харриет могла ожидать такого? Удивленная и растерянная, она совсем не знала, что делать: предложение, да еще изложенное превосходным слогом! Ей, по крайней мере, письмо пришлось по вкусу. Писано так, будто мистер Мартин в самом деле очень влюблен. Но она не знает… И потому поспешила к мисс Вудхаус, чтобы спросить, стоит ли…

Видимое удовольствие, доставленное Харриет признанием фермера, а также овладевшие ею сомнения, внушили хозяйке Хартфилда чувство, весьма похожее на стыд за свою подругу.

– Только поглядите на этого молодого человека! – вскричала Эмма. – Высоко метит! Уж он-то ничего не упустит от избытка скромности!

– Не прочтете ли вы письмо? Ах, прошу вас! Я очень бы хотела, чтобы вы прочли!

Эмма не заставила себя долго упрашивать, а прочитав послание, была весьма удивлена: стиль оказался много лучше, чем она ожидала. Писавший не только не нарушил правил грамматики, но и сумел сотворить сочинение, поистине достойное джентльмена. Изъясняясь просто, однако сильно и искренне, он передал чувства, делавшие ему честь. Письмо, хоть и короткое, свидетельствовало о здравом смысле писавшего, о теплой его привязанности к той, чьей руки просил, о широте его взглядов, о честности намерений и даже о тонкости чувств.

– Ну что же? Как? – спросила Харриет, нетерпеливо глядя на Эмму, в задумчивости застывшую с листком в руке, и, не удержавшись, прибавила: – Хорошо ли письмо? Не слишком ли коротко?

– Да, письмо в самом деле недурно, – произнесла мисс Вудхаус довольно медленно. – Очень недурно. Должно быть, ему помогала одна из сестер. Мне трудно вообразить, чтобы тот, с кем вы беседовали тогда на дороге, мог сам так хорошо изъясняться. Однако слог не женский: мысли выражены прямо и кратко. Женщины пишут пространней. Вне всякого сомнения, мистер Мартин разумный человек и, вероятно, довольно способный. Чувствует он сильно, думает ясно, и, стоит ему взяться за перо, нужные слова находятся сами собой. Такое подчас бывает у мужчин. Да, я поняла, какова его натура: энергична и решительна, но притом не лишенная чувствительности, не грубая. Письмо, Харриет, написано лучше, чем я предполагала.

При сих словах Эмма возвратила листок подруге. Та, однако, ожидала услышать больше, а потому промолвила:

– Так как же… как же мне поступить?

– Как вам поступить? В отношении чего? В отношении письма, хотите вы сказать?

– Да.

– В чем же тут сомневаться? Конечно, вы должны ответить, причем поскорее!

– Да, но что же? Дорогая мисс Вудхаус, прошу вас, посоветуйте мне!

– О нет, нет! Пускай письмо будет от первого и до последнего слова ваше. Уверена, вы сумеете выразиться как нужно, так, что ответ ваш будет вполне понятен, – это прежде всего. Прочь все сомнения, избегайте неопределенности. Не нужно быть слишком скромной. Что до приличествующих случаю изъявлений благодарности, а также сожалений о боли, которую причинит мистеру Мартину ваше письмо, то они, я убеждена, не замедлят сами излиться из вашего сердца. Излишне напоминать вам о том, чтобы вы сообщили ответным своим словам оттенок печали.

– Так значит, по-вашему, мне следует ему отказать? – произнесла Харриет потупившись.

– Следует ли вам отказать ему? Никак не пойму вас, моя милая Харриет! Неужто вы в этом сколько-нибудь сомневаетесь? Я думала… Но прошу меня простить: видимо, ошиблась. Очевидно, я заблуждалась на ваш счет, если вы не уверены в том, каким должен быть ответ, и полагала, что вы спрашиваете моего совета лишь касательно того, какие выражения лучше избрать.

Харриет молчала, поэтому, придав своему тону некоторую холодность, Эмма продолжила:

– Вы намереваетесь принять предложение, насколько я поняла?

– Ах нет, вовсе нет… То есть… Я не имела в виду… Что же мне делать? Как вы советуете мне поступить? Прошу вас, дорогая мисс Вудхаус, скажите!

– Я не стану давать никакого совета, Харриет. Вы должны действовать сообразно с собственными чувствами.

– Я и не знала, что так сильно ему полюбилась, – промолвила Харриет, остановив на письме задумчивый взор.

Сперва Эмма хранила упорное молчание, но подумав о том, каково может быть колдовское действие лестных слов Роберта Мартина, сочла наилучшим сказать:

– В подобных делах, Харриет, я придерживаюсь общего правила: если у девицы есть сомнения относительно того, хочет ли она сделаться женой, ей следует отказать. Если слово «да» не слетает с ее уст само собой, то пускай лучше скажет «нет». Замужество не то положение, в какое безопасно вступать без полной уверенности. Почитаю своим долгом напомнить вам об этом как ваш друг, тем более что я вас старше. Однако не думайте, будто я навязываю вам свою волю.

– Нет-нет! Вы, конечно же, слишком добры, чтобы… И все же не дадите ли вы простого совета, как мне поступить? Ой нет, я не то хотела сказать… Вы говорите, что нужна полная решимость… что не следует долго раздумывать… А вопрос пресерьезный. Похоже, и правда будет безопаснее, если я отвечу «нет». Полагаете, так правильнее?

– Ни за какие сокровища, – ответствовала Эмма, милостиво улыбаясь, – я не стала бы ничего вам советовать. В том, что касается собственного вашего счастья, лучший судья – вы сами. Ежели вы предпочитаете мистера Мартина всем остальным, ежели он приятнейший из всех мужчин, в чьем обществе вам доводилось бывать, то отчего же вы сомневаетесь? Вы покраснели, Харриет. Не пришел ли вам на память кто-нибудь другой, к кому вы скорее отнесли бы эти мои слова? Только не обманывайте себя, не позволяйте благодарности и состраданию властвовать над вами. О ком вы сейчас вспомнили?

Ответом явились симптомы довольно-таки благоприятные: ничего не сказав, мисс Смит в смущении отвернулась и задумчиво отошла к камину. Пальцы ее механически вертели письмо. Эмма ждала результата ее размышлений с нетерпением, но без особых надежд. Наконец Харриет, вполне, впрочем, уверенно, промолвила:

– Мисс Вудхаус, раз уж вы не хотите сказать мне ваше мнение, я должна сделать по-своему. Сейчас я убеждена… почти решилась… отказать мистеру Мартину. Как вы находите: права ли я?

– Совершенно, совершенно правы, дорогая моя, милая Харриет! Вы поступаете именно так, как должны. Покуда вы размышляли, я старалась не выказывать своих чувств, но теперь, когда вы вполне уже решились, не могу вас не одобрить. Дорогая, до чего же я рада! Прекращение знакомства с вами, которое явилось бы следствием вашего союза с мистером Мартином, очень бы меня опечалило. Пока вы хоть немного сомневались, я молчала, не желая на вас влиять, но как жаль мне было бы потерять друга! Ведь не могу же я делать визиты миссис Роберт Мартин, фермерше! Теперь я спокойна: вы остаетесь со мною.

Харриет, доселе не подозревавшая о том, какая опасность ей грозила, поражена была этой мыслью и в ужасе вскричала:

– Вы не смогли бы меня навещать?! О да, конечно, не смогли бы! Прежде я об этом не подумала, но как это было бы ужасно! Слава богу, я решила отказать мистеру Мартину! Дорогая мисс Вудхаус, ни за какие блага я не пожертвую удовольствием и честью быть вашим другом!

– Да, разлука с вами причинила бы мне боль, однако пришлось бы с нею смириться. Ведь вы исторгли бы себя из хорошего общества, а значит, я принуждена была бы расстаться с вами.

– О боже! Как бы я это вынесла! Я бы, наверное, умерла, если бы в Хартфилде мне отказали от дома!

– Милое нежное создание! Мне и самой страшно представить вас навечно запертой на ферме Эбби-Милл, в кругу грубых необразованных людей! Право, удивительно, что молодой человек смел предложить вам такое! Верно, он слишком высокого о себе мнения.

– Вообще-то я не нахожу в нем самодовольства, – возразила Харриет, чья совесть не могла не восстать против столь резкого суждения о мистере Мартине. – Во всяком случае, он очень славный человек, и я всегда буду ему признательна, всегда буду к нему испытывать… Ах нет, совсем не то чтобы… Видите ли, если он в меня влюблен, это же не значит, что и я должна… И конечно же (этого нельзя отрицать), с тех пор как я стала бывать у вас, я повидала людей. Ежели сравнивать его с ними лицом и манерами… Ах, и сравнения быть не может! Особенно с одним джентльменом, который так хорош собой и так обходителен… И все же я думаю, что мистер Мартин очень приятный молодой человек. Я очень его ценю. И если я приглянулась ему и он написал для меня такое письмо… Но покинуть вас – на это я никогда бы не согласилась.

– Спасибо, спасибо вам, любезный мой дружочек! Мы с вами не разлучимся. Женщина не обязана выходить за всякого, кто сделает ей предложение, только потому, что он в нее влюблен и умеет написать сносное письмо.

– Ах нет, не обязана, к тому же письмо-то слишком коротко.

Отметив про себя, что в этом вопросе подопечной недостает вкуса, Эмма предпочла согласиться:

– Вы правы. А даже если он и мог писать очень хорошо, это было бы ничто в сравнении с его неуклюжестью, которая оскорбляла бы вас ежечасно.

– О да, истинно так! Кому какое дело до писем? Куда важнее счастливо проводить время в приятном обществе. Я совершенно решилась отказать мистеру Мартину. Только как мне это сделать? Какие подобрать слова?

Эмма заверила Харриет, что составить ответ будет вовсе не трудно, и посоветовала приняться за дело безотлагательно. Та согласилась с надеждой на помощь мисс Вудхаус. Продолжая твердить, будто в помощи с ее стороны нет никакой необходимости, Эмма все же оказала ей весьма немалое содействие, сочинив письмо от начала и до конца. Перечитав послание мистера Мартина, Харриет до того смягчилась, что Эмме пришлось пустить в ход несколько решительных восклицаний, чтобы вернуть ей необходимую силу духа. Мисс Смит до чрезвычайности беспокоила мысль о том несчастье, которое она причинит мистеру Мартину, а также о том, как будут думать и говорить о ней его матушка и сестрицы. Видя, сколь сильна в Харриет боязнь показаться неблагодарной, Эмма подумала, что мистер Мартин, окажись сейчас здесь, верно, в конце концов получил бы согласие.

Так или иначе, ответ написали, конверт запечатали и отправили. Дело было сделано, а Харриет спасена. Весь вечер она сидела в печали. Понимая ее сожаления, вызванные добротой души, Эмма старалась облегчить их ласковыми речами, в которых порой мелькало имя мистера Элтона.

– На Эбби-Милл меня уж никогда более не пригласят, – горестно промолвила мисс Смит.

– Если б вас даже и пригласили, мой друг, я бы не вынесла разлуки с вами. Вы слишком нужны нам в Хартфилде, чтоб отпускать вас на ферму.

– А уж я, наверное, и не захотела бы туда поехать, ведь мне нигде не бывает так хорошо, как здесь.

Через некоторое время Эмма услышала:

– Полагаю, миссис Годдард очень удивится, ежели узнает, что произошло. Да и мисс Нэш, верно, тоже… Мисс Нэш находит, будто ее сестра весьма удачно вышла замуж, хотя жених был простой торговец мануфактурой.

– Школьной учительнице, Харриет, и не пристало проявлять больше гордости или утонченности. Не сомневаюсь, что мисс Нэш позавидовала бы такому предложению, какое вы получили. Даже такая партия была бы для нее успехом. О том же, насколько лучшая будущность, вероятно, ожидает вас, она едва ли может подозревать. В Хайбери пока не начали судачить о том внимании, которое оказывает вам некий джентльмен, однако от нас с вами не укрылись ни его взгляды, ни особенная любезность.

Харриет, зардевшись, с улыбкой пробормотала нечто вроде того, что ей и самой непонятно, чем она порой так нравится людям. Напоминание о мистере Элтоне приободрило ее, однако вскоре она снова принялась жалеть отвергнутого мистера Мартина.

– Сейчас он, должно быть, уже получил мое письмо, – произнесла мягко девушка. – Знать бы, что они все теперь делают, сказал ли он сестрицам… Ежели он огорчен, то и они тоже. Но я надеюсь, что не очень его опечалила.

– Подумаем лучше о тех наших отсутствующих друзьях, кто занят более приятным делом! – воскликнула Эмма. – Мистер Элтон в эту самую минуту, возможно, показывает ваш портрет маменьке и сестрам, говоря при этом, как красив оригинал. Когда его попросят раз пять-шесть назвать имя избранницы, он согласится, и будет не чье-то иное, а ваше.

– Мой портрет? Но разве мистер Элтон не оставил картину на Бонд-Стрит?

– Если так, то я совсем его не знаю! Уж поверьте мне, дорогая моя скромница Харриет, портрет окажется на Бонд-стрит лишь тогда, когда мистеру Элтону придет пора отправляться в обратный путь. Ну а весь сегодняшний вечер ваш образ будет ему и другом, и утешением, и отрадой. Имея портрет при себе, он раскроет свои замыслы родным и расскажет им о вас, а они, глядя на вашу красоту, преисполнятся приятнейших из всех человеческих чувств – любопытства и теплого предрасположения. Как живо и весело разыграются их нетерпеливые умы!

Харриет опять улыбнулась, и с этого момента ее улыбки раз от раза делались менее печальными.

Глава 8

Ближайшую ночь Харриет провела в Хартфилде. Поскольку в последние несколько недель она ночевала в доме Вудхаусов чаще, нежели у себя, в ее распоряжение отдали отдельную спальню. Эмма полагала, что для подруги будет во всех отношениях лучше и безопасней, если она пока будет проводить в поместье как можно больше времени. Наутро ей пришлось пойти на час-два к миссис Годдард, однако было решено, что затем она прогостит в Хартфилде несколько дней кряду.

В ее отсутствие Вудхаусов навестил мистер Найтли. Посидев немного в гостиной, он, горячо поддерживаемый Эммой, убедил ее папеньку не откладывать заранее задуманную прогулку, что, однако, противоречило правилам старика как учтивого и гостеприимного хозяина. Всякий заметил бы доходившее до смешного несходство между пространными извинениями церемонного мистера Вудхауса и короткими решительными ответами прямодушного мистера Найтли.

– Смею надеяться, вы меня простите и не сочтете мое поведение слишком уж бестактным, если я, воспользовавшись советом Эммы, выйду погулять с четверть часика. Полагаю, мне лучше сделать мой скромный моцион именно теперь, пока солнце светит. Ежели оно скроется, я лишен буду такой возможности. Вы уж простите меня, мистер Найтли, что обхожусь с вами этак попросту. Мы, люди старые и больные, порой позволяем себе быть неучтивыми.

– Мой дорогой, вы так церемонитесь со мною, будто я вам чужой.

– Оставляю вам дочь, которая преотлично меня заменит. Она счастлива будет развлечь вас. А засим покорнейше прошу меня извинить и отправляюсь на свой зимний моцион – разика три пройдусь туда-сюда по аллейке.

– Это правильно, сэр.

– Я просил бы вас, мистер Найтли, составить мне компанию, однако хожу очень медленно, и вам быстро наскучит меня сопровождать. К тому же впереди у вас другая прогулка, и весьма длинная – в аббатство Донуэлл.

– Благодарю вас, сэр, благодарю. Я и вправду собираюсь уходить – теперь же. Чем ранее вы отправитесь, тем лучше. Позвольте я подам вам пальто и открою дверь в сад.

Мистер Вудхаус наконец вышел, однако мистер Найтли, вместо того чтобы тотчас тоже уйти, снова сел, явно расположенный к продолжению беседы, и заговорил с Эммой о Харриет, причем благосклоннее, чем когда-либо прежде.

– Я не ценю красоту мисс Смит так же высоко, как вы, но она премилое создание, и нрав у ней добрый, насколько могу судить. Достоинства ее и недостатки зависят во многом от того, кто с нею рядом. Попади она в хорошие руки, из нее выйдет достойная женщина.

– Я рада, что вы так говорите. Ну а добрые руки, надеюсь, не заставят себя долго ждать.

– Полноте, Эмма, я знаю, как вам не терпится получить комплимент, а потому скажу, что вы в самом деле усовершенствовали вашу подругу. Теперь она более не хихикает, как школьница, и это, безусловно, ваша заслуга.

– Спасибо, я бы очень огорчилась, если б мне не удалось принести ей некоторую пользу. Однако вы не часто балуете меня похвалой.

– Вы сказали, что опять ждете мисс Смит сегодня?

– С минуты на минуту. Она уже отсутствует дольше, чем предполагала.

– Видно, что-то ее задержало. Быть может, к ней пришел посетитель.

– Ох уж эти хайберийские сплетницы! Несносные создания!

– Полагаю, не все окрестные жители так же несносны для Харриет, как для вас.

Зная, что спорить с этим означало бы грешить против истины, Эмма не ответила, и мистер Найтли, улыбаясь, прибавил:

– Не возьмусь с точностью назвать место и время, однако у меня есть все основания вас уверить: ваша маленькая компаньонка вскорости услышит нечто весьма для себя благоприятное.

– Неужели? И что же это будет за новость? Какого рода?

– Самого серьезного, – ответил мистер Найтли, не прекращая улыбаться. – Уж поверьте.

– Самого серьезного? В таком случае мне приходит на ум только одно: кто-то влюблен в нее и поверил вам свою тайну, – сказала Эмма, питая довольно сильную надежду на то, что джентльмен, намекнувший мистеру Найтли о своих чувствах к Харриет, не кто иной, как мистер Элтон.

К ее свойственнику многие обращались за советом, и тот, кого она прочила в женихи своей подруге, тоже питал к нему почтение.

– Скоро (говорю вам это с полным основанием) Харриет Смит получит предложение руки и сердца, причем из уст достойнейшего человека – Роберта Мартина. Дело, похоже, решилось, пока она гостила на Эбби-Милл. Он без памяти в нее влюбился и намерен жениться.

– Это очень любезно с его стороны, – молвила Эмма, – но уверен ли он, что она пожелает за него выйти?

– Ах да, я выразился неточно. Он намерен просить ее руки. Теперь вы довольны? Позавчера вечером он приехал ко мне в аббатство за советом. Зная мое доброе расположение к нему и к его родным, он, полагаю, считает меня одним из лучших своих друзей и потому пришел спросить, не будет ли это, на мой взгляд, неразумно, если он женится так рано. И не слишком ли она молода, чтобы выйти замуж. Да и вообще, одобряю ли я сделанный им выбор. Его отчасти смущает то, что Харриет (особенно с тех пор, как вы приблизили ее к себе) приобрела репутацию девицы из высшего круга. Слушать Роберта Мартина было для меня истинным удовольствием. Я не видывал еще человека более разумного: никогда не скажет лишнего, всегда выражается открыто и прямо, всегда прежде взвесит свою мысль. Он все мне поведал: свои обстоятельства и планы. Рассказал, как они все будут жить, если он женится. Роберт Мартин – славный молодой человек, отличный сын и брат. Я без колебаний одобрил его намерение, ведь он убедил меня в том, что может себе позволить обзавестись семейством. А ежели так, то к чему медлить? О даме его сердца я отозвался с похвалой, и он ушел от меня вполне счастливый. Он, смею сказать, и прежде ценил мое мнение, а теперь, покидая мой дом, и вовсе уверился, что лучшего друга и советчика ему не найти. То было позавчерашним вечером. Терять время даром он вряд ли станет, а потому, если он не объяснился с девицей вчера, то, уж наверное, объяснится сегодня. Отнюдь не исключено, что у миссис Годдард вашу Харриет задержал визитер, которого она вовсе не считает несносным созданием.

– Но позвольте! – воскликнула Эмма, украдкой улыбавшаяся почти все время, пока гость говорил. – Откуда вам знать, что мистер Мартин еще не открылся мисс Смит?

– Конечно, утверждать я не могу, но могу предположить, – несколько удивленно ответил мистер Найтли. – Разве весь вчерашний день Харриет не провела у вас?

– Что ж, тогда я скажу новость в обмен на вашу. Роберт Мартин вчера сделал предложение Харриет – письменно – и получил отказ.

Последние слова Эмме пришлось повторить, прежде чем их смысл дошел до мистера Найтли. Покраснев от неприятного удивления, он поднялся и негодующе произнес:

– В таком случае она еще глупее, чем я думал! Чего же эта девчонка хочет?

– О, разумеется, мужчине всегда трудно понять, как женщина может ответить отказом на предложение вступить в брак, – вскричала Эмма. – Мужчина вечно воображает, будто любая с радостью согласится стать женою, кто бы ее о том ни попросил!

– Чепуха! Ничего подобного мужчина не воображает! Но что все это значит? Харриет Смит отказала Роберту Мартину?! Если так, то это безумие. Надеюсь, вы ошибаетесь.

– Я читала ее ответ. Он вполне ясен.

– Читали? Да вы наверняка его и писали! Это ваших рук дело, Эмма. Это вы убедили ее отказать Роберту Мартину!

– Даже если бы так (чего я, однако, отнюдь не намерена признавать), моя совесть осталась бы чиста. Мистер Мартин – очень достойный молодой человек, однако Харриет он не ровня, и мне даже удивительно, что у него достало дерзости сделать ей предложение. Как следует из вашего рассказа, некоторые сомнения все же посетили его. Ему не следовало через них переступать.

– Не ровня Харриет? – с жаром воскликнул мистер Найтли, а затем более спокойно, но не менее сурово прибавил: – Да, Роберт Мартин в самом деле ей не ровня. Он много выше ее как по уму, так и по положению. Эмма, увлечение этой девушкой ослепляет вас. Что дает ей право ставить себя выше его? Рождение? Способности? Образование? Эта дочь неизвестных родителей не имеет, вероятно, никаких надежных средств к существованию и, уж конечно, никаких родственных связей с почтенными семействами. Она живет на правах квартирантки в доме школьной начальницы – вот все, что о ней известно. Ни здравомыслием, ни образованностью она не блещет. Ничему полезному ее не научили, а для того чтобы учиться без наставников, она слишком молода и слишком проста. Эта девочка совсем еще не видела жизни, но, даже приобретя опыт, она едва ли сумеет извлечь из него полезные уроки – уж очень скромен умишко. Да, она миловидна и покладиста, но не более. Одобряя замысел Роберта Мартина, я сомневался только в одном: не слишком ли молодой человек для нее хорош и не пострадает ли доброе имя его семейства от столь сомнительного родства. Он мог составить гораздо лучшую партию и по финансам, и тем паче по уму. Спутницы менее разумной и менее полезной, пожалуй, не сыщешь, однако мог ли я уязвить влюбленного таким суждением о предмете его чувств? Мне оставалось лишь надеяться, что она хотя бы ничем ему не повредит и что принадлежит к тому сорту женщин, из которых при надлежащем руководстве со временем выходят хорошие жены. Ежели кому-то и был бы выгоден этот союз, то только ей, и я нисколько не сомневался (как не сомневаюсь и теперь), что все подивились бы ее неслыханному везению. Даже вас я думал обрадовать таким известием. Я полагал, вам не будет жаль, если она покинет Хайбери, чтобы столь славно устроить свою жизнь. Помню, я сказал себе: «Эмма наверняка одобрит этот брак, несмотря на пристрастие к Харриет».

– Вы, видно, совсем не знаете меня, раз могли такое себе сказать. Я, право, удивляюсь вам. Подумать, будто фермер – при всей рассудительности и прочих достоинствах мистер Мартин им остается – хорошая партия для моей ближайшей подруги? И я должна радоваться, что она покинет Хайбери ради союза с человеком, которого никогда не смогу принять в свой круг? Просто диву даюсь, как можно было приписать мне такие мысли и такие чувства. Уверяю вас, подлинное мое мнение совершенно отлично от вашего. Ваши суждения я нахожу ошибочными. Вы несправедливы к Харриет. По моему мнению, как и по мнению других, она вправе гораздо больше ждать от будущего супруга. Мистер Мартин, возможно, богаче ее, однако по своему положению в обществе, безусловно, ниже. Она вращается в несравнимо более высокой сфере, а выйдя за него замуж, уронила бы себя.

– Незаконнорожденная невежественная девица уронила бы себя, выйдя замуж за фермера-джентльмена, человека умного и уважаемого?

– Что до обстоятельств ее рождения, то, вероятно, она действительно безродная, но лишь по бумагам, а не в глазах здравого смысла. Она не в ответе за чужие грехи, и было бы несправедливо, если бы те, в чьем окружении она выросла, смотрели на нее свысока. Едва ли следует сомневаться в том, что отец ее благороден и весьма небеден. Она получает вполне щедрое содержание, для ее удобства и пользы никогда ничего не жалели. Харриет Смит – дочь джентльмена, в этом я убеждена, а посему стоит выше мистера Роберта Мартина.

– Кем бы ни были родители и воспитатели Харриет, – возразил мистер Найтли, – они, очевидно, не готовили ее для общества, которое вы бы назвали хорошим. Она получила весьма посредственное образование, после чего ее оставили при школе, чтобы в дальнейшем жила как сумеет – то есть шла по стопам миссис Годдард. Благодетели девицы, по-видимому, сочли, что тот круг знакомств, который может иметь квартирантка школьной начальницы, вполне ей подходит. И он вправду ей подходил. Она сама ничего лучшего не желала. Пока вы не сделали ее своей подругой, она не чуждалась себе подобных и не стремилась над ними вознестись. Недели, проведенные у Мартинов, были для Харриет счастливейшей порой. Тогда она еще не воображала, будто они ей не ровня. Если она вообразила это теперь, то лишь благодаря вам. Вы сослужили Харриет Смит дурную службу, Эмма. Роберт Мартин не решился бы объясниться ей в любви, если б не замечал верных знаков ее расположения. Я хорошо его знаю. Он чувствует слишком искренно и глубоко, чтобы сделать девушке предложение, руководствуясь одной лишь слепой эгоистической страстью. Притом я не встречал мужчины, который был бы более чужд самонадеянности. Его обнадежили – уж поверьте.

Прямой ответ на последнее утверждение не принес бы Эмме преимущества в споре, а потому она предпочла вновь направить разговор в более удобное для нее русло.

– Мистеру Мартину вы большой друг, зато о Харриет, как я уже сказала, судите слишком строго. Ее шансы удачно выйти замуж совсем не дурны. Она не то чтобы умна, но умнее, чем вы о ней думаете, и не заслуживает таких пренебрежительных речей. Однако я уступлю вам, позволив себе допустить, будто у нее и впрямь только два достоинства: миловидность и покладистый нрав. Их одних было бы довольно, чтобы назвать девицу завидной невестой, если они выражены в ней так сильно. Девяносто девять человек из ста назовут Харриет Смит красавицей. А поскольку мужчины пока не научились относиться к красоте философически и влюбляются не в просвещенные умы, но в хорошенькие личики, такая девушка не может страдать от недостатка поклонников. Непременным следствием ее пригожести явится возможность выбирать из многих. Что до кротости, то и это отнюдь не малое достоинство. Кроткая женщина мила, имеет приятные манеры, не думает слишком высоко о себе и не требует очень уж многого от других. Я, верно, совсем не знаю вас, мужчин, если вы не полагаете, будто такая красота вкупе с таким нравом есть наивысшие женские добродетели.

– Вы, Эмма, так грешите против собственного здравого смысла, что я, чего доброго, соглашусь с последним вашим утверждением. Уж лучше вовсе не иметь ума, чем столь дурно им распоряжаться.

– Верно-верно! – усмехнулась Эмма. – Я знаю: именно так вы все о нас и думаете. Девушка, подобная Харриет, – отрада для всякого мужчины. Именно такая вмиг околдует его чувства, именно такую ищет его разум. Но ей не придется сетовать на скудость выбора! Она и вам бы непременно приглянулась, соберись вы жениться. Так стоит ли удивляться, если в свои семнадцать лет, когда едва вступила в жизнь и едва успела показать себя в свете, такая девушка не приняла первого же сделанного ей предложения? Ну уж нет, пускай сперва освоится и поглядит вокруг!

– Ваша дружба всегда казалась мне превеликой глупостью, хоть до сих пор я и молчал об этом, – жестко заметил мистер Найтли. – Теперь же я вижу: близость с вами для Харриет и вовсе губительна. Вы забьете ей голову такими мыслями о ее неземной красоте и о том, какую партию она может составить, что вскоре решительно все вокруг окажутся для нее недостаточно хороши. При слабом уме тщеславие способно повлечь за собой любые беды. Нет ничего проще, нежели внушить юной девице непомерные ожидания. Мисс Харриет Смит, при всей своей миловидности, рискует обмануться: едва ли ей предстоит так уж часто выслушивать предложения руки и сердца. Разумным мужчинам, что бы вы ни говорили, не нужны глупышки. Родовитые не пожелают связывать себя с девушкой неизвестного происхождения. Если же вдруг раскроется, чья она дочь, это, вероятней всего, повлечет за собой большие неудобства и даже позор, чего не может не остерегаться ни один здравомыслящий человек. Став женою Роберта Мартина, Харриет защитила бы себя от кривотолков, снискала бы всеобщее уважение и зажила счастливо. Но вы внушаете ей, будто она может составить блестящую партию, и учите ее отказывать всем, кто не знатен и не богат как Крез. С такими притязаниями она или навечно останется квартиранткой миссис Годдард, или, отчаявшись, почтет за счастье заполучить сына старого учителя чистописания (второе вероятней, ибо Харриет Смит из тех девиц, которые непременно выходят замуж хоть за кого-нибудь).

– Наши взгляды на этот счет столь различны, мистер Найтли, что от продолжения спора толку не будет: мы лишь еще больше друг друга разозлим. Скажу одно: я не позволю Харриет стать женой Роберта Мартина. Она отказала ему, причем решительно. Теперь он едва ли дерзнет просить ее руки повторно, и ей придется с этим смириться, даже если она о чем-то и пожалеет. Что до ответа, который она дала мистеру Мартину, то не стану утверждать, будто нисколько на нее не повлияла, но уверяю вас: мне не пришлось слишком утруждаться. Внешность и манеры Роберта Мартина так красноречиво свидетельствуют против него, что Харриет не может быть к нему расположена. Пожалуй, она и вправду терпела его прежде, когда еще не видела никого получше. Он брат ее подруг, он старался ей угодить, пока она гостила на Эбби-Милл, и потому она, за неимением предметов для сравнения, не находила его очень уж неприятным. Но сейчас все переменилось. Она видела джентльменов, и только истинный по образованию и манерам джентльмен может удостоиться ее расположения.