Kitobni o'qish: «Бегущий в Лабиринте. Тотальная угроза»

Джеймс Дэшнер

Shrift:

Посвящается Кэти Иган
Мне тебя очень не хватает.

James Dashner

THE KILL ORDER

Печатается с разрешения автора и литературных агентств Dystel & Goderich Literary Management и Andrew Nurnberg.

Перевод с английского А. Питчер

Пролог

Тереза смотрела на своего лучшего друга и пыталась представить, каково будет его забыть.

Впрочем, она десятки раз видела, как влияет на людей Стерка. Русые волосы Томаса, задумчивое выражение лица, пронзительный взгляд – неужели все это станет чужим, незнакомым? Неужели они с Томасом больше не обменяются шутливыми замечаниями о странных запахах, не рассмеются при виде неловкого увальня, не побеседуют телепатически…

Нет, не может быть!

Однако до этого оставались всего сутки.

Для нее. А для Томаса это случится через несколько минут. Он лежал на операционном столе: глаза закрыты, грудь мерно вздымается, дыхание ровное. Томас, в стандартной для Глэйда одежде – шортах и футболке, – выглядел как обычный мальчишка, решивший вздремнуть после обычного дня в обычной школе, задолго до того, как вспышки на солнце и болезнь лишили мир обыкновенности, принесли смерть и разруху, в те времена, когда детей – и их воспоминания – не похищали и не отправляли в жуткий Лабиринт, когда человеческий мозг еще не стал зоной поражения и не требовал постоянного внимания и изучения на благо науки и медицины.

Врач и медсестра, готовя Томаса к операции, опустили ему на лицо маску. Приборы защелкали, зашипели и запищали, трубчатые металлические и пластмассовые проводки скользнули по коже и впились в ушные каналы. Пальцы Томаса рефлекторно вздрогнули. Несмотря на обезболивающие средства, боль он все-таки ощущал, хотя и не помнил о ней. Аппарат заработал, выхватывая образы из памяти Томаса, стирая воспоминания о родителях, о прежней жизни… О Терезе.

Часть ее сознания настаивала, что надо злиться, кричать в голос, вопить изо всех сил, отказаться сотрудничать, но над этим робким желанием легко возобладала твердая уверенность, которая навсегда останется с Терезой, даже после завтрашней процедуры. Они с Томасом доказывали свою убежденность, добровольно идя на то, чему должны были подвергнуть других. И не важно, выживут они или погибнут. ПОРОК найдет лекарство от вируса, миллионы обитателей планеты будут спасены, и жизнь когда-нибудь вернется в нормальное русло – в этом у Терезы не было ни малейших сомнений, как и в том, что все люди стареют и умирают, а осенью с деревьев опадает листва.

Томас прерывисто втянул в себя воздух, негромко застонал, чуть шевельнулся. На мгновение показалось, что сейчас он очнется, дрожа от ужаса, – в его голове какие-то устройства делали невесть что. Однако Томас успокоился, ровное дыхание возобновилось, аппараты продолжали щелкать и шипеть, стирая воспоминания лучшего друга Терезы.

Томас с ней попрощался, и его последние слова – «До завтра» – не шли у нее из головы. То, на что он согласился, казалось нереальным, неестественным. Да, завтра они снова увидятся, но Тереза будет в коме, а Томас даже не догадается, кто она, разве что где-то в глубинах памяти шевельнется смутная тень узнавания. Завтра… Страх, изматывающая подготовка, разработка планов действий – все это закончилось. Томасу и Терезе предстоит на себе испытать то, что сделали с Алби, Ньютом, Минхо и остальными. Пути назад нет.

Тереза ощущала странное умиротворение. Ужас перед гриверами и шизами исчез, сменился всеобъемлющим спокойствием. У ПОРОКа не было выхода. У Томаса и Терезы не было выхода. Как можно отказаться принести себя в жертву ради спасения человечества? Нет времени ни на сожаления, ни на раскаяние. Тереза смирилась с неизбежностью: что будет, то будет.

Они с Томасом участвовали в создании Лабиринта, и Тереза приложила много усилий, чтобы обуздать свои чувства, отгородиться от них прочной стеной.

Нестройные, обрывочные мысли померкли, словно застывая и растворяясь. Процедура подходила к концу. Врач нажал какие-то кнопки на пульте, аппараты защелкали и зашипели быстрее. Тело Томаса вздрогнуло. Трубки и провода зазмеились, втягиваясь в маску. Наступила гнетущая тишина. Медсестра склонилась над Томасом, сняла маску с его лица. На покрасневшей коже отпечатались четкие следы. Он не открывал глаз.

Тереза с трудом сдерживала разочарование и страх. Когда Томас очнется, он ее не вспомнит. Они встретятся в Глэйде и не узнают друг друга. Тереза из последних сил боролась с напором гнетущих чувств, что грозили прорваться сквозь заслон и заполонить ее.

Пути назад не было.

Два охранника подняли с операционного стола бесчувственного Томаса, ухватив за руки и за ноги, словно соломенное чучело, переложили на каталку и, не обращая внимания на Терезу, направились к двери. Все знали, куда его увозят. Врач и медсестра завершили работу и деловито раскладывали инструменты по местам. Тереза кивнула им на прощание и вышла следом за охранниками.

Каталку повезли по бесконечным коридорам штаба ПОРОКа. Тереза смотрела на бледное, покрытое испариной лицо Томаса, и ее сердце обливалось кровью. Казалось, где-то в глубинах своего сознания он пытался превозмочь действие лекарственных препаратов, догадываясь о ждущих его ужасах. Терезе стало страшно: ей самой предстоит через это пройти. Зачем она отгораживалась от чувств? Как только у нее отберут воспоминания, возведенная ею стена рассыплется в прах.

Наконец они добрались до подвального этажа под Лабиринтом и прошли через складское помещение, где на стеллажах громоздились припасы для глэйдеров. В прохладной темноте подвала Тереза поежилась, потерла покрытые мурашками руки. Каталка подпрыгивала на неровном цементном полу, Томас вздрагивал во сне, по его лицу пробегала гримаса отчаяния.

На дне лифтового колодца покоился огромный металлический куб.

Ящик.

Глэйд располагался всего двумя этажами выше, но глэйдерам внушали, что путь сюда очень труден. Это вызывало в мозгу всевозможные чувства, паттерны всяческих эмоций и реакций – от смятения и замешательства до откровенного ужаса, – что давало возможность врачам приступить к определению участка поражения. Такой же путь завтра предстояло проделать и Терезе. Она придет в себя, сжимая в руке исписанный листок. Впрочем, жуткие полчаса в темноте она проведет в коме, а Томас очнется в Ящике в полном одиночестве.

Охранники установили каталку рядом с Ящиком, со скрежетом подволокли к нему высокую металлическую лестницу и неловко взобрались на ступени, подхватив Томаса под мышки. Тереза не вызвалась помогать, упрямо наблюдала со стороны, по-прежнему стараясь побороть всплеск отчаяния.

Кряхтя и переругиваясь, охранники втащили Томаса на вершину Ящика. Тереза поглядела на спокойное лицо с закрытыми глазами и мысленно обратилась к другу, хотя и знала, что он не услышит: Мы поступаем правильно, Томас. До встречи на той стороне!

Охранники с усилием опустили Томаса в Ящик, и бесчувственное тело гулко стукнулось о металлический пол.

Тереза повернулась и пошла прочь. За спиной раздался скрежет металла по металлу, грохот закрывающейся двери. Томас остался наедине со своей участью.

Глава 1

Тринадцать лет назад

Марк проснулся, дрожа от холода, – странное, забытое ощущение.

Бледный свет зари сочился сквозь щели в бревенчатых стенах хижины. Марк нащупал одеяло из лосиной шкуры – два месяца назад он в одиночку убил гигантского лося и очень этим гордился. В мире вечной жары одеяло служило для красоты, а не для тепла. Впрочем, в последнее время жара начала спадать, утренний холодок пробирался в те же щели, что и свет. Марк подтянул одеяло до самого подбородка и перевернулся на спину, зевая во весь рот.

У противоположной стены хижины – всего в двух шагах – мирно спал Алек, громко всхрапывая. Бывший солдат обладал угрюмым характером и редко улыбался, разве что тогда, когда в животе у него громко урчало. А вот сердце у Алека было золотое. Грубая натура старого вояки никого не пугала и не отталкивала, ведь они уже целый год провели бок о бок, вместе с Ланой, Триной и остальными. Марк схватил ботинок и запустил им в спящего.

Солдатская выучка не подвела, и Алек с громовым ревом вскочил с постели.

– Что за черт! – прорычал он, но Марк ловко швырнул в него второй ботинок. – Ах ты, крысячья печень! – беззлобно буркнул Алек, глядя на Марка прищуренными глазами, в которых таилась смешливая искорка. – А если б я тебя ненароком пристукнул? Чего пристал, говори?

Марк с притворной задумчивостью потер подбородок, затем прищелкнул пальцами.

– Ну, надо ж было тебя как-то заткнуть, а то расхрапелся, аж ушам больно. На боку спать не пробовал? И вообще, как бы ты здоровье не подорвал. Того и гляди, подавишься во сне.

Алек хмыкнул и сердито забормотал что-то себе под нос. До Марка долетали обрывки фраз: «да чтобы я еще раз…», «оно мне надо…», «целый год мучился…».

– Эй, сержант! – окликнул Марк, прекрасно понимая, что испытывает терпение старого вояки. Алек терпеть не мог, когда его называли сержантом. Он давно вышел в отставку и ко времени солнечных вспышек работал по контракту в оборонном ведомстве. – Сам знаешь, тебе без нас не уцелеть. Ладно, не злись, давай забудем, а?

Алек натянул рубаху и насупился. Мохнатые брови гусеницами сошлись над переносицей.

– Эх, пользуешься ты моей добротой! – пробурчал он, незлобиво отвесил Марку подзатыльник и, громко топая, вышел из хижины.

Несмотря на недовольство Алека, все по-прежнему считали его солдатом и защитником – так было надежнее. Марк посмотрел ему вслед и неожиданно улыбнулся. Целый год они скитались среди развалин, чудом избежали смерти, пока не добрались сюда, в этот приют высоко в Аппалачских горах, на западе Северной Каролины. От улыбок все отвыкли, но Марк твердо решил, что сегодня не будет думать о трудностях.

Сначала надо было найти Трину. Марк торопливо оделся и отправился на поиски.

* * *

Трина сидела у ручья, в своем излюбленном тихом уголке, куда обычно уходила почитать – книги друзья подобрали в заброшенной библиотеке, на которую натолкнулись в скитаниях. Читать Трина любила больше всего и теперь наверстывала упущенное за долгие месяцы, проведенные без книг. Электронных книг, понятно, не сохранилось – солнечные вспышки уничтожили все цифровые средства коммуникации, компьютеры и серверы, так что читала Трина старенькие бумажные томики.

Решимость не думать о трудностях исчезала с каждым шагом по узким тропкам поселка. Марк уныло разглядывал жалкие бревенчатые лачуги, покосившиеся шалаши и полуобвалившиеся землянки – по нынешним временам это убожество сходило за роскошь – и вспоминал шумные улицы большого города, беззаботную, счастливую жизнь, когда всего было в достатке, только руку протяни. Тогда он об этом и не подозревал.

Изможденные, чумазые обитатели поселения больше всего напоминали орду живых мертвецов. Жалости к ним Марк не испытывал, зная, что сам выглядит ничуть не лучше. Еды хватало – что выкапывали из-под развалин, что добывали на охоте, иногда даже из Эшвилла что привозили, – но порции строго нормировали, и желудки у всех подводило. А живя в лесу, сколько ни купайся, все равно в грязи вывозишься.

В голубом небе висело оранжевое марево – вечное напоминание о безжалостных солнечных вспышках, что внезапно обрушились на планету год назад. Кто знает, вернется ли жизнь в нормальное русло… Утренняя прохлада, разбудившая Марка, уже исчезла; безжалостное солнце струило раскаленные лучи на горное редколесье.

Впрочем, все было не так уж и плохо. Чем дальше Марк уходил в чащу, тем заметнее становились приметы возрождения: повсюду пробивались новые ростки, на обожженных жаром деревьях зеленели молодые побеги, по обугленной хвое, ковром устилавшей землю, сновали юркие белки, а под опаленным кустом ярко желтел одинокий цветок. Марк решил было его сорвать для Трины, но передумал: она наверняка сочтет это преступлением, еще и отругает. Что ж, может, день и сложится. В конце концов, они пережили самую страшную катастрофу в истории человечества, теперь все должно измениться к лучшему.

Наконец он добрался до места, где уединилась Трина, перевел дух – крутой подъем в гору давался нелегко – и осторожно выглянул из-за толстого ствола. Трина, конечно, услышала шаги, но виду не подавала. Она сидела под огромным гранитным валуном, уткнувшись в толстенный том. Черная футболка, рваные джинсы, старенькие кроссовки; ярко-зеленые глаза сосредоточенно скользят по строчкам, ветер ерошит короткие светлые волосы… «Какая же она красивая!» – подумал Марк. От нее исходило ощущение комфорта и покоя, словно она обитала в мире до катастрофы, а не на выжженной планете.

Марку всегда казалось, что Трина выбрала его в силу простого стечения обстоятельств: все ее родные и близкие погибли, и ей оставался либо он, либо вечное одиночество. Он и не думал возражать и считал, что ему необычайно повезло – он не представлял, как бы жил без нее.

– Ходят тут всякие подозрительные типы, за деревьями прячутся, почитать спокойно не дают, – рассеянно произнесла Трина, не отрывая глаз от книги.

– Это я, – сказал Марк, выходя из-за дерева. В ее присутствии он сам себе казался полным идиотом.

Трина рассмеялась и посмотрела на него.

– Ну наконец-то! Я тут с самого рассвета читаю, а поговорить-то и не с кем.

Он подошел и сел рядом с ней. Первое объятие было крепким и долгим.

Марк отстранился и посмотрел на Трину, не в силах сдержать дурацкой улыбки.

– А знаешь что?

– Что? – спросила она.

– День сегодня сложится!

Трина улыбнулась. Неподалеку безмятежно журчал ручеек.

Глава 2

– В последний раз день у меня сложился, когда мне исполнилось шестнадцать. – Трина загнула уголок страницы и отложила книгу. – А через три дня после моего дня рождения мы с тобой пробирались по раскаленному туннелю.

– Хорошее было время, – вздохнул Марк. Он уселся поудобнее и вытянул ноги. – Просто замечательное!

Трина искоса посмотрела на него.

– Мой день рождения? Или период солнечных вспышек?

– Ни то, ни другое. Кстати, ты к себе на день рождения пригласила этого придурка, Джона Стидхема, помнишь?

Трина смущенно отвела глаза.

– Ага… словно миллион лет назад было…

– А меня ты заметила, только когда полмира выжгло, – улыбнулся Марк и тут же сообразил, что шутка слишком похожа на правду. – Давай сменим тему, – вздохнул он.

– Договорились. – Трина закрыла глаза и оперлась затылком о валун. – Даже думать об этом не хочу.

Марк кивнул. Уверенность в том, что день сложится, как будто растворилась в журчании ручейка. От воспоминаний никуда не денешься. Они ни на час не оставляли Марка, накатывали постоянно, каждый раз заново обдавая волной ужаса.

– В чем дело? – спросила Трина и взяла его за руку.

Он неловко высвободил вспотевшую ладонь.

– Да так… Хочется хотя бы один день прожить нормально. Хорошо бы все забыть и не вспоминать. Дела идут на поправку. Надо только… забыть! – Он почти выкрикнул последнее слово, не понимая, что, собственно, так его рассердило. Раздражали сами мысли – образы, звуки, запахи.

– Мы все забудем, обязательно забудем. – Трина снова потянулась к его руке, и он не стал вырываться.

– Ну что, пойдем? Пора уже. – Как только воспоминания начинали его одолевать, Марк всегда переключался на насущные дела. Займись делом, работай… – Алек и Лана нас заждались. Штук сорок заданий накидают, не меньше.

– И все надо сделать сегодня, – напомнила Трина. – Сегодня, иначе наступит конец света.

Она улыбнулась, и жить стало легче. Чуть-чуть.

– А свою занудную книжку потом дочитаешь. – Марк встал, помог Трине подняться, и они двинулись вниз с горы, к поселку, который стал их новым домом.

* * *

На подходе к Штабу первым делом в нос били запахи – прелая листва, жареное мясо, сосновая смола, – но все перекрывал тонкий, вездесущий запах гари: постоянное напоминание о катастрофических вспышках на солнце.

Марк и Трина пробирались мимо разномастных хижин и лачуг. Поначалу дома строили как попало, лишь бы была крыша над головой, но когда к поселку подтянулись уцелевшие строители и архитекторы, дело пошло на лад. Бревенчатые стены обмазывали глиной, смешанной с хвоей, оставляли проемы для окон и дверей. Кое-кто решил обойтись своего рода землянками: вырой неглубокую яму в каменистой почве, выстели дно полиэтиленовой пленкой, сверху накрой бревнами, если вдруг дождь пойдет, – и живи себе на здоровье. Никаких тебе небоскребов или бетонных джунглей.

Марк и Трина подошли к Штабу – покосившейся бревенчатой лачуге – и поздоровались с Алеком. Тот что-то буркнул в ответ, и к ним подошла Лана, крепко сбитая брюнетка, моложе Алека, однако старше родителей Марка. До катастрофы Лана была медсестрой, работала под началом Алека в оборонном ведомстве. В тот день, когда планету обожгли солнечные вспышки, Алек и Лана спешили на какое-то совещание. А потом все внезапно рухнуло. С Марком они встретились в туннелях под Нью-Йорком.

– Где вас носит? – спросила Лана, грозно глядя на Марка. – Мы же договорились, что начнем пораньше, на рассвете. Надо разведать ситуацию в долине на юге, выяснить, можно ли там еще один лагерь разбить. Нас тут слишком много стало.

– Доброе утро, – бодро ответил Марк. – Ты сегодня в боевой форме.

Лана улыбнулась.

– Ага, я с ходу беру быка за рога. Но, если подумать, до Алека мне далеко. Глянь, какой он суровый!

– Сержант-то? Это ты в точку.

Старый вояка хмыкнул.

– Простите, что задержались, – сказала Трина. – Я бы придумала, что соврать, но привыкла всегда говорить правду. Марк увел меня к ручью, и мы там… ну, сами понимаете…

Марка давно уже ничего не смущало и не удивляло, но заявление Трины заставило его покраснеть до корней волос. Он попытался возразить, Лана замахала на него руками и в изнеможении закатила глаза:

– Да ну вас! Идите лучше завтракать, а потом собирайте вещи и выходим. Вернемся через неделю.

Марк обрадовался возможности провести целую неделю в лесу, на свежем воздухе, а не в тесноте поселка. Может быть, удастся обнаружить что-нибудь новенькое… Он дал себе обещание в пути не думать о прошлом: поход – все-таки развлечение.

– Вы Дарнелла с Жабом не видели? – спросила Трина. – И Мисти?

Эта неразлучная троица год назад присоединилась к группе уцелевших в туннелях Нью-Йорка.

– Трех болванов? – рассмеялся Алек. Он всегда отличался своеобразным чувством юмора. – Они, между прочим, о походе не забыли. Уже позавтракали и пошли вещи собирать, вот-вот вернутся.

Марк и Трина доедали оладьи и колбаски из оленины, когда послышались голоса друзей.

– Ну что ты опять вытворяешь?! Сними немедленно! – раздалось за дверью.

На пороге возник паренек с парой трусов на голове – Дарнелл. Он никогда в жизни ни к чему серьезно не относился, сыпал шутками даже тогда, когда солнце выжгло планету.

– А что такого? – спросил он. – И прическу сохраняет, и от жары и дождя защищает. Здорово же!

Следом за ним вошла девушка чуть младше Марка, высокая и худая, с длинными рыжими волосами. Все звали ее Мисти, потому что своего настоящего имени она не сообщила. На Дарнелла она смотрела с каким-то изумленным презрением. Жаб – коренастый коротышка – юркнул мимо Мисти и, подпрыгнув, сорвал трусы с головы Дарнелла.

– Дай сюда! – крикнул Жаб.

Девятнадцатилетний Жаб ростом не вышел и компенсировал этот недостаток чрезвычайно развитой мускулатурой. Он обожал быть в центре внимания и добродушно относился к шуткам на свой счет, хотя легко мог бы разделаться с любым обидчиком. А Дарнелл только и делал, что дурачился и поддразнивал своего приятеля.

– Скажи, зачем ты Жабовы трусы на голову нацепил? – поинтересовалась Мисти. – Они же его зачуханную задницу прикрывали!

– Да, этого я не учел, – с напускным отвращением протянул Дарнелл. – А вообще-то смешно вышло, правда?

– Ага. Особенно мне, – заметил Жаб, старательно запихивая трусы в рюкзак. – Между прочим, я их две недели не стирал.

Он залился странным, лающим смехом, и все вокруг заулыбались: то ли и впрямь развеселились, то ли их позабавили звуки, которые издавал парень. Как бы то ни было, развлечение пришлось кстати. Трина разрумянилась от удовольствия, Алек и Лана добродушно посмеивались, и Марк решил, что день все-таки складывается.

Внезапно смех резко оборвался. Над головами прозвучал странный шум, которого обитатели поселка не слыхали вот уже год и никогда больше не надеялись услышать.

В небе мерно гудели двигатели.