Kitobni o'qish: «Пенитенциарная политика России в XVIII–XX вв.»

© И. В. Упоров, 2004

© Изд-во «Юридический центр Пресс», 2004

Уважаемый читатель!

Вы открыли книгу, входящую в серию работ, объединенных общим названием «Теория и практика уголовного права и уголовного процесса».

Современный этап развития уголовного и уголовно-процессуального законодательства напрямую связан с происходящими в России экономическими и политическими преобразованиями, которые определили необходимость коренного реформирования правовой системы. Действуют новые Уголовный и Уголовно-исполнительный кодексы, с 1 июля 2002 г. вступил в силу Уголовно-процессуальный кодекс РФ.

В этих законах отражена новая система приоритетов, ценностей и понятий, нуждающихся в осмыслении. Появившиеся в последнее время комментарии и учебники по данной тематике при всей их важности для учебного процесса достаточно поверхностны. Стремление познакомить читателя с более широким спектром проблем, с которыми сталкиваются как теоретики, так и практики, и породило замысел на более глубоком уровне осветить современное состояние отраслей криминального цикла. Этой цели и служит предлагаемая серия работ, посвященных актуальным проблемам уголовного права, уголовно-исполнительного права, криминологии, уголовного процесса и криминалистики.

У истоков создания настоящей серии книг стояли преподаватели юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Впоследствии к ним присоединились ученые Санкт-Петербургского юридического института Генеральной прокуратуры Российской Федерации, Санкт-Петербургского университета МВД и других вузов России, а также ряд известных криминалистов, обладающих большим опытом научных исследований в области уголовного права, уголовно-исполнительного права, криминологии, уголовного процесса и криминалистики.

В создании серии принимают участие и юристы, сочетающие работу в правоохранительных органах, других сферах юридической практики с научной деятельностью и обладающие не только богатым опытом применения законодательства, но и способностями к научной интерпретации результатов практической деятельности.

С учетом указанных требований формировалась и редакционная коллегия, которая принимает решение о публикации.

Предлагаемая серия основывается на действующем российском законодательстве о противодействии преступности и практике его применения с учетом текущих изменений и перспектив развития. В необходимых случаях авторы обращаются к опыту зарубежного законотворчества и практике борьбы с преступностью, с тем, чтобы представить отечественную систему в соотношении с иными правовыми системами и международным правом.

Подтверждением тому служат вышедшие из печати работы Б. В. Волженкина, А. И. Бойцова, В. И. Михайлова, А. В. Федорова, Е. В. Топильской, М. Н. Становского, В. Б. Малинина, Д. В. Ривмана, В. С. Устинова, В. М. Волженкиной, Р. Д. Шарапова, М. Г. Миненка, С. Д. Шестаковой, И. Ю. Михалева, Г. В. Овчинниковой, О. Н. Коршуновой, С. Ф. Милюкова, А. Л. Протопопова, В. Г. Павлова, В. П. Емельянова, В. П. Коняхина, Г. В. Назаренко, И. М. Тяжковой, А. А. Струковой, С. С. Тихоновой, А. В. Мадьяровой, М. Л. Прохоровой, Л. А. Андреевой, И. В. Александрова, Л. С. Аистовой, А. И. Бойко, Т. Б. Дмитриевой, Б. В Шостаковича, А. И. Рарога, А. А. Сапожкова, Д. А. Корецкого, Л. М. Землянухина, Л. В. Головко, Л. Л. Кругликова, А. Д. Назарова, А. Е. Якубова, А. Н. Попова, С. В. Бородина, A. Г. Кибальника, Л. И. Романовой, А. И. Коробеева, Д. А. Шестакова, B. Д. Филимонова, И. А. Возгрина, А. А. Эксархопуло, В. В. Орехова и др., в которых анализируются современные проблемы борьбы с преступностью.

Надеемся, что найдем в Вас взыскательного читателя, если Ваша принадлежность к юридико-образовательной или правоприменительной деятельности вызовет интерес к этой серии книг.

Редакционная коллегия

Апрель 2004 г.

Введение

Процессы становления демократического общества и формирования основ правового государства, протекающие в современной России, выдвигают в качестве одной из наиболее насущных проблему соблюдения законности и правопорядка. В данном контексте очевидна потребность в изучении исторического опыта строительства правового государства, эволюции его основных институтов.

Ценности гражданского общества обусловливают приоритетность задачи обеспечения прав человека, сохраняющей свою актуальность даже применительно к случаям их ограничения. Необходимость соблюдения прав человека распространяется и на места лишения свободы. Между тем лишение свободы как вид наказания в настоящее время является наиболее применяемым в большинстве стран, в том числе и в России, и связано с наиболее значительным ограничением конституционных, гражданских и иных прав осужденных. В многочисленных исправительных учреждениях нашей страны отбывает наказание огромное количество людей (около 750 тыс. человек), причем по этому показателю Россия занимает первое место – 680 осужденных к лишению свободы на 100 000 населения (в США – 336, Польше – 204, ФРГ – 80, Великобритании – 77, Финляндии – 75, Франции – 41)¹. С учетом этого изучение проблем истории и теории пенитенциарной политики приобретает особенно большое значение.

Система исправительных учреждений, повсеместно выступающих в качестве одного из наиболее важных социальных институтов, является продуктом длительного исторического развития. Совершенно очевидно, что современные проблемы ее функционирования имеют глубокие исторические корни, а их решение немыслимо без объективного учета опыта прошлого, отразившего как моменты развития, изменения данного института, так и элементы преемственности, длительного сохранения, более того, консервации ряда черт, в том числе негативных, а также нерешенности ряда принципиально значимых вопросов.

В частности, уже при первом обращении к данной проблематике становится ясным тот факт, что со времени своего формирования в условиях начавшейся модернизации страны пенитенциарная политика России имела весьма противоречивый характер. В период империи условия содержания в местах лишения свободы значительно расходились с нормативными предписаниями. Арестанты уже в эпоху Петра I стали активно использоваться государством как дешевая рабочая сила для решения государственных экономических задач. Особенность развития пенитенциарной политики в нашей стране связана также с печально известным периодом ГУЛАГа, когда законность в сфере исполнения уголовных наказаний в значительной мере была вытеснена ведомственным произволом.

Как крайне сложное характеризуется положение уголовно-исполнительной системы России и в последние годы, несмотря на заметное продвижение вперед в вопросах соблюдения международных рекомендаций в пенитенциарной сфере. Достаточно сказать, что около четверти содержащихся в местах лишения свободы не обеспечены работой, а в большинстве учреждений материально-техническая база длительное время не обновляется ввиду отсутствия средств. Показательной является оценка положения уголовно-исполнительной системы, данная Комиссией по правам человека при Президенте России: «В настоящее время в уголовно-исполнительной системе сложилось крайне тяжелое положение, чреватое катастрофическими последствиями не только для нашей страны. Пенитенциарные учреждения испытывают острый недостаток в продовольствии, топливе, лекарствах, санитарно-гигиенических средствах, одежде и т. д. Положение настолько тяжелое, что в ряде регионов возникла необходимость в эвакуации заключенных, в оказании экстренной помощи в связи с угрозой массового голода»².

В плане характеристики актуальности избранной проблематики отметим еще и то обстоятельство, что среди ученых и специалистов имеются существенные различия в определении стратегических направлений развития пенитенциарного дела в России, содержании и принципах его регулирования. Более того, известным ученым-пенитенциаристом Н. А. Стручковым была высказана мысль о том, не совершило ли человечество на грани XVI–XVII вв. роковую ошибку, сделав главным средством борьбы с преступностью лишение свободы, тюрьму³. И такое сомнение небезосновательно, поскольку, как известно, несмотря на практику прошедших столетий, места лишения свободы пока так и не достигли ожидаемой эффективности исправительного воздействия на преступников, рецидив остается весьма высоким. Как писал не менее известный российский исследователь Б. С. Утевский, «колония, тюрьма – самое неблагоприятное место для воспитательной работы», поскольку принципы педагогики «трудно применять, одновременно и непрерывно карая».⁴ Вместе с тем наказанию в виде тюремного заключения еще не найдено альтернативы, и оно по-прежнему является самой распространенной мерой уголовного наказания в большинстве стран мира.

Нужно еще учесть и то обстоятельство, что длительное время общество было, по сути дела, отстранено от формирования пенитенциарной политики Российского государства. В монархический период, как известно, отсутствовал представительный законодательный орган, а в советский – исправительно-трудовая система оказалась вообще закрытой для общественности. Изложенное показывает, что пенитенциарная политика Российского государства в силу своей сложности и многоплановости требует дальнейшего изучения, а связанная с ней проблематика остается чрезвычайно актуальной.

Сегодня этому объективно способствует целый ряд обстоятельств. Демократические преобразования в России предоставили широкие возможности (в связи с гораздо большей доступностью источников) для углубления исторического исследования пенитенциарной политики. Если еще недавно работы историков, правоведов, психологов и др. охватывали пенитенциарную сферу России в основном до 1920-х годов, то с 1980-х годов стало появляться все больше книг, раскрывающих практику исполнения уголовных наказаний в длительное время закрытый от общественности ГУЛАГовский период, а также в новейшей истории. Кроме того, для широкого читателя стали доступны произведения писателей и публицистов А. И. Солженицына, В. Т. Шаламова, В. В. Марченко, Л. А. Разгона и др., на себе испытавших положение заключенных.

Вместе с тем, в контексте отмеченных изменений, следует особо выделить известную односторонность в разработке пенитенциарной проблематики, связанной с анализом исторических аспектов развития пенитенциарной политики Российского государства. В частности, сохраняющийся «разрыв» в исследовании дореволюционной и советской (в основном «гулаговской») практики серьезно препятствует углублению научного поиска, максимально затрудняя решение ряда проблем. На наш взгляд, сегодня в их числе наиболее значимы трудности следующего характера.

Во-первых, становится проблематичным выявление истоков формирования пенитенциарной политики в России.

Во-вторых, не получают должного развития вопросы преемственности пенитенциарной политики в Российской империи (до 1917 г.) и Советском государстве. До сих пор в литературе положение представляется таким образом, что «царская» тюремная система была едва ли не полностью разрушена, а советские пенитенциаристы начинали буквально с нуля. Однако анализ архивных материалов, правовых документов и других источников показывает, что, несмотря на радикальные декларации Советской власти, в ее первых пенитенциарных документах явно просматриваются, а порой дословно повторяются следы «старорежимных» актов.

В-третьих, максимально затрудняется использование пенитенциарного опыта нашей страны в разработке перспективных направлений пенитенциарной политики. Это не означает, что следует пренебречь зарубежным опытом, – на этот счет нет никаких сомнений: нужно брать на вооружение любые передовые идеи. Однако опора должна быть все же на собственные традиции, где есть немало того, что было бы весьма полезно для применения и в настоящее время, и в перспективе. К сожалению, пока эти крупицы достижений российского пенитенциарного опыта используются в очень скромных масштабах. Такое положение, в свою очередь, объясняется недостаточным объемом исследований пенитенциарных проблем в историческом плане, и, в частности, явно недостает обобщения развития института лишения свободы в широком масштабе, на исторически длительном промежутке времени, что позволило бы точнее определять основные закономерности этого процесса.

Между тем нынешний период, когда, с одной стороны, удалось преодолеть многолетний культ директивной, классовой идеологии, а с другой стороны, – уже явно проглядывается спад эйфории от западной концепции прав человека, что также нередко приводило к односторонним оценкам различных явлений общественной жизни, диктует необходимость анализа этих явлений с более объективных и взвешенных позиций. И это особенно касается деятельности пенитенциарных учреждений. В ситуации, когда общественный интерес к вопросам функционирования системы исправительных учреждений стремительно нарастает, очень важно проследить зарождение и влияние основных направлений пенитенциарной мысли в России, начиная с ранних стадий российской модернизации, т. е. с XVIII в. Подобный анализ основных закономерностей развития пенитенциарной политики в России, охватывающий весь период – от ее формирования до современного состояния, несомненно, открывает новые перспективы для исследования истории системы исправительных учреждений.

Глава 1. Историография, источники и методология изучения исторического опыта формирования и осуществления пенитенциарной политики российского государства

Исследование исторического опыта формирования и реализации в России пенитенциарной политики в XVIII–XX вв. предполагает обращение к соответствующим трудам историков, а также статистиков, правоведов, политиков и др. в указанный период времени. Переходя к историографическому обзору, приходится констатировать наличие ситуации, характерной для проблем подобного рода, поскольку в силу ряда объективных и субъективных причин, и, прежде всего потому, что учреждения для лишения свободы выполняли роль инструмента, который представители власти использовали помимо основного предназначения и для своих целей, эта тема как в период империи, так и в советский период во многом оставалась закрытой от общества и соответственно не находила достаточного освещения в научной литературе.

В связи с указанной причиной исследователи изучали только те пласты российской пенитенциарной политики, которые власть считала возможным приоткрыть и, соответственно, разрешала обсуждать публично без политического и морального ущерба для себя. Сразу следует заметить, что в имперский период (прежде всего в XIX в.) пенитенциарные учреждения все же были более открытыми, чем в советском государстве; наибольшую же открытость они приобрели только в последние годы (начиная с 90-х гг. ХХ в.).

Соответственно, область научного поиска в истории пенитенциарной политики для современников прежних эпох была достаточно ограниченной. Из поля зрения уходили существенные аспекты научной проблемы, например, использование труда осужденных для решения государственных экономических задач, что нередко выражалось в откровенной эксплуатации заключенных как бесплатной или дешевой рабочей силы; условия содержания в пенитенциарных учреждениях, которые зачастую не отвечали элементарным санитарно-бытовым требованиям и др. Как следствие, не удавалось выявлять объективные тенденции развития пенитенциарной политики в Российском государстве, что, в свою очередь, затрудняло и по многим аспектам делало невозможным использование научных достижений для формирования стратегии государственного развития в целом.

Открытость источников по данной проблематике в последние годы позволила исследовать ряд ее отдельных аспектов, однако вне поля зрения историков остаются вопросы, связанные с выявлением исторического опыта формирования, тенденций развития и реализации пенитенциарной политики Российского государства, начиная с периода ее становления (XVIII в.) и заканчивая современным состоянием. Для решения этой научной задачи необходимо обращение к историческим трудам различных эпох в указанных временных рамках.

При этом в развитии историографии проблемы, на наш взгляд, прослеживаются три основных этапа: первый – дореволюционный период; второй – советский период (до начала 1990-х гг.); третий – постсоветский период (с начала 1990-х гг. по настоящее время). Предложенная периодизация исходит из условной классификации научной исторической литературы, определяемой в зависимости от приоритетов в проблематике исследований, их концептуальной направленности, степени раскрытия глубинных проблем пенитенциарной действительности. Указанные периоды совпадают с историческими границами общественно-политического развития нашей страны.

Одной из характерных черт первого этапа является отсутствие на протяжении длительного времени (до последней четверти XIX в.) сложившихся научных направлений в исследовании пенитенциарной проблематики. Соответственно, большинство правовых актов, иных государственных решений в этой сфере составлялось, по существу, без предварительного изучения дел, в том числе исторического опыта разработки и реализации пенитенциарной политики, отдавалось на усмотрение тех чиновников, которые ими занимались. Исключением можно считать, пожалуй, лишь Устав о ссыльных и Устав об этапах, изданные в 1822 г. (в дальнейшем эти документы были объединены под общим названием Устав о ссыльных) при активном участии известного государственного деятеля М. М. Сперанского.

В XVIII в. специальных работ, посвященных местам лишения свободы и соответственно пенитенциарной политике в России, фактически не было. Этого нельзя сказать о Западной Европе, где исследования подобного рода стали появляться в еще более ранний период истории. Мы полагаем необходимым дать обзор взглядов основных западноевропейских авторов, затрагивающих проблемы пенитенциарии, поскольку российская научная мысль в данной области общественной жизни складывалась под непосредственным влиянием их произведений.

Уже Томас Мор (1478–1535 гг.) в своей «Утопии» обосновывал ряд положений о необходимости более гуманного отношения к преступникам. Он писал, в частности, что «смертная казнь слишком жестока для того, чтобы карать за воровство, и слишком слаба, чтобы уничтожить его»⁵. В другом месте он указывал, что карательная система, не делающая различий в наказаниях, неразумна и даже опасна для общества. Успех борьбы с преступностью не может быть обеспечен одними лишь уголовными репрессиями, они не будут разумными, пока не будет постигнут и нейтрализован источник, порождающий преступления. Эту мысль Мор иллюстрировал следующим образом: «Воров подвергают самым ужасным пыткам. Не лучше ли было бы обеспечить всем членам общества возможности существования, чтобы никто не был поставлен в необходимость сначала красть, а потом быть лишенным жизни… самое страшное наказание не удержит от кражи того, кому не предоставляется другого средства избежать голодной смерти»⁶. Мор считал, что государь мог бы после произнесения приговора назначать известный срок для испытания, и если результат окажется неблагоприятным, только тогда подвергать осужденных наказанию.

В свою очередь Гуго Гроций (1583–1645 гг.) указывал, что наказание не может быть просто возмездием, потому что «это противоречило бы разумной природе, которая не позволяет человеку причинять подобному себе существу зло иначе, как ввиду какого-то добра», поскольку «природа ужаснулась бы при зрелище человека, причиняющего другому страдания только для того, чтобы насладиться его мучением». Гроций отмечал, что в наказании следует иметь в виду три стороны: пользу того, кто совершил преступление; пользу того, кто потерпел от преступления; наконец, пользу всего мира. Кроме того, наказание должно сообразовываться с размером причиненного вреда, а потому действия, не причинившие никакого вреда, не могут быть вовсе наказуемы⁷.

В работах Шарля Луи Монтескье (1689–1755 гг.) – выдающегося представителя французского просвещения, сквозит мысль о том, что в хорошо управляемых государствах законодатель будет менее заботиться о наказаниях за преступления, чем об их предупреждении; он постарается не столько карать, сколько улучшать нравы. Как и Гроций, Монтескье подчеркивал положение о зависимости наказания от тяжести деяния. «У нас очень дурно делают, – писал он, – что назначают равное наказание и тому, кто ворует на большой дороге, и тому, кто грабит и убивает… В Китае убийц разрывают на куски, а воров нет; благодаря этому различию там воруют, но не убивают». В этой же связи он упоминал и нашу страну: «В Московском государстве, где воров и убийц наказывают одинаково, всегда убивали; мертвые, говорят там, ничего не скажут»⁸.

Сильное воздействие на российскую пенитенциарную мысль оказало изданное в 1764 г. знаменитое сочинение «О преступлениях и наказаниях», написанное итальянским юристом и государственным деятелем Чезаре Беккариа. Повторяя некоторые мысли предшественников, Беккариа вместе с тем четко формулировал ряд положений, послуживших основой в формировании уголовного законодательства многих стран, включая и Россию. В частности, он писал, что «цель наказания… заключается не в чем ином, как в предупреждении новых деяний преступника, наносящих вред его согражданам, и в удержании других от подобных действий. Поэтому следует применять такие наказания и такие способы их использования, которые, будучи адекватны совершенному преступлению, производили бы наиболее сильное и наиболее длительное впечатление на души людей и не причиняли бы преступнику больших физических страданий».⁹ Применение пыток к подозреваемым он называл «мерзким способом».¹⁰ В конце своей книги Беккариа дал потрясающую по глубине мысли и краткости формулу которая в дальнейшем разрабатывалась и развивалась многими: «Чтобы ни одно наказание не было проявлением насилия одного или многих над отдельным гражданином, оно должно быть по своей сути гласным, незамедлительным, неотвратимым, минимальным из всех возможных при данных обстоятельствах, соразмерным преступлению и предусмотренным в законах».¹¹

Это сочинение было в целом с восторгом воспринято в общественных и государственных кругах Европы. Сильнейшее его влияние испытала, в частности, Екатерина II, опубликовавшая в 1767 г. свой «Наказ Комиссии о составлении проекта нового Уложения» (далее – «Наказ»)¹². В том, что «Наказ» во многом буквально воспроизводил мысли Монтескье («О духе законов») и Беккариа («О преступлениях и наказаниях»), признавалась и сама императрица.¹³ Однако это обстоятельство, по справедливому замечанию Н. Неклюдова, не умаляет достоинств «Наказа», поскольку, во-первых, он образует собой эпоху в истории развития уголовных начал в России и, во-вторых, «представляет собой первую русско-законодательную попытку построить Уголовное уложение на твердых и единых началах теории».¹⁴ Кроме того, в «Наказе» содержалось немало и собственных мыслей просвещенной императрицы¹⁵.

Впрочем, на родине Беккариа, в Италии, а также во Франции еще в XVII в. предпринимались практические шаги по совершенствованию исполнения наказания в виде лишения свободы, т. е. делались первые попытки создания определенной пенитенциарной системы. Так, уже в 1656 г. в Генуе был открыт первый пенитенциарий – исправительный дом, рассчитанный на 600 подростков.¹⁶ В 1703 г. в Риме папой Клементом XI был устроен дом (госпиталь имени святого Михаила) для исправления несовершеннолетних (существовал до 1735 г.), где применялись ночное разъединение, обязательные работы с обучением ремеслу и при молчании содержащихся.¹⁷ Как указывает П. Д. Калмыков, над воротами этой тюрьмы были выбиты слова: «Parum est coerere improbos poena, nisi probos efficias disciplina».¹⁸ В 1766 г. в Милане подобное пенитенциарное учреждение создается и для взрослых, после чего эта практика стала переходить и в другие страны.¹⁹ Однако этот, равно как и последующий, европейский пенитенциарный опыт во второй половине XVIII в., т. е. до появления американских систем, остался без должного внимания современников.

Здесь же заметим, что обоснование необходимости исправления находящихся в тюрьмах преступников посредством одиночного заключения, привлечения к работе, молчания и молитв, теоретически первым обосновал бенедиктинский монах Мобильон (ум. в 1707 г.), который писал: «Провинившихся следует заключать в маленькие кельи, наподобие келий шартрского братства, с мастерскою, где они могут быть заняты какой-либо работой. Можно также каждой келье отвести небольшой садик, в котором они бы работали и пользовались воздухом в определенные часы дня. При богослужении они будут присутствовать, находясь в одиночных помещениях; их содержание будет самое скудное, поститься они должны часто. Им должно делать почаще внушения, и начальник, или его агент, обязан посещать их время от времени для утешения и укрепления в добрых намерениях. Когда этот порядок раз установится, я уверен, он не представится таким жестоким, каким кажется с первого взгляда, и при помощи его, я думаю, все тюрьмы можно сделать гораздо более сносными и полезнее, чем теперешние»²⁰.

Интерес к чисто тюремной проблеме в России и, прежде всего, у Екатерины II возник после известных работ Джона Говарда. Этот английский путешественник, изучавший следы землетрясения в Португалии в 1755 г., был взят в плен французами и на себе испытал все бедствия заключенных в тюрьме. В 1772 г. он был назначен главным шерифом Бедфордского графства, и в этой должности посвятил себя изучению тюрем²¹. Объездив многие страны и изучив там положение тюрем, он нашел их состояние чрезвычайно неудовлетворительным. Особое внимание Говард уделял тюрьмам у себя на родине и подробно изложил свои соображения на этот счет в 1777 г. в известном труде «State of prisons in England and Wales» («Положение в тюрьмах Англии и Уэльса»). Он писал, что государство, оставляя без внимания тюрьмы, где содержатся его граждане, способствует тем самым дальнейшему развитию преступности. В литературе описываются случаи, когда после посещения тюрем Говард вынужден был передвигаться верхом на лошади, поскольку его одежда настолько пропитывалась отвратительным тюремным запахом, что он не мог путешествовать в дилижансе, а своей записной книжкой он пользовался, только предварительно продезинфицировав ее над огнем²². Результаты изучения Говардом состояния в тюрьмах были признаны «неведомым миром», сродни положению «на дне»²³. Он подчеркивал, что человек в существующих тюрьмах не мог оставаться здоровым. Это были здания, лишенные света, свежего воздуха, пронизанные насквозь сыростью; пропитание и содержание арестантов часто сдавалось с торгов начальниками тюрем, которые преследовали при этом личную выгоду. При таких условиях богатые могли пировать в тюрьме, а бедные – умирать с голода.

Говард отмечал, что основной целью тюремного заключения должно быть исправление преступного человека и приспособление его к новой, правомерной жизни в обществе. Для этого необходимы подходящие люди, потому что не уставы, а действующие личности обусловливают достоинства и недостатки пенитенциарных учреждений. Систему полного одиночного заключения он считал противоестественной и подходящей лишь для некоторых категорий преступников, для остальной же их части необходимо разъединение на ночь, а также различие в удобствах содержания, применяемых взысканиях и поощрениях, вплоть до досрочного освобождения – в случаях настойчивого прилежания в работах и очень хорошего поведения вообще. Джона Говарда по справедливости можно и должно считать отцом тюремной системы.²⁴ (Во взглядах Говарда были и спорные позиции. Так, он считал, что тюремное заключение должно иметь срок не менее чем 5 лет – с тем, чтобы было время для изучения и исправления заключенного. Однако мы оставляем в стороне эти и многие другие интересные сами по себе положения в работах Говарда.) По его мнению, лучшая в Европе тюрьма находилась в Генте (Бельгия), которую он посещал несколько раз. В этой тюрьме, построенной в 1782 г., для каждого арестанта была отведена отдельная комната, куда он заключался на ночь. Днем осужденные работали в общих мастерских. Тюремное здание представляло собой восьмигранник по системе двойных флигелей: одни расходились из центра, другие соединяли их края. Обязанность молчания на арестантов не накладывалась, однако персоналу поручалось наблюдать, чтобы они не проводили время в праздных разговорах²⁵.

По уставу Бернского смирительного дома (1788 г.) арестантам предписывалось молчание во время обеда и работ; в других случаях им дозволялось разговаривать между собой только вслух, а не шепотом. Этим самым преследовалась цель препятствовать влиянию преступников друг на друга; кроме того, считалось, что молчание и уединение, способствуя размышлению, наводят преступников на путь раскаяния.²⁶ В дальнейшем эти тюремные начала были взяты на вооружение в Северной Америке и закрепились там под известными названиями Оборнской (Пенсильванской) и Черри-Гилльской (Филадельфийской) систем.²⁷ В начале XIX в. в Америку ездили представители многих европейских государств для изучения опыта американских тюрем, считавшихся в то время наиболее передовыми (хотя, на наш взгляд, в литературе несколько преувеличивается значение указанных систем, поскольку, во-первых, начала их были положены в Европе, а, во-вторых, в самих Соединенных Штатах они не нашли широкого распространения в силу дороговизны, и в дальнейшем были значительно упрощены). Так, по данным А. Ф. Кистяковского, в середине XIX в. в США из 1000 тюрем лишь в 3(!) применялась пенсильванская система²⁸.

Отмеченные выше пенитенциарные идеи и опыт тюремной деятельности с большим трудом проникали в российскую действительность. В конце XVIII в. в нашей стране еще по-прежнему доминировало представление о преступниках как о людях, которые должны наказываться строго и так, чтобы «глядя на то, другим неповадно было», т. е. имел силу дух Соборного уложения 1649 г. и Артикула воинского 1715 г. Соответственно, внимание «тюремным сидельцам» уделялось только тогда, когда положение в отдельных местах лишения свободы становилось совсем невыносимым, о чем правительство узнавало через донесения чиновников и жалобы самих арестантов и их родственников.

До выхода в свет работ Д. Говарда Екатерина II, судя по всему, не была знакома с тюремными системами, существовавшими в тот период. К ознакомлению с ними подтолкнуло, бесспорно, изучение трудов Монтескье и Беккариа, в том числе сказалось, очевидно, и то обстоятельство, что Беккариа принял самое активное участие в устройстве в Италии тюрем с учетом современных ему взглядов на наказание, о чем императрица не могла не знать. Так, по совету Беккариа в Милане в 1776 г. была построена тюрьма с кельями для одиночного содержания; днем арестантов выводили в общий зал на работы при соблюдении молчания²⁹.