Kitobni o'qish: «Царский пират»

Shrift:

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись нас.
На прощанье подымай бокалы
Золотого терпкого вина.

П. Коган «Бригантина»

Глава 1
Земля богов

Сначала остров казался крошечной точкой на бескрайней шири Варяжского моря. Затем он становился все больше и больше, вырастая из линии горизонта. Море было покрыто белыми барашками волн, и остров постепенно как бы вырастал из пенящегося водного простора…

Когда бриг «Святая Дева» подошел совсем близко, стало видно, насколько он велик. Обрывистые скалистые берега нависли над морем, и об их камни с шумом разбивались набегающие волны. В глубине острова за опоясавшей его каменной грядой видны были низкие, пригнутые постоянными ветрами деревья, составлявшие редколесье.

Неприветливый и суровый вид берега не смутил Степана, стоявшего на капитанском мостике возле штурвала. За годы плавания по северным ледовитым морям он привык и не к таким пейзажам. Острова, на которые в поисках охотничьей добычи высаживались поморы, выглядели зачастую куда суровее. Здесь же, в Варяжском море, хотя бы можно не опасаться сплошных льдов.

Но где можно причалить? Отвесные скалы, выраставшие прямо из воды, выглядели негостеприимно.

Корабль медленно двигался вдоль берега, и Степан зорким глазом выискивал пригодное место для стоянки.

– Люди здесь не живут, – пояснил Каск, стоявший у штурвала. – На острове жить нельзя, он принадлежит богам. Там, в глубине, есть священная роща и огромные камни – это место силы.

– Откуда же ты знаешь про это? – спросил Степан, не отрывая взгляд от тянущихся по берегу скал. – Если тут люди не живут?

– На острове нельзя ночевать, – ответил эстонский рыбак. – Но те, кто хочет посоветоваться с богами или попросить у них что-то, приплывают сюда и идут в священную рощу. А потом возвращаются на свои шхуны.

– Теперь гораздо меньше, чем раньше, – вставил подошедший Лембит. – Это ведь – древняя вера, а мы стали христианами. Священники в один голос говорят, что поклоняться идолам – смертный грех.

– Все равно кое-кто приплывает сюда, – упрямо заметил Каск. – Я даже видел одного такого – он арендатор на соседнем хуторе. Хвастался, что доплыл, поговорил с богами, принес жертвы и благополучно вернулся домой.

– Правильно делает, что хвастается, – сказал Степан. – Скалы здесь такие опасные, что мог и не вернуться домой. Разбиться тут ничего не стоит.

– Это место не для людей, – пожал плечами рыбак. – Оно так и называется – Готланд, земля богов.

Место для стоянки пришлось искать почти весь световой день. Проще всего было бы бросить якорь поблизости от неприступного острова, а затем подойти к берегу на шлюпке. Но имелся огромный риск, что шлюпку просто разобьет о прибрежные скалы: остров стоял посреди бурного моря, и волна у берегов была высокая. Да и сам бриг возле этих берегов не мог оставаться в безопасности – стоит ветру усилиться, и, не ровен час, корабль сорвется с якорей и полетит на камни…

За день команда вымоталась до предела: чтобы удержать корабль вблизи острова, нужно было постоянно держать паруса в определенном положении и по команде капитана менять их наклон и разворот. Управлялось это десятками канатов, а работоспособных людей на бриге было всего двенадцать.

Стало уже темнеть, когда с подветренной стороны острова Степан увидел небольшую бухту, в которой бриг мог спрятаться от слишком высокой волны. Зайти в нее оказалось тоже делом нелегким. За две недели плавания людей удалось приучить к командам и кое-как сделать из них моряков, но в условиях быстро наступающей темноты зайти в бухту при неспокойном море – трудная задача даже для хорошо обученной команды.

Об острове Готланд Степану рассказали Каск и Лембит, они неплохо знали эту часть Варяжского моря и могли послужить проводниками. Безлюдный остров, стоящий в стороне от морских путей, – самое пригодное место для убежища.

«Святая Дева» вышла из порта Сан-Мало в начале ноября и за две недели прошла мимо датских островов, германских и польских берегов, а теперь настала пора остановиться. До Нарвы – конечной цели плавания, оставалось два-три дня пути.

План действий разработали Степан, как капитан корабля, и сотник Василий, сын Прончищев, особенно рвавшийся поскорее вернуться на службу московскому царю Ивану. Война продолжалась, и Василий буквально сходил с ума от нетерпения – ему хотелось поскорее вновь принять участие в боях. Тем более что теперь он был охвачен великолепной идеей – послужить государю не на суше, как все остальные боярские дети, а на море – в чужой и незнакомой стихии.

– Мы – первый русский военный корабль! – говорил он Степану и всем остальным членам команды. – Не было еще своего флота у Русской державы! Но будет, а мы – первые!

Василий был убежден в том, что русская армия вновь подступила к Нарве и сейчас стоит лагерем под ней, готовясь к решительному штурму. Согласно разработанному плану, Степан с Василием явятся к царским воеводам и объявят себя. Объяснят, что, оказавшись в плену, сумели захватить вражеский корабль и теперь сами стали управлять им. А дальше уж – дело воевод решить, как лучше использовать в войне вооруженный корабль.

Крепость Нарва не стоит на море, но снабжаться с моря она может: корабли поднимаются из устья реки Наровы и под защитой крепостных пушек разгружаются. А русской армии остается лишь скрипеть зубами от бессильной ярости, потому что воспрепятствовать этому она никак не может – нет своего флота.

А если нет своих кораблей, то и война на море, считай, что заранее проиграна. Что толку осаждать крепость, если она имеет отличное снабжение всем необходимым? На что надеяться? На чудо? На героизм воинов, которые будут раз за разом погибать на приступах к крепости?

– Но теперь все изменится, – с воодушевлением говорил Василий. – Мы станем перехватывать суда, идущие к врагу, и Нарва обессилеет. Тогда и взять ее будет куда проще!

Каково же будет изумление врагов, когда под стенами Нарвы вдруг появится корабль с иконой Богородицы на парусе и с русской надписью по правому борту – «Святая Дева»! Может быть, одного ошеломления от неожиданности окажется достаточно для успешного штурма.

Но, перед тем как приступить к исполнению плана, Степан настоял на остановке у острова Готланд. Это решение было связано с несчастным греческим юношей. Неудавшийся купец Димитрий Кордиос умер от раны, полученной им от французских пиратов. Испускал дух он долго, мучаясь от нестерпимых болей в загнившей и воспалившейся ране. Перед смертью он смотрел стекленеющими глазами на склонившихся к нему Степана и Марко Фоскарино, умоляя в последний раз выполнить его волю.

Просьб у Димитрия было две: не бросать его тело в море, а похоронить в земле, как положено христианину. И вторая – отвезти его сундук с золотом на Родос, чтобы сестра не стала ответчицей по его долгам.

Если первая просьба была более или менее исполнима, то насчет второй у Степана имелись сильные сомнения. Он обещал умирающему исполнить его волю, но внутренне находился в смятении. Родос – это остров, как ему уже объяснили. Но где он расположен? В Средиземном море… Учивший Степана старец Алипий из холмогорского монастыря ничего не говорил про Средиземное море.

– Наверное, можно добраться и туда, – размышлял про себя поморский капитан. – Есть морские карты, и астролябия не подведет. Ингрид умеет с ней обращаться, да и мне стоит научиться. Но дальний путь! По незнакомым морям!

Где родная Кемь и Белое море и где неведомый остров Родос?

– Родос найти – это тебе не на Грумант ходить, – говорил с досадой Степан Лаврентию – единственному человеку, с которым мог быть до конца откровенен и перед которым не боялся показаться слабым и неуверенным в себе…

Лаврентий в ответ молчал и загадочно улыбался. Видно было, что карельскому колдуну нечего сказать о Родосе, пока он не посоветовался с духами предков и не поворожил.

Правда, к чувству досады у Степана примешивалось и другое чувство. Он хотел этого плавания! Хотел испытать себя, пройти по всем морям и увидеть весь огромный загадочный мир! Разве он не сумеет, не справится? Английские, испанские и другие капитаны ходят по всем морям-океанам, а разве русский помор хуже?

Пройти в морозном тумане на обледенелом поморском коче из Кеми на Грумант он, Степан, может. А раз это может, то и до Родоса доплывет, благо там, говорят, льдов совсем нету…

Но сначала – война! Василий прав: если давали присягу царю Ивану, прозываемому в народе Грозным, то надо исполнить воинский долг до конца. Тем более что их воинская помощь с моря может оказаться бесценной.

Однако сундук с золотом, который нужно доставить на Родос… Не идти же на войну с таким богатством. Можно ли подвергать это золото опасности? Добро бы, оно принадлежало Степану или всей команде – тогда можно рисковать. Но от него ведь зависит судьба, если не сама жизнь далекой незнакомой девушки. И не просто девушки, а сироты, к тому же лишившейся даже единственного брата, о чем ей еще предстоит узнать…

С чувством тревоги Степан Кольцо подумал вдруг о том, что ему волей-неволей вручена судьба этой девушки, которую он даже не знает и никогда не видел. Димитрию Кордиосу угодно было назначить его, Степана, своим душеприказчиком. Точнее, у несчастного Димитрия просто не было иного выхода, кроме как довериться Степану – практически незнакомому человеку.

А разве такое доверие можно обмануть?

Когда наступил поздний рассвет и стало видно все вокруг, с корабля спустили шлюпку. Бриг покачивался на двух якорях в маленькой бухте, окруженной поросшими кустарником скалами. В шлюпку спустили завернутое в плащ тело Димитрия, а затем его сундук, обитый железными скобами. Лаврентий сел на весла, следом спустились Степан и мрачный венецианец Марко Фоскарино. В последний момент в шлюпку стала спускаться Ингрид, но Лаврентий вдруг строго остановил ее.

– Нет, – сказал он. – Хоронить – это не женское дело.

– Но я хочу, – упрямо произнесла Ингрид, уже занесшая ногу, чтобы перелезть через борт корабля. – Я все это время ухаживала за ним. Теперь я хочу положить его в могилу.

Ее глаза потемнели: Ингрид не любила, чтобы ей противоречили. Степан уже думал согласиться, тем более что девушка и вправду ходила за умирающим греком, как сестра. Почему бы ей и не похоронить его?

Но Лаврентий проявил неожиданную твердость.

– Здесь место силы, – сказал он изменившимся голосом. – Рыбаки говорили правду, я это чувствую. В месте силы женщинам не место. Ингрид, останься на корабле.

Степан был уверен, что девушка в ответ возмутится, но, как ни странно, она послушалась Лаврентия. Сверкнула глазами и осталась на палубе корабля. С борта на отплывающую шлюпку смотрела вся команда во главе с сотником Василием. Рядом стояли одноглазый Ипат со своим вечным другом Агафоном и новым воспитанником – Чертом, как упорно называли чернокожего гиганта М-Твали…

Подняться на берег тоже оказалось проблемой: среди скал нужно было найти узкую расселину. Наконец, по узкой тропинке, ведущей круто вверх, все трое поднялись на землю острова. Тащить мертвое тело на плечах вызвался Марко Фоскарино. Он был уже немолод, и делать это было ему трудно, однако он угрюмо буркнул:

– Я был дружен с его отцом. Теперь это – единственное, что я могу сделать для сына.

Степан же тащил тяжелый сундук, обхватив его обеими руками и прижав к животу. Это было страшно неудобно, но ручек у сундука не имелось.

Положив тело на землю, они отправились осмотреть остров. С моря он казался больше, чем был на самом деле, но все же на то, чтобы обойти Готланд, понадобилось несколько часов.

Ничего удивительного в том, что люди тут не живут. Каменистая почва вряд ли может дать урожай, а для рыболовецкого промысла берега уж слишком неудобные, поднимаясь на берег и спускаясь к морю, каждый раз рискуешь сломать себе шею.

Сильно задувавший до этого ледяной ветер немного стих, и пошел мокрый снег – крупные влажные хлопья покрывали землю, камни, деревья с облетевшими листьями. Снег быстро таял, и влага чавкала под ногами.

– Вот она, – вдруг сказал Лаврентий, вытягивая вперед руку. – Священная роща.

В отличие от остального редколесья, здесь были дубы. Расположенная в самом центре острова в низине, дубовая роща состояла из невысоких, но кряжистых деревьев с толстыми стволами и ветками, далеко тянущимися над землей. Сейчас, поздней осенью, листва с них давно облетела, но в другое время года под сенью этих деревьев наверняка можно было ходить, не опасаясь дождя или солнца. Длинные ветви широко раскинулись и переплелись между собой.

В середине рощи стоял огромный камень-валун. Высотой он был в полтора человеческих роста и примерно такой же в ширину. По бокам от него располагались еще шесть камней поменьше размером: три с одной стороны, и три – с другой.

– Семь камней, – прошептал Лаврентий. – Я же говорил, это – место силы.

Никто из них не удивился тому, что Лаврентий вдруг заговорил шепотом. Ветер стих, в древнем святилище стояла тишина. В присутствии этих тысячелетних дубов и гигантских молчаливых камней, стоящих в определенном порядке, казалось кощунственным разговаривать громко.

Все вокруг казалось немного страшным и таинственным.

– Mater Misericordia, oro pro nobis, – сдавленным голосом произнес венецианец.

– Пресвятая Богородица, моли Бога о нас, – отозвался Степан.

Они оба перекрестились.

– Этого здесь не нужно, – прошептал Лаврентий. – Здесь, в священной роще, мы и так находимся под защитой богов.

Двигаясь как зачарованный, колдун пошел по кругу, обходя валуны один за другим. Останавливаясь возле каждого, он осматривал его со всех сторон и шептал что-то при этом.

Затем остановился и забрался рукой себе под рубашку. Вытащив оттуда мешочек, колдун достал осколочек камня-Алатыря. Постояв немного, Лаврентий сделал шаг к самому большому валуну, стоявшему посередине. Вытянул руку с зажатым камешком перед собой и сделал еще один шаг. Теперь до валуна оставалось лишь совсем небольшое расстояние.

Наблюдавший за действиями друга Степан почувствовал, как он напряжен. Лаврентий как бы вытянулся в струнку, спина и затылок чуть вибрировали – вероятно, колдуна била дрожь.

В последний момент он обернулся к Степану, и стало видно, какие у него округлившиеся застывшие глаза. В них стоял страх – колдун боялся.

В следующее мгновение Лаврентий шагнул вперед и прижал Алатырь к мокрой от падающего снега поверхности валуна.

И тут произошло невероятное! Никаких звуков не было. В полной тишине словно молния ослепительно сверкнула в том месте, где камень-Алатырь прикоснулся к валуну. Сначала мелькнула вспышка, и тотчас же сноп белых искр рассыпался вокруг.

Неведомая сила резко отбросила колдуна назад, и он упал на спину. Шапка свалилась на землю, но отброшенная в сторону рука продолжала сжимать Алатырь.

Венецианский купец от неожиданности шарахнулся в сторону, а Степан бросился к Лаврентию, лежавшему неподвижно с закрытыми глазами. Чуть оттащив друга подальше от валуна, Степан склонился к нему.

Неужели мертв? Этот проклятый валун убил его?

Лаврентий открыл глаза и бессмысленным взглядом уставился на Степана. Затем пошевелил губами, будто пробуя, слушается ли его язык.

– Так я и знал, – прошептал он. – Так и знал. Это другое колдовство.

– А если знал, то зачем же полез? – поинтересовался Степан, успокаиваясь: если друг разговаривает, значит, его жизнь вне опасности.

– Нужно было проверить, – пробормотал колдун. – Теперь все ясно: в этой священной роще живут другие боги. Они не приняли камень-Алатырь, он им чужой.

Он сел, а затем попробовал встать. Руки и ноги не слушались Лаврентия, и он снова опустился на землю.

– Ну, вот и хорошо, – заметил Степан, подавая другу руку, чтобы тот еще раз попытался встать. – Теперь ты убедился и, слава богу, остался жив. Пойдем отсюда.

– Нет, это место силы, – упорно проговорил Лаврентий. – Теперь-то уж я полностью убедился. Отсюда нельзя уходить до тех пор, пока здешние боги не захотят со мной говорить. Оставь меня здесь, я побуду с ними наедине.

Поймав встревоженный взгляд Степана, он слабо улыбнулся.

– Не бойся, – сказал он. – Я больше не буду доставать Алатырь. Я должен был попытаться, но это оказалось ошибкой. Иди, я догоню вас.

Находиться в этом странном месте Степану было неуютно с самого начала, а после увиденного вообще стало страшно, так что он не стал спорить. Что же касается Марко Фоскарино, тот он был в восторге от идеи убежать отсюда и никогда не возвращаться.

– Надеюсь, мы не будем хоронить Димитрия поблизости от этой рощи? – спросил он утвердительно. – Димитрий был добрым христианином, и ему было бы неприятно лежать тут.

Двумя заступами они вырыли могилу между двух небольших деревцев и положили туда завернутое в плащ с ног до головы тело несчастного грека. Туда же положили все четыре иконы, бывшие с ним: Иисуса-Пантократора, Богородицы, Димитрия Солунского и архиепископа Николая, Мирликийского Чудотворца. Вероятно, этой последней иконой молодой человек запасся специально перед путешествием по морям…

Засыпав могилу, сверху выложили из мелких камешков крест, а затем встали в изголовье.

– Кто будет молиться? – спросил Степан, обращаясь к венецианцу. – Он был твоим другом и сыном твоих друзей.

– Лучше это сделать тебе, – ответил Марко, вытирая запачканные землей руки о рукоятку заступа. – Все-таки вы с ним принадлежите к одной церкви. Будет правильно, если над могилой схизматика будет молиться схизматик. Ты умеешь это делать?

Степан хотел было ответить, что годы, проведенные за учением в холмогорском монастыре, не прошли даром. Молиться и служить Богу – это второе, что он умеет делать хорошо после вождения кораблей по студеному морю…

Прочитав молитву Господню, канон Пресвятой Богородице и тропарь всем святым, Степан приступил к погребальному обряду.

– Еще молимся об упокоении раба божьего Димитрия, и о проститеся ему вся согрешения его вольныя и невольныя, словом-делом, ведением и неведением…

Сбоку приблизился Лаврентий. Он встал в ногах могилы и, осенив себя крестным знамением, присоединился к молитве. Марко опустился на колени.

– И упокой его, Господи, в селениях праведных, иде же несть ни скорби, ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная…

Место было возвышенное, и, когда ветер с моря усилился, слова стали еле слышны. Ледяные порывы Балтики посвистывали вокруг, унося обрывки молитв в сторону. Когда Степан запел «Со святыми упокой», Лаврентий присоединился к нему. Их громкие голоса, силившиеся перекричать морской ветер, зазвучали в унисон, сильнее.

Они молились не только о Димитрии, но обо всех своих товарищах, погибших в последнее время. Стоя посреди пустынного острова, обдуваемого всеми ветрами, оба почувствовали, что время для такой молитвы настало, и место – самое подходящее.

– Со святыми упокой, Господи, – силясь преодолеть вой ветра, выводили Степан с Лаврентием, – души усопших раб Твоих…

– Теперь сундук, – охрипшим от пения на ветру голосом сказал Степан. – Надо поискать место, чтобы потом сразу найти.

– Лучше всего – в священной роще, – предложил Лаврентий. – Там легко запомнить место по расположению камней.

Заметив смущение на лицах Степана и Марко, колдун пояснил:

– В священной роще нельзя хоронить людей. А предметы как раз хорошо прятать там, под защитой богов.

Пока по очереди тащили тяжелый сундук, венецианец, наконец, не выдержал и задал Лаврентию вопрос, который мучал его давно.

– Слушай, – сказал он. – Объясни все-таки мне, ты христианин или язычник?

Но отвечать на этот вопрос Лаврентий научился еще в детстве, когда под руководством дедушки-колдуна только начинал заниматься своим главным делом.

– Я чту всех богов, – миролюбиво сказал он. – Раньше были древние боги, а теперь пришли новые. Я знаю, что наступит время – и старые боги уйдут от нас. Но пока что они еще сильны и могут помочь людям так же, как новые. Да и вообще, зачем делать различия? Старые и новые боги – это одно и то же в жизни человека.

Этот уклончивый ответ, конечно, не удовлетворил Марко, но делать было нечего – венецианец озадаченно вздохнул и умолк. Честно говоря, Степан и сам не знал, как следует относиться к сверхъестественным силам и способностям своего друга. Поморский Север издревле богат колдунами, но пришедшее в эти края христианство выработало какие-то формы мирного сосуществования со старинной магией и волшебством. По крайней мере – в сердцах людей-поморов.

Наметив место в священной роще, они закопали сундук в землю на глубину в три локтя – вполне достаточно для того, чтобы даже сильный ливень не смог размыть грунт и обнажить сокровище. Перед тем, как закопать сундук, Степан взглянул на него и подумал о том, какая странная судьба у этого предмета. Ему нужно было проделать долгий путь от Родоса в Венецию, чтобы затем быть зарытому на пустынном острове посреди холодного северного моря.

– А потом он, так и не будучи открыт, вернется на Родос, – закончил свою мысль Степан. – Но это уж будет моя забота.

Неожиданность поджидала чуть после, когда Лаврентий вдруг отказался возвращаться на корабль.

– Нельзя уезжать, пока я не помирюсь со здешними богами, – заявил он. – По всему видно, что в этих краях, в этом море они очень сильны. Без их помощи нам всем будет трудно. А, кроме того, мне нужно поворожить, и место для этого подходящее.

Он собирался провести в священной роще весь остаток дня и ночь.

– Но как же ты останешься один? – с недоумением поинтересовался Степан. – У тебя нет еды и негде укрыться от ветра со снегом.

Но колдун только улыбнулся в ответ.

– Боюсь, мне будет жарко, – ответил он. – Может быть, даже слишком жарко. А еды здесь предостаточно. – Он обвел глазами валуны святилища. – Отсюда исходит огромная сила. Разве ты сам не чувствуешь?

На корабле царило безмятежное спокойствие – все были заняты делом. Большая часть команды занималась починкой парусов и приводных канатов, которые часто рвались. Агафон использовал время для того, чтобы обучить пищальному бою и обращению с холодным оружием новичков – Федора и Кузьму. Оба они совсем не владели этим искусством, и теперь Агафон в роли строгого учителя наслаждался выпавшей ему ролью.

Что же касается одноглазого Ипата, то он с самого начала сходил с ума от корабельных пушек. Он осматривал их, чистил, любовался ими. Видя, как Ипат поглаживает чугунные и бронзовые стволы и приговаривает что-то при этом, Степан даже с невольной усмешкой догадывался, что новоиспеченный канонир дал каждому из орудий какое-то имя и теперь общается с ними.

С сотником Василием Ипат не разговаривал никогда. Более того, оба старались не встречаться взглядами, будто не существовали друг для друга. После конфликта, случившегося в рабском кубрике, когда Василий вернулся от капитана Хагена, а Ипат злобно издевался над ним, между канониром и боярским сыном не могло быть никаких отношений. Степан краем глаза лишь замечал, как напрягается лицо Ипата, когда он проходит мимо Василия Прончищева, а временами перехватывал устремленный на канонира взгляд сотника – тяжелый и задумчивый, словно налитый свинцом.

– Что-то еще будет, – с тревогой понимал капитан Кольцо. – Не сейчас, так потом. Но так просто эта ситуация не разрешится.

Надо думать, Ипат уже сто раз успел пожалеть о том, как вел себя по отношению к боярскому сыну. Поспешил тогда, поторопился с издевательствами. Теперь все развернулось по-другому, и сотник Василий вновь стал тем, кем и должен был. Пусть не капитаном корабля, но все же явным воинским начальником: всяко уж не чета Ипату…

Зато у канонира имелось свое удовольствие. Однажды он заметил, с какой ловкостью его чернокожий «воспитанник» кидает в деревянную переборку короткий ножик. Взмах рукой, и сверкающее лезвие, перекувырнувшись в воздухе несколько раз, точно вонзается в стенку. Такому глазомеру мог позавидовать каждый, и Ипат решил сделать из М-Твали артиллериста, себе в подмогу.

Чернокожий гигант был в восторге от своего нового положения. Он научился заряжать орудия в считаные секунды, а в том, чтобы перекатывать их по палубе, ему вообще не было равных – физической силой И-Твали превосходил всех остальных. Однажды с разрешения Степана Ипат устроил «учебные стрельбы», использовав для этого десять ядер из запаса, значительно пополнившегося после стоянки в Сан-Мало.

Из досок разломанного снарядного ящика был сооружен маленький плот, который, привязав длинной веревкой, бросили за борт. Когда расстояние между бригом и плотиком значительно увеличилось, Ипат начал стрельбу по нему.

Это было настоящей боевой практикой: корабль качало волной, цель была маленькая, и попасть в нее было крайне сложно. Вся команда, столпившись у борта, наблюдала за стрельбами. Пушки поочередно грохотали, Ипат матерился, сизый пороховой дым ел глаза всем присутствовавшим.

Четвертым выстрелом Ипат опрокинул плотик так, что он перевернулся. Шестым – разнес его в щепки. Это был очень хороший результат – ведь маленький плот куда меньше, чем вражеский корабль.

Последний, десятый выстрел гордый собой канонир позволил сделать своему новому помощнику.

– Давай, Черт, – снисходительно сказал Ипат. – Покажи себя. Чему я тебя научил…

Сверкая белозубой улыбкой, М-Твали ловко откатил тяжелый пушечный лафет и зарядил орудие. Закатив в жерло ядро, он несколько раз мягко, но сильно сунул банником, забивая заряд поглубже. Затем, перескочив к казенной части, навел пушку на оставшуюся плавать среди волн доску. Выстрел – и доска взмыла кверху, ядро угодило ей в край.

Вообще чернокожий убийца с пиратской галеры на деле оказался добродушнейшим парнем. Он поминутно улыбался, стараясь угодить всем, а в Ипате вообще души не чаял. Только при виде Степана он как-то собирался и отводил глаза в сторону: неловко было, ведь в бою он чуть не убил поморского капитана.

Кроме прочего, М-Твали оказался очень восприимчив к языку. На пиратской галере с ним никто не разговаривал: его держали в клетке, как дикого зверя, и выпускали только в бою, когда нужно было убивать неизвестно кого за миску похлебки. А оказавшись на борту русского корабля, африканец погрузился в языковую стихию, вскоре ставшую для него понятной. Никто специально не учил его, но М-Твали слушал речь, обращенную к себе и звучащую вокруг себя, так что результаты не замедлили сказаться.

Конечно, тут постарался и Ипат, ревниво следивший не только за артиллерийскими успехами, но и за общим развитием своего помощника. Однажды он даже устроил аттракцион для всей команды, когда перед всеми вдруг задал вопрос:

– Скажи нам, Черт, кто ты таков?

Видно, с Чертом уже репетировали этот номер, потому что тот с готовностью улыбнулся и с ужасным акцентом, но четко отрапортовал:

– Стрелец московского царя!

– А с кем ты должен сражаться, Черт? – задал следующий вопрос одноглазый педагог.

– С немцами, шведами и бусурманами, – последовал немедленный ответ.

– Вот вернемся в Россию, – обращаясь ко всем, сказал Ипат. – Зачислим Черта в стрелецкий полк пушкарем и на войну пойдем. От одного его вида басурмане разбегаться будут.

Сейчас, вернувшись с острова на корабль и увидев знакомые лица в знакомой обстановке, Степан испытал облегчение. Только сейчас он понял, что имел в виду Лаврентий, говоря о «месте силы». Действительно, на острове он ощущал угнетенность, словно в присутствии какой-то незримой, но грозной силы. Будто десятки глаз наблюдали за тобой, раздумывая, оставить тебя в живых или уничтожить одним могучим ударом.

Во второй половине дня настало время обеда. Готовить еду для команды Ингрид решительно отказалась с самого начала.

– Никогда не любила этого, – заявила она Степану. – Только для мужа стану готовить. А поварихой на собственном бриге не буду. Давай, лучше я тебя научу обращаться с астролябией – это куда интереснее.

Поваром пришлось сделаться Лембиту, которого это вполне устроило. На корабле он оказался самым старшим по возрасту – ему было под сорок лет, и голова с бородой давно сделались седыми. Лембит в юности надорвался и заработал себе грыжу, так что участвовать в полевых работах не мог. Ходить в море на шхуне – другое дело, а надсаживаться в поле с бороной он не мог. Но ведь не сидеть же сложа руки. Вот хозяин хутора и приноровился помогать своей жене готовить обед для большой семьи и работников. Кстати, как доверительно пояснил Лембит Степану, так выходило даже экономнее: жена вечно жалела людей и старалась положить в котел побольше продуктов, а он, будучи хорошим хозяином, положил конец такому расточительному безобразию…

Правда, кулинарные способности хозяина хутора Хявисте были незатейливы. Точнее, они полностью соответствовали тому, чем и привыкли питаться на эстонских хуторах: это была жидкая овсяная или ржаная каша с плавающими в ней кусками сала. Привыкшие к русским калачам и кулебякам стрельцы негодовали и давились, но Ингрид была хозяйкой корабля и обучала капитана морским наукам, а больше никто на борту готовить не умел.

Но обед на острове Готланд оказался праздничным. Воспользовавшись стоянкой в бухте, с борта корабля забросили сеть и в несколько приемов выловили довольно большое количество трески. На каждого члена команды пришлось по три рыбины. Лембит сварил рыбу с солью в огромном котле, где привык варить кашу. К рыбинам он выдал по две галеты из партии, которую закупили в Сан-Мало. Перед тем, как есть, этими галетами, согласно старинной морской традиции, следовало долго изо всех сил стучать по столу или по лавке. Заслышав на корабле мерный и сильный стук, каждый мог безошибочно догадаться – наступило время обеда и матросы стучат галетами, выбивая из них черных мучных червей…

Обрадованные рыбой на обед, стрельцы потребовали принести бочонок с крепким пивом или вином, также закупленными в изобилии, но тут Степан воспротивился.

– Завтра с утра выходим опять в море, – объявил он. – Нечего напиваться. Скоро начнем войну, тогда и будем пировать хоть каждый день. Счет будет такой: один потопленный вражеский корабль – один бочонок пива или вина, на ваш выбор. Как ты – согласен, боярский сын?

Василий солидно кивнул и довольно усмехнулся. Степан и сам понимал: раз уж они возвращаются на войну и будут взаимодействовать с русским войском, боярский сын снова станет важной фигурой. Раз так – с ним нужно держаться почтительно. Хотя отношения у них между собой были хорошие, все же двум независимым людям трудно сохранять паритет…