Kitobni o'qish: «Снежинка и её Ветер»
Пролог
Зулла и Фахту любили друг друга с юности. Поддавшись чувствам, влюблённые вопреки воле родни, соединились, за что были изгнаны из поселения. Зулла обосновалась на хуторе, промышляя охотой, вела скудное хозяйство и печалилась о загубленной молодости. Прав был отец, и мать добра желала: нельзя связываться с двуликими. Фатху во второй ипостаси медведь.
– Пусть так! – спорила в своё время юная девушка. – Кроме Фатху мне не нужен никто!
– Хоть бы волк, – причитала матушка, – они семье преданы! Медведь уйдёт, не удержишь!
– Фатху никогда меня не оставит! – не верила Зулла.
Теперь, коротая зимние вечера в натопленной избушке, она вспоминала родителей и глотала горькие слёзы. Недолго длилось счастье.
Первый год Фатху был образцовым супругом. Выстроил дом, оборудовал двор, научил Зуллу охотиться, выделывать шкуры, заготавливать впрок мясо. Она гордилась собой: ни одна женщина в посёлке не сравнится с ней! Только и могут: по хозяйству хлопотать, за домашней живностью ходить, рукодельничать да детей нянчить.
Детей молодым супругам Хранитель Севера не дал. Отсутствие материнского благословения сказалось, или другое что. Зулла размышлять об этом не хотела, лишь скрепляла стонущее сердце горькой печатью: нет ребятишек, значит, лучше так, чем безотцовщину пестовать. А всё ж таки, отдыхая после долгого похода, слышала сквозь дрёму то плач, то смех, то лепет. Сжимала грудь тоска одиночества. Фатху, где ты пропадаешь? Редким гостем был теперь муж в доме Зуллы. Долгожданным. Таяла женщина в жарких объятьях, шептала ласковые слова, умоляла не покидать её.
– Была бы ты медведицей, – сокрушался Фатху, – не просила большего. Медведица сама справляется, никого не держит.
– Но я человек… человек… – отвечала Зулла и забывалась, утопая в потоках наслаждения. Лишь где-то в дальнем-дальнем закутке сознания теплилась мысль: правы были родители.
Лунный месяц любви пролетал звонким клином журавлей. Вот слышалось курлыканье, тянулись слаженно взмахивающие большими крыльями птицы, и нет их: только серое северное небо скучно раскрывается над головой.
Зима в этом году выдалась крепкой. Зулла старалась от хутора не удаляться. Силки ставила так, чтобы успеть обойти и засветло вернуться. Широкие лыжи позволяли двигаться по глубокому снегу, ружьё за плечами оберегало от нападения волков, термос хранил тепло свежесваренного морса, однако задерживаться в чаще леса не хотелось. Да и много ли нужно одинокой женщине? И в доме есть чем заняться: шить душегрейку из песцовых шкурок или глубокую беличью шапку, а из обрезков рукавицы да стельки. Всё это пользовалось большим спросом на ярмарке в ближайшем городе. Сама Зулла не ездила туда, предпочитала сдавать работу перекупщикам.
В тот памятный вечер, сидя у натопленной печи, Зулла раскладывала кусочки меха, примеряясь, каким узором украсить готовую жилетку. Лучина горела тускло, глаза устали. Лучше бы дождаться утра и рукодельничать около окна, но день короток, много ли успеешь, да вечер нужно как-нибудь переждать. Коза подоена, каша сварена, пол выметен, чем ещё заняться? Пронька – молодая, но удойная козочка – словно услышала мысли хозяйки, заблеяла. Немногочисленную живность из-за морозов приходилось держать в сенях, на хозяйственном дворе осталась только собака – умная обожаемая Зуллой хаски. Зорюшке не требовалось ничего кроме многослойной соломенной подстилки, да похлёбки с мясом и крупой.
Вот и она залаяла. Зулла прислушалась: что такое? Чужой кто подбирается к дому? Не похоже. Голос у Зорюшки радостный, словно здоровается с кем-то собака. Женщина не торопясь отложила работу и поднялась, чтобы выглянуть в окно. Взрывая широкой грудью пушистый снег, через поле бежал огромный белый медведь. Такой и лошадь одной лапой повалит! Откуда только взялся? В посёлке говорили, что белые медведи водятся на островах, на большую землю могут перейти только, когда залив станет подо льдом. Погнать животных на материк может голод, но такие случаи хранились лишь в памяти древних старцев и то, те не сами видели, а от своих дедов слышали.
Собаку жаль, но выходить на такого зверя с ружьишком – чистое самоубийство. Зулла мысленно поблагодарила мужа за крепкие двери и засовы, распахнула рамы, чтобы задвинуть внешнюю дубовую ставню. Пролезть в окно такой большой медведь не сможет, но стекло лапой разобьёт, когда ещё заменить получится!
Холод ударил в лицо, забрался за ворот. Зулла почувствовала уколы мелких снежинок и замерла, услышав рык. Зверь был близко. Почему вечером поленилась выйти и закрыть? Сердилась на себя, снова и снова дёргала ставню, та перекосилась или вмёрзла, не поддавалась. Медведь опасно приближался, ещё два гигантских прыжка и он будет рядом. Зулла отшатнулась и в упавшем на голову зверя свете увидела свёрток, болтавшийся при каждом движении. Медведь держал в зубах стягивающую кулёк ленту. Что это? Батюшка Север подарок прислал? Женщина замерла, в ужасе обхватив себя руками.
Медведь поднялся на задние лапы, передними упёрся в подоконник и просунул голову в открытое окно. Замер, словно ждал, когда посылку заберёт получатель. Зулла не решалась пошевелиться, она рассматривала мохнатую морду, сомкнутую пасть с зажатой в зубах лентой, глаза… Добрые печальные синие. Такие знакомые!
– Фатху? – сипло прошептала она.
Медведь качнул головой и потянулся вперёд, умоляюще глядя на Зуллу. Она взяла свёрток. Холодный. Смёрзшиеся тряпки обросли ледяной коркой. Это Фатху? Зулла боялась поверить своей догадке. Давно ей не приходилось видеть мужа во второй ипостаси. Но кто ещё мог вот так по-хозяйски задвинуть ставню? Словно делал это десятки раз, наказывая жене окна без защиты не оставлять. Собака – хороший охранник, но против лихого человека с ножом или пистолетом ничего сделать не может.
– Зорюшка сразу его признала, – шептала Зулла.
Она прислушалась. Собака замолчала, снег больше не скрипел, зато стал подниматься ветер. Начиналась метель.
– Фатху, что тебя заставило прийти в зверином обличии? Какая беда стряслась? – размышляла женщина, по привычке разговаривая сама с собой. Хотелось тревожить глухую тишину зимней ночи, создавать иллюзию жизни среди заснеженных полей.
Она подошла к печи, пристроила свёрток на скамье, перерезала намокшую в медвежьей пасти ленту и принялась распутывать смёрзшуюся ткань. Под суровой холстиной оказалось атласное пуховое одеяльце. Такой изысканной ткани сельской женщине видеть не приходилось. Замерла, удивляясь нежному цвету, напоминавшему лепестки подснежников. Осторожно, словно боясь спугнуть чудесную бабочку, отвернула угол, ещё один.
– Дитя.
На лавке лежал завёрнутый во фланелевую пелёнку младенец. Веки плотно сомкнуты. Кожа белая, сияющая как наст под весенним солнышком. Ни шевельнётся, ни застонет. Жив ли?
Зулла поспешно распеленала ребёнка и прижалась ухом к его груди. Медленные, едва заметные удары сердечка заставили её действовать быстро.
Освободила младенца от холодной рубашки, убрала подгузник.
– Девочка. Маленькая моя, сейчас согрею.
Распахнула свою душегрейку, расшнуровала платье и прижала крохотное тельце к обнажённой груди.
Словно сосульку за шиворот сунула!
Ничего, не привыкать.
– Сейчас, милая, сейчас согреешься.
Крепко держала женщина забывшегося от холода ребёнка. Сидела, покачиваясь, на лавке около печи, смотрела на задвинутую медведем ставню. Что это такое? Как понимать? Где Фатху взял девочку, почему принёс сюда? Наконец, младенчик зашевелился. Возился в руках Зуллы. Она немного ослабила объятья, стала рассматривать меленькое личико. Глаза всё ещё закрыты. Брови и ресницы светлые, волосы тоже. Как у отца – подумалось. Глаза синие, наверняка. Чуть не завыла от горьких мыслей: не смогла она родить, муж нашёл себе медведицу, а с той, видно, горе случилось, вот и принёс Фатху дочку законной жене.
– Ай-яй-яй… Как же так? Хранитель Севера, за что наказываешь?
Девочка поморгала, но глаз так и не открыла, ротик только. Повертела головой, нашла сосок.
– Глупенькая, – со вздохом сказала ей Зулла. – Пусто здесь. Погоди немного. Отогреешься, я тебя Пронькиным напою. – Засмеялась: – Щекотно! Ну, ладно, соси. Мне не жалко.
Закрыла глаза, привалилась к тёплому боку печки и стала вспоминать мужнины ласки. Он тоже бывало играл, трогая губами её сосцы. Груди небольшие, упругие. Налитые. Одна беда – не выкормили никого.
Девочка постепенно отогрелась. Зулла прижимала голенькое тельце к себе и заворожено смотрела, как старательно малышка сосёт грудь-пустышку.
– Сильная, – удивлялась женщина, – как тянет!
Длилось это долго, Зулла опасалась, что заснёт и уронит ребёнка. Нужно устроить подкидышу колыбель. Она вытащила сосок из маленького ротика и заметила на порозовевших губах девочки каплю, похожую на растопленное масло.
– Что?
Надавила на грудь, изумлённо наблюдая, как из соска сочатся такие же капли.
– Хранитель Севера благословил, – прошептала. Она не слышала, чтобы у нерожавшей появлялось молоко, и восприняла это как чудо.
Красивые детские вещи спрятала. Нарвала из старых простыней подгузники и пелёнки. Освободила сундук и устроила в нём постель для доченьки. О настоящей матери, о том, что с ней случилось, даже думать не хотела.
– Пусть не я рожала, подарить жизнь можно и так: спасти от холода и голода, – говорила Зулла, обращаясь к входной двери, за которой простиралась белая пустыня, забравшая мужа.
Новые приятные заботы захватили Зуллу, наполнили жизнь, придав ей смысл, и затмили прежние печали. Снежана – так называла ребёнка. За необыкновенно белую и нежную кожу, а ещё потому, что на правой щеке, у самого ушка девочки была родинка в форме изящной снежинки.
С тех пор всё стало иначе. Фатху навещал их чаще. Один лунный месяц в году они жили дружной семьёй, и в другое время наведывался: то корзину грибов принесёт, то кукан рыбы, то кузовок морошки. Снежана радовалась отцу, скучала, когда долго не видела, и мать любила. Никогда не спрашивала, почему так не похожа на них. Фатху светлорусый, но смуглый. Зулла темноволосая и черноглазая, с желтоватой обветренной кожей, а девочка хоть и росла, а всё оставалась беленькой и нежной, словно ангел.
Глава 1. Кто ты, Снежинка?
Снежана
Она бежала изо всех сил. Оглядывалась и весело кричала:
– Не догонишь! Нипочём не догонишь!
Снег звонко скрипел, еловые лапы бросались рассыпчатыми горстями снежинок, хотелось бежать быстрее, но широкие снегоступы проваливались, не позволяя ускориться. Как ни трудно было Николке – он тяжелее и проваливается глубже, а всё-таки настиг подружку, осалил:
– Тебе водить! – крикнул юношеским баском и бросился вперёд.
Уговор был салить друг друга только на просеке. Кто до оврага первым добежит, тот и победил. Уже немного осталось, не успеть! Снежана подобрала юбку ещё выше и припустила с новой силой. Николкина спина маячила шагах в пяти, нужно поднажать! Вместо этого она испуганно вскрикнула и остановилась, неуверенно переступив на месте:
– Вернись! Я больше не играю!
Николка послушался не сразу. Оглянулся ещё на бегу, думая, что подруга хитрит, потом замедлил шаг и остановился:
– Ты чего? Чего испугалась?
Глаза подруги, без того огромные, стали ещё больше и круглее. Парень медленно пошёл к ней, пытаясь уловить взгляд. Снежинка смотрела вверх и будто не замечала ничего вокруг. Хотел было пошутить, мол, некого бояться дочери оборотня в лесу, но слова застыли в горле. Сзади раздался жуткий треск и шорох, Николку с головы до ног окутал снежный вихрь. Резко обернувшись, парень увидел, как валится огромная сосна, пересекая рыжим стволом тропу к оврагу. Запоздалый возглас вырвался из горла: ведь только что он был в том самом месте, где в сугроб вонзились толстые сучья.
Даже если б не убило, покалечило точно. За помощью бежать далековато, мог и не дождаться, пока Снежана приведёт сельчан. Сама она, хоть и дочь медведя – сильная и крепкая, а доволочь друга до посёлка не могла. Разве веток еловых наломать и волокушу сделать. Это требовало времени, будь раненый без движения, уснул бы и замёрз, сколько таких случаев на памяти.
– Пойдём обратно, – тихо попросила девушка. – Через завал не перелезть, да и не хочу я кататься.
Николка обхватил её за плечи, повёл по заснеженной тропе, задумавшись. Заговорил, когда пересекли поле, отделявшее лес от хутора, где жила мать Снежаны:
– Ты жизнь мне спасла.
Девушка покачала головой:
– Сидел бы в посёлке, как другие, не пришлось бы и спасать.
Он остановился и развернул девушку к себе лицом. Разговоры эти надоели как осенние мухи. Каждый норовил дать совет: не вяжись с медведицей, не приведёт к добру эта дружба.
– Не могу без тебя, Снежинка. Будь ты хоть зверем лесным, хоть чудищем морским. Люблю.
Потянулся поцеловать. Она отвернулась и строго сказала:
– Опять за старое! Не быть нам мужем и женой. Ты, как брат мне, Николка.
Он шагнул назад и, побагровев, крикнул:
– Кто же тебе ровня? Кого назовёшь супругом? Нет парней в округе, кого бы ты не турнула!
– Никто, – тихо ответила девушка, опустив глаза. – Холодная я. Не зря Снежинкой назвали.
Отскочил парень, развернулся и бросился бежать к посёлку, рубя кулаком воздух, лишь цепь огромных следов от снегоходов осталась на ровной как растянутая фата поверхности заснеженного поля.
Дочь охотницы и оборотня поплелась к хутору. Никак не могла решить, рассказать родителям о пророческом видении или смолчать. В дом сразу не вошла, сняла снегоходы, вытрясла набившийся между прутьями снег, повесила на гвоздь под крышей сарая. Потом приласкала Зорюшку, старая собака почти ослепла, охранником теперь был её сын – сильный и заводной Барин, но Снежана любила верную спутницу детства и не позволяла матери пристрелить «дармоедку».
На крыльце обмела с одежды снег и вошла в сени. Освободившись от верхней одежды, тронула ручку двери и замерла: что если мать с отцом ещё не налюбились? Больно короткой была прогулка, могли и не успеть. Не хотелось смущать родителей, застав их за нежностями.
Так уж повелось в семье: отец подолгу пропадал, а как придёт, потормошит дочурку, вручит игрушку или сладость и скажет: «Иди, маленькая, погуляй». А мама стоит в сторонке, платье на груди мнёт, глаза прячет, сама такая румяная и светится. Снежана раньше обижалась, а теперь взрослая стала и всё понимает: тем, кто любит, нужно иногда вдвоём побыть, чтобы никто не мешал. Ей хотелось также любить и ждать одного единственного, испытывать счастье от его присутствия, таять в объятьях, растворяться в ласковых речах. Суждено ли? Выпадет ли не её долю такое счастье?
Стоять в сенях было холодно, девушка чувствовала себя глупо. Решила так: чуть-чуть приоткрыть дверь и послушать. Если там охи-вздохи, одеться и выйти во двор, там всегда полезное занятие найдётся, а если тишина или спокойный разговор, зайти и рассказать о том, как Николку от беды уберегла.
Прижала ухо к щели и замерла. Родители спорили, ругались, речь шла о ней, о Снежане.
– Совести у тебя нет, Фатху! Ладно, меня дурил восемнадцать лет! Хранителя Севера не обмануть, неужели не понимаешь? – горячилась мать. – Я всегда знала, что дочку ты от медведицы прижил, хоть и скрывал это! Ничего, приняла, вот этой грудью выкормила. Люблю как родную. Теперь другое дело: нельзя оборотню по нашему обряду инициацию проводить. К своим идите!
– Вот, оказывается, зачем ты мне велела к середине зимы появиться? Бестолковая голова! Сама придумала, сама приговор вынесла! – басил отец. – Сто раз объяснял: не моя это девочка. Нашёл: на льдине плыла. Испугался, что погибнет дитя, вот и принёс к тебе. Человек она, не оборотень. Пусть здесь обряд проходит, в посёлке.
Распахнула Снежана дверь и шагнула в избу:
– Как это, на льдине, папа?
Зулла и Фатху, как стояли у печи, так и сели на лавку, растерянно глядя на девушку. Не так они хотели открыть ей тайну удочерения.
– Пришла, видно пора рассказать, как всё было. – Фатху пригладил большими ладонями свои густые светлые волосы, кивнул, указывая дочери на табурет, и как только она опустилась на него с прямой, как солнечный лучик, спиной, начал вспоминать.
Рассказ двуликого
Зимой я жил на острове в шкуре белого медведя. Тянуло меня к заледеневшим камням, серым холодным водам, ледяным просторам. Наблюдая за сияющим яркими красками небом, чувствовал себя таким счастливым, что и словами не опишешь. В то время залив стоял подо льдом, а море было свободным, редкие льдины плавали, отколовшись от припая. Я бродил по берегу, любовался серыми волнами. Заметив парусный бот, улёгся в снегу, чтобы не привлечь внимание какого-нибудь дерзкого охотника. Так и лежал, смотрел, как судно идёт мимо острова. Там было человек пять, двое спорили. Жарко спорили. Наконец, один приказал остальным связать соперника. Ненадолго скрылся в трюме и вернулся со свёртком. Матросы спустили этот свёрток на болтавшуюся рядом льдину. Бот ушёл, а брошенный свёрток лежал в центре льдины, качаемой волнами.
Я поплыл к ней. О том, что в тряпках ребёнок поначалу и не понял. Уже подогнав льдину к берегу, заметил, что кулёк шевелится и попискивает. Куда я мог отнести находку? Хотел добежать до берега медведем, у посёлка обернуться и дойти до избы знахаря, он-то нашёл бы, куда подкидыша пристроить. Однако, оказавшись на берегу, услышал звуки погони. Первый ли бот вернулся, или другой подошёл, не могу сказать. Одно знал точно: доверить жизнь малышки этим людям нельзя. Побежал к жене.
Удалось оторваться от погони. Зорюшка меня признала, не путалась в лапах, Зулла открыла окно и приняла ребёнка. Я поспешил вернуться и увёл преследователей в лес.
– А не ты ли вызвал метель, чтобы скрыть следы? – спросила Зулла, она хорошо помнила тот вечер.
– Я, – признался Фатху, – искренне взмолился Хранителю Севера, взывая к его помощи, просил уберечь невинного младенца, доверить его воспитание нашей семье, обещал заботиться и любить приёмыша, как родного. В ту же минуту закружили снежные вихри, спрятали цепочку следов, ведущую к хутору, и сами постройки завесили непроглядной пеленой. Я принял это как знак благословения.
– Если так, – заговорила Снежана скупым на чувства тоном: – я не медведица, не двуликая.
Фатху вскочил и принялся расхаживать по комнате:
– Какой глупец внушил тебе, что ты двуликая? Я много раз объяснял твоей матери, что это не так.
Девушка покачала головой, не глядя на родителей:
– Все так считали. Раз отец – медведь, значит, и я оборотень.
– Видишь, как хорошо! – мать подошла к ней, мягко ступая, и погладила по спине: – всё прояснилось. Раз нет сомнений, что ты человек, пройдёшь инициацию вместе с остальными.
– Почему это нет сомнений? – передёрнула плечами Снежана. – Полно сомнений. Разве человеческих детей выбрасывают на льдины? Быть может, я морское чудище? Быть может, дочь ветра, или самого Хранителя Севера?
– Что ты говоришь! – взмутилась её дерзости Зулла. – Так нельзя, он накажет.
– Уже! Уже наказал, раз не знаю, кто я.
– Вот что, девочки, – Фатху прекратил вышагивать и грозно посмотрел на жену и дочь, – Давайте успокоимся. Завтра все вместе пойдём к Берегине, она поможет.
– Чем же? – нахмурилась Снежана.
– По крайней мере, определит, человек ты или двуликая. – Фатху звонко хлопнул в ладоши и спросил: – Чем вечерять будем?
***
Поселковая ведунья Берегиня недолюбливала дочь оборотня, вредила ей, пугая сельскую детвору, мол, обернётся Снежинка медведицей, расцарапает лицо когтями, помнёт рёбра, перекусит руку, узнаете, как возиться с двуликой. Девочки обходили Снежану, подруг у неё никогда не было. Мальчикам, сколько не запрещай, только распалишь. Сорванцы демонстрировали удаль друг перед другом, задирая маленькую медведицу:
– Обернись, Снежинка! Давай поборемся! Я любого медведя завалю.
Девочка не обижалась на них, ей не хватало общения со сверстниками, рада была и такому. Растопыривала пальцы, изображая когти, щерила зубы и страшно рычала. Мальчишки с визгом прыскали в стороны, будто пугаясь. Так и росла Снежинка в мальчишеской компании. Убегала тайком от матери то в лес, то на берег моря. Прыгала со скалы, лазала по деревьям, до хрипоты орала, соревнуясь, кто громче, до изнеможения носилась, кто быстрее, до посинения плавала, кто дальше.
Она любила своё детство, несмотря на косые взгляды взрослых, недобрый шёпот ведуньи, презрение поселковых девчонок. Вот бы так было всегда! Но хочешь ты этого, или не хочешь, а взрослеть приходится. Подкралось совершеннолетие, а с ним и неразрешимые вопросы. Раньше хотя бы знала о себе: мать человек, отец двуликий, сама она смеска, может жить, как захочет. А теперь что? У Снежаны возникло чувство, что она воровка: присвоила чужих родителей, чужой дом, чужую жизнь. Не лучше ли ей было младенцем утонуть в холодных водах? Не зря ведь люди вывезли её в море и бросили за борт! Наверное, была тому причина.
***
По главной улице посёлка шли все вместе. Отец в коротком полушубке, с непокрытой головой и без рукавиц протаптывал тропинку в нападавшем за ночь снегу. Мать надвинула шаль на глаза и прикрывала лицо варежкой, стесняясь любопытных взглядов. Снежана замыкала цепочку, смотрела под ноги, стараясь хотя бы иногда попадать в отцовские следы. Ей не было дела до глазевших в окна старух, до ребятишек, повисших на заборах и кричавших в спину хуторянам:
– Медведи! Глядите-ка, медведи идут! Прячьте скотину, запирайте сараи!
Зулла появлялась в посёлке только по острой необходимости, а Снежинка бывала лишь в крайнем здании – школе восьмилетке. Два последних класса надо было учиться в городском интернате, куда мать не отпустила. Упорная девушка доучилась сама по Николкиным книгам и тетрадям, экзамены сдала экстерном. Зулла вздыхала, пожимая плечами: зачем деревенщине аттестат? А когда зашла речь о педагогической гимназии, сказала строгое материнское: «Не пущу!» Как с ней спорить? Любому понятно, что двуликой учительнице никто малых детей не доверит.
Теперь всё могло измениться. Скажет ведунья своё слово, объявит, что Снежана – человек, и тотчас поменяется к ней отношение. Хотелась верить в это. Боялась девушка Берегиню, однако шла к ней: неприятное общение – малая плата за возможность жить как все.
Кривой горбун с прокуренным голосом – служка Ромий – даже в сени Фатху не пустил:
– Нечего здесь медведям делать! Коль переживаешь за своих тёток, сиди на завалинке, ожидай.
Снежинка прыснула в кулачок: тёткой её ещё не называли. Фатху послушно отошёл в сторону, по ступеням высокого крыльца сначала поднялась Зулла, за ней уже Снежана. Берегиня сидела в центре сумрачной горницы за круглым столом с массивными ножками. Такой и с места сдвинуть не получится, как только заволокли сюда – удивилась Снежана. От хриплого голоса ведуньи у неё мурашки по спине побежали.
– Чего пришла? Зачем медвежонка своего привела ко мне? – зыркнула на вошедших Берегиня.
Зулла приблизилась к столу и высыпала на него горсть монет, полученных недавно за шубу, пошитую для городской барыни:
– Помощи твоей прошу, смилуйся, разъясни, как Снежане инициацию проходить: с людьми или с кем другим.
– Так смеска она! – прикрикнула ведунья, не прикасаясь к деньгам. – Хочет здесь, милости просим. Хочет с оборотнями – не держим. Отец-то чего решил? Фатху твой?
– Фатху не отец ей, Берегиня, – едва слышно проговорила Зулла.
– Что? – ведунья встала, выпрямилась и грозно посмотрела на ссутулившуюся женщину: – Как прикажешь понимать тебя? Кто ж тогда отец?
Она была небольшого роста, Зулле до носу не доставала, но от тщедушного немолодого тела веяло такой мистической мощью, что у обеих просительниц задрожали колени. Снежана не смогла стоять, прислонилась спиной к притолоке, в Зулла, так вообще на табурет опустилась.
– Н-не знаю, кто. Знала бы, не пошла к тебе.
– О, как! – всплеснула руками ведунья. – Изменила мужу, и не знаешь, с кем! А какая любовь была по молодости! Слушать не хотела ни о ком из парней, Фатху ей подавай!
Зулла обхватила голову руками и запричитала:
– Не изменяла я, не мой это ребёнок…
Берегиня упала на свой стул, откинулась на спинку и захохотала:
– Ой, уморила, ой, давно я так не веселилась! Отец – не отец, мать – не мать! В капусте, что ли нашли деточку?
– Не в капусте, – покачала головой Зулла, – на острове. Фатху подобрал брошенного ребёнка и принёс мне.
– Так я же сама видела! – гневно выкрикнула Берегиня и ткнула крючковатым пальцем в сторону Снежаны. – Видела, как грудью кормила её! А говоришь, не рожала! Откуда молоко?
– Хранитель Севера чудо явил, – со вздохом ответила Зулла. – Я согреть младенчика хотела, к голой груди прижимала, а девочка ну сосать! Пусть, думаю, быстрее оттает. А потом гляжу: молочко у ней на губах. Чудо.
– Вот как… хм… – ведунья задумчиво посмотрела на девушку и кивнула ей: – Что стоишь, как неродная? Иди сюда, сядь за стол. Думать будем, – сказала и замерла, будто уснула с открытыми глазами.
Зулла боялась шелохнуться и только морщилась как от зубной боли, Снежана водила пальцем по древесному рисунку столешницы и ждала первого важного ответа в своей жизни. Наконец, мать не выдержала бесконечного молчания и подвинула горку монет к ведунье:
– Возьми плату. От сердца.
Берегиня лишь бровью шевельнула. Не глянув на монеты, заговорила:
– Человек она или двуликая, определить смогу. Это не сложно. Однако если тут кто-то иной наследил, – она покачала головой: – вампир или демон, я бессильна. Настоящий маг нужен.
У Снежаны в груди похолодело. Настоящий маг! Как же это? Она представила смутную фигуру в мантии с колпаком на голове – так рисовали волшебников в сказках. Маг в её воображении был в два человеческих роста, потрясал руками, выкрикивал непонятные слова и светился. От одного этого становилось страшно, а если наяву придётся пережить такое?
– Не может быть, чтобы так-то, – Зулла сделала большие глаза. – Фатху говорит, люди её бросили.
– Люди! – поморщилась ведунья. – Кто ж с одного взгляда поймёт, что за человеческим обличием: ангел ли, демон ли. Всё, хватит болтать, а то до вечера не управимся. Выйди, Зулка! Я с дочкой твоей с глазу не глаз ворожить буду.
Снежане стало приятно от того, что Берегиня, хоть и узнала, что девочка подкидыш, а назвала маминой дочкой. Не зря так обмолвилась. Правда это. Правда.
Она больше не боялась старухиных взглядов и слов. Не чувствовала её неприятия, напротив, от Берегини шло тепло – ласковое как весеннее солнышко. Ведунья отворила скрипучую дверцу навесного шкафчика, достала с полки шар размером с небольшой капустный кочан, осторожно поставила в центр стола. Шар был абсолютно прозрачный, лишь немного искажал предметы, если сквозь него смотреть.
– Давно я не делала этого, – печально сообщила Берегиня. – Смолоду. Видела, как наставница моя обряд дознания проводила, да разок сама в шутку подружек испытала. Ну, ничего! Хранитель Севера да поможет нам немощным.
Снежана послушно положила на шар ладошку, ведунья его не касалась, водила руками вокруг, хитро переплетя пальцы, и бормотала:
– Возьму солнечный лучик, спряду золотую нитку, свяжу тонкую фату, наброшу на волосы деве, спрошу у ветра, спрошу у птицы, у зверя и рыбы: кто эта дева, откуда родом, чем промышляла, кого позабыла, кому не угодила?
Сильно запахло ладаном. В горнице стало ещё темнее, а шар изменился, потеряв прозрачность: в нём кружилась метель. В белом вихре рассмотреть ничего не получалось. То одна, то другая снежинка резко вырастала, прижимаясь к стеклу и загораживая остальных, потом снова мельтешили мелкие белые пушинки.
Девушка шевельнулась, хотела убрать руку, но старуха выставила палец, погрозив, и снова начала свои причитания. Наконец, метель в шаре улеглась, теперь всё сияло золотом. Яркий блеск мешал различать картинку: очертания колонн, в центре – купель, над ней человек в золотых ризах, у него в руках младенец. Ещё Снежана успела рассмотреть небольшую толпу за колоннами, среди них заметила мальчика лет пяти. Именно его хотелось увидеть чётко. Она наклонилась и успела запомнить приятные благородные черты, большие серые глаза, густые ресницы и торжественную позу. Мальчик был горд и рад происходящему. Кто это? Её старший брат?
Снова закружила метель, скрывая тёплую сцену.
– Что это было? – воскликнула Снежана.
Старуха не ответила, продолжая упорно произносить заклинание. Увы, шар отказывался открывать снежную завесу. Сокрушённо покачав головой, ведунья спрятала своё сокровище в шкафу и крикнула, позвав мнущуюся за дверью мамашу.
Зулла вбежала в комнату, обняла дочь за плечи:
– Как? Что скажешь, Берегиня?
– Не оборотень, это точно.
– Человек?
Старуха наклонила голову, подтверждая, но сразу поправилась:
– Однако инициацию проводить не рискну.
– Почему? – воскликнули Зулла и Снежана в один голос.
– Сила в ней большая. Другой обряд ей нужен, не наш. Иначе погасим.
– Что погасим? – не поняла обеспокоенная мать.
– Дар твоей деточки. Великий дар, как я могу судить.
– А что будет, если этот дар погасить? – спросила Снежана.
– Ничего. Обыкновенная жизнь. Вот разве, – она обвела руками свою комнату, как я ворожить сможешь.
– Вот и хорошо! – воскликнула Зулла. – Большего-то нам и не нужно. Возьми Снежинку в ученицы, Берегиня! Любую плату проси!
– Не решусь, сказала! – Ведунья поднялась и указала на дверь. – Уходите! К обряду не допущу. Пусть в город едет, к тамошним колдунам, может они поймут, что с этой силой делать.
– Ну почему? – жалобно спросила Снежана.
– Нам не ведомо, зачем тебя ею наделили. Нельзя на пути Провидения вставать. И сопротивляться предназначению нельзя.
В дверях девушка обернулась. Лицо ведуньи уже не было строгим. Старуха смотрела в потолок и тепло-тепло улыбалась, словно видела там золотые колонны, священника и мальчика с торжественным лицом и большими серыми глазами.
Фатху, чтобы скоротать время и справиться с волнением, взялся за лопату и успел раскидать снег, расчистив весь двор и дорожку вдоль забора, чем заработал одобрение и благодарность Ромия. Снежана улыбнулась своим мыслям: задержись они у Берегини чуть дольше, отец до хутора бы трассу проложил. Так вот! Знайте двуликого, а то ишь! «Сараи затворяйте». У хуторян самих куры и овечки есть. И коза!
Обижаться ни на кого не хотелось. Снежинка шла первой и даже немного подпрыгивала на каждом шаге. Снег под ногами замечательно хрустел.
***
Дома устроили совет. Зулла хлопотала, подавая чай и пироги, Снежана пересказывала отцу всё, что произошло в горнице Берегини.
Зима в этом году выдалась снежной, морозы не свирепствовали. Совершив прогулку от посёлка до хутора, мать и дочь не застыли, чего уж говорить о Фатху, и всё же пить горячий чай с пропаренными в печи пирогами было приятно. Снежана радовалась предстоящей поездке в город. Боязно встретиться с настоящим колдуном, но это пустяк рядом с тем, что предстоит увидеть! Наверняка улицы украсят в канун праздника. На главной площади устроят народные гуляния: будут работать карусели, выступать бродячие артисты… Ярмарка, потешные состязания…
