Kitobni o'qish: «Матушка-Метелица. Рождественская сказка»
Сыплется густыми мягкими хлопьями на землю снег, кружит на ветру, устилает поля, укутывает пуховым платком сады и рощи. Ну что нынче за зима такая выдалась? – только расчистишь дорожки, только воткнёшь лопату в сугроб, глянь, всё порошей замело, – по новой принимайся за работу. А уж как загудит-завертит пурга-метелица, станет снежная пелена стеной, – мимо родных ворот пройдёшь, не заметишь.
А тут вдруг с утра распогодилось – на небе ни облачка, солнце до того ярко светит, аж на снег больно глядеть. Значит, самое время запрягать Гнедого и в город за покупками, – какое Рождество без подарков? Да и тётку Казимиру давно пора навестить.
И пошла спозарнаку беготня во дворе – потащили в сани узлы неподъёмные, корзины плетёные с угощеньем деревенским – тут и гусь печёный и парась копчёный, колбаса кровяная и брага хмельная. Баське со Стаськой раздолье, шустрее всех по двору носятся, отцу-матери помогают – то окорок в сугроб уронят, то горшок с мёдом разобьют. Ну а где Баська со Стаськой, там и Войцех кудлатый – вьюном вьётся, хрипит-лает, суеты добавляет.
Наконец сани домашней снедью битком набиты, пора и самим в дорогу наряжаться. А так не хочется с мороза уходить! Так не хочется! Ещё бы чуток в снегу поваляться!
Но отец торопит, сердится: – Сколько вас ждать надо?!
И мать за ним следом: – Живо-живо, домой одеваться!
А дома тепло! А дома пряниками пахнет – только вчера последний противень испекли. За столом сидит пани Данута, материна подруга задушевная, мятным пряником угощается, грушевый взвар прихлёбывает:
– Ты, Юстыся, не беспокойся, пригляжу я и за домом, и за скотиной, и за девицами твоими, не впервой нам выручать друг-дружку.
Часы резные на стене тикают, маятник золотой качается, кукушечка деревянная о времени напоминает – мать с отцом давно переодеться успели, а Баськи со Стаськой всё нет да нет. Наконец явились: – платьица накрахмалены, косички русые аккуратными крендельками уложены – любо-дорого глянуть, не девочки – королевны!
Улыбнулась им пани Данута: – Неужто это наши сорвиголовы? Ну, раз такое дело, вот вам от меня подарочек! – тут она вынула из кармана две ленты шёлку атласного: – одну алую, словно маков цвет, другую синюю, как васильки в поле. – Носите всем на радость!
У сестриц глаза разгорелись:
– Ой, спасибочки!
– Ой, красотища!
– Чур, моя красная, а твоя синяя!
– Нет, моя красная, твоя синяя!
– Нет моя! – Бася зажала ленту в кулаке.
– Я старшая, ты должна меня слушаться!
– А я младшая, ты должна мне уступать!
Только уступать никто не собирался, и через минуту помятые атласные ленты валялись на полу, нарядные платья, облитые грушевым взваром, стали похожи на половые тряпки, аккуратные кренделёчки на головах превратились в вороньи гнёзда, а раскрасневшиеся "королевны" шипели друг на друга кошками и пытались вырваться из крепких отцовский рук!
– Вы бы хоть пани Дануту постеснялись!
– А я тут причём? – это всё Баська!
– Я чем виновата? – это всё Стаська!
– Ну вот что, красавицы, – тут у пана Анджея голос от гнева прервался, – вот что – терпенье моё лопнуло. Никуда вы с нами не едете – дома остаётесь хозяйничать.
– Пап!..
– Мам!..
– Не "пап" и не "мам", а как я сказал, так и будет. – Мало мне пани Казимира в нос тыкала, что девицы у меня дикарками растут! Мало мне она в прошлый раз выговаривала! Да чтобы я опять краснел перед ней как нашкодивший мальчишка?! – не бывать тому! Где дрова, где припасы вы не позабыли? Борщ-кашу сварить сумеете? Скотину накормить-напоить не забудете? Ну а на всякий случай пани Данута за вами одним глазком приглядит по-соседски. Надеюсь, за пару-другую денёчков дом вы не разнесёте.
Пани Юстыся не ждала такого:
– Ладно тебе, отец, прости их праздника ради!
– Нет, мать, разок прощу, другой прощу, они совсем распояшутся.
Вы уж нас извините, пани Данута!
– Да что извинять, у самой такие же сорванцы растут.
– Так то парни, а это девицы взрослые – шутка-ли – старшей двенадцать, младшей одинадцать, – пора и поумнеть.
От несправедливости происходящего сёстры аж онемели. Ну подумаешь, чуток растрепались, так расчёской махнуть и снова порядок. Главное, все против них! Все! Тётка Данута, вздохнув поднялась, а следом и мать с отцом, к дверям пошли. И всё из-за чего? – Из-за каких-то ленточек несчастных!
– Ну и не надо нам вашего города!
– И тётки Кази не надо!
Отец снова вскипел:
– Ишь, не надо им ничего! Гонору-то, гонору сколько! Нашкодили, пани Дануту обидели…
– Ну прости нас, пап!
– Мам, мы правда больше не будем!
– Анджей, неужели мы так в сердцах и уедем?
Отец уже отошёл немного:
– Вечно ты их защищать кидаешься, можно подумать, враг я им! Ну хорошо, простим дурёх ради праздника. Но только радоваться не больно-то спешите – всё равно, с собой вас взять не могу. – Не могу и точка, я слово отцовское сказал. Вот подарки из города привести, это – пожалуйста…
– Не нужны нам ваши подарки!..
– Вон, Крыське свои подарки дарите!
– Опять?!
– А что "опять" – Крыську-то, небось, сейчас обнимать-целовать кинетесь?
– А мы и не нужны никому!..
– И впрямь, отец, неладно выходит – как с чужими прощаемся. Чем наши девчонки других хуже? Ну шалят порой, а как они мне все эти дни помогали! – и сготовить и прибрать! – разве мне одной со всеми хлопотами управиться?
Мать попыталась обнять упирающихся шмыгающих носами дочек, отец неловко притянул их к себе:
– Ладно, пацанки, собирайтесь, только живо.
Бася дёрнула сестру за рукав и что-то горячо зашетала на ухо. Та задумалась на миг и согласно кивнула.
– Нет, пап, теперь уж мы никуда не поедем.
– А вдруг мы чего у пани Казимиры разобьём ненароком или испачкаем?..
– Тебе же за нас краснеть придётся.
Пан Анджей покачал головой:
– Ну, не хотите, как хотите, я никого упрашивать не буду. Нравится вам дуться, дуйтесь на здоровье.
– Это индюки дуются!
– А вы не индюки?
– А мы не индюки.
– Хотя, если честно, сначала мы и впрямь обиделись!..
– Здорово обиделись!..
– А потом подумали чуток, и поняли – а ведь и в самом деле, что нам за радость у тётки Кази торчать?..
– Аж целых три дня!
– Ну ладно, может, и в самом деле так лучше. Но подарки-то вам привести? От подарков, надеюсь, не откажетесь? Хотите кукол в нарядных платьях?
– Что мы, детки малые – в лялек играть?
– Это Крыська у нас лялечек наряжает, конфетками угощает. И "сю-сю-сю" над ними сла-аденьким голосочком, "сю-сю-сю"!.. – "Не изволит ли милая паненка кофию с конфетами откушать?..
– И сама вся как лялечка – в кружавчиках да в кудряшечках.
– А мы пацанки – сам сказал.
– Так что ж, пацанки, вам саблю да барабан привезти?
– Зачем саблю, зачем барабан? Нам бы по ножику складному…
– Как у Яцека.
– Хорошо, будут вам ножики как у Яцека.
Мать всё же расстроилась:
– Не передумаете? Может поедем?
– Нет, мам. Да не переживай ты, ни на кого мы не злимся, не обижаемся.
– Просто мы у тётки Кази от тоски помрём.
– Ну что ж!.. Тогда хоть до ворот нас проводите.
Обняли родители дочек на прощание, укрылись полостью, Гнедой тряхнул гривой, переступил с ноги на ногу и торонулся в путь. Прочертили полозья глубокий след в рыхлом снегу, выехали сани со двора и остались Баська со Стаськой одни в доме.
– Что, Баська, целых три дня без всякого пригляду! И никто нам не указ!
– Делай что хошь, иди куда вздумаешь!
– Живём, сеструха?!
– Живём!..
– А-то началось бы: – так не встань, эдак не ступи…
– «Да , тётя! Нет, тётя! Спасибо, тётя!»
– За столом сидишь, как гвоздями прибитый…
– Ни рукой махнуть, ни слова сказать, – что ни сделаешь – тут Стаська задрала подбородок, сжала губы куриной гузкой и пропела манерно: – всё "моветон" (дурной тон).
– И чего ради мать с отцом туда ездят?
– Куда денешься – родня. Неловко в городе быть и к родне не заехать.
– Да какая они родня? Крыська нам что-ли родня? Спроси её, так она пани городская, а мы – дуры деревенские.
– А здорово мы ей тогда в компот хрену намешали?!
– А в салат жука запихнули! Она ложку ко рту, а оттуда Жу-ук!
– Вот шуму-визгу было!
– А не ябедничай!
– Зато Яцек – мировой парень! Помнишь, как мы на чердак лазили?..
– Это когда тётка лестницу уволокла?!.
– Во-во, и мы по бельевой верёвке прям из слухового окна в кухонное!..
– А кухарка как завопит: – Караул, черти!
– А как мы в погреб забрались?!
– А тётка и тут постаралась – крышку захлопнула и на засов!..
– Темнотища настала – жуть!
– Только у Яцека в кармане сразу и спички нашлись, и огарок свечной…
– А Крыська помчалась доносить, будто мы за вареньем полезли!-
– А тому варенью сто лет в обед!
– Не скажи, вкусное варенье было!
– Вкусное. Вишнёвое. А потом мы крышку толкали-толкали, шатали-шатали, да и скинули засов!
– Мы тогда вот такущую банку вишнёвого варенья слопали!
– Ладно, хватит болтать, то варенье давно съедено, а у нас ещё скотина не кормлена не поена, да и себе каши наварить не мешает – горшки-то пустые – всё начисто выскребли перед отъездом.
– Точно, каши побольше наготовим, и весь день наш.
Привычное дело в руках быстро спорится, а когда скотина была накормлена, печь натоплена и пшённая каша сварена, настало время и более важными вещами заняться.
Перво-наперво сестрицы вспомнили про роскошный сугроб, что вырос под самой крышей дровяного сарая. Ну просто невозможно было устоять и не прыгнуть туда с высоты. Бася со Стасей, приставив к стене шаткую стремянку, полезли наверх, постояли на скользкой дерновой крыше, и, дружно завизжав, сиганули вниз. Снова вскарабкались и снова сиганули. И раз, и два, и сто двадцать два!.. – Уши закладывало от встречного ветра и от собственного визга, сердце замирало от страха и радости полёта. Потом, напрыгавшись вволю, сестрицы запрягли верного Войцеха в санки и пошли гонять по двору, пока несчастный пёс не вырвался от них и не забился в конуру. И не удалось его оттуда выманить ни сахарной косточкой, ни ласковыми словами.
Помахав мослом перед собачьей будкой, девицы поняли, что и сами успели проголодаться, вспомнили про кашу и навернули её прямо из горшка – так вкуснее и посуды лишней пачкать не надо.
Дома они угрелись и решили, что нечего больше по двору бегать, можно и под крышей дело отыскать.
Они потолкались, попихались – только что в том за радость, если никто не ругает, никто не разнимает? – Вся охота ссориться пропала.
– Бась, а Бась, пряниками-то в доме как пахнет!
– Точно, Стась, я как с мороза вошла, аж задохнулась от духа пряничного.
– И у меня слюнки потекли. Слушай, мы же их целую гору вчера напекли! – если и съедим сейчас по парочке втихаря, никто не заметит.
– Тащи на стол корзину!
– Не, одна я её уроню, давай вместе.
И они вдвоём взгромоздили на стол припрятанную до Рождества плетёнку. Там под льняным полотенцем чего только не было – и кренделёчки под белой глазурью, и витые загогулинки, и поросята с глазками-изюмками, и уточка с утятками…
Руки сами к пряникам потянулись.
– Глянь, у меня курочка!
– А у меня рыбка.
– А у меня кот, я сама его лепила.
– Тоже мне, кот, скажи – кривая обезьяна.
– Сама ты обезьяна!
– А у меня конь – грива как огонь!
– Не тронь коня, конь на праздник припасён!
– Ага, твоё, значит, в рот, а моё к празднику?! – Со злости Баська толкнула Стаську, Стаська толкнула Баську, корзина наклонилась и пряники посыпались на пол.
– Ой, Стаська, что мы наделали!
– Ой, Баська, давай спасать, что цело!
– Хорошо, пол с песком отдраили.
– Коняшка раскрошился! Нет теперь коняшки!
– И уточка с утятками! Жалко то как!
Бася заплакала.
– Погоди, Бась, реветь, завтра тесто замесим да новых напечём, прежних лучше. И лошадок, и утяток, и гусочек.
– Что-то мне пряники есть расхотелось.
– И мне.
– Может, борщ сготовим?
– Да-ну, в меня больше ничего до самого утра не влезет. А давай сходим, ёлку поглядим?
– Делать нам нечего! – Лежит она себе связанная в сарае и лежит. Лучше игрушки новогодние достанем!
– Ты что, отец строго-настрого приказал к коробу даже не притрагиваться.
– А мы и не тронем ничего, мы только крышку приоткроем да глянем. Кто узнает?
Сказано-сделано, корзину с пряниками уволокли на кухню, на стол притащили оклеенный картинками короб. В коробе том сокровищ, как в сказочном ларце: – тут и птицы пёстрые из цветной бумаги, и цепи золотые – сами их для прошлогодней ёлки клеили, и флажки серебряные, и фантики от давно съеденных конфет, и скорлупки от золочёных грецких орехов. А внизу, в мягкие тряпицы завёрнутое, хранится главное мамино сокровище – пять дутых шаров и сусальная рождественская звезда. Пять стеклянных шаров – алый и пунцовый, синий и жёлтый – глядеть на них, не наглядеться. Но всех краше мамин любимый – голубой с серебристой, будто снегом усыпанной, веточкой.
Держит его Стася в ладонях, дышать боится. А сестра рядышком торопит:
– Ну Стась, ты уже насмотрелась, дай и мне подержать! Ну Стась!.. Ста-ась!..
– Вечно ты, Баська, канючишь. Дай мне ещё хоть минуточку!
Ну ладно, на – держи!
Стася протянула игрушку сестре. Та неловко подставила ладони, и шар медленно-медленно выкатился из её растопыренных пальцев на стол, медленно-медленно покатился к краю и застыл. Девочки оцепенели, словно их кто заворожил. Один вдох, не дольше, шар оставался неподвижен, потом вдруг качнулся, – Баська и Стаська, опомнившись, рванулись его схватить, от этого рывка шар дёрнулся, словно кто его подтолкнул, и упал на пол, в одну секунду превратившись в мелкие блескучие осколки.
– Ох!
– Мама его так любила!
– Лучше бы мы чашку разбили!
– Лучше бы мы ничего не разбивали!
– Что же теперь делать?
– И попадёт же нам!
– Как жалко-то, красота какая! Это всё ты!
– Это у тебя руки-крюки!
– Тащи веник! Надо поскорей осколки замести да выбросить куда-подальше.
– Куда выбросишь – блеснёт из-под снега, всё сразу и откроется.
– Давай в сугроб поглубже зароем или за забор кинем!
– Знаешь что, лучше мы стекляшки в колодце утопим – тут уж никто не отыщет, хоть век ищи!
– Ага, осколочки-то лёгонькие, будут плавать себе в колодце, словно лодочки, кто ведро зачерпнёт – тот и достанет.
– А мы в узелок завяжем да камушек для весу добавим.
– Старый точильный камень подойдёт?
– То что надо!
И бедовые сестрицы занялись делом: – завернули все игрушки и убрали, будто и не притрагивались к ним, замели осколки, увязали в узелок вместе с камнем, всунули ноги в сапожки, накинули шубейки, побежали к колодцу, быстренько смели снег, отвалили крышку и кинули узелок в тёмную воду.
– Ну как там, Бась, утоп?
– Не видать, темно.
– Подвинься, дай я погляжу.
– Ща, я первая.
Бася наклонилась пониже, чтобы что-то разглядеть, продтянулась, перевесилась через край и вдруг, не удержавшись на обледеневших брёвнах, оскользнулась и ухнула в черноту сруба.
Стася заорала от ужаса и рванула следом за сестрой.
– Баська, ты цела?
– Стаська, ты жива?
Девочки лежали на разворошенном стогу сена на лесной поляне. Вокруг зеленела трава, пестрели цветы и пели какие-то птахи.
Головы немного кружились, но ничего не болело, и были они обе абсолютно сухие. В стороне валялся узелок с осколками.
– Баська!
– Стаська! Куда же мы с тобой попали?!
– Это кто тут на мою голову свалился, птиц-зверей распугал? – на них в упор глядела тётка в кофте-размахайке и тётка была явно рассержена.
– Ой, тётенька, мы не хотели!
– Мы в колодец свалились!
– Мы больше не будем!
– Какая я вам тётенька?!
Тут девочки вгляделись – ба! – да это и впрямь никакая не тётка, а сухощавый мужичок с тёмной нечёсаной гривой на голове.
– Ой, дяденька!
– Какой я вам дяденька?
– А кто же? – с перепугу девочки разревелись.
– А ну прекратить хлюпать носами! Некогда мне тут с вами возиться! Ну и молодёжь пошла? Вы что, лешего никогда не видели?
– Лешего? Так ведь леших не бывает!
– Вот те на – сколько на свете живу, в голову не приходило, что меня не бывает. Вот он я – Леший – этой поляне и всему лесу хозяин. Ну а вы кто, гости непрошеные?
– Я – Баська, а она – Стаська.
– Я – Стаська, а она – Баська.
– Дяденька Леший, мы ведь в колодец провалились?
– Ну, раз здесь оказались, значит провалились.
– А "здесь", это где?
– "Здесь", это здесь.
– А снег где?
– А снег там – Леший махнул рукой куда-то в сторону, – на моей поляне снегу не место. Вы бы хоть полушубки свои скинули – неужто не жарко?
– Как же нам теперь домой попасть?
– А никак. Нет отсюда дороги.
– Баська, погоди, не реви! Как это нет дороги? – Через колодец сюда попали, через колодец и наверх выберемся! Надо только лестницу раздобыть.
– Девочка, ты вверх-то взгляни – нет тут никакого колодца – он в том мире остался.
Стася глянула, куда этот вредный мужик пальцем тыкнул – там синело небо, по небу плыли облака, солнышко светило и никакого колодца в помине не было.
– Стаська, не время сдаваться, не может такого быть, чтобы не вела отсюда хоть одна дорожка!
Уф, жарко, невозможно, аж голова гудит! Водички бы глоток!
Лохматый мужик в бабьей кофте протянул им невесть откуда взявшуюся баклагу и покачал головой:
– Валятся тут всякие людям на голову, возись с ними бестолковыми.
От холодной родниковой воды головы перестали кружиться и словно на сердце полегчало.
– Да снимите вы наконец эти шубы, упаритесь.
Девочки послушно сняли шубейки, скинули сапожки.
– Уф, хорошо то как!
– Благодать , – босиком на травке!
– Вот и славно! Смастерю я вам шалашик, будете здесь круглый год босиком по травке бегать, птичек слушать, бабочек ловить.
– Что, совсем-совсем никакой дорожки? Может, хоть тропочка глухая?!
– Хоть камнями заваленная, хоть бурьяном поросшая?!
– Чем вам здесь не по душе? Сами же сказали: – "благодать!" – жаворонки в небе заливаются, маки огнём полыхают, ромашки белеют – хоть охапками рви!
– Мёдом гречишным пахнет!..
– Сеном скошеным!..
– То-то же! А дома холодно – снегу по колено.
– Зато дома!
– Отец с матерью вернутся, а нас нет нигде!!
– Что поделать, ничем вам помочь не в силах. Хотите, можете у меня погостить, пока не освоитесь.
– Нет, нам домой надо!
– Мало ли кому чего надо.
– Так-таки ни одной тропочки?
– Вот заладили! Может, какая и есть, да мне она не ведома.
– А кому ведома?
– А кому ведома, того я знать не знаю! Отстаньте!
– Дяденька Леший!
– Дяденька Леший!
– Дожил, – люди Лешего не боятся, то тётенька я у них, то дяденька! Хорошо, знает тут одна. Ей-то все дороги открыты-ведомы, только сюда ей дороги нет! И мне к ней дороги завязаны!..
