Kitobni o'qish: «Странные женщины»

Shrift:

* * *

Анне. С любовью. Все только начинается…

Вместо предисловия

Женщины всегда говорят правду, но не всю и не сразу.
Итальянская пословица

Август уходил. Неспешно, задумчиво, лениво…

Он еще кружил голову странным теплом, дурманил ярким солнцем, запахами вызревших арбузов, налившихся соком яблок и первых грибов. Он еще благоухал мятой, цветущим вереском, дразнил ароматами флоксов, гречишного меда и свежего сена… Но уже тонул в молочных туманах, удивлял густой синевой и пугал ранними закатами. Спохватившись, раскладывал по карманам луговые травы, старательно укорачивал день и неторопливо паковал чемоданы…

Август уходил. Но все же он еще дивно пах молодостью, которая быстро становится воспоминанием и никогда не оставляет надежды на возвращение…

Глава 1

Конец лета наступил, как всегда, неожиданно. Природа, разомлевшая под летним солнцем, опомнилась поздно. Дождь полил сразу, едва календарь успел перелистнуть первые три дня сентября.

Маруся сидела у окна, обреченно глядя на потоки воды, льющиеся с потемневших небес. Эмма Викторовна, полная седая дама, надев плащ, удивленно оглянулась на притихшую коллегу.

– Мария, вы домой, милочка, не собираетесь?

– Собираюсь, – вздохнула Маруся.

– Ну, так пойдемте, – Эмма, прищурившись, глянула на Марусю поверх очков. – Хотите, подвезу? Или до метро подкину. Мою машину, наконец-то, сделали…

– Нет, – Маруся улыбнулась. – Вы идите, Эмма Викторовна, не ждите. Я сама потихоньку доберусь.

– Но там ливень, – дама испуганно округлила глаза. – Промокнете.

– Ничего, – усмехнулась Маруся, – не сахарная, не растаю. Да и зонт у меня сегодня есть, я предполагала такую неприятность. Небо, словно холстина изодранная, со вчерашнего дня рваными тучами пошло.

– Ну, как хотите, – Эмма Викторовна обиженно пожала пухлыми плечиками, закутанными в дорогой плащ цвета хаки. – До завтра.

Маруся, посидев еще минут пять, неспешно достала свою видавшую виды кожаную сумку, служащую одновременно и дамской сумочкой, и преподавательским портфелем, и хозяйственной авоськой. Положила туда пару толстых тетрадей, два оставшихся с обеда банана, крохотную косметичку, кинула в боковой кармашек записную книжку.

– Ну, все, – она оглядела свой стол. – Домой. Пора домой.

Часы показывали без четверти семь.

Едва ступив за дверь старого корпуса, Маруся оказалась в таком потоке льющейся сверху воды, что цветной зонтик в ее руках сразу потерял свою надобность. Пронзительно холодные струи дождя так настойчиво приняли ее в свои объятия, что она даже взвизгнула от неожиданности. Постояла, собираясь с духом, но, чувствуя, что терять уже нечего, решительно зашагала прямо по лужам.

Ледяные струи текли по спине, по ногам, по лицу, скапливались в невысоких ботинках, но Маруся не сдавалась. Шла, сердито сдвинув брови, и что-то шептала себе под нос…

Вскоре она, проклиная все на свете, поняла, что до метро ей не добраться: слишком много воды скопилось в обуви, чересчур намокла одежда, очень замерзли руки. Тогда Маруся подошла к краю тротуара и призывно подняла руку, надеясь поймать свободное такси.

Минуты безжалостно убегали, а желтые машины проносились мимо, не обращая внимания на умоляющие жесты Маруси. Она, жалобно постанывая, то придвигалась к самому краю тротуара, то едва успевала отскочить от потоков грязной воды, бьющей из-под колес проезжающих автомобилей, то грозила кулаком вслед очередной машине.

Промокшая насквозь, Маруся совсем растерялась. Отчаянно хотелось плакать. Она беспомощно оглянулась, оценивая расстояние до метро. Но когда уже приготовилась кинуться к спасительному входу, над которым приветливо светилась большая буква «М», возле нее резко затормозил черный джип. Обдав ее приличной порцией грязнущей воды, машина остановилась, пассажирское окно приоткрылось.

– Эй… Садись, довезу, – водитель попытался перекричать шум дождя.

Опешив, Маруся сжалась в комок и недоуменно оглядела себя. Мокрая одежда, обувь грязная, вода стекает прямо по ногам… Как такой грязнуле сесть в этот шикарный автомобиль? Она робко топталась на месте, не решаясь открыть дверь дорогой машины.

Водитель нетерпеливо нажал на сигнал и сердито махнул ей рукой.

– Чего стоишь? Решила утонуть?

Маруся, прикусив губы, открыла тяжелую дверь и умоляюще глянула на мужчину.

– Я вся мокрая, ноги грязные… Вода натечет сюда.

– Да садись уже, – мужчина раздраженно отвернулся. – Здесь стоять нельзя, вон знак запрещающий. Быстро запрыгивай.

Маруся обреченно вздохнула и нырнула в теплое нутро автомобиля.

Водитель молча отъехал от тротуара, осторожно встроился в поток машин, и лишь потом изумленно глянул на притихшую незнакомку.

– Ты чего там стояла?

– Такси ловила.

– Ну, ты, попутчица, даешь, – поперхнулся мужчина. – Там же машины не останавливаются. Нельзя. Знаки запрещающие висят…

– Я не видела, – уныло прошептала Маруся, чувствуя, как от холода, влаги и усталости ее бьет мелкая дрожь.

– Ну и ну… Так бы и стояла до утра, – мужчина усмехнулся. – Замерзла? Как бы не заболела.

– Нет, ничего, – не очень уверенно проговорила Маруся и шмыгнула носом. – А сколько я вам должна?

– За что? – опешил мужчина.

– Ну… – она замялась. – За то, что вы меня везете.

– Сиди уж… Платить она собралась. Адрес лучше говори, куда ехать.

Они ехали так долго, что Маруся, согревшись, даже задремала. Очнулась оттого, что мужчина легонько тронул ее за локоть.

– Приехали, кажется. Глянь-ка, твой дом?

– Мой. Спасибо, – Маруся закивала, заторопилась, выскочила из автомобиля.

– Эй, попутчица, подожди. Прыткая какая… Как зовут-то тебя?

– Мария, – она виновато улыбнулась.

– Понятно. Ну, пока, Мария!

Глава 2

Не успела Маруся войти в квартиру, как в дверь позвонили.

– Господи, – простонала она, стягивая с ног насквозь промокшие ботинки, – кто там еще?

На пороге стояла Александра. Увидев совершенно мокрую подругу, она ахнула:

– Ты откуда такая? Под дождем гуляла что ли?

– Ага, гуляла, – вздохнула измученная Маруся.

Александра слушать ее не стала, развернула бурную деятельность. Заварила чай, сбегала домой за малиной, заставила Марусю встать под горячий душ и нарисовала ей на ступнях йодную сетку.

– Это-то зачем? – сопротивлялась изо всех сил Маруся.

– Так надо, – подруга была неумолима. – Не знаю, в чем секрет, но наша бабушка всегда так делала, когда мы болели.

Наконец, когда все лечебные экзекуции, задуманные неугомонной Александрой, закончились, они обе упали на диван в изнеможении. Маруся, завернутая в теплый плед, шмыгнула носом.

– Что бы я без тебя, Сашка, делала?

– Да вот и я не знаю, – подруга захохотала. – А, нет… Знаю! Давно бы ты превратилась в жуткую морщинистую старушенцию. Это только моя нечеловеческая забота делает тебя такой красивой и здоровой.

– Это точно, – Маруся язвительно усмехнулась. – Ты даже дышать мне самостоятельно не даешь. Задушила своей заботой.

– Не заботой, – обиженно запротестовала Сашка, – а любовью…

Они опять рассмеялись. Потом долго сидели молча. Слушали тишину и размышляли о своем…

Их дружба длилась долго, с тех самых пор, как родители Александры обменяли две однокомнатные квартиры, доставшиеся им от их родителей, на большую светлую «двушку», которая располагалась на одной лестничной площадке с Марусиной квартирой.

Маруся в тридцать семь лет так и не создала семью. Пока училась на филфаке, усердно занималась науками. Так погрузилась в литературу девятнадцатого века, так отдалась изучению поэтики романов Достоевского, так старательно осваивала философию интуитивного постижения мира, что пропустила момент, когда все однокурсницы выскочили замуж. Она осталась в числе тех немногих, кто либо не отличался красотой, либо предпочитал гражданский брак.

Мария не сильно всполошилась, надеясь, что все со временем утрясется. Однако мама и бабушка не разделяли ее спокойствия. Мама то и дело исподволь пыталась подвести дочь к мысли о том, что счастье женщины заключается в удачном союзе. Маруся лишь посмеивалась и осторожно намекала маме, что у нее самой мужа нет. Бабушка в выражениях не стеснялась, называла любимую внучку дурехой и требовала правнуков немедленно.

– Странная ты, Машуня, – возмущалась бабуля. – Посмотри на своих ровесниц, все уже коляски катают!

– Ну и что? – не сдавалась внучка. – Главное, не коляску катать, а быть счастливой.

– Вот выйдешь замуж, и станешь счастливой, – гнула свое старушка.

– Или буду слезы лить ночи напролет…

Споры продолжались бесконечно, но Марию с пути не сбивали. Она упорно занималась русской литературой, поступила в аспирантуру, защитила кандидатскую.

Конечно, случались и в ее жизни дни отчаяния, глухой тоски и беспросветной печали. Но она умела быстро справляться с противной хандрой и, оставив тревоги за порогом дома, погружаться в любимое занятие.

Все складывалось благополучно и очень удачно. После аспирантуры осталась в университете, познакомилась с очень интересными людьми, приобщилась к сообществу преподавателей, получила предложение написать книгу. В общем, входила в курс дела и строила головокружительные планы.

Беда грянула неожиданно. Как, впрочем, всегда. Вспоминая позже этот день, Маруся не понимала, как выжила. Как не остановилось сердце. Как не разверзлась земля. Как не рухнул мир.

В тот жуткий четверг, когда не стало мамы и бабушки, все шло своим ходом: встала рано, выпила чай, отправилась на лекции… Ничего не приснилось, не екнуло, не подсказало. Ей тогда едва исполнилось двадцать восемь.

Она и сейчас до мельчайших подробностей помнит тот день. Сидела на кафедре. Позвонили из полиции. Чужой казенный голос холодно уточнил ее фамилию, имя и отчество, а потом безучастно сообщил, что ей надо срочно подъехать в отделение центрального округа. Она, схватив такси, неслась туда сломя голову, предчувствуя несчастье и боясь своего предчувствия.

Слова холеного капитана, все время отводящего глаза в сторону, сразили ее наповал: она опустилась на стул, страшно побледнев. Не заплакала, не заголосила, не упала в обморок. Просто потеряла дар речи на мгновение. Смотрела пересохшими глазами в пустоту, пытаясь представить то, о чем так спокойно говорил полицейский.

Стоял солнечный морозный день, снег поскрипывал под ногами, пощипывал щеки и слепил глаза. В парке недалеко от дома резвились дети, гуляли мамочки с колясками, неторопливо вышагивали старики с палочками.

Мама с бабушкой, приготовив обед, тоже вышли подышать свежим воздухом. Они не спеша шли по утоптанным дорожкам, с удовольствием поглядывали на малышню, катающуюся на лыжах чуть поодаль, обсуждали домашние дела…

Увлеченные разговором, они не сразу заметили, как встревоженные мамаши стали хватать детей и убегать подальше, как торопливо покидали аллею гуляющие. Услышав, наконец, грозный рычащий звук, они обернулись… На них летел снегоход на сумасшедшей скорости.

Отскочить они не успели… Пьяные молодчики, тестирующие в парке новый снегоход, просто убили их, врезавшись в растерявшихся женщин на полном ходу. Даже не сбавив обороты, они пролетели по инерции еще несколько десятков метров, а потом перевернулись и улетели в овраг.

Дальше Мария все помнила плохо. Опознание, отпевание, похороны, поминки… Все слилось в один черный кадр, словно засвеченная фотография. Она не знала, который час, какой день, кто рядом. Только одно запомнила – бледное, заплаканное лицо Сашки, которая, вцепившись в ее руку, не отходила ни на минуту, поддерживала, заставляла есть, спать и разговаривать.

На годовщину гибели мамы и бабули она пришла на кладбище, обняла памятники, порыдала по-бабьи, постонала, погоревала и, вздохнув, стала жить дальше. Одна. В своей однокомнатной квартире. Наедине со своими воспоминаниями.

Глава 3

В тот год, когда Александра собиралась поступать в институт, в нем открыли новое отделение бакалавриата – «Библиотечно-информационная деятельность». Это направление с прикладным применением классической филологии при помощи информационных систем очень заинтересовало девушку, увлекающуюся и литературой, и информатикой одновременно.

Саша так и заявила удивленным родителям, всю жизнь занимающимся медициной:

– Буду библиотекарем, но не обычным, а продвинутым.

Мама, нахмурившись, изумленно поглядела на единственное чадо.

– Саша, ты с ума сошла? С твоим аттестатом, с таким знанием языков, с таким пониманием программирования? Ты действительно хочешь прозябать в библиотеке?

– Мам, – дочь досадливо поморщилась. – Во-первых, вы с папой обещали дать мне абсолютную свободу в выборе профессии. Во-вторых, в работе библиотекаря есть много романтики и возможности для развития. Ты просто чуть-чуть отстала от жизни. Сейчас библиотечные ресурсы – это не только работа с каталогом и читательскими карточками.

Но мама, известнейший в городе невролог, категорически восстала против такого решения дочери.

– Даже не думай! Я не позволю тебе всю жизнь глотать книжную пыль…

Саша не стала возражать, просто отнесла документы в выбранный вуз.

– Все, выбор сделан, – спокойно сообщила она родителям.

Переглянувшись с мамой, отец пожал плечами.

– Ну, смотри, дочь. Будет тяжко – не жалуйся. Помни, мы тебя отговаривали.

Тогда Александре едва исполнилось семнадцать, а теперь уже тридцать семь… Много воды утекло за это время. Она похоронила маму, быстро угасшую от онкологии, стала директором крупной библиотеки, провела ее модернизацию, превратив из классической читальни в современный информационно-библиотечный образовательный центр. Папа, как, впрочем, и многие мужчины, долго один не оставался, женился на хирургической медсестре и переехал жить к ней в другой район Москвы. Сашка поначалу на него обижалась, не общалась целый год, а потом вдруг поняла, что он женился вовсе не от большой любви, а от страха остаться одному.

Одиночество – страшная вещь. Непредсказуемая, пугающая и разрушающая. Человек не может долго быть один, если только одиночество не доставляет ему удовольствия. А к старости страх обостряется, становится непереносимым и часто толкает пожилых мужчин на такие подвиги, о которых они потом вспоминают со стыдливой улыбкой.

Лет в двадцать пять Александра влюбилась. Да так, что голову напрочь снесло. И, как назло, во врача! Сама медиком не стала, так вот, пожалуйста, нашла себе предмет для обожания в белом халате! Замуж пошла сразу, уверенная в абсолютном счастье, поджидающем ее прямо за углом ЗАГСа.

Мужчина и впрямь оказался редким экземпляром: и собой хорош, и умен, и руки золотые… Но бабник. Хоть криком кричи, ничего не помогало. Сашку сильно любил, жалел и помогал, но тягу к женскому полу побороть не мог.

Поженившись, три года они протянули кое-как… Муж бесконечно клялся ей в любви, целовал руки, слова заветные шептал, нежно обнимал, а потом Александре ехидные дамочки названивали, нервно хихикали ей вслед, фотографии двусмысленные присылали, неприятными сообщениями донимали.

В общем, года через три она прозрела окончательно. Проплакав всю ночь, набралась смелости и подала заявление на развод. Вернувшись домой, молча собрала чемодан и, без всяких объяснений и разбирательств, переехала в двухкомнатную квартиру, оставшуюся от родителей.

Неудачное замужество девушку многому научило, но ей по-прежнему хотелось большую семью, детей, любящего мужа. Однако теперь Сашка не спешила, присматривалась, изучала, наблюдала.

Лет через пять на ее горизонте появился еще один мужчина. Смеясь, Александра называла его «попытка номер два».

Известный спортсмен-легкоатлет вдруг стал за ней настойчиво ухаживать, приглашал в рестораны, дарил подарки, возил за город, водил в театры. Сашке он казался смешным, самовлюбленным и очень замороченным по поводу своей известности, но ухаживания она принимала. А что? Ей, как и любой женщине, льстило, что из огромного выбора незамужних дам он остановил свой взгляд именно на ней.

Эти странные отношения длились не очень долго. Он уезжал то на сборы, то на соревнования, то просто пропадал неизвестно куда, называя такие отлучки релаксацией. Сашка нервничала. Эта бестолковая связь, то накаляясь, то охладевая, держала ее в тонусе, не давая расслабиться.

Спортсмен звал замуж, но она, хлебнув «счастья» в первом браке, не торопилась. Расстались они года через полтора, так и не испытав обещанной им гармонии. Александра не сожалела, испытывала легкую горечь: понимала, что время ее цветения уходит.

Сашку все устраивало в ее жизни, кроме одного: очень хотелось ребенка. Очень-очень! Ей снилось по ночам, как она поет колыбельные песни, качает малыша на руках, кормит его из бутылочки…

В этом году ей исполнилось тридцать семь. Проснувшись утром, она долго лежала с закрытыми глазами, пытаясь вспомнить, как выглядела мама в этом возрасте. Противная память изворачивалась, хитрила, образ мамы ускользал. Отдельные черты, всплывающие в сознании, отчего-то не складывались в четкий портрет.

Вздохнув, Александра потянулась и решительно вскочила с кровати. Накинув халат, подошла к зеркалу и внимательно посмотрела на свое отражение. Высокая, рыжеволосая, с кучей мелких веснушек вокруг носа, высокими скулами и четко очерченными пухлыми губами.

– Боже мой, – скривилась Александра, – красавица из меня явно не получилась. – Она попыталась нахмуриться, сделать гримасу, стараясь понять, сколько морщинок добавилось за последний год. – Что ж, Сашка, – кивнула она своему отражению, – крепись! И с днем рождения тебя! Тридцать семь – это не приговор, конечно, но и не повод для радости. Держись!

Это происходило весной, а теперь на дворе осень. Она наступала стремительно. Зарядили дожди. Быстро облетали листья. Полетели серебряные паутинки. Сентябрь жестко вступал в законные права.

Работы прибавилось, потому что ученики вернулись в школы и вереницей потянулись в современный информационный центр.

О мужчинах, замужестве и прочих глупостях думать не хотелось. Да и некогда… А вот мысли о детях не давали покоя. Они дремали в подсознании, свернувшись в клубочек, как рыжий котенок. Притаились до поры до времени. Терпеливо дожидались своего часа.

Глава 4

Маруся, приоткрыв глаза, посмотрела на будильник и опять крепко зажмурилась. Сегодня, в законный выходной, хотелось долго валяться в кровати, бездельничать и ни о чем не думать. Иногда она позволяла себе такой день, который так и называла – «день лодыря». В такие дни она не готовила есть, не красилась, не стирала и не убирала. Ей нравилось это ленивое время: в пижаме пила кофе, долго смотрела в окно, лежала на диване, вспоминая детство, смотрела старые фильмы, перебирала платья…

Сашка, у которой каждая минута была расписана, терпеть не могла эту Марусину расслабленность.

– Опять дурью маешься? Лентяйничаешь? – интересовалась она с порога.

– Ленюсь с удовольствием, – с улыбкой отзывалась подруга.

Давний друг Мишка тоже посмеивался над этой привычкой Маруси: «Машка, помни: леность незаметно убивает все добродетели. Заметь, это не я сказал».

Маруся отмахивалась от них и с удовольствием ожидала следующего счастливого момента.

Таких благословенных дней за год случалось немного, но каждый из них Маруся использовала на сто процентов. Набиралась сил, восстанавливала потраченную энергию, укладывала в голове события последних месяцев, анализировала свои действия и делила все на черное и белое. Так уж с детства повелось…

Бабуля учила, что все в жизни происходит под знаками «плюс» или «минус». Плюс – это то, что приносит радость, добро или знания, а минус – все то, что огорчает, раздражает и отнимает здоровье и удачу.

Сегодня день лености начался спокойно и душевно. Она долго валялась в кровати, бездумно ворочалась с боку на бок. Неторопливо прошлась по квартире. Достав с полки любимую чашку, отчего-то долго ее рассматривала. Сварив, наконец, кофе, задумчиво подошла к окну.

Глядя в окно, Маруся словно напитывалась силами природы, смотрела на мир каждый раз новым взглядом, созерцала перемены и любовалась то багряным листопадом, то метельным утром, то низким небом… Она не искала за окном чего-то неожиданного, но всякий раз отчего-то успокаивалась.

Принимая важное решение, Маруся могла часами стоять у окна, будто там, за пределами квартиры, находилось то, что помогало не ошибиться, не оступиться и выбрать правильное направление.

Вот и теперь, в свой очередной «ленивый» день, Маруся, взяв чашку с кофе, долго стояла у окна. То ли мечтая, то ли вспоминая, то ли просто отдыхая…

А там, за окном, сентябрь набирал силу. Он, обычно мягкий и теплый, на этот раз так круто вступил в свои права, что люди, разомлевшие летом под лучами солнца, вот уже вторую неделю пытались справиться со стрессом, который почти всегда случается при переходе из лета в осень.

Сентябрь будто испытывал горожан на прочность своими капризами. Редкое солнце сменялось дождями, серебристая паутинка, полетевшая по воздуху, тонула в лужах, багряные листья отчаянно цеплялись за мокрые крыши домов. Сразу посеревшее низкое небо, похожее на рваную мешковину, опустилось на город, закрыло солнце и хмуро давило на горожан своей тяжестью.

Маруся распахнула форточку и глубоко вдохнула влажную свежесть, сразу наполнившую крохотную кухню.

Большой красно-желтый кленовый лист, принесенный порывами ветра, прилип к наружной стороне стекла и словно дразнил ее своей крикливой, вызывающей красотой. Маруся долго его разглядывала, изучала коричневые прожилки, разбежавшиеся по всей длине, небольшие темные пятнышки – предвестники скорой гибели, любовалась багровыми тонами, которые, вперемешку с желтым и красным, словно светились изнутри…

Усмехнувшись, она восхищенно прошептала:

– Вот и гость… Надо же, какой ты! Настоящий посланец сентября… Красавец…

Маруся приоткрыла оконную раму, осторожно взяла этот мокрый привет осени и, достав с полки крохотную вазочку, поставила в нее удивительный трехцветный кленовый лист, перенесла вазочку на журнальный столик и упала в кресло рядом.

Тишина плыла по дому. Маруся, редко бывающая одна, усмехнулась. И в одиночестве, что бы ни говорили, есть своя прелесть…

В ее жизни происходило всякое, и влюбленности случались не однажды, но почему-то ни одна их них не имела логического завершения, называемого в народе браком.

Вспоминать свои несостоявшиеся романы Маруся не любила. Но сегодня так и тянуло в прошлое. Она поджала ноги, накрылась пледом и, следуя традициям своего «ленивого» дня, погрузилась в сладкую пучину воспоминаний…

Первая любовь пришла к ней на первом курсе. Прямо перед летней сессией она познакомилась с молодым человеком, как ей тогда показалось, небывалой красоты. Константин, студент математического факультета, выглядел ошеломительно, словно сошедший с картины Аполлон: высокий, спортивный, черноволосый, синеглазый.

Маруся сразу купилась на его красоту, просто онемела, столкнувшись с красавцем в коридорах старого университетского корпуса. Потом нашлись общие знакомые, которые позвали в гости, познакомили на очередной вечеринке.

Маруся на Константина впечатления не произвела. Да и какое уж тут впечатление! Она себя всегда оценивала, как ей казалось, трезво и здраво: среднего роста, худая, светлые волосы цвета перезревшей пшеницы, голубые большие глаза, бледная кожа… «Глазу зацепиться не за что», – шутила она, споря с мамой и бабушкой.

Константин, очевидно, тоже не разделял мнение ее родственниц и смотрел на девушку как на пустое место. Зато она, встречаясь с ним в тесных коридорах университета, почти не дышала от счастья. В общих компаниях Маруся, борясь со стеснением, приглашала его танцевать, хохотала в ответ на глупые шутки и заходилась в смущенном кашле, если их взгляды случайно пересекались.

Страсть, вспыхнувшая внезапно, так же скоропостижно и скончалась. Марусе просто надоело заглядывать в глаза человеку, который в упор ее не замечал. «Хватит», – сказала она себе однажды, и сердце, на удивление, хозяйку послушалось.

Остыв от лихорадки первой любви, Маруся влюбилась в доцента кафедры языкознания. Высокий, тощий, рыжий, с короткой бородкой, слегка картавящий, он вдруг показался студентке верхом совершенства.

Однокурсник Мишка, верный друг и товарищ, узнав о новом увлечении своей подруги, презрительно скривился.

– Тьфу! И что тебя вечно тянет на уродов?

– Да какой же он урод? – волновалась Маруся.

– Это как в песне, помнишь? – Мишка захохотал и пропел гнусаво: – «я его слепила из того, что было…»

– Дурак ты, – Маруся оскорбленно отвернулась.

– А ты глупая гусыня, – Мишка возмущенно фыркнул. – Хоть бы раз влюбилась в нормального мужика. Все каких-то фриков выбираешь.

Любимая подруга Сашка с Мишкой согласилась.

– Ты слишком идеализируешь тех, в кого влюбляешься. Не видишь их недостатков. Это плохо. Ты не знаешь себе цену.

Позже был еще стоматолог. Серьезный, важный, манерный. Уж он-то себе цену знал, деньги считал и умел ими распорядиться. Цветы не покупал, считая это расточительством. Конфеты есть тоже не разрешал, страшно переживая за здоровье ее челюстей. А главное, нежно целуя свою возлюбленную, пытался по привычке заглянуть ей в рот, чтобы сложить мнение о возможном кариесе на ее зубах. Маруся ужасно нервничала, долго терпела, а потом громко послала его на все четыре стороны.

Годы шли. Настоящих, серьезных романов не случалось. Прилипчивые ухажеры долго не задерживались. Были среди ее мужчин и профессоры, и инженеры, и даже летчик однажды попался. Но ни один из них не пришелся по сердцу, не оказался единственным.

Когда отпраздновала свое тридцатилетие, Мария вдруг осознала, что пересекла некую границу, за которой остались девичья непосредственность и бесконечная доверчивость.

В то далекое утро она, вспомнив погибших маму и бабушку, долго плакала, потом поехала на кладбище, а вечером, сидя с Александрой, Мишкой и еще двумя друзьями в кафе, взяла бокал и, горько усмехнувшись, предложила неожиданный тост…

– А давайте, ребята, выпьем за счастье. Оно – штука нечаянная, непонятная и непредсказуемая. Его нельзя пригласить на чашку чая, ему невозможно позвонить, высказать претензии, назначить встречу. Оно само выбирает, кого одарить любовью, здоровьем, верностью. Без него плохо, но и с ним сложно. Его трудно обрести и жалко потерять. Оно может быть мгновенным, как вспышка, или долгим, как вечность. Это темная лошадка, которую все мечтают встретить, и яркая звезда, о которую страшно обжечься. Ожидание счастья сводит с ума, но приход его можно и не заметить. К нему быстро привыкают, а проворонив, растерянно пожимают плечами. Счастье – невероятная редкость и божий дар. Сегодня мне тридцать. Мое счастье где-то заплутало… Но я умею ждать. За счастье!

Гости притихли, задумались о том самом счастье, которое, говорят, любит избранных, избегает публичности и предпочитает тишину. Каждый из сидящих за столом пытался понять, а не упустил ли он свою Синюю птицу, правильную ли выбрал дорогу на перекрестке, именуемом Судьбой.

Вернувшись в день нынешний, Маруся, пригревшаяся под пледом, обмякла, расслабилась, оправдывая название «ленивого» выходного. Она почти задремала, но именно в эту сладкую минуту дремоты зазвонил телефон. Вздрогнув от неожиданности, она недовольно поморщилась.

– Да?

Мишка, как всегда, торопился, словно боялся, что Маруся бросит трубку.

– Машка, ты где?

– Дома.

– Спишь, что ли?

– Нет, конечно, – Маруся занервничала. – Тебе чего?

– Вот что ты за человек? – возмущенно тараторил Мишка. – Нет, чтобы спросить у друга – как дела, как самочувствие? Так нет же! Сразу – чего надо?

Маруся пожала плечами, забыв, что Мишка ее не видит.

– Да чего спрашивать? Я и так по твоему крику понимаю, что ты жив-здоров, и дышится тебе легко.

– Слушай, – Мишка довольно хохотнул, – я вот о чем хотел сказать…

– Ну?

– Не перебивай. Помнишь, месяца два назад ты мне три книги давала? Драйзера, помнишь?