Kitobni o'qish: «Ген хранитель»

В оформлении обложки использованы личные фото автора.

Пролог

«Sic finit occulte sic multos decipit aetas.

Sic venit ad finem quidquid in orbe manet.

Heu heu practeritum non est revocabile tempus.

Heu propius tacito mors venit ipsa pede.»¹

Люди любят говорить, что никто не поможет тебе, если ты не поможешь себе сам. А так хочется…

Так хочется, чтобы кто‑то прилетел на крыльях стремглав, отогнал от тебя все беды и невзгоды, и расчистил вокруг поляну побольше. И чтобы на поляне этой всегда произрастали бы радость и благодать.

Ладно, так и быть, потратив уйму времени и сил, наведешь порядок вокруг себя, построишь что‑то новое и важное. В надежде жить в созданном вокруг себя мире долго, тихо и спокойно, с восторгом созерцая его красоту, гармонию и совершенство. И ведь знаешь определенно: так никогда ни у кого не бывает – ну, чтобы подолгу спокойно созерцать.

Человечество придумало религию. Чтобы верить в чудо. Чтобы поддерживать надежду выжить и кому‑то авторитетному поручить надзор и контроль. Верующий человек принимает на себя обязательства – я буду делать так‑то и так‑то, как велит моя религия. А ты, мой Бог, пожалуйста, спаси и сохрани меня, а заодно и моих близких!

Однако, обращаясь в критические минуты за помощью или защитой, в подавляющем большинстве случаев придется смириться – мольбы никто не слышит! Возможно, просящий в чем‑то провинился, всегда ведь найдется, к чему придраться – нарушена важная заповедь, не в той форме подано прошение.

Даже глубоко верующий человек нет‑нет, да и усомнится – а слышит ли меня Бог? Или вокруг столько горестей и слез, что мои житейские неурядицы и вовсе не требуют божественного вмешательства? И великий Он постоянно занят решением проблем кого‑то другого, и свою судьбу придется устраивать самостоятельно.

Самое простое после этого обидеться на проповедников, объявить их лишними посредниками, придумать свое Нечто, Всемирный Мозг или даже Вселенский Разум. Так делают многие. Писатели‑фантасты, например, очень любят развивать вариации на тему про Сверхвеликое и Управляющее всем. В крайнем случае, если не найдется ничего подходящего в длинном списке известных и новомодных, религию можно придумать и стать ее первым адептом.

Священники уже сформировавшихся массовых конфессий, конечно же, упорно не желают мириться с таким отношением к их миссионерскому служению, и продолжают убеждать в своей незаменимости. В их арсенале торжественные ритуалы и расшитые золотом костюмы, сложная возвышенная архитектура и всевозможная атрибутика, включая живопись, скульптуру и всяческие обереги. Батюшка, святой отец, раввин, мулла знают ответы на все вопросы. Их самый главный рецепт во все времена: «Верь и молись!» Усилия не напрасны – огромное количество людей безропотно исполняет все, что велит религия, не утруждая себя ни глубокими размышлениями, ни, впрочем, и неистовой верой. Просто потому, что это делают все вокруг, и это, в принципе, не так сложно.

В любой вере есть главная приманка – отложенное счастье. Всем хочется надеяться, что после трудов праведных должно быть награждение, и после земной жизни никто и ничто не исчезнет насовсем! Религия сулит огромное пространство, в котором исполнение ритуалов, пусть даже это проникновенное чтение молитв, при случае зачтется! Не думай, просто верь и молись! На всякий случай!

Пусть по логике – доброму, трудолюбивому и порядочному человеку все должно, вроде бы, зачесться и так. Но причем тут логика, если мы говорим о религии?

Казалось бы человечеству, лучшими своими умами освоившему высшую математику, биологию, физиологию, генетику, ядерную физику, органическую химию, астрономию и даже космос, и параллельно в общей массе своей погрязшему в противоречиях, сомнительных ценностях и лжи, не так уж сложно, промучившись тысячелетиями, через очевидные факты прийти к уверенности, что никакого Бога нет! И нет никаких сверхъестественных сил. Ведь может же быть такое? Вполне… И скорее всего! Только это так грустно.

Как не крути, а всем нужна защита – и верующим, и не верящим. И вот уже и те, и другие, не желая признавать простую логику неизбежности перемен, шарахаются из стороны в сторону – от религиозных ритуалов к поиску закономерностей, символов и знаков, от снов и предчувствий, к астрологическим прогнозам и различным приметам. Фэн‑шуй, йога, аюрведа, счастливая одежда, украшение, число. И, гляди‑ка, звезды расположились в благоприятным порядке. Кажется, ну вот, наконец, мы нашли, что помогает! Ан, нет! Ведь здесь тоже – в самый неподходящий момент испытанная система не работает. Доверие утрачено и надо переходить на что‑то другое!

В суете поисков подходящей веры, оберегов и амулетов, не только для внеземной жизни, но и на каждый день, мало кому вспоминается простая истина – вся информация, накапливаемая в процессе жизни человека, хранится непосредственно в его теле и управляется мозгом. С физической точки зрения и тело, и мозг могут быть в любой момент повреждены – тогда, конечно, неизбежны сбои в функционировании. А вот когда умер мозг – все ли исчезло? Где информация, которая там накопилась? Можно ли сохранить её на внешних носителях?

Никому не хочется мириться с тем, что после нас ничего не остается! И удивителен, потому что нелогичен сам по себе переход из «живого» в «неживое» – из сложнейшей биосистемы человеческого организма, в которой задействованы и функционируют миллиарды различных по своей структуре живых клеток, и которая, в свою очередь, тесно связана с окружающим миром своей энергией, чувствами и коммуникациями – в предмет, прах, ничто. Вот этот узкий и таинственный переход – не от него ли все пытаются нащупать тропинку?

Глава 1

2009 год. Санкт‑Петербург. Больничные тайны

Светлане сорок девять лет, она замужем за Игорем Куликовым. Их единственный сын Андрей недавно женился и теперь со своей красавицей Алисой снимает однокомнатную квартиру в Приморском районе. В Санкт‑Петербурге живут и родители Светланы – Алла и Николай Потаповы. Светлана и сама была Потаповой первые четверть века своей жизни, пока не вышла замуж. Светлана Николаевна Куликова (Потапова) руководит отделом рекламы в журнале о туризме, и за вычетом незначительных ежедневных проблем и разочарований считает себя вполне успешной и счастливой.

Нет, есть, у неё, пожалуй, одна очень серьезная печаль. Ее отец, Николай Потапов, тяжело болен – сердце. Слава богу, он бывший военный, полковник в отставке, и его госпитализировали в Военно‑Медицинскую академию. Будут делать операцию. Светлана, также как и ее родители, бесконечно доверяет врачам академии. Там все самое лучшее: и специалисты, и оборудование. Если кому‑то и можно чем-то помочь – там обязательно помогут! А любящие дочь и жена поддержат Николая Николаевича и сделают все, что зависит от них.

Свою безграничную любовь к отцу Светлана осознала еще в детстве, когда он был полон сил, а она даже и не задумывалась о том, что доживет до следующего, двадцать первого, тысячелетия и до такого «почтенного» возраста как сорок девять лет, и что рядом с ней будут её еще более пожилые родители.

Сегодня после работы Светлана Куликова спешит на Загородный проспект в Военно‑Медицинскую академию, чтобы успеть проникнуть в палату к отцу до того, как закроют центральный вход на территорию. Выйти то всегда можно будет, главное – войти! Успела. Правда, ей пришлось долго уговаривать охранника и аккуратно, чтобы никто не заметил, передать ему пятьдесят рублей.

Глубокие сумерки. Осенью в Петербурге рано темнеет. Старый больничный двор завален опавшими ржавыми листьями. Моросит мелкий и противный дождь. Такой мелкий, как будто мокрая взвесь стоит в воздухе. Светлана решила не доставать из сумки зонт – до кардиологического отделения недалеко. Как любила говорить в таких ситуациях её бабушка Маруся: «Не сахарная – не растаешь!»

Больничные дворы всегда, а тем более в такую мерзкую погоду, настраивают на тревожность, обостряют мысли и заставляют гадать о том, что таит в себе болезнь и ее лечение. Выздоровление? Выстраданную радость от полной, временной или частичной победы над недугом? Или жизненный путь человека, на встречу с которым сегодня еще можно вот так спотыкаться о незначительные трудности и спешить, оборвется до обидного скоро, и все случится именно в этом вполне симпатичном больничном дворе. И никто ничего не может знать заранее!

Военно‑медицинские здания‑корпуса изо дня в день впитывают в себя тяжелую энергию людских волнений и тревог, сохраняя холодное и суровое молчание. Сколько же видели эти стены нестерпимой боли, безнадежных диагнозов и смертей! А если подумать о врачах, которые трудятся сутками в заточении этих пронизанных человеческими страданиями палат! Вот ведь, считается, что благородная у них профессия – спасать людей. А самим‑то им какого – постоянно копаться в чужих органах, разъедаемых болезнью, находиться в вечной борьбе за стремительно разрушающиеся и отмирающие клетки временно живого организма. Здоровые и счастливые люди в больницы не попадают.

Светлана ловко маневрирует между луж. Да что там говорить про эти хмурые больничные корпуса. Она знает, видела, когда искала второй выход с территории, еще более зловещее место, вон там, чуть за поворотом. На одном из одноэтажных желтых зданий, которое остается по правую руку от дорожки, ведущий в «сердечное» отделение, висит бордовая табличка. На ней большими золотистыми буквами безжалостно выведено короткое и страшное слово «Морг». Посетителям, впервые нечаянно взглянувшим в ту сторону, как правило, становиться не по себе…

Николай Потапов, похоже, смотрел в окно, потому что вышел в коридор, чтобы встретить дочь.

– Ну, привет! Как ты? Выглядишь вполне прилично! Молодец! – Светлана окрасила свой голос бодростью и чмокнула отца в щеку.

– Да неплохо! Отдышка только замучила. Вчера сдал кучу анализов для операции, сказали, что все у меня работает идеально – все органы, как у молодого. Кроме сердца.

– Это же здорово! Это же лучше, чем, если бы все было как на выброс!

– Не знаю, что тебе и сказать. Может быть, не так обидно было бы умирать?

– Не говори глупости! Кто это у нас собрался умирать? Тебе сказали, когда будут делать операцию?

– Врач обещал, в середине следующей недели. Скорее всего, в среду. Как раз в мой день рождения. Это очень хорошо! Пойдем в палату, я отдам тебе кое‑что. Я тут заполнил билеты спортлото, опусти их, пожалуйста, в лотерейный ящик у метро.

– Пап, ну какой ящик! Сейчас в Интернете все можно заполнить, и отправить, и оплатить!

– Я привык в ящик. Сделай, пожалуйста. Выйду из больницы, научишь, как заполнять по Интернету.

– Вот это правильный разговор. Мама у тебя сегодня была? А Андрей? У меня даже минуточки не было им позвонить. На работе аврал!

– Да, конечно, были. Вместе были. Ушли час назад. Ты позаботься о маме, если со мной что случится.

– Пап, ну опять? Сам позаботишься! Ты же вот ходишь, улыбаешься. Органы у тебя все, как у молодого! Мы с тобой еще летом в Италию поедем! Хочешь в Италию? Я тут итальянский язык по Интернету учить начала. Интересно!

– Молодец! Учи. Нет, в Италию не поеду. На дачу поеду – купаться в озере буду, за грибами ходить, на рыбалку. Заграница – это уже не для меня. С моим сердцем…

– Тебе же операцию сделают! И сердце заработает как новое. Как молодое!

– Теоретически – да! А так, что‑то я в эту сторону не фантазирую.

– У тебя день рождения на следующей неделе. Что тебе подарить?

– Спортивный костюм. Модный! Какой‑нибудь «Адидас».

– Ты серьезно? Я ведь подарю!

– Вполне серьезно. Не для спортзала, конечно, для больницы. В халате здесь не всегда удобно. И потом пригодится. Видишь, как я похудел, – скорее похвастался, чем пожаловался Николай Николаевич, – и старые треники с меня спадают.

Посидев немного с отцом, и поболтав на всякие малозначительные темы, Светлана попрощалась и пообещала прийти через пару дней.

Николай Потапов лечил свое сердце уже больше десяти лет. Позади было столько тревог и волнений за его жизнь, что первоначальный оглушительный страх немного притупился и у дочери, и у его жены. Каждый новый кардиолог, рекомендованный им друзьями или просто знакомыми, когда перед его взором появлялся Николай Потапов, считал своим долгом объявить абсолютно неэффективной тактику борьбы с болезнью всех врачей – своих предшественников. И назначал пациенту какие‑нибудь новые многообещающие препараты. Общего у разных врачей было и то, что все утешали: если очередные лекарства не помогут, выход все равно останется – делать операцию. Николай Потапов делать операцию не спешил и надеялся на следующего врача. Время от времени, когда становилось совсем плохо, Алла вызывала «неотложку», и Николая Николаевича везли в гарнизонный госпиталь. Там капельницы и прочая интенсивная терапия давали заметное улучшение состояния. А Потапов, едва встав на ноги, сразу же просился домой. Государственно‑бюджетная медицина охотно его отпускала. Спустя несколько месяцев Николая Потапова опять забирали в госпиталь. Так продолжалось много лет, до тех пор, пока госпиталь вдруг не закрыли на ремонт. Именно поэтому Потапова несколько дней назад привезли на скорой помощи в Военно‑Медицинскую академию. А здесь сразу сказали – пора делать операцию! Николай Потапов впервые не стал возражать. Видимо, порядком устал: и от непрекращающейся боли, и от перманентного страха.

Светлана приходила в больницу к отцу через день‑два, и вот накануне его дня рождения, завотделением объявил, что операция переносится на пару недель. Хирург заболел. Грипп! Врачи тоже болеют. «Хорошо, – подумала Светлана, – значит, все не так критично, и чрезвычайной опасности для жизни нет.»

Подарок ко дню рождения – спортивный костюм, она до сих пор не купила, хотя накануне обошла несколько торговых центров. То размер не тот, то расцветка, то не нравилась модель.

В день рождения Николая Потапова, вся его семья пришла в больницу – с бисквитным тортиком и бутылкой красного сухого вина. Света, Алла, муж Светы Игорь, и Андрей с Алисой. Их еле‑еле пропустили в палату в таком количестве. Николай Николаевич поначалу куксился и делал вид, что расстроен из‑за отложенной операции.

– Я ведь почему хотел, чтобы операцию делали сегодня, – объяснял он своей родне, – чтобы операция пришлась на день рождения. В день рождения ведь не умирают? Вероятность совпадения даты рождения с датой смерти 1 к 364, то есть в 364 раза меньше, чем в любой другой день! Чем не подходящее время, чтобы делать операцию на открытом сердце.

– Да, дедушка! Против твоей математики не попрешь! Она у тебя прям на стыке с философией! – похвалил Андрей.

Гости несколько минут потратили на то, чтобы вспомнить кого‑нибудь из известных личностей, кто умер в свой день рождения. Получилось, что только Шекспир, да и то за давностью лет под большим вопросом, герой‑летчик Маресьев и шведская актриса Ингрид Бергман. Статистика не дала особой уверенности в красивой вероятности 1 к 364 из‑за больших сомнений в коллективной эрудиции собравшихся.

Потом прямо в палате, из которой под разными предлогами один за другим деликатно удалились в коридор все сердечники‑соседи, было по‑партизански выпито немного вина. Настроение сразу поднялось. А Света торжественно пообещала, что обязательно принесет отцу модный спортивный костюм на следующий день после операции.

Вечером, уже дома, Светлане стало немного стыдно за просроченный подарок, и она взялась за поиски спортивного костюма в Интернет‑магазинах. Пока загружалась страничка с многочисленными предложениями, заглянула в социальную сеть. Ей предлагал дружбу какой‑то итальянец по имени Фабио Джуани.

Первое, что бросилось в глаза – выведенный под его именем статус: I sogni non sempre realizzano. Ma non perche` sono troppo grandi o impossibile, perche smettiamo di crederci. Wiz Khalifa². Свете понравилось и то, что она смогла перевести эту фразу, да и само выражение. Как же ей сейчас нужно было верить в то, что все зависит только от неё и от настроя на победу. Жаль, что это изречение принадлежит не какому‑нибудь итальянскому мыслителю эпохи Возрождения, а молодому рэперу из Питтсбурга. Светлана не поленилась и набрала интригующее имя в Яндексе, чтобы всё‑таки выяснить, кто такой этот Халифа.

Вернулась на страничку Фабио. Посмотрела на его фото попридирчивее. Да‑а‑а, красавчик! Итальянцы вообще очень красивая нация, а как одеваются! Он, наверное, обратил на Свету внимание на страничке группы по изучению итальянского языка. У неё там очень удачное фото выложено – такой загадочный и томный взгляд. И его совсем не смутило, что женщина указала свой семейный статус «замужем за Игорем Куликовым». Впрочем, там‑то она как раз зарегистрировалась под девичьей фамилией Потапова. Ох, уж, эти итальянцы!

Игорь, муж, младше Светы на четыре месяца. Это такая незначительная величина, что ей вполне можно пренебречь – они одного года рождения. А вот Фабио моложе супругов Куликовых на целых пять лет. Света все равно кликнула на «подружиться». И вернулась к поиску спортивного костюма. Ничего подходящего опять не нашла.

Прошло три недели. Операцию на сердце, наконец, назначили. Света с Аллой пришли в больницу, чтобы подбодрить Николая Потапова накануне ответственного дня. Ему пару часов назад сделали масштабное переливание крови, чтобы у него прибавилось сил. Глава семейства вполне бодро вышел в больничный коридор.

– Завтра меня всего побреют с утра и повезут резать. После переливания крови чувствую себя как огурец! Может быть, и бог с ней, с этой, …что будет завтра! И так еще поживу!

– Нет! Надо делать, – учительским тоном напутствовала мужа Алла Потапова, – не рассосется. Зато потом будешь и в самом деле как огурец.

– Вы завтра ко мне не приходите после всего этого, – Николай Николаевич почему‑то всячески избегал слова «операция», – я все равно буду в реанимации, и вас туда не пустят. И мобильник отберут. Есть мне будет ничего нельзя, и я абсолютно голый буду лежать под простыней… Или даже без простыни… Бр‑р‑р мне уже сейчас от одной мысли об этом холодно… В любом случае, чистая нарядная одежда мне вряд ли понадобится.

Ночью, накануне операции, Светлана спала безмятежно. Поначалу ей снились красивые и милые сердцу картины из детства. Она – пятилетняя. Лежит в своей детской кроватке, засыпает. Папа на днях купил магнитофон. В глубине затемненной комнаты, включив настольную лампу с темно‑зеленым металлическим абажуром, он готовится к семинару в академии. Спрашивает дочь: «Тебе не будет мешать музыка? Тихо‑тихо?». Та отвечает, что нет. И слышит волшебный голос из магнитофона: «Бессамо…. Бессамо муччо!»³. Удивительный голос, таинственные слова – как заклинание. Маленькая Света шепотом повторяет за певицей: «Бессамо…. Бессамо муччо…» Ей кажется, что это молитва какой‑то огромной, бесконечной любви. Звуки музыки наполняют малышку одновременно и радостью, и глубокой грустью, обволакивают сладостным туманом, возносят куда‑то вверх. И вот уже она сама – облако. И медленно, нет не летит, а плывет по небу над большим незнакомым городом, освещенном яркими огнями, ощущая пространство как вселенский океан. Немного мешают столбы линий электропередач и высокие деревья – тогда ей приходится подниматься все выше и выше. Это так трудно, и сил уже нет. А там просто пустота. И холодно. И светло‑серое пустое небо. Никого и ничего.

Утром она проснулась в относительно бодром настроении. Нет, если тщательно покопаться в эмоциях, то немного волновалась, конечно. Сегодня примерно в одиннадцать часов её папе начнут делать операцию. И он не будет больше так мучиться и задыхаться. Пусть он и просил не навещать его, они с мамой Аллой договорились подъехать в Военно‑Медицинскую академию, чтобы попытаться пробиться в реанимацию. Иногда туда пускают. Вдвоем, точно, не зайти, но, может быть, получится упросить запустить их по очереди. В любом случае, они постараются встретиться с оперирующим хирургом и расспросить о подробностях.

Светлана позвонила на работу и предупредила, что появится в редакции только после обеда. Чтобы как‑то отвлечься от волнения, принялась за уборку в квартире. Но минут через десять вдруг засомневалась, а не считается ли уборка плохой приметой в данных обстоятельствах. Скорее всего, считается. На всякий случай ограничила свой хозяйственный порыв поливом комнатных растений. Заметила вдруг, что на лиане, пышно во все стороны свисающей с платяного шкафа, распустился одинокий зонтик мелких нежно‑розовых цветков. Понюхала. Удивительно приятный сладковатый запах. Надо же! Чудеса! Этой лиане не меньше двадцати лет. Это столько она живет в их семье. А до этого еще, неизвестно сколько лет, обитала у свекрови. И была передана по наследству вполне взрослым растением с двухметровыми плетьми, плотно усыпанными листьями. И никто никогда не видел, чтобы эта лиана цвела.

– Игорь, посмотри, наша лиана зацвела! Тут такой красивый зонтик из цветов!

– А они разве цветут? – донесся голос из кухни, но Игорь поленился подойти, чтобы посмотреть, как всё это выглядит.

Светлана нарисовала стрелки на верхнем веке, накрасила ресницы, губы, надушилась французскими духами – собралась! Дождавшись половины одиннадцатого, вышла из дома. Неспешно направилась к метро. Вышла на станции «Пушкинская». Чтобы как‑то убить медленно текущее время, зашла в «Макдональдс» напротив Витебского вокзала. Долго выбирала, чтобы такое заказать. Потом уселась в уютном уголочке и неспешно потягивала через трубочку молочно‑клубничный коктейль. Все её мысли были теперь об отце, который в это время, наверняка, уже лежал на операционном столе. «Все будет хорошо!» – успокаивала она себя, и мысленно посылала отцу свои флюиды уверенности. «Все будет хорошо!»

Возможно, она даже произнесла это вслух, потому что незнакомая женщина, сидевшая неподалеку, переспросила:

– Что? Вы что‑то мне сказали?

Света улыбнулась, но не успела ничего ответить, потому что заиграл привычный рингтон мобильного телефона. Определитель номера указал на то, что с ней будет говорить «Мама». Света начала первой:

– Алло! Мам, привет! Ты уже в больнице? Я скоро буду. Через пять минут! Я тут совсем рядом. В Макдональдсе напротив Витебского вокзала.

 Без какой-либо паузы, Светлана поспешила вывалить как можно больше информации, которую считала сейчас самой важной и нужной:

– Сейчас только допью свой коктейль. Кстати, он очень вкусный. Я всегда беру клубничный. Ты успела позавтракать? Тебе принести что‑нибудь из Макдональдса – гамбургер, коктейль или кофе? Давай, что‑нибудь принесу?

– Светочка! Папы больше нет… – тихий голос Аллы Потаповой с трудом прорвался сквозь нелепую болтовню её дочери.

– Ему уже сделали операцию, еще же рано? – Светлана задала свой безнадежно дурацкий вопрос с уточнением, потому что на протяжении нескольких мгновений не могла вникнуть в смысл услышанных слов. И наконец, в образовавшуюся в диалоге паузу переспросила:

– Как… нет?

– Его… нет… – каким‑то чужим голосом, словно по слогам, произнесла Алла, изо всех сил избегая более прямой и жуткой формулировки.

– Я бегу! – шепотом прохрипела Светлана в трубку и стремглав помчалась в больницу.

Ей почему‑то казалось, что, если она сейчас прибежит быстро‑быстро, то обязательно сможет все изменить. Конечно, это какая‑то ошибка! С ним не могло ничего произойти! Врачи что‑то напутали. В этот день назначено несколько операций. Это случилось не с ним! Они там на операционных столах все так похожи! Ошибка! Недоразумение!

Алла Потапова ждала дочь у входа в кардиологическое отделение. Она была как‑то неестественно спокойна.

– Я уже говорила с врачом. Они начали операцию на час раньше. Все сделали. Довольно быстро и, как им показалось, хорошо. Все сосуды прошли, прочистили, стенты поставили. Три, нет, кажется, пять! Все, вроде, получилось. Стали зашивать, а у него разорвалась артерия. Хирург еще раз зашил. Она опять разорвалась! В клочья! Несостоятельность тканей… Да!

– Пусть они еще раз попробуют, – заскулила Светлана, схватив, как в детстве, мать за рукав. – Пусть еще раз… Пусть пробуют, пока не зашьют. Давай пойдем и их попросим! Заставим! Надо же что‑то делать!

– Поздно. Его уже нет.

Через несколько минут Светлана и Алла в сопровождении старшей медсестры вошли в палату, где еще каких‑то три недели назад отмечали день рождения Николая Потапова. Женщины всячески избегали встречаться с сочувствующими взглядами больничных соседей и, словно в полусне, принялись вытаскивать из тумбочки вещи человека, которые ему больше никогда не понадобятся: носки, трусы, электробритву, радиоприемник, часы, старенький мобильник.

Сестра‑хозяйка принесла большой полиэтиленовый пакет с верхней одеждой. «Какой бред! – думала Светлана. – Вещи – вот они. С ними ничего не случилось, а моего папы больше нет». Машинально взяла с тумбочки и стала перелистывать папин ежедневник, он повсюду брал его с собой. Там все было расписано на два месяца вперед: кому позвонить, когда кого поздравить с днем рождения, с кем встретиться, что сделать. Дочь и жена, нет, теперь уже в одночасье вдова, сложили в большой полиэтиленовый пакет все вперемешку и, не сказав никому ни слова, вышли из палаты.

Потом мама и дочь приехали домой к Потаповым, и Алла достала из кухонного буфета бутылку водки, стоявшую всеми забытой неизвестно, с каких времен. Женщины почти ни о чем не разговаривали между собой, просто пили водку. Опьянение не наступало, словно это была обычная вода из‑под крана. Может быть, конечно, водка и выдохлась. Хотя вряд ли.

Иногда их молчаливые посиделки прерывались телефонными звонками. Звонили друзья и коллеги с последней работы. Многим было известно, что на этот день была назначена операция, и теперь люди интересовались, как все прошло. Алла вполне спокойно отвечала, что Николая больше нет, принимала соболезнования, и по‑деловому записывала номера телефонов звонивших, чтобы потом известить их о дате похорон.

Часов около семи вечера в дверь позвонили. Это пришел агент ритуальных услуг – лысый, бледный, с бесцветными глазами, в потертом пиджаке неопределенного цвета. Откуда он только узнал, что в дом пришла беда. Алла, не слишком вдаваясь в детали, у агента что‑то заказала, и даже успела оплатить венок, чтобы он скорее оставил их в покое.

Потом за женой приехал Игорь Куликов и заодно прогнал агента. Алла отказалась ехать ночевать к дочери.

Игорь взял на себя все дальнейшие хлопоты по подготовке похорон. Ему помогал Андрей.

Сама же Светлана почти не спала три следующих дня. На работу не ходила. И ничего не делала. Вздрагивала от каждого телефонного звонка. Ей казалось – вот сейчас, сейчас… Это звонят из больницы, из Военно‑Медицинской академии. Её самый любимый на свете папа пришел в себя. Швы на артерии как‑то сами срослись. Так, наверное, бывает! Он сильный, он борец. У него потрясающее чувство юмора и он очень умный. Он не мог просто так взять и умереть.

Все вокруг происходило как будто в полусне. То есть она не помнила, спала или нет, что и когда ела, о чем разговаривала с людьми. Она даже не обратила внимание на то, что выпал первый снег.

Окружающий мир частично вернулся в сознание Светланы, когда она стояла в Военно‑Медицинской академии, в ритуальном зале одноэтажного желтого здания с бордовой табличкой и золотистыми буквами «Морг».

Пришло довольно много народу – родственники, друзья, коллеги с последней работы Николая Потапова, его бывшие сослуживцы. Все что‑то говорили. Какой Николай Николаевич был хороший, как его все уважали и ценили на работе, как он любил свою семью и жизнь – дачу, футбол, рыбалку, спортлото. Звучала траурная музыка. Алиса тихонько всхлипывала, уткнувшись в плечо Андрея. Света и Алла не плакали совсем, и всю церемонию стояли молча. Света безотрывно смотрела на лежащего в массивном дубовом гробу отца, ожидая, что сейчас он откроет глаза или хотя бы пошевелится, и все, наконец, поймут весь бред и нелепость ситуации, и преждевременность своих прощальных слов. Потом гроб деловито накрыли крышкой и понесли в автобус.

Николай Николаевич был крещеным, но никогда не говорил о том, верит ли в Бога, и уж тем более, отдав большую часть своей жизни военной службе, не ходил в церковь. По дороге на кладбище Света с Игорем отстали от автобуса, заказанного в агентстве ритуальных услуг, и на своей машине поехали в Никольский собор. Супруги до сих пор держалась вдали от любой религии, считая ее бессмысленной и нелогичной. Но сейчас было совершенно необходимо на кого‑то постороннего переложить тяжесть свалившейся беды. И самым подходящим местом для этого им показался собор в честь папиного святого покровителя.

Пока Светлана покупала в церковной лавке свечки, Игорь заказал заочное отпевание. Потом они отошли в сторонку под свод зала и стали внимательно слушать молитву священника за упокой. Батюшка отпевал сразу нескольких усопших, но почему‑то казалось, что все слова, которые он говорит, обращены исключительно к Свете и её отцу. Как хорошо, что хоть для церкви все просто и понятно – вот умер человек, и для него всего лишь закончился земной путь. У Светы даже в такой скорбный час все, что касается наличия самой души, и тем более ее местонахождения после смерти человека – вызывало очень большие сомнения.

«А если все‑таки все иначе? Ничего не остается после смерти – никакой души, только прах. Зато на земле живые люди хранят память об умершем человеке. Отвели ему в своей душе или мозге постоянный уголок и мысленно разговаривают с ним, обращаются за помощью и за советом, делятся своими достижениями и бедами. Ведь когда человека долго и хорошо знаешь, не так, уж, трудно предугадать, как он отреагирует на ту или иную ситуацию. И скучают по нему» – размышляла Светлана.

Батюшка дал полоску бумаги с таинственными старославянскими знаками, на кладбище её надо будет положить на лоб усопшего. Потом насыпал в кулечек, свернутый из старой пожелтевшей газеты, какой‑то серой земли, похожей на пепел, которую следовало упрятать в гроб под покрывало. И велел при выходе из собора непременно купить иконку с ликом святого покровителя. Деревянную дощечку со Святым Николаем, как оказалось, придется поставить дома. И обращаться к ней постоянно, молясь о царствии небесном для заблудшего в вере на земном пути Николае Потапове. Иконка с ликом святого Николая была куплена. «Отдам её маме!» – придумала Светлана.

На кладбище Света с Игорем приехали минут через десять после автобуса. Люди только распределились вокруг свежевырытой ямы, суетились с кутьей и водкой. Опять начались прощальные признания в уважении к Николаю Николаевичу. Света пробралась к гробу, установленному на козлах, и сделала всё в точности, как было велено в Никольском соборе. Она до сих пор чуть‑чуть надеялась, что, может быть, после этих её действий все‑таки произойдет какое‑нибудь чудо. Например, в самый последний момент выяснится, что Николай Потапов находился под воздействием глубокого летаргического сна. Просто он очень ослаб от операции, и у него до сих пор не было сил проснуться. А серая земля в кулечке и бумажная полоска на лбу напитают его энергией, и у него хватит сил открыть глаза.