Kitobni o'qish: «Без четверти полночь», sahifa 4

Пытаясь справиться с нахлынувшими волнами мыслей, вполуха слушала спутника. Тот радостно болтал, рассказывая о себе: художник, фотограф, творческая натура, страдающая в поисках музы.

И обо мне.

– Полежишь в горячей воде и сразу почувствуешь себя лучше! Девочка, ты просто подарок судьбы, не иначе!

Мы быстро дошли до двухэтажного коттеджа, окружённого клумбами с ирисами. Фиолетовые, жёлтые, белые – хозяин явно был неравнодушен к этим корявым цветам. Зашли в дом, и Артём сразу же повёл меня в ванную комнату.

Белоснежная ванна расположилась прямо перед огромными окнами в сад. У стены – столик с бокалами, парой пузатых бутылок и вазой с жёлтыми цветами.

Не дожидаясь ответа, мужчина принялся наливать воду.

– Давай раздевайся и залезай в ванну.

Тепла очень хотелось, поэтому уже через секунду рубашка осталась на полу. Промёрзшее тело заныло от непривычного тепла. Я закрыла глаза и тут же отключилась.

Очнулась от шёпота:

– Русалка среди цветов, ммм! – мужчина убрал опустевший пакет из-под молока и заметив, что я пришла в сознание, улыбнулся:

– Нравится?

Почувствовала себя глупо и странно, оглядывая побелевшую воду с плавающими жёлтыми цветками.

Никогда не считала ирисы красивыми. Если в синем на них ещё можно было смотреть, то болезненная желтизна с красными язвочками по центру цветка делала их откровенно уродливыми.

Артём вышел на пару минут и вернулся с фотоаппаратом на шее.

– Снимки получатся просто нереальные! – разглядывал на меня с каким-то новым выражением на лице, а я продолжала слушать, уставившись на фотоаппарат и одновременно пытаясь подняться. Начинало ощутимо подташнивать.

«Как же тяжело быть живой! Ничего не слушается! Голова, как же болит голова…».

– Ложись, рыбка, ложись, – он оставил фотоаппарат на столике и встал вплотную к ванной, – расслабься. Мы же хотим, чтобы было красиво? – и сильные руки, неожиданно ухватив за волосы и за горло, окунули меня в белую воду.

И я утонула. Снова.

* * *

Надо было убить его, ещё на берегу. А так… Не хотелось, наверное, начинать новую жизнь с чьей-то смерти.

«А со своей, значит, в самый раз?» – ехидно подначил внутренний голос. Раздражающий, кажется, даже больше, чем обжигающий веки яркий свет.

Мёртвое тело, в отличие от живого, что удивительно, подчинилось сразу: ни тебе вздохов, ни стонов – открыла глаза и села. Чуть наклонила голову, равнодушно разглядывая плавающие рядом жёлтые лепестки.

Намокшие, потемневшие от избытка влаги – убожество!

Открытые глаза резало ещё сильнее.

«Слишком много… света».

Он, как в насмешку надо мной, со всех сторон падал на бледное, кажущееся прозрачным, тело. Лился из золотого круглого светильника и отражался в глянце чёрного потолка. Проникал через стеклянную плёнку панорамных окон, будто пытаясь прожечь насквозь.

Одна нога неловко ступила на пол, где тут же образовалась лужица. За ней – вторая.

Мы – водяницы – нечисть озёрная и речная, на берегу становимся слабыми, медлительными и недолго можем без водоёма. Вот и теперь я направилась прочь из чужого жилища, стараясь не столкнуться с владельцем.

Считается, что любая нежить – существо без собственной воли, мыслей, подчиняющееся в основном инстинктам, тьме, которая порождает подобное. Ведь никому не удавалось залезть созданию в голову и проверить, так ли там пусто на самом деле.

Удивительно, что я снова стала такой, а не умерла окончательно. Водяной, видать, постарался. Дом от озера недалеко, магия ещё достаёт.

Хозяин здешних вод и утащил меня на дно почти три года назад. Понравилась сильно, женой стать уговаривал, потомство принести. Богатствами хвастался, мол, не только у морского царя есть, чем такую супругу баловать. Водяницами ведь утопленницы становились редко. В основном русалками, кикиморами или мавками – а это всё только слуги, персонал для грязной работы, без особых способностей: не могут, к примеру, повелевать водой или погодой. В отличие от нас. Речных дев, про́клятых родной душой или утопленных по умыслу нечисти, а при жизни – крещённых уже в осознанном возрасте.

Но я хотела вернуться в мир живых, пока ещё не прошло три года и оставалась хоть призрачная возможность снова стать человеком. А вернуть к жизни мог лишь освящённый крест, причём отданный кем-то добровольно.

Вот только обитатели моего озера таких случаев припомнить не могли, да и попыток заполучить украшение до меня никто не предпринимал: для иной нечисти прикосновение серебра могло быть губительно.

«А мне вот повезло…»

Можно было, конечно, покончить со всем. Не вернуться к закату в тёмные озёрные глубины и засохнуть искорёженным уродцем на полу роскошной ванной комнаты. Или, забравшись в кровать, придушить человеческую особь с извращённым сознанием и получить хотя бы отмщение перед тем, как исчезну полностью.

Ведь память, она останется. Навсегда. Там, под толщей воды, будет грызть застывшее навеки сердце.

Но мне хотелось жить.

«Ха-ха! Нежити захотелось ещё пожить!»

Путь до озера показался невыносимо долгим. Но я дошла. Почти.

ОН выходил из воды, спокойный и расслабленный. Насытившийся ощущениями от чужой смерти и испытывающий удовлетворение от проделанной работы. И увидел меня.

Мужчина побелел. Но уже через несколько секунд выражение ужаса на лице сменилось яростью. Человек сделал шаг в сторону и подобрал валяющуюся на берегу толстую палку. Один взмах – злой и резкий – и ветка со свистом рассекла воздух, опускаясь мне на голову. Затем, не встретив цели, поднялась и опустилась ещё два раза.

Глупый. Это нежити даже боли не причинит, не убьёт так точно.

– Слабак! – сипло рыкнула я, намертво вцепившись в кусок дерева. И рывком выдернула у человека из рук. Глупый. Я же не просто мавка какая-то.

Он не видел, как вода позади него пошла пузырями. Сначала мелкими, потом всё крупнее. Как поднялась, принимая нужную форму и ожидая приказа своей повелительницы.

– А-а-а-а-а-а! – и волна, подгоняемая криком, обрушилась на голову человека. Захватила в гигантский кулак и быстро потащила за собой барахтающееся тело. И уже через несколько секунд озеро полностью поглотило того, кто заставил меня умереть во второй раз.

Вода тревожно загудела и пошла рябью.

– Пора домой, суженая моя! – рокотом пронеслось над поверхностью – водяной принял «приданое» и уже ждал невесту.

Я на секунду закрыла глаза и вспомнила строчку из детской сказки: «…А хочу быть Владычицей морскою!»

Ухмылка растянула губы.

«Почему бы и нет? Был у дома хозяин – да сплыл, хех. Был хозяин у озера…» – и я стала погружаться в тёмную воду…

…Всё это, как кусок фильма, ураганом пронеслось сквозь сознание. Я перевернулась и схватилась за голову, пытаясь одновременно встать и выгнать остатки чужого присутствия. Не получалось понять, какие из воспоминаний – собственные, а какие «подарила» новая хозяйка озера.

Она отскочила и застыла, кажется, в точности повторив мою позу. Из приоткрытых посиневших губ нежити вырвался тихий стон:

– Ка-ак? Кто ты?! Чего?.. хочешь… ведьма?! – шутовке слова дались нелегко. Видимо, её гортань во второй раз начала перестаиваться гораздо раньше и изменялась быстрее. Значит, и срок будет короче. Три года не понадобится.

– Я… – хрипло, не узнавая собственного голоса, произнесла я. Сглотнула и продолжила. – Не. Ведьма.

Водяница зашипела в ответ и вскинула руки над головой – прямо как в моём виде́нии. За спиной озёрной девы снова стала подниматься волна.

Вдох. Лихорадочный поиск решения: «Чёрт! Кобуры нет. Значит, расщепитель валяется где-то на дне, цепь – на дереве, а «звёздочку» даже вытащить не успею. Только если…»

Падаю на колени. Рука сама хватает тонкую цепочку, но кулон никак не вытаскивается из-под ворота футболки.

Но нежить замечает это движение и замирает изящной бледной скульптурой. Застывает, словно заледенев, и массив воды позади утопленницы, чей следующий жест либо похоронит меня в этих омутах, либо…

– Договор! – после очередного рывка тонкая серебряная ниточка рвётся, и подвеска вылетает наружу и падает на камни передо мной. Поднимаю голову, и, не сознавая до конца, какие последствия будут у этого отчаянного предложения, повторяю чётче и громче. – Время ведь не вышло?

Движение тонких синеватых пальцев едва уловимы, но поток слушается приказа мгновенно. Миг – и озеро снова выглядит спокойным. Русалки в потасовку не встревали – вернулись, похоже, в воду, когда мы сцепились. Хороши подданные – бросили главаря и теперь ждали, чем всё кончится!

– Что?.. Взамен?..

Идёт на берег, нарочито медлительная. Плавно опускается и садится напротив, пытается поймать мой взгляд.

– Услуга, – кажется, что начинаю снова проваливаться в её мысли.

«Откуда у ЭТОЙ нежити мысли? Чувства? Разве она не должна просто хотеть меня убить? Сожрать? Душу забрать, на худой конец?! Или что там ещё ими движет?»

Теперь, кажется, я точно знала, какое желание питает это изуродованное чужими прихотями существо.

– Вода… Помнит… Всё… – дева раскрыла ладонь мне навстречу, принимая условие. Повинуясь воли хозяйки, одна из мавок вынырнула и, не выходя на сушу, брезгливо выкинула на берег поднятое со дна оружие. Водяница словно прислушалась, потом кивнула. – Он… В силе… Снова… Не отпустит… Быстрее…

И я подняла и протянула водянице маленький серебряный крестик.

* * *

Водяной плевался, ругался и булькал, но после угрозы расщепить его на маленьких сговорчивых головастиков, смирился с тем, что жениться ему так и не светит.

Ульяна уже сидела в салоне, закутавшись в тонкий дорожный плед. К озеру она больше не приближалась: хорошо, хоть машину дала перегнать поближе. Правда, истерила поначалу.

А я, тихо радуясь, что осталась жива, пыталась сгладить конфликт и договориться с вернувшимся к власти скользким дядькой.

«Отражать в рапорте несанкционированную сделку с нежитью точно не стоит. Олег Михайлович меня закопает за такое! Когда ж ты наорёшься уже, тины комок!».

– Что хотят на моём озере творят! Никакого уважения! – бульканье зашло на второй круг.

Где-то через полчаса, после пуганий санкциями, уговоров и обещаний скорой компенсации, водяной наконец сдался и поставил «подпись» – отпечаток перепончатого пальца – на сканере планшета. Я бросила: «До свидания!» и еле успела отскочить от россыпи брызг, поднятых мстительным ударом хвоста.

Села в машину, и мы в молчании ехали почти до города.

– Отвезу к одному человеку, перекантуешься. Попробую восстановить твои документы и связаться с родственниками.

– Как ты это сделала? – Ульяна продолжала смотреть перед собой.

Я поняла, что разговор будет тяжёлый, путаный, требующий чего-то больше, чем бросание фраз между поворотами руля, притормозила и припарковалась на обочине.

– Я вообще не понимаю, что именно сделала, такого раньше не случалось. Будто провалилась и стала кем-то другим, видела чужими глазами. А для тебя это на что было похоже?

Девушка ответила не сразу. И взгляд так и не подняла.

– На паралич. Когда не можешь сама ни думать, ни двигаться.

– А там, в том… состоянии, у тебя были мысли? То есть, я понимаю, что нечисть бывает разная. Те же домовые, но они не мёртвые. Ну, буквально. Наверное… У них другая сущность, иное происхождение. Если ты могла думать, не инстинктивно, а именно… Как же это сказать, чёрт! Словно человек, живое, разумное существо?! Если так, то, выходит, всё, что знают люди о вас, – я осеклась, когда девушка наконец посмотрела на меня, – о них! Всё не имеет отношения к действительности.

– Я не знаю! Просто продолжала быть, как по инерции. Понимала: не дышу, не чувствую боли, мне не нужно спать… Это как будто всё ещё я, но… По-другому.

– А что с водяным? Как ты его пленила?

Ульяна снова замолчала, а я завела мотор.

«Нужно дать ей оправиться. И не только ей».

Машина полетела по трассе в сторону города – в мастерской давно ждал Рома. Оставалось надеяться, что там найдётся ответ хоть на один из вопросов, навалившихся на меня и грозивших раздавить остатки спокойной жизни.

Глава 5. Рома

Лёгкий инструментальный блюз, запах грейпфрута и антисептика – такая вот смесь, казалось бы, несовместимого, встречала каждый раз при входе в Ромину мастерскую. А вот сигаретами не пахло совсем: хоть он и дымил каждые полчаса, но стабильно, и в мороз, и в жару, выходил во внутренний дворик. И сейчас, видимо, пошёл подымить, потому что подвальчик оказался пуст, хоть и открыт.

Я была уверена: Рома точно засёк меня ещё на первых ступенях, поэтому нагло шмыгнула за дверь с шутливой наклейкой «Логово для работников салона». Хотелось побыстрее снять противно мокрые джинсы, которые так и не высохли по дороге, завернуться во что-то тёплое и влить в себя чашку кипятка. Стащив кое-как одежду, сняла с вешалки мужскую толстовку и без раздумий нацепила. Снова цитрусовый аромат, с щепоткой терпкого сигаретного дыма. Худи достала почти до колен. В капюшоне я почувствовала себя спокойнее, как в коконе. Пристроив штаны на батарею, ботинки тоже поставила к ней вплотную, щёлкнула кнопкой на чайнике и устроилась в старом мягком кресле.

Ловец снов над главным входом оповестил о новом посетителе, а скрип петель с другой стороны – о возвращении мастера.

«Значит, придётся ещё подождать… Чтоб тебя, приспичило на ночь!» – выругалась про себя и принялась мстительно уплетать печенье, найденное в ящике тумбы под чайником, вполуха прислушиваясь к тому, что происходит за перегородкой.

– А как же будете делать татуировку? Кто вас вообще мастером взял? Вы же, э-э…

– Слепой? – раздалось в ответ весёлое фырканье. – Я сначала ручкой нанесу, и решите, будем начисто бить или нет.

Рома явно что слышал этот вопрос перед каждым сеансом. Ну, кроме моментов, когда делал тату своим, знающим. Тем, кто видел и кое-что почуднее слепого оракула – тату-мастера. Или существам с обратной стороны иногда, тем же гоблинам, куда без них? Эти зелёные бородавчатые жители города украшать тела символами своего народца и защитными рунами страсть как любили.

Рисунок, человеку или существу не предначертанный, Рома никогда не наносил: чувствовал, какое изображение подойдёт именно этому клиенту на этом жизненном этапе.

– Как тебе объяснить? Картинка всплывает в голове как… Контур, красный контур, да. Для каждого – особенный символ. Даёт силу или хранит от напасти – у кого как. А руки уже натренировались и машинально воспроизводят за мозгом, выводят нужные линии. Это как с иероглифами или с каллиграфией. Долго учишься, а потом на автомате выписываешь вензеля! – пытался Рома объяснять, но я всё равно поражалась: как он, Щур подери, это делает?

Слепота пришла не просто так, ниоткуда – это дар оракула заблокировал ненужные органы чувств, обостряя внутреннее зрение. Мастер мог предсказать, что ожидает того или иного клиента, узнать ближайшее будущее. А вот видеть картинку окружающего пространства не мог. Потеряв зрение в семь лет, Рома давно привык ориентироваться по звукам, своеобразному волновому «эхо» от окружающих предметов. Рассказывал, что в школе обзывали летучей мышью и кротом. Но Рома не обижался. Он вообще был крайне добродушным человеком и до сих пор встречал агрессию и негатив с улыбкой на бородатом лице. И этим, пожалуй, восхищал меня больше всего.

Я отвлеклась от приятных мыслей и прислушалась. За дверью уже вовсю жужжала машинка. Значит, клиент не нашёл изъянов в рисунке ручкой и доверил мастеру нужный участок на теле. Понимая, что сеанс теперь часа на полтора, не меньше, я подобрала ноги и поглубже вжалась в кресло, намереваясь обдумать случившееся на озере. Но под мысли об оставленной у надёжных людей Ульяне и о новых опциях собственного сознания, я задремала. Видно, сказалась усталость последних дней.

Выныривать из пустоты сна не хотелось: редко получалось уснуть вот так, без кошмаров, бредовых квестов и чувства тревоги. Тем более, голос того, кто сейчас будил, обычно действовал на меня, наоборот, успокаивающе. А уж если так поглаживать кожу на запястье, мр-р-р…

– Кир, Ки-ира! – теперь гладил уже по щеке. И посмеивался, зараза!

Я недовольно замычала и выпрямилась. Оглядела улыбчивую физиономию и буркнула:

– Поставь здесь кровать уже!

– Не могу, тогда слишком большой соблазн будет совсем домой не ходить. – Рома поднялся с корточек, подвинул к себе стул и сел.

– Что было в анамнезе на этот раз? – я потянулась и шикнула от боли в ушибленном боку. Хорошо, видать, по бережку на волне проехалась.

– Авария, с тяжёлыми последствиями. А теперь пошёл счастливый, с символом удачи…

– На заднице? – я взяла ещё печенку. – Ну, чтобы приключения не целились: типа место занято, там уже удача живёт.

Рома только покачал головой, ловко опередил мою руку и, сняв чайник с подставки, разлил горячую воду по кружкам.

– Завидуешь? Давай тебе там сделаю, твой заднице нужнее будет.

Я тут же скисла и кивнула на запястье:

– Всё плохо?

Ответил не сразу. Отпил из своей чашки и неспешно стал объяснять.

– Когда метка появилась, и ты ко мне пришла в первый раз, я предполагал что-то подобное.

Я надеялась, что мой взгляд не хуже тату-машинки выведет кое-кому на лбу неприличный знак. Но Рома если и ощутил молчаливое возмущение, то продолжил так же спокойно, как и начал:

– Пугать не стал просто. Это необычная работа, не краска. Магическая метка на крови, ты же знаешь. Так и не сказала, кстати, кто так с тобой побаловался? И сейчас нет? Ну ладно. Лазер её не взял, перебить не получилось…

– Отрезать тоже, – добавила я, глядя, как вытянулось лицо мужчины.

«Вот теперь орать будет».

– Кира! – Он стукнул по столу. – Я же просил!

– Ну, к тому моменту я уже попробовала.

Рома встал и вышел за дверь. Я ждала, когда он покурит и вернётся, как нашкодившая кошка. Которая лихорадочно обдумывает, как вести себя, пока хозяин ищет, из какого угла смердит.

Перебить метку в своё время и впрямь оказалось нереально – краска, нанесённая вокруг необычной татуировки, будто впиталась внутрь линий, сделав рисунок ещё ярче. Я тогда только вернулась в город и решила пройтись по мастерам из числа знающих, чтобы свести свеженький рисунок, о котором точно не просила. Так и забрела к Роме.

Он вернулся, снова сел напротив.

– Я тебе ещё тогда предлагал: давай попробуем как бы заморозить магическую составляющую другим рисунком. Добавим смесь полыни и вереска и наговором закрепим. Оберег будет сдерживать действие первой татуировки. Так выиграем время. Будь это проклятье, энергетические нити шли бы к поражаемым участкам – туда, куда оно должно бить в случае активации. А так, есть только контур и отсчёт. Рассказывай, как все было.

Я подробно описала камень и ощущения, стараясь не вздрагивать. А вот о сегодняшних танцах с русалками умолчала. Рано.

– А бабушка никак не объяснила, почему вы зарыли камень в подвале, что рисунок означает?

– Нет. Да и я маленькая была. Она сказала, клад будет. Понарошку, – поморщилась в ответ, не желая углубляться в воспоминания об этом человеке. – Я в пиратов любила играть.

– Но ты вспомнила… – Рома почесал подбородок.

– Сама удивилась. Думаешь, надо забрать оттуда? – спросила я, надеясь, что сумею подбить Рому поехать со мной. Одной было страшно.

Но тот отреагировал неожиданно:

– Нет, оставь пока, там целее. Да и мало ли, ещё что-нибудь вылезет. На лбу, например, – рассмеялся, поняв, что подловил меня. – А что, не всё же мне одному. О, как раз и знакомая ответила!

Рома разблокировал экран и безошибочно ткнул в значок сообщения. Приятный немолодой голос предложил: «Есть некоторые мысли. Но мало информации. Пусть девочка приедет».

– Ей можно доверить такое? – я сомневалась, что стоит вообще кому-то рассказывать.

– Решай, что именно озвучишь, а чего ей знать не надо. Она меня учила читать знаки, я бы доверился. Но это я. Ну что, на задницу бьём? – Рома снова осторожно прикоснулся пальцами к татуировке. – Вроде ведь, ничего особенного на ощупь, но энергия тёмная, нехорошая. Смертельная.

И тут же, заметив, что я совсем посмурнела, добавил:

– Предлагаю цветную, сейчас нарисую вариант.

Соглашаться на новое тату не было желания.

– Никогда не хотела татуировку… – начала и расстроенно замолкла.

Надо было замедлить часы, подготовиться. Только к чему? Баба Лена, как же ты меня подставила!

Пока он смешивал краску с нужными сушёными травками, молча стянула толстовку и устроилась поудобнее на кушетке. Сначала подумалось – надо бы надеть джинсы. Но потом отмела стеснение: на что там смотреть? Даже вон, банник не оценил красну девицу. Хотя, скорее, бледнолицую упырицу. А Рома в принципе не увидит, так что…

Когда игла в первый раз коснулась кожи, я резко выдохнула и напряглась всем телом. Рома произнёс как можно мягче:

– Будет красиво. Это цветок жизни, очень нежное тату получится, с плавными округлыми линиями. Сделаю небольшого размера, постараюсь побыстрее.

Когда было особенно больно, Рома переходил на другой участок, давая повреждённой коже отдых. Я просто терпела и ждала, когда жужжание наконец стихнет. Когда всё было готово, мастер произнёс нужный заговор, наклеил заживляющую плёнку и предложил посмотреть, но я отказалась и принялась быстро одеваться.

– Даже не глянешь? – явно расстроился. Но пересилить себя не могла.

– Пойду напьюсь на радостях! – буркнула и пошла одеваться в подсобку.

– Здесь неподалёку есть один подвальчик, там знакомый гоблин держит бар для своих. Может, купишь мне пиво, и вместе поплачем над твоей теперь татуированной спиной?

Я помолчала минуту, разглядывая бородатое лицо и мечтая залезть в мысли. Интересно, как он меня представляет? Увидев добродушную ухмылку, вздохнула в очередной раз за вечер. Когда-то же это должно случиться. Два года всё никак не соберёмся!

– Только если нажрёшься, я тебя не потащу обратно до мастерской. Ты как шкаф двустворчатый!

– Надо было на жопе бить!

* * *

Гоблинское пиво, конечно, самогону в подмётки не годилось, но крыло тоже не слабо. Подленько, я б сказала. Голова оставалась более или менее ясной, а вот руки и ноги, как у того надувного парня у автомоек и магазинов – жили по собственному сценарию, подёргиваясь невпопад. Поэтому тащить всё-таки пришлось. Роме.

Надо сказать, он особо не церемонился, закинув меня на плечо и периодически похлопывая по мягкому месту, чтобы вела себя потише. Хорошо, нести было недалеко. Рома жил на первом этаже в том же доме, где держал мастерскую, только в другом подъезде. Затащив меня в квартиру, аккуратно усадил на тумбочку в прихожей и принялся стягивать тяжёлые ботинки.

Я только переводила взгляд с тёмных завитков, рассыпанных по лбу, на покрытый густой щетиной подбородок, а потом к губам.

Он будто прочёл мои мысли, а может, просто эмоции считал… Кто ж их, оракулов, разберёт? И хмыкнул:

– Кир, ты охренеть какая пьяная, – мужчина задумчиво помял пальцами ступню.

– Ну, Ро-ом!

Да, губы у него полные, сочные. Горячие, наверное. Он весь, наверное, горячий, волосатый и шумно сопит.

– Ки-и-ира, приём! – только обречённо покачал головой и, подхватив меня под коленки, куда-то понёс. Глаза слипались, а мысли таяли от непривычного чувства безопасности.

«Хрен с ними, с метками, проклятиями и прочей чертовщиной. Подождут!» – и я расслабленно уткнулась носом во вкусно пахнущее плечо, чувствуя, как на лопатке приятно жжёт и потягивает кожу свежая татуировка.

* * *

Кровать у него огроменная… На меньшей Рома бы не поместился. Шкаф-переросток.

– Зато не дрищ, как некоторые, – он хрипло ответил. Видимо, я сказала вслух. Надо же, сама не заметила, разглядывая развалившегося поперёк матраса мужчину. Перевалился, наверное, пока я ходила в душ.

Зато, когда только проснулась, обнаружила Рому клубочком на самом краешке. Ну, крупным клубочком, конечно… Но моя пьяная тушка всё равно умудрилась занять бо́льшую часть его ложа.

– Спать в одежде – такое себе! Особенно, в лифчике. Я одолжила твой халат. Не думала, что кто-то носит такие дома. Ещё ладно, в отеле…

– Иногда ты нудная. Очень. – Рома потянулся, откинул одеяло, заставив меня прикусить нижнюю губу. А я в джинсах спала, Щур их подери!

«Хорошо, не видит, как я его разглядываю! Кира-Кира!»

– Чайник поставишь? – и он скрылся в ванной, не дожидаясь ответа.

Куда денусь? В последнее время стало казаться, что уже никуда. От него – точно некуда. Да и не хочется.

Он застал меня за разглядыванием внутренностей холодильника и встал позади. Я тут же с тихим хлопком закрыла дверцу.

– Завтрак, значит, самому как-нибудь? – задумчивый баритон над ухом. И мурашки дружными стайками – вниз по шее и дальше.

– Не моя тема. Если хотел блинчики, там, или кашку какую-нибудь – не обижайся: жаль кухню после моих пыток. Зато чай наливаю отменно!

Вспомнила про домовых. Волнуются, наверное. Хорошо, на работу не надо два дня, иначе опоздала бы капитально и получила знатный нагоняй.

Рома, стоя вплотную позади меня, вытянул руку и тоже открыл холодильник. На ощупь достал батон Докторской, пару помидоров и указал на дверцу над плитой:

– Сахар там.

И я принялась искать чашки. Как ни странно, присутствия домового в квартире не ощущалось. Значит, хозяину приходилось справляться самому. И у него это неплохо получалось: чисто, уютно, ещё и бутербродики, вон, влёт настрогал. Ерёма бы мне за эти бутербродики…

Мужчина снова встал очень близко, одной рукой расставляя тарелки, другой – аккуратно придерживая меня за талию.

Противоречивые ощущения: захотелось отпрыгнуть или увернуться, спрятаться в капюшон халата, запищать испуганно: «Я в домике!»

И, вместе с этим, накрыло дикое желание прижаться всем телом, напрашиваясь на ответные объятия, и оказаться в плену, в огромных ручищах.

– Ром, давай я… Поеду. А то меня там ждут, наверное. – Чтобы повернуться и посмотреть прямо в лицо, понадобилось собраться с духом.

«Не то сорвёт кукушку, и как наброшусь… А он уклониться, ха-ха!»

Рома слепо уставился куда-то мимо меня, отчего создавалось ощущение, что и впрямь отстранился. А руки, наоборот, легли на талию с обеих сторон: то легонько сжимали, то отпускали. Как лапы у ласкучего кота.

– Я тоже ждал. Два дня! И ещё до утра, пока продрыхнешь. Честно не стал снимать с тебя штаны, чтоб не соблазниться раньше времени. Стою и думаю: можно уже отобрать халат, или ты кусаться начнёшь?

Я сглотнула и вцепилась пальцами в пояс, словно и вправду мог отобрать. Рома легонько взял мои руки, перенёс к себе на плечи, и стал неспешно развязывать пояс. Неуклюже погладила его по шее, сгребла в горсти футболку и застыла, закрыв глаза.

Забыла уже, каково это всё, казалось, оставила в прошлой жизни. Да и не было там особо ценного, много оставлять не пришлось. И сейчас чувства были сродни тем, которые испытывала Ульяна, когда снова стала живой. Тело казалось неуклюжим, словно закостенелым, с болезненно тонкой, непривыкшей к чужим касаниям, кожей. Как только он отбросил пояс и легонько дотронулся до живота, я дёрнулась и схватила за руку:

– Р-ром…

Он наклонился и тихонько пробасил мне на ушко:

– М-м-м?

И легонько коснулся губами мочки. Тёплое дыхание щекотало, кончик носа нежно водил по шее, зарывался в волосы у её основания и пыхтел, заставляя меня покрываться уже не стаей, а целым ковром мурашек. Пальцы поглаживали мои, чуть надавливая на середину ладони. А потом переплелись с ними, и Рома снова закинул мои руки себе на плечи – теперь уже уверенно, даже нетерпеливо.

Опять коснулся живота, погладил легонько и двинулся выше. Подумалось, что в его больших ладонях мои, весьма скромные, формы просто затеряются…

– Привет, пташки! – он сжимал нежно, плавно, своими кошачьими движениями будто бы вынимая из меня весь воздух. Тянул, пощипывал… Скользнул ладонями вниз…

– С-с, ай!

– Что такое? Больно? – его лицо, теперь встревоженное, оказалось ещё ближе.

– Да! Так… На выезде вчера упала, боком. – Я чуть отстранилась и посмотрела вниз, на рёбра, на которых сейчас пестрели синие пятна.

– Маленькая… Дай, пожалею! – он отвёл край халата в сторону, погладил легонько, а потом подхватил меня и усадил на стол, отодвинув тарелки. Наклонился, целуя ушибленный участок, слегка царапая щетиной кожу. Потом вернулся к «пташкам», только уже губами. А халат предательски соскользнул-таки с плеч.

Я оцепенела и смотрела, не отводя взгляд. Из приоткрытого рта редко-редко срывались выдохи и тихое: «М! А-а…»

Руки сами потянули за шиворот футболки, и Рома, оторвавшись от меня, одним движением её снял. Тут же зарылась пальцами в короткие чёрные завитки на груди, ногтями провела вниз, по животу, до молнии на джинсах.

А он наконец-то нашёл мои губы.

«Горячий! Какой же ты…»

– Горячий!..

Рома ловил мой язык, отпускал на секунду и снова забирал, кусал и оттягивал нижнюю губу, а руками продолжал по-кошачьи мять всё, что хотел. Добрался до бёдер, усадил меня поближе к краю. Я как раз справилась с застёжкой джинсов, и наконец громко и протяжно застонала, запустив руку в расстёгнутую молнию…