Kitobni o'qish: «Новобранцы холодной войны»

© Дегтярёва И. В.

© ИП Воробьёв В. А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

W W W. S O Y U Z. RU

* * *

Когда им говорят: «Не распространяйте

нечестия на земле!» – они отвечают:

«Только мы и устанавливаем порядок».

Сура «Аль-Бакара», аят 11.

Первая часть
Силуэты гор Кандиль

Апрель 2022 года, Ирак, горы Кандиль, база Рабочей партии Курдистана

Бомбежка не прекращалась. Со свистом летело с небес, оглушали пикирующие F-16, раздавались взрывы, земля содрогалась. В животе возникло противное чувство вакуума, по барабанным перепонкам ударило так, что после первых двух взрывов все звуки стали казаться глухими. Кассетные припасы разлетались веером, часть взрывалась, засевая осколками склоны и рассекая стволы деревьев. Неразорвавшиеся мины нашпиговывали землю. Их искали потом саперы РПК и некоторые находили, но нередко на турецких минах подрывались иракцы из местных деревень в горах Кандиль и сами курды.

Мансур Булут лежал рядом с домиком в окопе, замаскированном сверху масксетью. Эта щель предназначалась для таких вот случаев, когда прилетали турецкие истребители и бомбили, как правило по наводке курдов Демократической партии Курдистана¹. То, что именно они сливают информацию туркам, Джемиль Байык – один из лидеров Рабочей партии Курдистана – подозревал давно и неоднократно заявлял об этом.

На дне окопа большая лужа, оставшаяся после ночного ливня, и камуфляжные штаны медленно намокают. Ткани много, Мансур совсем исхудал, штаны на нем висят и, наверное, впитают всю воду с глинистого дна, пока будет длиться бомбежка. В окопе сыро, по стенкам сочится влага, и ощущение словно живьем похоронили. От масксети свет дробный, имитирующие листву клочки ткани дрожат от ветра, а очередной взрывной волной их приглаживает. Бомбежка длится второй час. Особенно больно в левом ухе. Мансура уже успело слегка контузить в прошлый прилет, когда он слишком близко оказался от разорвавшегося снаряда. Теперь болело не только ухо, но и шея.

Ему изначально безопаснее было бы оказаться в русском батальоне курдов, но руководство спецуправления² решило, что он им нужнее среди турецких курдов, а не выходцев из бывших республик Советского Союза. Тем более в батальоне давно и плодотворно работает агент российской разведки Шиван Авдалян.

С ним Мансур познакомился несколько лет назад в Москве на конспиративной квартире СВР. Юношу только прочили в нелегалы, но нельзя было упустить возможность лично познакомить его с агентом. Могло и не случиться больше такой оказии. А личный контакт очень пригодился бы в случае заброски Мансура именно в Ирак.

Авдалян рассказал ему тогда о жизни курдов в горных лагерях: детали быта, тонкости взаимоотношений, стиль общения. Разговаривали они на курманджи. Мансур догадался, что это был своего рода экзамен, который он успешно прошел, поскольку СВР продолжила его подготовку.

Сейчас ему почти двадцать один. Помимо курманджи он с рождения говорит на турецком языке, а теперь еще владеет арабским, английским и немного французским (изучил по упорному настоянию отца).

Мансур протянул руку и попытался оторвать листок от масксети, в ячейках которой виднелось ослепительно-голубое небо. Листок не поддался, а новый взрыв заставил инстинктивно отдернуть руку.

Злость на отца до сих пор не отпустила, хотя шел уже второй месяц жизни Мансура в лагере РПК в Ираке. Мысленный диалог с ним его изматывал. Зная наперед все доводы отца, Мансур приводил новые аргументы в свою пользу, заранее понимая, что они вызовут лишь усмешку и массу контраргументов, произнесенных монотонным хриплым голосом на турецком.

Его отец – полковник, руководитель направления ИГ³ в УБТ ФСБ Петр Горюнов, сам в недавнем прошлом нелегал. Он противился, чтобы сын шел по его стопам, но бывшее руководство Горюнова не могло пройти мимо такого перспективного кадра, как Мансур.

Парень родился в Турции от курдянки Дилар, с которой тогда еще очень молодой Горюнов в своей первой заграничной командировке закрутил несанкционированный Центром роман. Вскоре он спешно покинул Турцию, чтобы избежать провала, и в дальнейшем работал уже в Багдаде. Про рождение сына в Стамбуле и не догадывался. А когда ему снова пришлось прибыть в Турцию, мальчишке уже исполнилось тринадцать лет.

Может, Горюнов и оставил бы выросшего среди боевиков РПК Мансура в Стамбуле, несмотря на трагическую гибель Дилар. Однако провал Горюнова привел к тому, что турецкая спецслужба MIT взяла разведчика в такой жесткий оборот, что, начни они шантажировать его с помощью сына (а они прямо сказали о своей осведомленности о существовании Мансура), это могло привести к фатальной развязке не только для Горюнова, но и для Мансура. Пришлось срочно тайно вывозить мальчишку из страны в Россию. В эвакуации задействовали курдов, особенно помогла Зарифа – подруга Дилар, во многом заменившая Мансуру мать.

Как выяснилось гораздо позже, именно Зара предала Дилар, и убийство той оказалось не случайным, а инициированным и организованным MIT. Предала Зарифа не по доброй воле. Ее задержали, пытали в полиции, как это часто делали с курдами РПК, чтобы склонить к сотрудничеству. Целью всех этих маневров MIT: ареста и пыток Зарифы, убийства Дилар – было заманить Горюнова в Турцию.

Провал вынудил вести его двойную игру. Во всяком случае, спецслужбы Турции думали, что им удалось перевербовать разведчика. Уже будучи «двойным агентом» Горюнов вернулся в Багдад, где до этого много лет действовал под именем Кабира Салима и работал в местной цирюльне. По заданию российского Центра и одновременно турок он оказался в горах Кандиль среди курдов РПК, против которых турки наметили провокационную диверсию с химоружием.

Вместе с бойцами РПК он воевал против боевиков ИГИЛ, орудовавших в Ираке, защищал едва уцелевших после атак террористов курдов-езидов, участвовал в нелегальных вылазках на территорию Турции. В турецком городе Мардине Горюнов попал в засаду вместе с Зарифой.

В то время он уже знал о ее предательстве. Она фактически открылась ему, уговорив взять ее с собой в Ирак в качестве его телохранителя. Горюнов полагал, что для него не может быть опасно в Мардине, поскольку он считался агентом МIТ. Однако турецкие спецслужбы вознамерились ликвидировать взбунтовавшуюся против них Зарифу, едва не прикончив в перестрелке и Горюнова.

Зарифа погибла, закрыв его собой от пуль полицейских. Горюнов привез ее тело из Мардина в горы Кандиль, хотя сам был ранен и чудом остался жив.

Пока Горюнов находился в Иракском Курдистане, за Мансуром в Москве приглядывала его жена Саша. Ей, оглушенной новостью, что у ее Горюнова есть почти взрослый сын, все же хватило чувства юмора и терпения, чтобы поладить с пасынком. Она с грехом пополам объяснялась с ним на английском, пока Мансур, опекаемый генералом Евгением Ивановичем Александровым – начальником Горюнова, не стал усиленно учить русский с репетитором. Затем и арабский… Принялся ездить на стрельбище, а позднее на конспиративную дачу, куда к нему приезжали наставники по спецпредметам. Он понимал, к чему его ведут, и догадывался, что при его специфических знаниях о жизни курдов РПК ему светит работа в стане своих в качестве разве что рядового бойца.

Горюнов окончательно вернулся в Россию, когда уже не мог продолжать игру с турками и когда с его помощью разоблачили и предали гласности попытку MIT устроить провокацию с химическим оружием на базе РПК.

Дома он, мягко говоря, выразил досаду, что Мансура окучивает генерал Александров. Пытался вести душеспасительные беседы с сыном, уговаривая его не ввязываться в авантюры Евгения Ивановича. В ход шли и мягкие увещевания, и такая брань, какую Мансур слышал только на стадионе «Инёню» среди отъявленных болельщиков «Бешикташа» или на Капалы Чарши от торговцев медной посудой. Причем ругался Горюнов на смеси турецкого и арабского.

Арабское в нем совершенно неистребимо. Он и внешне походит на иракца, и так и не избавился от арабского акцента, когда говорит по-русски, да и по-турецки. И курит как типичный багдадец – практически беспрерывно.

Мансур и сам закурил с тринадцати лет. С его привычкой боролась сперва Саша, потом лицемерно ей на подмогу пришел заядлый курильщик-отец, но безуспешно.

Январь 2022 года, Турция, г. Стамбул

Добирался Мансур в Кандиль через Египет, Болгарию и Турцию со сменой документов. И в Египте, и в Болгарии, и в Турции ему их передавали тамошние связные. В Стамбуле – Эмре, который работал еще с Горюновым. И хотя Эмре, разумеется, не сообщили, что этот парень сын небезызвестного ему Кабира Салима, он сам догадался и спросил даже, как поживает Кабир. Вопрос застал Мансура врасплох, и он, пожав плечами, промолчал. Но уже тогда возникла злость на отца – так всегда злятся на тех, кто прав.

Уже то, что Мансура отправили в Ирак под его собственным именем, вызывало и у Горюнова, да и у самого Мансура массу вопросов. Александров считал, что существует опасность быть узнанным, являясь при этом обладателем документов на чужое имя, поэтому следует все же придерживаться достоверной легенды.

Горюнов, выступавший в роли консультанта, имевший опыт, прожив в лагере РПК несколько месяцев, убеждал, что такая вероятность слишком мала, ведь прошло семь лет и Мансур сильно изменился, к тому же и Булут на самом деле не настоящая его фамилия. Зачем за нее цепляться? По ней его могут вычислить скорее турки, нежели курды. А если бы кто из курдов и узнал Мансура… У них жить по чужим документам – это норма. Высокопоставленные члены РПК, находящиеся в розыске, имеют по нескольку паспортов разных стран и на разные имена, и все документы подлинные, не подкопаешься.

Мансуру сделали свидетельство о рождении на фамилию Булут, когда он ходил в школу в Стамбуле. Потом ее еще раз меняли, чтобы сбить со следа турецких полицейских и спецслужбы, поскольку им были хорошо известны фамилии Дилар и ее мужа Аббаса, взявшего ее замуж с ребенком. Они оба числились в розыске, находились в Турции на нелегальном положении и оба были убиты – Дилар в Стамбуле забили до смерти битами и сбросили в Босфор, имитировав разборки между курдами, Аббаса в Сирии подорвали в машине тоже с подачи MIT.

Один из командиров стамбульского курдского подполья Бахрам порекомендовал Мансура своим старым знакомым в руководстве Рабочей партии в горах Кандиль. Ведь на глазах Бахрама Мансур вырос, нередко получая от него почти отеческие тумаки. Он вытащил мальчишку из лап игиловцев, которые, заморочив Мансуру голову, едва не отправили его, обвешанного взрывчаткой, совершать теракт в аэропорт Ататюрка…

Давно Бахрам догадывался, что Горюнов, известный ему под именем Марек Брожек и прозвищем Поляк, никакой не поляк и даже не араб. И подозрениям нашлось подтверждение, когда Марек велел отправить юного Мансура в Россию, а не в Ирак и даже не в Польшу. В тот момент Горюнов более не мог таиться – требовалось спасать мальчишку, вывести его из поля зрения МIТ и тем самым ликвидировать свою ахиллесову пяту.

Бахрам смекнул, что Брожек связан с российской разведкой, но так же быстро сообразил, если станет болтать об этом обстоятельстве в среде курдов РПК или где бы то ни было, первым же и попадет под подозрения либо своих, либо спецслужб – и неизвестно, какой вариант хуже. Общался-то он с Брожеком дольше всех, еще с конца девяностых. А потому Бахрам помалкивал. И когда с ним вышли на связь и попросили рекомендации для Мансура, он обреченно и безропотно сделал все, чтобы помочь сыну Брожека и Дилар.

Кроме того, каким-то образом предстояло обосновать многолетнее отсутствие Мансура в Стамбуле, в случае если Бахраму зададут такие вопросы. А то, что их все-таки зададут, было более чем вероятно. Служба собственной безопасности РПК работает с особой дотошностью, учитывая опыт противодействия зубастым спецслужбам Турции, английской и американской разведкам, проникшим давно в разведывательные и контрразведывательные структуры Турции, как напрямую – через инструкторов, допущенных в святая святых, так и через чиновников высшего ранга, вскормленных в институтах США и Великобритании и фактически ставших агентами влияния, действующими в пользу англосаксов. Да и оккупация сирийских нефтеносных территорий Штатами и части территории в Ираке тоже способствовала тому, что курды смогли близко познакомиться с их методами работы. Нередко на собственной шкуре, ведь арестованных курдов пытались, порой вполне успешно, завербовать американцы.

Для въедливых вопросов службы собственной безопасности заготовили ответ. Еще перед отъездом-бегством в Москву Мансур некоторое время жил в горной турецкой деревушке, где в основном обитали курды. Отдаленной, диковатой, практически без связи с внешним миром. Бахрам прятал его там по просьбе Горюнова, чтобы избежать преследований игиловцев, с которыми, будучи подростком, спутался Мансур. Центром было решено, что этот вариант и станет рабочим: Мансур жил в той деревне до последнего времени, прятался от властей и вынужден был скрыться в Иракском Курдистане, чтобы избежать ареста. Ореол беглеца, преследуемого спецслужбами Турции, – то, что надо для внедрения в ряды РПК.

* * *

Появившись в родном стамбульском районе Сулукуле, прибыв сюда через Болгарию, Мансур сразу заметил мальчишек-курдов и цыганят, выглядывавших из-за углов домов, бежавших следом, а затем исчезавших. Они доносили взрослым о появлении в районе чужака. Мансур и сам когда-то был таким гонцом, беспечным и наглым, готовым выхватить мобильник у зазевавшегося туриста, чтобы продать его потом перекупщикам краденого.

Центр решительно не рекомендовал ему заходить в родной квартал из опасения, что он может угодить в полицейскую облаву, предлагался любой другой способ связи с Бахрамом. Но Мансур слишком хорошо знал здешние обычаи. Сюда редко совалась полиция даже днем. А уж если намечалась облава, то, как правило, доходило до серьезных погонь и перестрелок крайне редко, потому что подкупленные курдами полицейские вовремя сообщали о предстоящем мероприятии и те, кому надо скрыться, растворялись в тумане и в лабиринтах улочек Стамбула.

Морщинистый, как старая черепаха, Бахрам встретил в своем доме в стамбульском районе Сулукуле повзрослевшего Мансура с радостью и даже прослезился, растрогавшись, хотя неожиданное возвращение через семь лет, желание вступить в ряды РПК и попасть на базу именно в горы Кандиль не могли не вызывать у него подозрения. Но Бахрам лишь улыбался, подливая чаю Мансуру в армуд⁴ с истертой позолоченной надписью, славящей Аллаха.

Они сидели на все том же подиуме, застеленном все тем же пыльным прокуренным ковром. Здесь ничего не поменялось, и это вызвало у Мансура волну болезненной ностальгии. Он помнил, что растерзанное тело матери, которое выловили курды из Босфора, обезумевший от горя отчим Мансура Аббас положил здесь же…

Под ковром и досками подиума обычно хранился нешуточный арсенал. С этими стволами можно ринуться в любой момент в уличный бой, и, быть может, арсенала было бы достаточно, чтобы захватить, скажем, аэропорт Ататюрка.

Хотел было Мансур посетить и кладбище, где похоронена мать, но Бахрам отговорил. Он передал ему турецкий паспорт и посоветовал побыстрее уносить ноги из Стамбула. Однако у Мансура еще имелись дела в старом городе:

– Старик, мне надо разыскать кого-то из родственников Секо Дельшера.

– Так меня называл только твой отец, – сердито сдвинул брови Бахрам. – А ты… – он замешкался, подбирая подходящую характеристику: то ли сопляк, то ли глупый мальчишка, но, поглядев на сидящего перед ним статного молодого мужчину, лишь вздохнул. – Время неумолимо, – сказал он грустно. – А одного Секо Дельшера я знал. Он теперь приближенный Карайылана⁵. Был его телохранителем одно время. Сейчас какой-то спец по безопасности, начальник. – Бахрам, закуривая, с подозрением покосился на Мансура. – Зачем тебе его родственники? Я не буду никого похищать! С таким человеком связываться не стану. Мне еще пожить охота.

Бахрам вздрогнул, когда Мансур засмеялся. Смех у него с хрипотцой, такой же, как у его отца.

– Зачем похищать? Наоборот, надо чтобы он ничего плохого не заподозрил. Для этого тебе придется подсуетиться, старик.

– У вас семейная традиция использовать Бахрама? Ты слишком похож на отца. Куришь? – Он протянул ему помятую пачку сигарет. – Когда-то и я, и твоя мать Дилар пытались тебя отвадить от курева… – Мансур затянулся, щурясь от едкого дыма турецкого табака, а Бахрам со вздохом продолжил: – Я дал тебе рекомендации и подписал себе смертный приговор, пусть и отсроченный ненадолго. Вот проколешься ты в Ираке, вспомнят про меня, и умирать я буду долго и мучительно под пытками.

«Я еще не начал работать, а все ждут от меня провала. Забавно!» – мрачно подумал Мансур, разглядывая портрет Оджалана на стене, выгоревший и засиженный мухами. Под ним висели старые фотографии в единой рамке из шелковицы с узорами из цветов и листьев, окрашенных, но уже потускневших, – предки Бахрама в шароварах и куфиях, смуглые, на черно-белых фотографиях их лица выглядели почти черными. Мансур помнил эти фотографии. Несколько лет назад еще можно было различить черты лиц. Теперь едва ли.

Он изучал многое в ходе подготовки к нынешней работе, теперь даже знал, что рамка для фотографий сделана в стиле эдирнекяри и, скорее всего, относится к девятнадцатому веку.

– Какие новости на курдском фронте? – Мансур, вдыхая крепкий дым, вдруг почувствовал, что время словно бы остановилось здесь и даже двинулось вспять, только теперь на месте тех курдов РПК, которые когда-то сидели на этом же ковре, курили, ели, спорили и многих из которых уже нет в живых, сидит он сам вместе с запеченным и законсервировавшимся вечным Бахрамом. Может, Бахрам проводник по таким перемещениям во времени? – Все так же боретесь с ветряными мельницами?

– Я бы на твоем месте так не рассуждал, тебе как раз этим придется усиленно заниматься там, – Бахрам оскалил редкие прокуренные зубы и показал пальцем себе за плечо, будто Мансур смог бы увидеть за табачным дымом силуэты зеленых гор Кандиль. – Ты же рвешься в бой? Не знаю, какие цели ты преследовал, когда попросил рекомендацию, и знать не хочу, – отмахнулся старый курд. – Но чтобы там удержаться, так сказать в струе партии, надо быть истовым, какой была твоя мать, или очень хитрым, как Аббас. Подобные Дилар уже повыродились, канули в лету. С горящими глазами и пылающим сердцем. Борцы за идею, за сталинские идеи. Что ты улыбаешься? Мы за это сражались и умирали!

Мансур покачал головой, призывая Бахрама продолжать пламенную речь. Мансур пожил в России достаточно долго и успел понять, что Сталин и на своей-то родине личность неоднозначная, хотя и неординарная.

Лидер курдов Абдулла Оджалан, после того как оказался на острове Имралы в заключении, схваченный турками и преданный своими же, уже начал пересматривать первоначальную идеологию РПК. Стало ясно, мечта обрести свое государство Курдистан и строить там социализм не то чтобы бессмысленна, но при том уровне вооружения Турции, Ирана, Сирии и Ирака, какой существует, открытое противоборство в попытке обрести свои территории и независимость не приведут к успеху. К тому же курды в этих странах довольно разные и сами не стремятся к объединению с людьми, родными по крови и происхождению, но чужими ментально, выросшими в окружении других наций, перенявшими персидский, арабский и турецкий языки и иную культуру. Если еще не брать в расчет тех курдов, которых раскидало по миру, – те вовсе отрезанный ломоть.

Объединение было возможно в двадцатые годы начала двадцатого века. В веке нынешнем пример создания Иракского Курдистана продемонстрировал, что надо ставить более реальные цели и добиваться автономии в рамках одного государства, не пытаясь склеить земли курдов на стыке границ четырех стран. По этому пути сейчас устремились и сирийские курды, но пока не так успешно, как их собратья из Ирака.

РПК, во всяком случае радикальная ее часть, хотела продолжения прежней линии – террористические акты из оппозиционных окопов. В глубине души Мансур оставался приверженцем этих идей, несмотря на то что Бахрам отказывал курдской молодежи, и Мансуру в их числе, в пылкости настоящих борцов и мстителей за множество курдов, пострадавших от турецких властей и спецслужб. И все же Мансур был таким. Он не забыл о гибели матери от рук MIT.

– РПК все еще сильная организация, и в особенности ее боевое крыло, – сказал Бахрам, проведя рукой по своей щеке, словно пытался разгладить многочисленные морщины, наслоения неумолимого времени. – Но разочарование… Во всем уже сквозит разочарование. Подпитывают силы энтузиазмом молодежи…

– Ты же сказал, что молодежь уже не та, – мгновенно среагировал Мансур не без ехидства.

– Слышал такое высказывание: «Родители учат детей разговаривать, а потом дети родителей учат молчать»? – Бахрам раздраженно дернул плечом, будто собирался снять с плеча невидимый глазу автомат Калашникова и завершить разговор кардинально. – Я, конечно, не твой отец, но воспитывал тебя. Ты пытаешься сейчас со мной провернуть этот маневр. Но лучше тебе помолчать и послушать, как и должно. Жизнь вне мусульманского общества дурно повлияла на тебя. Ты не уважаешь старших.

Мансур поднял руки в жесте покорности, но с улыбкой циничной и насмешливой.

– Молодежь полна энтузиазма, – с подозрением покосился на него Бахрам. – Но это глупый, бездумный энтузиазм, когда просто есть желание участвовать в любой заварушке ради быстрого успеха, шумихи – сейчас это модно. Но нет серьезности, нет глубокого понимания целей нашей борьбы, нет идеи, она растаяла как дымок от печных труб над домами вдоль Босфора, едва подул слабый ветерок. А ветерок этот сейчас все усиливается, и дует он с Запада. Американизация во всем. Облегченная жизнь. На все надо смотреть проще, призывают нас англосаксы. Easy life – так это звучит.

– Не знал, что ты говоришь по-английски, – не удержался от колкости Мансур и тут же подался назад, когда Бахрам, забывшись, замахнулся, чтобы дать ему оплеуху.

Страх, промелькнувший в глазах Мансура, вполне удовлетворил Бахрама.

– Помнишь, какая у меня рука тяжелая? Вот и помолчи, мальчишка! Бездумность во всем эта самая легкость. На самом деле за ней кроется сила и продуманность западного мира. И нашей молодежью манипулируют. А мы позволили, допустили…

– Когда уж вам было воспитывать молодежь, вы были поглощены борьбой и не видели того, что у вас творится под носом. – Мансур на всякий случай встал и прошелся по комнате. За ним летел шлейф табачного дыма. – Не расстраивайся. Такие проблемы с молодежью везде. И в России.

– Но их молодые люди сейчас отчаянно сражаются добровольцами на Донбассе, – напомнил сведущий Бахрам. – И все там идет к большой войне.

Мансур с удивлением взглянул на старика. Он думал, что тот не видит дальше своего носа и не слишком интересуется международной политикой и новостями.

– Может, в этом заключается парадокс? – Он затянулся сигаретой, докуренной почти до фильтра. – Ты не прав, старик, в том, что всей нашей молодежи нужна шумиха и сиюминутная слава. Всегда есть среди молодых такие, как в России, которые не плывут по течению вместе со всеми. Конечно, их затронула оболванивающая политика Запада, которую насаждают везде через интернет и соцсети. Стало меньше образованных, разговаривают они в большинстве своем, как неандертальцы. Нас ведет вперед то, что дано нам Богом, то, что мы воспринимаем сердцем, а не разумом, есть высшая справедливость и правда. И за нее стоит бороться.

– Ты говоришь о патриотизме, – неожиданно заключил Бахрам. – Это чувство необъяснимое. Наверное, мы как кошки, привязанные к дому. Любим землю, где родились, где могилы наших предков. Инстинкт это или Аллах нас наставляет делать так…

– Но у курдов нет своей земли, – напомнил Мансур с грустью.

– Мы любим Турцию как свою землю. – Бахрам накинул на плечи защитного цвета куртку, покроем напоминающую ту, в которой щеголял Фидель Кастро. – И она для нас своя. Так же, как Ирак или Сирия – родина для иракских и сирийских курдов. Но это ничего не меняет. Желание обрести свою собственную землю, пусть не для себя, а для своих детей, все же витает до сих пор в воздухе. И здесь, в Стамбуле, и особенно в горах. Там сконцентрировались все самые ярые бойцы и руководство партией. Я туда не ездил, но сюда приезжали парни оттуда, рассказывали о тамошних обычаях, веяниях, темах разговоров за чашкой кофе.

– Что-то последнее время не слышно про громкие теракты, устроенные РПК. Или они там только кофе попивают? – попытался спровоцировать старика Мансур.

– Не волнуйся, сам поучаствуешь в организации акций, – колючим взглядом поглядел на него Бахрам. Встал с кряхтением с подиума и вынул из шкафчика у окна бутылку раки. – Выпьем?

Мансур кивнул, вспомнив, что отец любитель этого анисового пойла. Он утверждает, что это изобретение иракцев, поэтому правильнее называть его на арабский манер – арак.

Разбавленный водой крепкий напиток молочно белел в узких стаканчиках на низком грубоватом столике. Мансур выпил без удовольствия, он предпочел бы обычную водку.

– Ты где остановишься? – спросил Бахрам, скривившись от выпитого. – Тебе придется подождать, пока я выясню насчет родни Секо. Ты же хочешь с ними встретиться?

– Мне надо, чтобы встреча получилась как бы случайной. Ты понимаешь? Не надо со всеми. Я не родословную его собираюсь изучать. Мне необходимо передать сердечный привет Секо от кого-то из его близких, чтобы был повод познакомиться ближе с самим Секо там, в горах. Я не собираюсь прозябать в рядовых бойцах РПК. Конечно, положение моей матери и Аббаса не перешло мне по наследству, но я даже в юные годы вращался в высших кругах боевой группы подполья в Стамбуле, понимаю, как все работает, некий опыт имею. Смысл мне начинать все с низов?

Бахрам кивнул, понимая, что Мансур прав. Тем более видел, насколько он изменился. Перед ним сидел высокий худощавый мужчина, явно долго и много тренированный, с широкими плечами. Едва Бахрам представил его себе с автоматом Калашникова в руках, воображаемая картина впечатлила старого курда. Такой и пулемет ручной унесет. Никакие сошки не понадобятся, от бедра стрелять сможет.

Мансуру категорически не рекомендовали останавливаться у Бахрама. Лишние встречи с теми, кто мог его узнать, ни к чему хорошему не приведут, особенно с учетом того, что среди курдов нередко попадаются стукачи. Чаще всего они это делают поневоле, однажды попав в полицию, получив там по полной программе и подписав согласие на сотрудничество. Но если заложат, то вся многолетняя подготовка насмарку, да и встанет вопрос посерьезнее: удастся ли выжить? Если его возьмут, сопоставят некоторые факты, всплывет то, что он сын Марека Брожека – Горюнова, российского разведчика… Ему надо как можно быстрее уносить ноги из Стамбула. Этот город должен был стать транзитным на пути Мансура в Иракский Курдистан. Однако он по своей инициативе подзадержался и даже остался ночевать у Бахрама.

Авдалян, агент СВР из русского батальона, настоятельно советовал заручиться поддержкой кого-то влиятельного, приближенного Карайылана, чтобы не засиживаться в рядовых бойцах. Авдалян и, разумеется, отец, который на базе в горах Кандиль общался лично с Карайыланом и от него не таил свою принадлежность к российским спецслужбам, навредили бы Мансуру своими рекомендациями. Отец несколько раз говорил о Секо – телохранителе Карайылана, а поскольку болтать лишнего он не любил, то это упоминание можно было считать подсказкой. И Мансур решил подсуетиться еще в Стамбуле, потому что в Ираке уже такой возможности не будет. Там строгая субординация, к Секо так запросто не подойдешь, желая познакомиться, требуется очень веский повод.

Уже к вечеру Бахрам обладал всей необходимой информацией.

– Тебе повезло. – Он зашел в комнату со свертком, пропитавшимся маслом, и положил его на стол. От лахмаджуна в промасленной бумаге сильно пахло чесноком и мясом. – Но тебе придется сейчас резко заболеть.

– Если я слопаю весь лахмаджун, то и в самом деле заболею, – хмыкнул Мансур, азартно разворачивая сверток. – А я слопаю! – Он свернул в трубочку подобие пиццы, только на турецкий манер – острой, чесночной, мясной. – Соскучился по стамбульской уличной еде. Так что там я должен изображать и зачем?

– У Секо только один родственник, вернее, родственница – Кинне Кара. Любимая сестра. Мне нашептали люди из ее окружения, что он для нее готов в лепешку разбиться. Когда сам ушел в Ирак, ее отправил во Францию. Она окончила Сорбонну. Хотела участвовать в движении РПК, но Секо категорически против. Работает Кинне в медицинском центре Анадолу – это элитное медицинское заведение. Функционирует при поддержке университетской клиники Джонса Хопкинса в США. Лечат иностранцев, один из лучших госпиталей в мире. Но своих она тоже лечит, причем бесплатно.

– Она замужем за турком? – Мансур покосился на Бахрама, который все время ехидно улыбался. – Чего ты скалишься?

– Не будь наивным! Фамилию ей просто изменили, она совершенно не замужем.

– Любопытная формулировка: «совершенно не замужем». – Мансур знал о больших, даже неограниченных возможностях РПК в изготовлении паспортов. – Ты из-за этого улыбаешься, как злодей из американского фильма?

– Кинне – гинеколог, – заржал Бахрам.

– И чего я ей буду показывать? – хмыкнул Мансур.

Но веселье Бахрама угасло так же внезапно, как и вспыхнуло. Он закурил и подсказал:

– Особого выбора нет. Ты же хочешь познакомиться, так изобрази приступ малярии. У тебя ведь была в детстве, насколько я помню. Кинне во всех болезнях разбирается. Очень умная женщина. – Бахрам, как большинство необразованных людей, испытывал трепет перед теми, кто прочитал за жизнь хотя бы два десятка книг, а уж если больше… – Меня она вылечила от радикулита. Я бы не вспомнил о ней, если бы Дияр не сказал, что именно она сестра Секо.

– Стоп! Дияр разве здесь? – Мансур оглянулся на дверь с тревогой.

– Не волнуйся. Твой отец меня предупредил через надежного человека, что ты не должен встречаться с теми, кто тебя может вспомнить. Кроме меня и Дияра, таких людей нет. Остальные уже в ином мире. Я-то с трудом узнал, хотя помню тебя с младенчества.

Красивая очень смуглая молодая женщина с растрепанным пучком густых темно-каштановых волнистых волос, худощавая, с большими глазами, подведенными косметическим карандашом, с чуть крупноватыми чертами лица. Ее можно было принять за турчанку, но Мансур бы не обманулся. Кинне выдавали некоторые нюансы в произношении – она говорила как все курды с юго-востока страны. У Мансура же был чисто стамбульский диалект, а учитывая, что он наполовину русский, то и черты его лица выглядели почти по-европейски.