Kitobni o'qish: «Гормон любви. Роман в портретах»
2014 год. Попутчики
Он возвращался в Москву после длительной командировки, уставший, но довольный проделанной работой. Соседка по купе, ярко накрашенная блондинка бальзаковского возраста, поприветствовав его ослепительной улыбкой, принялась доставать из огромного пакета коробочки с ароматно пахнущей едой. Поздоровавшись и заняв своё место на верхней полке, он достал книгу, показывая всем своим видом, что не расположен присоединяться к трапезе, и, уж тем более, вести с ней задушевные беседы, которые обычно возникают между попутчиками. Поезд тронулся, и он облегчённо вздохнул: два человека в купе вместо четырёх, просто подарок судьбы.
– Добрый вечер, – услышал он приятный женский голос и оторвался от книги. – Еле успела.
Он посмотрел на стройную седую женщину, появившуюся в дверях, и моментально узнал её. Он узнал бы её через сотни лет и среди тысяч женщин. Ничего не изменилось: сердце защемило так же, как и тогда, много лет назад. Сколько усилий было положено на то, чтобы забыть её и стереть из памяти. Женился, семья нормальная, дети. Ничего не помогло. В купе вошла она. Его Маргарита. Его первая, а может, и единственная любовь в жизни. Интересно, вспомнит ли она его? Вряд ли. Никого вокруг себя не замечает. Как будто не от мира сего. А ведь ему тогда казалось, что и она любит его.
– Присаживайтесь, – произнесла блондинка, – давайте знакомиться. Меня зовут Нина. А Вас?
– Маргарита Михайловна. Можно просто Рита.
– Как хорошо, что Вы с нами едете. А то и поговорить не с кем, – сказала Нина и многозначительно посмотрела в его сторону, – Домой едете или в гости?
– Домой.
– Я смотрю, Вы без багажа. Хотите перекусить? Мне муж целую корзину еды положил. Заботливый такой, аж тошнит иногда.
Дав возможность новой попутчице расположиться за столиком, Нина продолжила свои нескончаемые вопросы, слегка понизив голос.
– У Вас цвет волос такой необычный. Свой или красите?
– Свой.
– А я крашу. Для мужа стараюсь. В Москву еду на пластическую операцию. Вокруг столько молодых. Надо соответствовать. Уведут ведь. Вы как относитесь к пластике?
– Я не сторонница.
– Зря. Если бы глазки сделали, да круговую подтяжку, да ещё бы волосы покрасили, выглядели бы лет на тридцать. Вам сколько лет? Мы, наверное, ровесницы. Мне 45. А Вам?
– А после операции как надо будет себя вести? Как тридцатилетняя? И это в 65 лет?
– Вам 65? О боже! Вы знаете средство Макропулоса?
– Нет, конечно. Видимо, родительские гены. А может быть любовь. Именно она способна продлить нашу молодость.
– Любовь? Не думаю. Многие мои подруги меняют внешность у пластических хирургов, чтобы встретить любовь. Мы, женщины, вечно недовольны своей внешностью. Так и хочется что-нибудь исправить.
– Гармония пропадает.
– Какая гармония?
– Красивые губы Анжелины Джоли изуродовали половину женщин земного шара.
– Вы так считаете? Я, кстати, собираюсь сделать именно такие губы, как у неё. Гармония, говорите? Не задумывалась. Как интересно. Вы, наверное, очень наблюдательны.
– Я немного рисую. Женские лица в основном.
– А как Вы относитесь к блефаропластике? Вы её замечаете?
– Конечно. Глаза становятся, как у кукол, безжизненными.
– Вы так убедительно говорите! Что же делать? Мне что, поезд остановить? Нет, я так настроилась! Нет, а как же мне мужа удержать?
– Есть что удерживать? Или боитесь одиночества?
– Ну, я его люблю.
– Тогда почему же Вас тошнит от его заботы?
– Да это я так просто сказала. Мне иногда нравится посмеяться над ним или унизить. Пусть знает, кто в доме хозяин.
– «Женщина, смеющаяся над своим мужем, не может более его любить». Это не мои слова. Бальзак сказал.
– Бальзак? Так если мужчину не унижать, он возомнит о себе бог весть что и другую найдёт.
– От любимой не уйдёт. Я за равноправие в отношениях. Унизить мужчину, которого ты любишь, это всё равно, что унизить себя и свою любовь.
– Скажите, а Вы замужем?– поинтересовалась Нина, пытаясь завести длительную беседу с Ритой.
Меньше всего он желал услышать ответ. Быстро спустившись со своего места, он вышел из купе и направился в ресторан. Надо дать себе возможность успокоиться и привести мысли в порядок. Историю Маргариты он знал вплоть до того дня, когда они расстались. А началась она задолго до её рождения.
Пролог
Личная жизнь ректора педагогического института Михаила Ковальского интересовала всех. Он рано овдовел, десять лет считался самым завидным женихом в городе, полгода назад женился и, как всем казалось, стал самым счастливым человеком в мире. И вдруг по институту прошёл слух, что их любимый руководитель разводится, и чуть ли не на улицу выгоняет беременную жену. Такой жестокости от Михаила Семёновича никто не ожидал, так как слыл он человеком достаточно добрым и справедливым, помогал своим педагогам и студентам по мере возможности, чем и заслужил любовь и всеобщее уважение. Причина развода оставалась для всех тайной, но, опять же, по слухам, вроде бы его молодая жена застала Ковальского с любовницей, которой на тот момент было чуть больше 60 лет. Но, знаете, как говорится, чем чёрт только не шутит.
Пока интеллигентное общество пыталось разгадать сию тайну, в семье Ковальских разыгрывалась настоящая драма.
– Зоя, я не могу больше с тобой жить. Не могу жить с человеком, который меня так оскорбляет. Любовь – это доверие в первую очередь. И где оно у тебя, где? Я подал на развод, – произнёс Михаил и опустил глаза.
Видеть страдание в глазах своей молодой жены было выше его сил, но продолжать жить вместе становилось невыносимо. Слишком он устал от постоянных оскорблений, подозрений и той грязи, которая сквозила в каждом её слове.
– Ты не посмеешь! Я пойду в партком! Тебя выведут на чистую воду, развратник! Все узнают, какой ты на самом деле подлец и бесстыдник. У нас через месяц родится ребёнок, ты забыл? Ты не видишь, что я с пузом хожу? Конечно, куда тебе! Вокруг столько соблазнительниц! Всех ведь надо ублажить.
– Зоя, прекрати! Я не могу этого больше слышать. Мне дышать нечем рядом с тобой. Я не отказываюсь от ребёнка, хотя лучше бы он не родился. Послушай, давай по-хорошему. Ну не будет у нас с тобой жизни!
– По-хорошему захотел?! Не получится! Выселить меня захотел!? Развод тебе нужен!? Не выйдет! Я до обкома партии дойду! Всем расскажу, что ты спишь со старухами и со студентками!
– Это всё твои фантазии! Бред, бред! Больное воображение! Ты понимаешь это? Тебе придётся уйти из этой квартиры. Мне дают комнату для тебя.
– А, ну конечно, как я раньше не догадалась! Уже другую себе нашёл полюбовницу! На пороге, наверно, ждёт, когда квартирка-то освободится! Знаю, кто тебе комнату даёт! Такой же развратник, как и ты! Вместе погуливаете, знаю! Изверг! Животное! Не выйдет!
Находясь под маминым сердцем, ещё не родившееся, маленькое создание всё чувствовало, понимало, радовалось и огорчалось вместе с ней. Крошке очень хотелось увидеть родителей и почувствовать на себе всю ту любовь и нежность, на которую они раньше были способны по отношению друг к другу. А потом всё стало меняться. Постепенно. Страх появился с тех самых пор, как она осознала, что от неё хотят избавиться, и этот страх уже не исчезал ни на минуту. Она мысленно умоляла мамочку оставить её в живых и напоминала о себе, стуча ножками и ручками в животик. В живых её оставили, но мама плакать продолжала, а однажды её рыдания были настолько сильны и так продолжительны, что крошка решила выйти из животика и сделать что-нибудь, чтобы маме стало легче. Приняв такое решение, она изо всех сил задвигала ножками, напряглась всем своим тельцем, и…, и её ослепил яркий свет. Малышка поняла, что ей это удалось, и это было счастьем: она скоро сможет увидеть и услышать свою мамочку, сможет сделать её счастливой и, самое главное, будет любить её.
В палату зашла медсестра, неся на руках новорождённую девочку.
– Кто из вас Ковальская?
– Я Ковальская.
– Я Вам доченьку Вашу принесла. Посмотрите, какая она чудесная.
– Что там на неё смотреть. Не иначе, как уродина родилась, – недовольно произнесла голубоглазая молодая женщина.
– Ну что Вы, мамочка! Девочка очень красивая, черноглазая, – ласково возразила медсестра, – слабенькая только. Врач всё Вам расскажет.
– Да что он может сказать!? Я и сама знаю, что уродку родила. Теперь, значит, ещё и слабую. Ох, горе моё луковое. Да разве что-то доброе могло родиться от этого изверга и развратника. Черноглазая, говорите? Значит, вся в отца. Мучайся теперь с ней, – произнесла Зоя.
– Мамочка, так нельзя говорить. Ребёнок всё понимает, – с осуждением сказала сестричка, пытаясь успокоить новорождённую, – Скажите, что любите её и что она красавица.
– Вот ещё! Даже не подумаю! Меня всю жизнь только работать и учили. На благо Родине, между прочим. А любить никто не учил. Можно подумать, меня кто-нибудь любил. Ничего, живу, как видите. И она проживёт без этой вашей любви.
Малышка сразу после этих слов заплакала, как будто поняла то, о чём сказала мать. Она плакала долго, горько и отчаянно: она не хотела быть уродиной, она хотела быть доброй и красивой девочкой. А будет ли любить её мама, если считает уродиной?
Зоя Васильевна, или Зоя, как все называли её в пошивочном ателье, боялась за дочь с того момента, как сестричка сказала, что девочка родилась слабенькой. А увидев у новорождённой родинку на мочке уха, решила, что её Риточка ещё и с физическими отклонениями. Слава Богу, не подтвердилось. Хватит с неё и тех несчастий, которые преследовали её всю жизнь, начиная с самого рождения. А всё отец виноват, Василий Егорович. Гулёна был ещё тот. Во время свадьбы с матерью, Евфросиньей Алексеевной, в дом, где полным ходом шло веселье, ворвалась молодая и красивая женщина и во всеуслышание прокляла и жениха с невестой, и весь их будущий род. Как выяснилось потом, Василий частенько захаживал к ней несколько лет, жениться обещал, да слово своё не сдержал.
Зоя, уже будучи юной девушкой, узнала от старшей сестры, Полины, что у матери первые четыре ребёнка, и все – девочки, умерли, не дожив и до года. Евфросинья Алексеевна часто плакала, называя себя самой несчастной женщиной в мире. Потом родились два сына, а за ними и две дочери. Жизнь стала налаживаться.
Зоя родилась за год до революции. Тогда-то Василий Егорович и разорился. Немецкие швейные машинки Зингер, которыми он торговал, стали никому не нужны. Перебивались как могли, и чем Бог послал. Зоя после школы пришла работать в пошивочную мастерскую. За три года до войны, у неё появился ухажёр, и все надеялись, что скоро поступит предложение руки и сердца. Однажды в мастерскую зашла цыганка и предложила погадать всем, кто не боится услышать своё будущее. Зоя, зная, что не сегодня-завтра станет невестой, рискнула, решив узнать дату своей свадьбы.
Цыганка внимательно посмотрела её левую руку и произнесла фразу, которая засела в душе леденящей болью, да так и осталась в ней навсегда.
– Ой, красавица, – тихо произнесла она,– нет у тебя судьбы счастливой, и не будет никогда. Не жди её.
С тех пор всё пошло кувырком. Жених, которого внезапно перевели в другую военную часть, а следовательно, и в другой город, так и не сделал ей предложения. То ли не успел, то ли передумал. Попрощался, да и был таков. Новые воздыхатели появлялись, но быстро исчезали, и у каждого находилась весомая причина. Не то чтобы её бросали, нет: обстоятельства так складывались. А потом началась война, на которую Зоя записалась добровольцем, окончив ускоренные курсы медсестёр.
До Берлина дошла, сколько бойцов с поля битвы вынесла на своих плечах, не счесть, а любовь так к ней и не пришла. Ухаживать пытались, да только недолго. Всех война забирала. Война войной, а любви хотелось. Рядом с ней были счастливые и девушки, и женщины. И замуж выходили, и детей рожали, и война их мужей в живых оставляла. Было счастье рядом, да только не у неё, у других. И постепенно, рядом с болью одиночества, стала появляться и расти ненависть ко всем счастливым женщинам, ненависть и зависть к тем, у кого есть муж, семья, счастье.
После войны вернулась в Москву, да только жить было негде. Дом разбомбили, сестра с мужем и с родителями ютилась в маленькой комнате в бараке. Один брат на войне погиб, второй – пропал без вести, да и у Полины сына убили за несколько дней до окончания войны. Одним словом, горе кругом. Горе и разруха. Тогда Зоя и решила уехать поближе к морю. Какая разница, где влачить одинокое существование да обшивать счастливых, замужних женщин. Уж лучше в тепле, чем в холодной промозглой Москве. За Ковальского, который был на 25 лет старше неё, вышла замуж от безысходности. И тут не сложилось.
Часть I «Жизнь, как удушье»
Глава 1. Улица
В городе Таганроге есть удивительная улица. Когда-то, очень давно, она называлась «Греческой», а после революции её переименовали в улицу 3-его интернационала. Вряд ли сами греки имели к этому какое-либо отношение. Они благополучно продолжали жить на своей любимой улице и гордиться ею. А гордиться было чем.
Ну во-первых: на их улице произрастало дерево. И это было не просто обыкновенное дерево. Это была ШЕЛКОВИЦА!!! Да, обыкновенная шелковица. Но… Ходила легенда, что именно около неё Пушкин написал свой шедевр: «У лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том…»
Дело в том, что шелковица была необъятных размеров. И за дуб её принять великий поэт вполне мог, если, например, писал этот шедевр зимой. Если бы он приехал писать его летом, то, наверняка, попробовал бы сладких иссиня-чёрных плодов этого исторического чуда. Но, видимо, не случилось. И наша шелковица вошла в историю на веки вечные, как дуб с учёным котом.
Второй достопримечательностью улицы был царский дворец Александра I-го. Именно после посещения этого дворца, наш царь исчез в неизвестном направлении, и тайна его последующей жизни до сих пор не разгадана. Хотя историки предполагали, что именно после нашего жаркого Таганрога его потянуло в Сибирь, где он и закончил свою жизнь, стараясь не быть узнанным.
Рядом с царским дворцом, на этой же улице, были построены царские конюшни, понятно для каких целей. Правда, после переименования улицы с «Греческой» на «Улицу 3-го интернационала» в конюшнях надстроили вторые этажи, привели их в порядок и заселили туда людей.
Строительство, видимо, было спешным и не предусматривало проживания номенклатурных и партийных работников, поскольку забыли в этих бывших конюшнях построить необходимые для каждого человека места общего пользования. Ну, забыли и забыли. Взяли и построили в самом центре двора одно такое место, но для всех. И место есть, и никому не обидно. А ещё, видимо, конюшни в прошлом не обогревались. Но и для людей тоже забыли провести батареи, хотя рядом проходил водопровод. Вот дома эти и стали обогреваться печками, а печки топились углём.
Но на этом достоинства этой удивительной улицы ещё не заканчивались. Самая главная, и, пожалуй, самая любимая и известная всему городу достопримечательность, заключалась в том, что по Греческой улице весь город шёл купаться на центральный пляж, расположенный у Яхт-клуба.
Утром можно было видеть толпу людей, весело и легко направляющуюся к морю, а ближе к вечеру – ту же толпу, но уже возвращающуюся с моря, еле живую, измученную жарким солнцем, молчаливую и с трудом передвигающую ноги. Лица у многих были ярко красного цвета, плечи прикрыты ситцевыми косыночками, а в руках, практически у всех, были жареные семечки, без которых отдых на море представить было ну практически невозможно.
Вечером Греческая улица преображалась. В одном из дворов, в самом его центре, рядом с местом общего пользования начинались танцы. Зажигалась на дереве одна единственная лампочка, включался патефон, и ставилась самая модная для того времени пластинка. Часам к десяти вечера музыка становилась всё громче, молодёжи всё больше, а из открытых окон всё чаще раздавались возмущённые крики:
– Распустились, спать не даёте! А ну, выключите вашу шарманку, стиляги чёртовы!
Но юным сердцам было не до сна. Все жаждали танцев, тесного общения, романтики. С моря дул свежий ветер, жара спадала, а страсти между присутствующими накалялись.
Вот и сегодня, наблюдающим за танцующей молодёжью было видно, кто к кому неравнодушен, кто пришёл абсолютно зря, кто давно нашёл своего партнёра, и не только для танцев, а кто здесь впервые.
В окне второго этажа дома прямо напротив танцплощадки показалось лицо совсем молоденькой девушки. В толпе сразу же её кто-то заметил.
– Рита, спускайся к нам! – крикнул молодой коренастый парень, одетый в широкие шаровары и белую рубашку, явно с чужого плеча, – Покажи всем, как танцевать надо!
– Что, Алик, никак успокоиться не можешь? Не выйдет твоя недотрога. Потанцуй лучше с Наташкой. Смотри, глаз с тебя не спускает.
– Не твоё дело, Витька, понял. Сам с ней танцуй – она на тебя смотрит. Тоже мне, умник нашёлся. Сам, небось, в Ритку влюблён. Думаешь, я не знаю?
– Тю на тебя, дурак.
Но Алик уже не слышал, что дальше говорил ему Виктор. Резко развернувшись к нему спиной, он ещё раз посмотрел на окно и, не увидев лица девушки, ушёл с танцплощадки.
Глава 2. Алик
Сердце его ныло от боли. Да, он действительно был влюблён в эту недотрогу с пятого класса и помнил, как всё началось.
Они всей семьёй переехали в этот район зимой, шесть лет назад. Колонка, из которой все брали воду, находилась во дворе. Мать дала ему ведро и попросила принести воды. Подумаешь, такое простое поручение для 13 – летнего парня! Он мог бы и два ведра принести. Спокойно вышел из подъезда, натянул на лоб шапку, так как дул сильный морской ветер, и остолбенел. По-другому назвать это было нельзя. Из подъезда напротив, вышла девочка с таким же эмалированным ведром и тоже направилась к колонке.
Она внимательно посмотрела на Алика, как будто хотела что-то у него спросить, но потом передумала, и прошла мимо, а он остался стоять и не мог двинуться с места. Таких грустных глаз ему ещё видеть не приходилось никогда. В этом он мог поклясться и себе, и кому угодно. А ещё у неё была длинная тёмная коса, на конце которой был вплетён огромный розовый бант. Когда Алик вернулся домой, оказалось, что ведро пустое. Ему пришлось опять идти к колонке. Девочки уже не было, а непонятная для него самого грусть где-то глубоко внутри осталась.
Через несколько дней они познакомились, и он пригласил её покататься на санках. Она согласилась, пообещав ему выйти на улицу минут через пятнадцать. Он прождал два часа, замёрз так, что не чувствовал ни рук, ни ног, но она так и не появилась. Он, конечно, расстроился, но при следующей встрече виду не подал, а просто спросил, почему она не вышла.
– Забыла. Прости, пожалуйста. А ты что, ждал меня? И долго? – удивлённо спросила Рита.
– Два часа.
– У тебя так много свободного времени? Да ты просто счастливый человек! У меня его вообще нет.
Со временем они подружились, а потом он прислал ей записку, что любит её и хочет с ней быть всегда-всегда. Она ничего на записку не ответила, а через несколько дней, увидев его на улице, подошла и просто сказала:
– Алик, давай дружить, как и раньше. Я тебя не люблю и никогда полюбить не смогу.
И он согласился. Он согласился бы на что угодно, лишь бы только видеть её. Через год, весной, он решился пригласить Риту в кино. Она призналась, что хочет посмотреть «Гусарскую балладу». Попасть на этот фильм было очень сложно, и Алик всю ночь караулил очередь, чтобы в восемь утра получить заветные билеты. Расстраивало его только одно: на фильм они могли пойти только через три дня. На все остальные сеансы всё было распродано.
Рита к этому отнеслась абсолютно спокойно, и они договорились встретиться через три дня за полчаса до начала сеанса. Алик счастливый прибежал домой и стал просить мать, чтобы она купила ему новый костюм, так как старый совсем истрепался, да и стал ему очень мал. Уговаривал долго, жалобно, как будто от этого костюма зависела вся его жизнь. Даже слезу попытался из себя выдавить. Не получилось, к сожалению, но, зато, костюм выпросил. Сходили вместе в магазин и выбрали серый, в тонкую белую полоску, а к нему ещё и белую рубашку мать купила. Красота, да и только.
К походу в кино Алик начал готовиться с утра. Отгладил новую рубашку, первый раз в жизни попытался побриться, волосы намазал бриолином, чтобы не торчали, как обычно, в разные стороны, надел костюм, модные туфли на высоком каблуке и за два часа до сеанса постучал к Рите в квартиру.
Рита открыла дверь и посмотрела удивлённо на Алика.
– Ты что с собой сделал? Совсем чужим стал. Может, переоденешься? И волосы расчеши, пожалуйста.
Алик быстро вернулся домой, стащил с себя костюм, сбросил туфли, облачился в старые шаровары, растоптанные сандалии и мятую рубашку, смыл бриолин, и ровно через десять минут вновь предстал перед Ритой.
– Ну вот,– довольно произнесла девушка, – хоть на человека стал похож. Теперь пойдём. И ещё у меня условие: если попытаешься меня за руку взять, тут же уйду. Ты меня понял?
Алик понял и никаких попыток не предпринимал. Он готов был выполнить любое её желание или прихоть. Со временем в её раба превратился. Друзья над ним потешались, а ему всё равно. В свободное от учёбы время он стоял у порога её дома и ждал, когда выйдет Рита, и он ей сможет в чём-нибудь помочь. Стоило ей только заикнуться, что у неё закончились тетради, он мчался в магазин за ними, хлеба в доме не оказалось – он предлагал принести, на море собралась идти – он уже рядом плетётся. Главное – рядом с ней быть. Ни о чём, кроме неё, не думал. Ухаживал, добивался. В любви признавался! Сколько пощёчин получил, когда пытался её поцеловать! И ничего!
Когда Рите исполнилось 18 лет, он сказал, что любит её и предложил пожениться.
– А как мы с тобой жить будем? – спросила девушка, – Так же, как твои родители? Бить меня будешь и с ножом по двору гоняться? Нет, Алик, такая жизнь не для меня.
– У нас всё по-другому будет. Я обещаю.
– Ничего у нас с тобой не будет, Алик. Я другого человека люблю.
Алик тогда чуть с ума не сошёл с горя. Действительно, родители очень плохо живут, не ладят между собой, ругаются, дерутся, мать вечно в синяках ходит. Надеялся, когда Риту в дом приведёт, отец присмиреет. Не вышло. Всё думал, кого она любит. Решил, что Витьку, лучшего его друга. Вызвал его во двор и избил. Вернее, подрались. Дружба закончилась, ненависть и ревность остались.
Глава 3. Виктор
На воскресные танцы собралась вся молодёжь с близлежащих улиц. Виктор стоял в окружении ребят и злился на весь мир. Злился на Алика, считая его соперником, злился на эту чёртову Ритку, которая сидела в его сердце, как заноза, причиняя нестерпимую боль. Злился на себя, что допустил кого-то в свою жизнь, такую драгоценную, единственную и неповторимую. Он знал, что красив, и пользовался этим без зазрения совести. Женщины проходу ему не давали, да и он, впрочем, не пропускал случая воспользоваться их услугами. Вот и сейчас, он подошёл к Наташке и стал с ней танцевать, грубо прижимая к себе и давая волю рукам.
– Что, Витенька, опять злишься? Не пришла твоя недотрога?
– Замолчи, дура. Не твоего ума дело, – зло ответил Виктор, и оттолкнул от себя партнёршу.
– Злой ты, Витька. И за что тебя только бабы и любят? – грустно ответила девушка.
– А сама-то за что?
– Красивый ты больно. Аж душа рвётся от такой красоты.
– Ну вот, сама же и ответила. А теперь проваливай, нечего со «злым» танцевать.
Будешь тут злым, когда всё складывается не так, как ты хочешь. А хотел Витька много чего. Ну, во-первых, хотел много денег, хотел дом большой, и не где-нибудь, а в лесу. А в доме, чтоб Ритка жила. Он бы её никуда не выпускал, только во двор по хозяйству, да за детьми присмотреть. Детей у них было бы семеро, не меньше. Тогда бы уж точно на неё никто не посмотрел бы, на многодетную. Сам бы на охоту ходил, всякую тварь лесную убивал бы, да к Риткиным ногам и бросал бы. Сказка, а не жизнь!
А мечты эти появились у него, когда Рите исполнилось 17 лет, и она пришла пригласить их с сестрой Олей к себе на день рождение. Вот тогда его отец и сказал:
– Ну, до чего же ты, девочка моя, красивая. Не налюбуешься и только. Вылитая Шенгелая.
Витька ходил с одной девчонкой на «Гранатовый браслет», и ему героиня очень понравилась. Вот он и посмотрел на Риту и…встретился с её внимательным взглядом. Уж он-то смотреть умеет так на женщин, что они глаза опускают, не выдерживают. А эта ничего, смотрит и о чём-то думает, как будто изучает его. Сходства с актрисой он не увидел, а сон с тех пор потерял. Вначале не понял, что с ним такое происходит. У него на каждой улице по девчонке. И каждая ждёт, любит, жениться зовёт. А он только о ней, о Рите и думает. Попытался поухаживать. Где там! Даже не глядит в его сторону! Хочет за руку взять, она в сторону отходит. В кино её приглашал, на море купаться, просто погулять – ни разу не согласилась. Во дворе посидеть – пожалуйста, это она может, если время есть, но не больше. Однажды он не выдержал и сказал ей:
– И чего ты недотрогу из себя корчишь? Посмотри на себя. У тебя лицо, как топором вырублено. Отшлифовать бы его.
– А я знаю, что некрасивая. А ходишь за мной почему?
– Выходи за меня замуж. Я тебя любить буду. Всю жизнь.
– А что, красивые не соглашаются за тебя замуж идти? Решил на мне, на некрасивой жениться?
– Да я хоть завтра сразу на трёх женюсь, если захочу.
– Вот и женись. На трёх. А я за тебя замуж не выйду. Даже иллюзий не строй.
Что с ним тогда происходить стало, даже вспоминать страшно. Целый месяц сидел дома, не выходил никуда, ни с кем не разговаривал. Потом следить за ней стал. Всех мальчишек знал, которые её из школы провожали. Четверых насчитал. Всех ненавидел, морду бы им набить, гадам, надо, что бы дорогу к её дому забыли. А потом и совсем с ума сошёл, по-другому это назвать было нельзя: решил сделать всё так, как она сказала. За один год три раза женился, по неделе с каждой жил, а потом разводился. После третьего развода подошёл к ней и сказал:
– Ну что, пойдёшь за меня замуж? Я всё сделал, как ты сказала.
– А ты меня всё ещё любишь?
– Больше жизни люблю. Всё, что хочешь, для тебя сделаю.
– Ты страшный человек, Виктор. Не подходи ко мне больше никогда. Видеть тебя не желаю.
– Ты – роковая женщина. Не будет тебе счастья в жизни.
– А у меня и так счастья нет. Но если и будет, то не с таким, как ты.
Пока вспоминал, дискотека уже потихоньку стала заканчиваться. Витька посмотрел на знакомое окно – свет в нём горел. От одного вида этого окна, боль раздирала всю его душу. И поговорить не с кем. Был Алька другом, так и с ним поругался, и всё из-за неё, из-за Ритки.
«Всё, хватит, уеду к чёрту отсюда. Видеть её не буду, может, всё и забудется. В лес уеду, как и мечтал. Как избавиться от этой любви? Только бежать, куда глаза глядят. От неё бежать. От Риты».
Глава 4. Воспоминания
Несмотря на поздний час, в комнате горел свет. Рита сидела на кровати и читала книгу.
– Давай спать ложись. Хватит свои романы читать. Никак остановиться не можешь. Всё равно умней не станешь. Завтра же выброшу все книги, – подала голос мать.
– Это не роман. Книга о жизни Ван Гога, – ответила Рита, но свет выключила и послушно легла спать.
– И что? Наверняка, такая же гадость, как и всё остальное.
От этих слов, грубых и несправедливых, больно сжалось сердце. Как всегда. Ничего не меняется. Уехать. Скорей бы уехать. Сколько она себя помнит, мать всегда была недовольна ею. Даже с самых первых воспоминаний от слов матери, от её поступков по отношению к ней, к дочери, практически всегда оставалось ощущение страха и боли.
Вот она, Рита, совсем маленькая, находится одна в комнате. Больше никого нет. Ей очень страшно. И она начинает ходить вокруг кровати, чтобы заглушить страх. Ей это немного удаётся. Тогда она начинает бегать вокруг кровати, чтобы прогнать страх из своего сознания, и ей становится спокойней.
В комнату заходит мама. Рита бросается к ней со слезами.
– Мама, мама, мне совсем не было страшно без тебя,– плача, говорит она, – тебя не было так долго. Побудь со мной.
Ей ещё хочется сказать: «Помоги мне, защити меня от моего страха, обними меня. Страх ещё здесь, рядом. Я его боюсь. Не бросай меня одну. Рядом с тобой мне спокойно».
Она обнимает маму за ноги и просится на руки. Всё это ей хочется сказать маме на ушко, чтобы страх не услышал, и не подумал, что Рита его боится.
– Отстань от меня. Я устала. Не понимаешь, что я весь день работала. К соседям зашла на пять минут отдохнуть. А тебе лишь бы обниматься, поцеловщица, – мама тяжело опускается на стул, но Рита бросается к ней на колени, обнимает за шею и начинает целовать.
– Отстань, кому сказала. Вот ребёнок, ни уму, ни сердцу. Лишь бы целоваться. А ну, быстро в постель, кому сказала. Спать!
Она послушалась маму и легла спать. Ей не было уже так страшно, но было очень одиноко, и там, где-то в глубине её маленького тельца, было очень больно от этого ощущения. Почему мама не понимает, что рядом с ней, станет спокойней, теплей и уютней? Почему мама всегда отталкивает её?
Ночью ей приснился сон: она лежит в своей кроватке, и вдруг со всех сторон начинают подниматься чёрные руки. Их много, они извиваются, пытаясь схватить её за горло. Она просыпается, захлёбываясь от слёз и леденящего страха.
– Мама, мама, – кричит она, но ей никто не отвечает. Рита подходит к маминой кровати, но там никого нет. Она плачет ещё сильней. Ей кажется, что чёрные руки преследуют её и сейчас.
– Где же ты, мама, моя любимая мамочка? Спаси меня, защити.
В это время тихо открывается дверь, и в комнату входит мама с дядей Витей. Рита его знает. Он недавно пришёл из армии и живёт в соседней квартире. Он часто сидит у них допоздна и долго разговаривает с мамой. Мама тихо смеётся. Рита понимает, что мама счастлива, и спокойно засыпает. Иногда дядя Витя угощает её конфетами, а один раз пытался дать денег, но Рита не взяла. Сказала ему, чтобы он отдал их маме. Он хороший, и она его не боится.
– Мама, мама, – кричит Рита, пытаясь спрятаться в мамино тёплое тело.
– Ну что ты кричишь, горе луковое. Уж и отойти нельзя, – и обращаясь к мужчине, тихо говорит,– Никакой жизни нет с этим ребёнком. Ничего не выйдет. Иди домой.
Рита хочет прижаться к маме, но та быстро укладывает её в кровать, бормоча что-то о проклятой жизни.
Следующее воспоминание более яркое и очень солнечное. Она гуляет на своей любимой улице возле дома, ярко светит солнце, вокруг зелёные деревья, жара. На ней белое платье в красный горошек и огромный бант в волосах. Дети постарше играют в классики, начерченные на асфальте, мешая прохожим, которые направляются к морю. Её играть не берут – она ещё слишком мала. Возле неё останавливается незнакомый мужчина в красивой одежде. Мама всегда говорит ей: «Если дядя хорошо одет, значит он бандит. А если дядя в грязной одежде, значит он рабочий и он хороший. Его бояться не надо».
