Kitobni o'qish: «Драконьи планы»

Часть первая. Через эшафот

И страшно немного,

без света, без друга.

Дорога, дорога.

Разлука, разлука.

Николай Рубцов

Стучали чёрные палочки в чёрные барабаны, и человек в чёрном капюшоне, закрывающем лицо, стоял над толпой, неподвижный и важный, словно статуя великого полководца, и ждал своего часа.

На Чёрной площади города Ситэлана готовились вешать преступников.

Три виселицы темнели на фоне ясного, голубого неба.

Две были обычными, а вот одна блестела свежей алой краской – она готовилась принять того, в чьих жилах текла королевская кровь.

Немыслимо!

Чтоб члена королевского клана вешали, как вора!

Такого никто из заполнивших площадь людей не мог вспомнить: ни молодые люди, ни пожилые, ни глубокие старики.

Но в древнем Законосборе, который подарил людям небесный бог Удэо, было написано алым по белому: «Даже правителям не прощайте отцеубийства, матереубийства, братоубийства и детоубийства, вешайте их, люди, как собак, и так с каждым поступайте, кто против крови родной нож или меч поднимет»…

– Не виновата, не виновата, – шептали бледные губы молодой Брианы.

Пёстрая толпа исступлённо ревела, особо распалившиеся и опьяневшие забрасывали объедками и грязью приговорённых, которых вели стражники.

На королевском балконе стоял лишь герольд – высокий изящный мужчина в ярком плаще и колпаке, украшенном алым пером. Сам государь Бурард не пожелал смотреть на казнь и прислал вместо себя и свиты только сэра Магнуса. И никто из двора не пришёл на площадь; даже те дамы, которые неделю назад гордо именовали себя приближёнными королевны Брианы. Герольд же стоял вполоборота и не смотрел на эшафот, делал вид, что увлечён событиями на дальней улице (там как раз не могли разъехаться фургончик с зеленью и телега с глиняной посудой), и, таким вот образом, выражал своё полное пренебрежение к происходящему на Чёрной площади: к толпе, к палачу и стражникам, и – самое главное – к осуждённым.

– Не виновата, я не виновата, – бормотала леди Бриана, связанными руками вытирая со щеки вонючую кашицу от гнилого яблока.

– Заткнись, дура! – выкрикнул ей шедший рядом паж Томас, совсем еще мальчишка, лохматый и бледный, с глазами, горящими безумием. – Мы все невиновны! Не-ви-нов-ны! – он заорал в полный голос, замахал руками, запрыгал, словно старался, чтоб его всем-всем было видно.

Один из стражников ударил его древком копья под колени – Томас упал, рыдая и скуля. Ближайший солдат, под одобрительный рёв горожан, запихал в рот юноше свою рукавицу, разодрав при этом юноше губу, потом заставил парня подняться, толкнул вперед. Томас покорно пошел, подвывая, словно избитая собачонка, сгорбленный, дрожащий, не имея смелости вытащить кляп изо рта.

– Недоноски! Сволочи! Черви навозные! Адовы слуги уже заждались вас! – так нынче приветствовали тех, на кого в иные дни смотрели с обожанием, кому кричали «слава!», кого осыпали цветами и золотистой крупой.

«Свет небесный! Неужели ж нынче моё время? – пронеслось в голове у Брианы, когда она увидела свою виселицу. – Этого не может быть! Нет!»

Она и выкрикнула:

– Нет! Нет!

На секунду народ замер, затих, таким громким оказался вопль девушки, стоящей на скамье с петлей на шее.

– Я не убивала брата! – выкрикнула Бриана. – Вы все слушайте: я не убивала бра-та!

Её виселица была красной, но это не радовало и не приносило облегчения. Это было лишней порцией позора, дополнительной болью для измученной души.

– Простите меня, ваша милость, – сказал палач; по обычаю он должен был просить прощения у того, кого собирался умертвить.

– Я… я, – девушке уже было тяжело говорить: казалось, веревка уже душила ей шею. – Я тебя прощаю. Ты всего лишь приказ исполняешь. Приказ моего отца…

Палач склонил голову и ступил к следующему приговорённому – к скулящему бедолаге Томасу.

Бриана закрыла глаза, еле слышно застонала. Ноги были ватными, ужасно болел живот, ужасно хотелось плакать. И орать хотелось. Примерно так, как она иногда орала перед боем, когда было страшно, а надо было заставить себя идти вперёд и вести за собой солдат.

В двадцать два года ужасно не хотелось умирать, особенно на виселице. Пусть и на красной…

Она почувствовала, как скамья, на которой они стояли, заходила ходуном: палач ударил в неё ногой.

Услышала, как заревели вокруг люди.

Успела еще вспомнить о зеленых глазах рыжего Виллема из Клана Белого Копья, который приглашал её на танец на празднике Весенних Лучей, и полетела куда-то, шеей ощущая грубую, безжалостную удавку…

* * *

Треск, грохот, боль…

А потом Бриана опять смогла открыть глаза.

Она лежала на спине и ничего не понимала: над ней нависало всё то же свинцовое октябрьское небо, готовое в любую минуту разродиться холодным дождём.

Бриана и не слышала ничего – только неприятный гул стоял в ушах.

Кто-то помог ошеломленной девушке встать на ноги.

Она опять увидела людей, что толпились у помоста, глазели на неё, махали руками, что-то кричали. Их лица, все как одно, казались уродливыми и злыми…

– Вот же дубина! На такую красивую виселицу уже и веревки приличной не нашёл! – вопили палачу.

– Ну, и что теперь? Что теперь? – палач перекрикивался с толпою, словно торговец с привередливым и надоедливым покупателем.

– Новую верёвку ищи, олух! – пискнула какая-то женщина, покрытая язвами.

– Этого нельзя! Если верёвка оборвалась, заново человека не вешают! – выкрикнул кто-то. – Полагается отпускать!

– Так что ж? Отпустить её? – пожал плечами палач, глядя на Бриана, которая стояла столбом, до сих пор не придя в себя. – Она вроде как умом тронулась…

– Отпуска-ай! Отпуска-ай! – завопил кто-то из парней. – Пусть идёт. Посмотрим, как далеко эта убийца пройдёт!

Палач с вопросительным взглядом обернулся к сержанту стражи.

– Да, так оно всегда: коль верёвка оборвалась, заново не вешают, – сказал он солдатам.

– Ну, отпусти её. Далеко всё равно не уйдёт, – ухмыльнулся рябой сержант.

– Порвут ведь её, – сказал палач, а шёпотом добавил, – дочку королевскую.

– Ты что такое болтаешь, дурак? – вызверился сержант. – Она – убийца наследника! И государь наш отрёкся от этой сучки! Давай, пускай её, пусть идёт к людям. Пусть народ решает, что с ней делать.

Народ – было видно – уже приготовился решить судьбу девушки.

Как рвать людей, жители стольного Ситэлана хорошо знали, потому что казни такие по милостивому соизволению короля устраивались на Чёрной площади чуть ли не каждую неделю. Обычно к такой ужасной расправе, красиво именуемой «суд народа» приговаривались насильники и мужеложцы. Приговорённые очень быстро разрывались на части, мелкие и крупные, и разносились по домам Ситэлана. Многое шло в торг. Из таких «вещичек» потом местные знахари делали различные снадобья от всевозможных болезней и напастей…

– Воды можно? – прохрипела Бриана, только сейчас сообразив, что произошло.

Тот стражник, что поднял её на ноги, протянул фляжку.

Девушка сделала пару глотков и даже улыбнулась, почувствовав, что горло вполне может глотать, а простая вода столь прекрасна на вкус.

Палач, тем временем, вытащил из-за своего широкого пояса нож и живо разрезал веревку, которая опутывала запястья девушки.

Бриана посмотрела на освободителя изумленными глазами.

– Прости меня снова, твоя милость. А потом иди себе с помоста. Куда хочешь, туда и иди, – сказал палач, стараясь не смотреть в глаза недавней подопечной.

Девушка оглянулась на свою красную виселицу: на перекладине сидел крупный черный ворон и косился на Бриану своим темным, похожим на опаловую бусину, глазом. Рядом же, на соседних виселицах покачивались, вывалив изо ртов страшные синие языки, пажи Томас и Волан. Совсем еще мальчики. Разве могли они задумать что-то такое плохое, за что их так жестоко покарали?..

Королевская дочь судорожно сглотнула и сняла с шеи петлю. Швырнула её в толпу. Те, кому достался этот предмет, восторженно заорали: веревка с шеи висельника дорогого стоила, потому что берегла дом владельца от воров.

– Иди, – приказал сержант девушке. – Давай-давай, – замахал рукой, поторапливая.

Бриана глянула на него, а потом неуверенно ступила к лесенке, ведущей вниз.

– Иди веселей! Ты теперь свободна, как ветер морской, красо-отка! – закричали Бриане из толпы.

Людское море расхохоталось, заволновалось, готовясь поглотить, уничтожить мелкую рыбку.

Бриана начала спуск по лесенке в пять ступенек. Пять – это она отметила ещё тогда, когда поднималась по ним…

И вновь закрыла глаза.

Она пару раз видела, как народ «судил». Но никогда не думала, что окажется в такой же каше…

Остановившись на третьей ступеньке, Бриана открыла глаза.

«Отец… что он скажет, когда узнает, как меня казнили? Разве скажет? Он отрёкся… меня больше нет… вычеркнули из всех свитков, из всех звеньев, из памяти, из жизни…»

Она посмотрела в глаза тех, кто ждал её внизу. Ничего доброго и хорошего. Как и в тех руках, что к ней протянуты.

– Чего стала? Иди давай! – грубый, визгливый голос. – Ждём, ждём…

«Демоны в аду такие же», – подумала Бриана и сделала ещё один шаг.

Перед глазами на секунду мелькнуло лицо, полузакрытое капюшоном. Над губой – темная родинка…

Ещё один шаг вниз.

Тут кто-то схватил Бриану за руку, дёрнул к себе. Народ заорал, откуда-то повалил дым, а на голову Бриане набросили то ли мешок, то ли тряпку. Телу стало больно – все кости заломило, череп, казалось, раскалывался, а позвоночник горел огнём.

Неужели вот так? Так всё, когда тебя рвут?

И Бриана закричала, забарахталась в этой холстине и вдруг полетела куда-то, в мягкое, теплое, словно в матерчатый тоннель. И запуталась, забилась, словно муха в паутине. А боль накатывала сильней и сильней, хотелось саму себя разорвать, чтоб перестать мучиться.

Бриана успела еще заметить, что руки-ноги при ней и что вся она совершенно голая, а потом небо сжалилось над корчившейся от боли девушкой и отобрало у неё сознание…

* * *

– Открой глазки, крошка, – звали откуда-то сверху и очень громко.

Бриана сморщилась: вместе с сознанием к ней вернулась и боль. Проснулась в голове и тут же расползлась по всему телу. Правда, была она чуть слабее, чем раньше.

– Красивая рожица. А теперь глаза-таки открой, – вновь попросил кто-то.

Девушка разлепила веки и широко открыла рот, чтоб выдать крик ужаса. Но вместо ора вышло жалкое сипение: голос пропал совершенно.

– Понимаю, я ужасен, – согласился огромный и уродливый великан (его изрытый ямами и бороздами нос нависал над Брианой). – Я бы мог обратить тебя и раньше, пока ты без сознания валялась, но боялся тебя утопить. Теперь же сама пей.

Бриана ничего не понимала. Потом сообразила, что всё еще голая, сгребла кое-как к себе дерюгу, на которой лежала, укрылась до самого подбородка и вновь с испугом уставилась на чуть отдалившегося великана.

Родинка над губой! Но теперь она была такая огромная!

– Посмотри влево, крошка, – сказал великан, и от его выдоха у Брианы волосы встали дыбом. – Там плошка с питьём. Доберись до неё и напейся, как следует. Так, чтоб живот раздуло. Тогда и вернёшься в прежние размеры… Ах ты, темень-мрак! Я ж не сказал главного! – великан засмеялся, показывая огромные белые зубы. – Это я тебя уменьшил, крошка. Там, у помоста, сыпанул тебе в лицо порошку особого и уменьшил. Еле-еле поймать потом успел, иначе затоптали бы тебя люди добрые. Ты теперь чуть больше мыши. Хочешь такой быть? Тогда можешь не пить.

До Брианы, наконец, более-менее дошло. Она повернулась влево, увидала что-то, очень похожее на бадью для купания, и попыталась встать на ноги.

Ничего не вышло – острая боль скрутила колени, и девушка со стоном повалилась на бок.

– Да-да, болит, понимаю. Это от того, что всё твоё тело ужалось, – пустился объяснять великан. – Без боли в этом деле никак не обойтись. Ну, что ж, держись за палец. Я тебя отнесу.

Бриана, скрипя зубами от боли, ухватилась за палец великана, напоминающий ствол древнего вяза, и таким образом была перенесена к бадье, в которую с наслаждением сунула голову, чтоб напиться.

Жажда мучила неимоверно. Очень хотелось воды.

Но в плошке была не вода – было что-то мутное, красноватое и горькое на вкус.

Бриану чуть не вырвало.

– Пей-пей, по-другому – никак, – сказал великан.

«Что ж и выпью. Раз уж я жива, не мышью же мне жить», – рассудила девушка и вернулась к противному вареву.

Она пила и пила, пока не почувствовала, что отвратительное питьё уже чуть ли не из ушей лезет. Потом оттолкнулась от плошки, отползла подальше, скрутилась в клубок, замоталась в дерюгу.

Великан разложил перед Брианой какую-то тряпицу:

– Перекатись на неё. Я тебя в постель перенесу. А то расти начнёшь – стол мне сломаешь. А стол мне нужен.

Бриана сделала то, что он просил.

– Хорошо, отлично, – сказал великан, неся девушку в ладонях. – Теперь будешь спать. Еще будет много боли, но ты терпи. Это тебя не убьёт. Я тебе потом одежду, еду дам. Станешь прежней, станешь человеком…

«Прежней? Разве прежней? Кем я стану? Кто он такой? – думала Бриана, глядя в огромные, серо-зеленые глаза великана. – Надо бы спросить, а голоса нет…»

– Да-а, – протянул великан. – Говорить ты не можешь – это ясно. Это так же из-за твоего уменьшения. Ты теперь только как мышь можешь пищать. Так что, если надо чего, зови меня, пищи… Хотя, я тебе пока ничем помочь не могу. Жди, пока вырастешь… О-о, ещё я кое-что забыл, – он опустил Бриана на кровать – на низкий, широкий топчан, на лоскутное одеяло. – Меня зовут Вега. Я северянин, из Клана Ночного Ручья. Живу я в разных местах, потому что люблю путешествовать. Нынче я – в Ситэлане. Кое-какие свои делишки устраиваю. И сейчас ты в той каморе, которую я у одного скупердяя снимаю… Ладно, не буду больше болтать. Спи спокойно, крошка.

Сказав всё то, что он счёл нужным сказать, великан Вега задернул грубый и местами дырявый полог и куда-то потопал.

Бриана тяжко вздохнула и вновь застонала – из-за вздоха больно-больно сделалось рёбрам.

Девушка осмотрелась: дощатый потолок, много паутины на балке, тёмная, бревенчатая стена, – вот всё, что пока было видно.

Но пахло здесь хвоей. И яблоками, и дивной пряностью – ванилью. Это успокаивало, усыпляло, даже боль уменьшало.

Бриана опять скрутилась клубком и закрыла глаза. Её мозг, тело жутко устали, и поэтому уснула страдалица мгновенно…

* * *

Она болталась между небом и землёй, на верёвке, как и положено повешенному, но цепко держалась руками за петлю, не позволяя удавке терзать горло.

Хотелось жить, жить, жить! Пусть даже затем, чтоб через неделю, две погибнуть в какой-нибудь жаркой битве за то, что угодно отцу-королю…

Невыносимая боль мучила Бриану: руки, ноги, спина, – всё ломило так, будто девушку избили палками. Голова горела. Казалось, мозг сейчас закипит, а череп лопнет, как созревший каштан. Болели уши, зубы, шея.

Потом чуть полегчало – верёвка исчезла, а над головой Брианы пронёсся кто-то огромный, чёрный… Ворон?

Бриана вздохнула свободнее, осмотрелась. Было сумрачно, туманно. Ничего не просматривалось сквозь молочно-голубую пелену.

Затем появилось что-то алое. Какой-то красный предмет приближался к девушке из тумана, становясь всё больше и чётче. Через пару минут она увидела: это мальчик лет десяти в просторном алом одеянии, очень похожем на ночную рубашку. Ещё через минуту Бриана узнала Гедеона – брата.

Она заплакала от радости, ведь Гедеон был жив! Протянула к нему руки, позвала по имени, но мальчик вдруг упал на колени и горько-горько заплакал.

– Братец, братец, – прошептала девушка, в порыве нежности бросаясь к Гедеону (ей хотелось обнять парня, успокоить, сказать ему, что всё будет хорошо).

– Стой! Не подходи! – закричал мальчик, не глядя на Бриану и вытягивая вперёд руки. – Тебе нельзя, нельзя! Но ты узнай, узнай, кто это сделал, – тут он встал и, не поднимая глаз на сестру, разодрал на себе алую рубаху, и Бриана отшатнулась в ужасе, увидав на белом, нежном теле ребёнка страшные синюшные язвы, извергающие кровь.

Гедеон опять заплакал, ещё горше:

– Он ведь где-то рядом, сестра. Очень близко. Отыщи его, отомсти за меня. Мне очень плохо, сестра… отец меня не слышит. Он только плачет… наш отец…

Тут вдруг подул ветер, ледяной, порывистый, он погнал туман куда-то прочь. И Гедеона погнал вместе с туманом.

– Сестра! Сестра! – жалобно позвал мальчик, улетая со мглою, подобно сорванному с ветки листу.

– Братец! Братец! – отчаянно закричала Бриана, глотая слёзы, бросаясь следом, но её ноги будто в землю вросли и не дали сделать ни шагу в ту сторону, куда влекло Гедеона.

Она прижала ладони к вискам, потому что там вдруг резко заболело, а в ушах у неё стоял её собственный крик и зов Гедеона, и от этого вновь стала пульсировать боль в черепе.

– Мой бра-ат, – простонала девушка, падая на колени, – о, мой бра-ат…

Она любила его, хоть он был любимчиком у отца и получал больше внимания и ласки. Единственный сын, наследник, которого баловали и оберегали все и от всего. Но он был ласковым и весёлым, умел сочинять стихи и красиво пел для своих отца и суровых старших сестёр, когда все они собирались за одним столом в большой трапезной зале королевского замка. В таким минуты казалось, что ему больше подошла бы судьба странствующего поэта, а не будущего короля…

– Кто же убил тебя, Гедео-он? – скулила Бриана, тыкаясь болящей головой в холодную землю.

Земля вдруг бросилась на неё, словно кто-то наподдал снизу огромной ногой. Бриану швырнуло на спину, и тут же ей на грудь навалились целые пласты земли. И ещё, и ещё. Она вставали дыбом вокруг девушки и бросались на неё, чтоб похоронить заживо.

Бриана попыталась закричать – голос пропал. Она попыталась отталкивать пласты, но её руки и ноги отказались подчиняться. И вот уже огромный ком земли лег девушке на лицо, песок забил ей глаза, нос и открытый рот, и Бриана замычала, забарахталась в этой живой могиле, пытаясь освободиться, но тут боль иглами пронзила ей позвоночник, ножом ударила под левую лопатку, и королевна опрокинулась в некую бездонную пропасть и забыла саму себя и весь мир в придачу…

А потом она проснулась. И завыла в голос, потому что боль никуда не делась – стала острее. Бриане казалось, что её держат в котле с варом и еще постоянно тыкают то в одно место, то в другое раскалёнными прутьями, умножая муки. Было темно и душно, и зверски хотелось пить.

– Тише, тише, – зашептал ей кто-то. – Вот вода. Теперь можно пить. Пей, сколько хочешь, давай, давай, – приподнял голову Брианы, поднёс ко рту кружку.

Она пила жадно, обливаясь и захлёбываясь, клацая зубами о глиняный край посуды. И пялила глаза в темноту, стараясь рассмотреть того, кто за ней ухаживал, но ничего толком не увидела, хотя где-то рядом горела свеча.

– Хорошо, молодец, теперь тебе полегчает. Перекатись на живот – я смажу тебе спину. От этого боль уменьшится, – шептал кто-то, и его слова напомнили Бриане о покойной матушке: она говорила дочери похожие слова, похожим тоном, когда та болела.

Бриана послушалась и через минуту улыбалась, наслаждаясь прикосновением прохладных и мягких ладоней: медленно и осторожно они умащали её горящие плечи и спину приятно пахнущим составом. И странное дело: девушку совсем не беспокоило то, что ухаживает за ней мужчина, а она сейчас лежит перед ним совершенно голая и беспомощная.

Заботливый кто-то стал напевать тихую песенку, колыбельную, и Бриана, блаженно улыбаясь (боль уходила из её измученного тела), уснула, и теперь её сны были спокойнее и светлее…

* * *

Так вот он какой, на самом деле, Вега с севера. Не такой уродливый, как сперва показалось. Вполне обычный молодой человек лет двадцати пяти, среднего роста и средней внешности. Эдаких неприметных и обычных, как горохом, по городам и весям понасыпано. Разве что серые глаза его нельзя было назвать обычными и неприметными – это были глаза человека умного, даже пройдошливого. Да вот еще родинка над губой не позволяла назвать Вегу неприметным. Почему-то, именно глядя на родинку, Бриана решила, что доверять парню нельзя.

– Та-ак, вот тебе штанишки, вот тебе рубаха, – говорил, тем временем, Вега, выкладывая облачение на табурет рядом с топчаном, на котором сидела, завернувшись в лоскутное одеяло, Бриана. – А это куртка, шерстяная, из моих личных запасов. Очень хорошая. Я её почти не носил. Она мне в плечах узковата, – тут он на минуту умолк, словно побоялся какой-то секрет ненароком выдать. – И капюшон вот еще, шапка, носки, – очень нужные в холода вещи. С ног до головы тебя одену. Я нынче богат и не только о себе могу заботиться…

Бриана молча наблюдала за его манипуляциями, слушала его тихое балагурство.

– Смотри, какое всё красивое: всё одного цвета. Я знаю: вам, женщинам, это очень важно…

– Ты что со мной сделал? – прохрипела недавняя королевна (говорить приходилось через боль в горле).

– Я тебя от смерти спас, – самодовольно улыбнулся Вега, сверкнув зубами (а зубы у него были весьма хороши: крупные, ровные, белые). – Сначала вот Деда подослал, чтоб он кое-что в твою веревку затолкал, – парень кивнул куда-то на окно.

Бриана с трудом повернулась и увидела ворона, который сидел на подоконнике и, казалось, дремал.

– Это Дед, мой дружбан, – представил пернатого Вега. – Ему наверно лет пятьсот, поэтому он очень умный, меня понимает, даже немного говорить умеет. А я вот не знаю, почему он с таким болваном, как я, связался, – парень рассмеялся, громко и искренне, словно ребенок.

Дед открыл один глаз, хрипло каркнул (видимо, рассердился на дружбана Бегу за то, что тот разбудил его своим хохотом) и повернулся к людям спиной.

Бриана терпеливо ждала продолжения рассказа. Вега заметил её красноречивый взгляд и, кашлянув, продолжил:

– Ну вот, затолкал Дед узелок с моим особым варевом в веревку – веревка так и попортилась. Как ты на ней повисла, так она и порвалась, не выдержала тебя. Ну, я же знаю, что после такого опять вешать не будут – отпустят. И тут уж приготовил порошок для уменьшения…

– Ты кто? Волшебник? – перебила парня Бриана.

– Точно так, – улыбнулся Вега. – Ты разве не знаешь, что наш клан волшбой занимается?

– А… Клан Ночного Ручья, – вспомнила девушка, опуская голову на подушку (жутко захотелось спать).

– Он самый.

– Зачем ты меня спас, Вега?

Тут парень не сразу ответил. И лицо его сильно изменилось. Из простодушно-веселого стало озабоченно-хитрым и потемнело. Хотя, может быть, это оттого произошло, что за окошком потемнело: облако как раз наползло на солнце…

– Спас, потому что захотел спасти. Ты, между прочим, еще меня не поблагодарила. А я тут всю ночь вокруг тебя плясал, спину тебе мазал, водой тебя поил.

– Спасибо, Вега. Я теперь до смерти тебе обязана, – прошептала Бриана, уже наблюдая разноцветные круги и синеватый туман – так к ней вновь начал подкрадываться сон.

– На то и рассчитано, крошка, – хитро улыбнулся чародей, помогая бывшей королевне опустить голову на подушку…

* * *

Мед, булочки и молоко – таков был их первый совместный завтрак.

Вега ел быстро и жадно, словно боялся, что сейчас кто-то весьма голодный и злобный забежит в коморку и отберёт у него трапезу. Чародей макал булку в плошку с мёдом, откусывал, жевал и запивал молоком, не обращая внимания на то, что с углов рта капает. Глотал волшебник громко и с заметным усилием.

Бриане это не нравилось. Манеры Веги (точнее – их отсутствие) убивали и без того слабый аппетит.

– Ты чего? Ешь давай. Потом в дорогу двинем – когда ещё поешь, – говорил молодой человек, кивая на тарелки с кушаньем.

– Куда ж мы поедем? – поинтересовалась Бриана, отщипывая румяный кусочек от своей булочки.

– Тебе этого знать необязательно, – хмыкнул чародей. – Я тебя спас – ты теперь мне служить обязана. Будешь меня в пути охранять, куда бы я ни поехал, слушаться меня, как слуга господина слушает. Это понятно?

Девушка скрипнула зубами: Вега всё говорил правильно. По всем законам она теперь попадала чуть ли не в рабство к своему спасителю. Хотя она знала много историй о том, что человек, спасая другого человека, после благородно отпускал его на все четыре стороны, ничего не требуя за спасение, хотя мог потребовать многого. Но в основном такие истории были про воинов.

Судя по всему, Вега мало заботился о благородстве своих поступков. Впрочем, он ведь не был воином – он был волшебником, а последние славились не столько необычными способностями, сколько хитростью и коварством.

В королевстве Брания воины не любили магов, маги не любили воинов. Точно так же, как крестьяне не любили торговцев, а купцы презирали крестьян. Все старались держаться особняком и друг про друга складывали обидные анекдоты. В общем, потихоньку жизнь бурлила…

– Странным способом ты добыл себе телохранителя, – буркнула Бриана, глядя, как по столу бежит-спешит к тарелке с булочками маленький паучок. – Мог бы просто нанять какого головореза, а не ждать позорной казни королевской дочки.

– Я не собирался заводить себе телохранителя – я всегда сам по себе, – улыбнулся Вега. – Но раз уж я тебя спас, у себя приютил, надо же тебе как-то меня отблагодарить. И не только телохранителем я тебя назначаю. Тебе повезло: я тебя еще в учителя определю. Будешь меня воинскому делу учить. Я очень желаю освоить искусство бить морды.

– Зачем это чародею? Разве магия – не твоё оружие?

– Магия – это магия. Больно дорого она мне обходиться. Составы, порошки покупать надо, травы, корни, плоды, камушки нужные и прочее – собирать. Потом толочь это всё, смешивать, варить или сушить, заклинания заучивать, да ничего при этом не перепутать. Слишком много возни, чтоб от какого-нибудь бандита с большой дороги отбиться. А воин раз за жизнь себе меч или копьё покупает и машет ими потом направо и налево, от злых людей себя защищая. Ясно?

Бриана кивнула. И подумала: да, чародей и теперь говорил правильно.

– Но скажи, неужели ты всегда меня при себе держать будешь? – спросила девушка. – Разве не могу я как-то выкупить у тебя свою жизнь?

Вега нахмурился, оторвался от поглощения булочек и мёда и погрозил Бриане пальцем:

– Ты ещё ничего полезного для меня не сделала, а уже свалить желаешь. Куда ж ты собралась? Ждёт тебя кто? Разве что стража, чтоб опять на эшафот проводить. Не к виселице, так к плахе. Во всей Брании теперь у тебя друга нет. Не то что друга даже – человека более-менее надёжного. Куда ж ты торопишься?

Бриана ничего не ответила, лишь губы плотнее сомкнула, чтоб не дрогнули, а большим пальцем правой руки безжалостно раздавила паучка.

Вега всё говорил правильно…

– Давай-ка мы на время из тебя парня сделаем, – сказал чародей, вытирая руки полотенцем. – Так будет проще из столицы выехать. Тебя ж ищут, да-а-а. Народ-то на площади до тела твоего не добрался – вот все и обозлились. Теперь даже страже искать тебя не надо – горожане сами взялись тебя найти и королю выдать. Дружины сбили, улицы прочёсывают, по домам шастают. Так что обзову я тебя Тубой, остригу тебе волосы, накидаю на лицо краску особую, и свалим мы из Ситэлана в пять минут, легко и просто.

– Краску? – переспросила Бриана.

– Ага, значит, насчёт волос и нового имени ты не возражаешь? – усмехнулся Вега.

– А не проще ли вновь меня уменьшить? Провёз бы меня в кошельке каком-нибудь туда, куда надо, – пожала плечами девушка.

– Не проще. Живому существу в уменьшенном состоянии нельзя долго находиться: сердце не выдерживает – помирает живое существо. Я потому тебе так скоренько и вернул прежние размеры, чтоб не хоронить тебя потом в коробке из-под иголок.

– Ты так много знаешь, много можешь. Почему ж ты живёшь в каморе?

– Это неважно, – отмахнулся чародей. – Подставляй щёки – сделаю тебя красивой…

* * *

Краска – да – была особая, волшебная. Вега взял кисточку, обмакнул её в баночку с некой беловатой мазью и нанёс её на щеки и подбородок уже постриженной Брианы. Девушка поморщилась: краска начала щипать кожу, словно крапива.

Вега засмеялся и поднёс Бриане небольшое круглое зеркало. И королевская дочь не без ужаса увидела, как её нежные девичьи щеки покрылись настоящей мужской щетиной.

– Так-то, друг Туба, что бы ты без меня делал? – расхохотался чародей.

– Небо светлое! Это ж не навсегда? – поспешила осведомиться девушка, принимаясь чесать свербящий подбородок.

– Ровно на сутки, – ответил маг. – Так что – поспешим.

Сборы прошли быстро. Судя по всему, Вега сложил все свои пожитки еще вечером, твёрдо решив отбыть из столицы утром. Поклажа, которую он и Бриана вытащили из хижины и взвалили на двух низкорослых лошадок, терпеливо ждущих во дворике, состояла из двух больших плетеных коробов, набитых нужными для волшбы мелочами, двух вещевых мешков и двух торб с провизией.

– Выбирай себе скакуна, – сказал Вега своей спутнице, а сам пошёл в сторону большого дома, к которому тулилась хижина – на порог как раз вышел хозяин, невысокий худощавый человек лет сорока в длинной потрепанной накидке.

– Что? Уже уезжаешь? – спросил хозяин, с любопытством глядя на лошадей и Бриану, которая уселась на рыжую кобылку.

– Да-да, есть дела на юге, – добродушно улыбаясь, ответствовал Вега, протягивая мужчине большую серебряную монету. – А к лету, возможно, вернусь, привезу тебе и благоверной твоей пару бутылей тамошнего вина…

– А это кто? – хозяин без лишних обиняков ткнул пальцем в Бриану.

– Это я слугу себе взял. Надоело самому с торбами таскаться. Вчера на казни был, домой шёл, а этот парниша за мной увязался. Видать, мой новый плащ его приманил. Подумал он, что я – богатый господин и хорошо буду ему платить, – засмеялся Вега.

– Так вас, стало быть, нынче во времянке двое ночевало, – сказал хозяин, прищурившись на волшебника.

– А-а, вот ты к чему, – чародей презрительно скривил губы. – Что ж, за этого тощего огрызка дам я тебе два медяка.

– Три, – нахмурился хозяин.

– Два, – улыбнулся Вега. – И вот этот порошок, от жадности, – протянул скопидоме белый мешочек.

– Что за дрянь? – поморщился хозяин.

– Очень полезная! Подсыпай супруге своей каждый день в чай, и будет она меньше есть.

– О! – скряга просиял: такое средство ему понравилось. – По рукам!

Он забрал монеты, мешочек с порошком и, махнув рукой Веге, ушёл в дом, где хозяйка уже бренчала ухватами и горшками.

– Ну, держись, мироед, будет тебе сюрприз от жёнушки, – захихикал Вега, натягивая капюшон на голову. – Не даст она тебе из дома выйти, желая любви…

Потом волшебник, весьма довольный своею хитростью, пританцовывающей походкой вернулся к лошадям, сел на вороного коника, нагруженного коробами, и весело стукнул его пятками в бока:

– Вперед, Толстяк!

А Бриане сказал:

– Шляпу на глаза натяни. Да не разговаривай ни с кем. Прикинься немым, друг Туба. Так и проскочим мимо стражи. А уж за городскими стенами говори, сколько душа пожелает…

И девушка сделала так, как ей сказал мастер Вега.