Kitobni o'qish: «Касание пустоты»

Shrift:

* * *

Посвящается всем прошлым, настоящим и будущим исследователям

Пролог

Снова шел дождь.

Я перепрыгивал от одного сухого островка к другому, вглядываясь в оранжевые пятна фонарей. Далеко уйти она не могла. По крайней мере, я надеялся на это. Но темнота и мелкий, промозглый дождь сильно мешали поискам. Оглядевшись по сторонам, я наконец увидел желтый плащ метрах в ста от себя. Богдана! Теперь бы успеть… Непонятно, в каком она состоянии. Бежать вперед или тихо подкрадываться? Есть у меня еще несколько минут или ситуация критическая? Стоит неподвижно – невозможно понять, куда смотрит. Судорог, характерных перед распадом, не видно… Секунду еще помедлил и рискнул: стараясь не делать резких движений, направился к ней.

Сначала короткими перебежками, прячась за темными стволами деревьев. Но разглядев совсем черные, невидящие глаза, слегка раскинутые в стороны руки, приоткрытый рот, уже не колебался. Сжав в ладони шприц, сделал рывок вперед. Поскользнулся на размякшей от дождя земле, едва сохранил равновесие. Ухватившись за желтый плащ, поднес шприц к тонкой шее… И не успел. В этот раз не успел. На глазах Богдана начала меняться: размазались черты лица, почти одновременно оголились мышцы и кости, как снежный морок закружились капли крови – разбежались и сошлись странным рисунком на ставшем неузнаваемым теле. Она не кричала. Покорно отдалась происходящему, уставившись куда-то в пространство застывшими глазами.

Я отдернул руки. С горечью смотрел, как, не переставая меняться, она упала. И затихла. Спрятал бесполезный теперь шприц в карман. Наклонился и накрыл полой желтого плаща то, что еще недавно было женским лицом.

Некоторое время бездумно стоял, пытаясь собраться с мыслями, глядя, как попавшие на плащ капли дождя начинают стекаться в небольшие лужицы. Стукнув по браслету, включил коммуникатор. На фоне деревьев появилось лицо Акихиро.

– Опоздал, – сухо произнес я. – Богдана ушла в распад. Мы в северной части парка, нужна каталка.

– Принято, Алексей. Жди, – Акихиро кивнул мне и отключился.

Я неловко моргнул, когда завершился звонок. Никак не могу привыкнуть к этим проекциям на сетчатку глаза, все время кажется, что соринка в глаз попала.

Дождь почти утих. Я присел на корточки и коснулся рукой заляпанного кровью желтого плаща. Было горько оттого, что не успел, и обидно за глупость, которую сделала Богдана. Ну зачем она сняла браслет?

Почему-то, глядя на этот желтый плащ, я подумал, что еще недавно мы, члены Четвертой Звездной экспедиции, были нормальными людьми. Могли жить где захотим и общаться с кем захотим. Переезжать с места на место, например, сбежать из этой унылой дождливой осени в тепло. Но после экспедиции все изменилось. Сначала нас просто поселили «до выяснения обстоятельств» на небольшой научной базе, затерянной в степях на юге Сибири. Потом стало понятно, что никакие обстоятельства выясняться не собираются и на этом клочке земли мы застряли надолго. Зона корпусов ограничивалась сорока тысячами квадратных метров. Утонувший в осени парк добавлял еще примерно столько же. А вокруг, насколько хватало глаз, раскинулась покрытая желтой травой степь, отделяя нас от остального мира лучше любого забора.

Санитары появились минут через десять. Я помог погрузить тело на дрон-каталку. Обогнув табличку «Тропа здоровья», мы двинулись к группе одинаковых четырехэтажных строений. Шли в полумраке, подкрашенном рыжеватым светом фонарей, по мокрой листве парка, лавируя среди голых остовов деревьев. Почему-то наша траурная процессия здесь казалась иронично уместной.

Я проводил дрон до медицинского центра. Заходить внутрь не стал, помедлил на крыльце, бесцельно оглядываясь по сторонам. И пошел в лабораторный корпус. Дверь мне открыл хмурый Ву Жоу.

– Не успел, – бросил я с порога.

Он кивнул. А потом внезапно потрепал меня по плечу и потянул в сторону гостиной. Разговаривать не хотелось, но я отдавал себе отчет в том, что замыкаться сейчас – плохой вариант.

В гостиной было тихо. Просторное помещение, разбитое на зоны с круглыми столиками и небольшими, но уютными креслами, сейчас почти пустовало. Вдоль стены тянулась электронная библиотека. Ближе к окнам она обрывалась игровой зоной, которая, в свою очередь, переходила в чайную стойку.

Я присел на высокий барный стул и смотрел, как Ву заваривает чай. Минутой позже он толкнул ко мне дымящуюся кружку и сочувственно поинтересовался:

– Богдана? Сняла браслет?

– Да. Уже четвертый случай. Не все выдерживают состояние неопределенности.

Я бросил взгляд на серый гаджет на руке. Браслет чутко отслеживал целый ряд жизненных показателей: от пульса и сердцебиения до более сложных, связанных с изменением мозговой активности. И громким писком предупреждал о начале патологического распада. Некоторым членам экспедиции оказалось сложно смириться с чувством постоянного ожидания сигнала. Оно давило, не позволяя сфокусироваться ни на чем другом, и они сдавались, снимали браслет. Мы с медиками настроили систему оповещения о таких ситуациях, но, как показывала практика, добежать успевали не всегда.

Ву взболтал содержимое прозрачной чашки и некоторое время молча наблюдал, как чаинки, кружась, медленно оседают на дно.

– Сколько надежд и ожиданий было, когда открыли способ быстрого перемещения в космосе.

– О, да! – Я невольно улыбнулся.

Все случилось в 2057 году, когда ученые из новосибирского Академгородка нашли неожиданное решение этой задачи. Скорее, даже не нашли, а споткнулись об него. Что, правда, было бы невозможно без долгих и скрупулезных предварительных исследований. Благодаря этому открытию космос оказался невероятно близок. Все его тайны, знания, красота легли к ногам человечества. Два с половиной месяца – и ты, например, у экзопланеты Росс 128b. Разве это не восхитительно?

Первую экспедицию собирали с трепетом. Со всего мира стекались лучшие ученые. Государства определили военное сопровождение. СМИ не умолкали об этом событии. Мы же входили в состав Четвертой и уже не вызывали такого восторженного интереса у публики. Новизна ощущений растаяла, маршрут был стандартный – к созвездию Центавра. И все еще не были запланированы высадки на планеты. Мы рассеивали над ними микрозонды и собирали данные: температуру, состав атмосфер, движение воздушных масс, фотовидеосъемку. Планеты определенно были населены живыми существами, но пока не получалось составить представление об уровне их развития. Ни радиопередач, ни других волн от них не исходило. Световой иллюминации от городов и поселков тоже видно не было. Но мы ведь и ожидали найти что-то другое, отличное от человечества.

– О чем задумался? – вернул меня к реальности Ву.

Стряхнув оцепенение, я обхватил ладонями горячую чашку и сделал глоток.

– Думал про предыдущие экспедиции. И про нашу. Мы со всего маха споткнулись о… вселенную. И выжили. Теперь никуда не денемся, придется разгадывать подсунутую загадку. Нас много открытий ждет впереди, понимаешь же?

– А то нам раньше было нечего открывать. Нашли бы, что разгадывать, – проворчал Ву.

– Может, и не нашли. Копошились бы, как все, на орбите.

– Привезли бы нормальные исследовательские данные! Но это же скучно, да? – Ву грустно улыбнулся и сделал глоток из почти опустевшей чашки. – Поэтому мы привезли нескучные распады и сидим теперь взаперти, чтобы других людей ими не пугать.

– И делать открытия, – упрямо добавил я, глядя, как Ву допивает чай.

– Уже поздно. – Потянувшись, он встал и пошел в сторону посудомойки.

– Убедился, что моя нервная система не сбоит? – усмехнулся я.

Но, несмотря на шутливый разговор, перед глазами все еще стояло лицо, стираемое распадом.

На улице заметно похолодало. Дождь закончился, небо очистилось, показав звездную россыпь. Я ненадолго остановился на крыльце и, задрав голову, поискал знакомые созвездия.

Часть первая. Бессознательное

Глава первая

Сентябрь 2068 года принес мне удачу. По крайней мере, так я думал четырнадцать месяцев назад, когда по пути домой увидел на коммуникаторе сообщение из Космического управления.

Я пронесся по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки от распиравших меня эмоций. Даже ключом в замок попал не с первого раза.

Кристина одевалась в коридоре и отпрянула, когда я влетел в квартиру.

– Все получилось! – Я схватил ее за плечи и немного тряхнул. – Представляешь, все получилось! Я прошел все этапы отбора, только что прислали приказ, меня направляют в Четвертую Звездную пилотом от России!

Кристина высвободилась и, отойдя от меня, села на стул возле шкафа. Радости ее лицо не выражало.

– И что, теперь ты уезжаешь? – довольно холодно поинтересовалась она. – Надолго?

– Пока не знаю. – Я присел рядом на корточки и взял ее руки в свои. – Предыдущие экспедиции уходили примерно на восемь месяцев. Думаю, наша будет такая же по сроку. Ты представляешь, какой конкурс был на это место? Я до сих пор не могу поверить!

– Лёх, мне кажется, тебе уже пора повзрослеть! – Кристина выдернула свои руки и встала. – У нас были планы, помнишь? Отец твой болен, маме нужна поддержка. Ты действительно хочешь сейчас всех нас бросить?

В этот момент где-то внутри меня должна была зажечься красная лампочка, предупреждая об опасности. Но я был так рад победе и одурманен открывшимися возможностями, что никаким сигналам было не пробиться.

– Это всего на восемь месяцев. Я смогу выйти из песочницы Солнечной системы в большой космос! Представляешь, до сих пор только три экспедиции, всего шесть пилотов в мире были так далеко!

– Что сможешь ты – понятно. – Она потянулась к шкафу за пальто. – А что сможем мы? Предлагаешь остановить жизнь и подождать годик, пока не вернешься? Ты сделал мне предложение, помнишь? У нас же свадьба в конце августа должна быть!

– Крис… – Я хотел помочь ей надеть пальто, но Кристина быстро накинула его сама. – Ты пойми, подобный шанс выпадает раз в жизни! От таких возможностей не отказываются. Я вернусь – и сразу поженимся.

– Ты уверен? – Она скептически вскинула брови, после чего подхватила сумку и вышла из квартиры.

Я еще некоторое время смотрел на захлопнувшуюся дверь. Обида и разочарование боролись во мне с сожалением, но я разогнал их по углам. Нет времени. В выходные выберемся в какой-нибудь уютный ресторан и спокойно обсудим планы за бокалом вина. Сейчас же нужно успеть слетать в Калугу, на встречу с экипажем и первичный инструктаж, а потом вернуться, чтобы пройти предполетную подготовку.

Для первого знакомства российскую часть экипажа Четвертой Звездной собрали в большом зале калужского Центра управления полетами. Кроме меня, там были физики с двигателистами, прилетевшие одной шумной компанией из новосибирского Академгородка, и держащийся от них немного в стороне врач из Москвы.

Из зала мы подключились к видеоконференции, в процессе которой познакомились с остальным экипажем. Самой многочисленной была команда из Китая, в основном состоящая из многопрофильных технических специалистов. Также командами были представлены Англия, Франция и Япония, а из других стран – по одному-два человека. Я вглядывался в лица, пытаясь запомнить имена и профили.

После конференции мы перебрались в местный буфет – просторный, светлый, с большими окнами и яркими салфетками на столах. Решили перекусить, а заодно познакомиться поближе.

– Ух ты, пилот! – восхитился врач из Москвы, с любопытством оглядывая меня. – Вот это повезло, у вас конкурс был адский.

И запоздало представился:

– Виктор.

– Алексей. – Я протянул ладонь для рукопожатия. – Ну, врачей-то тоже просеяли будь здоров.

– Нет, – Виктор внезапно смутился. – Я не участвовал в конкурсе. Меня просто назначили безо всяких процедур. Сам удивился.

– Как это? – Подошел к нам один из новосибирских физиков. – У всех конкурс был.

– Не знаю, – Виктор развел руками. – Но отказываться нелепо, так что я в экипаже. Хотя это все очень странно.

Мы, соглашаясь, хмыкнули.

Для экспедиции сделали специальное мобильное приложение. Через него прямо на телефоне можно было посмотреть расписание тренировок, контакты коллег, чаты по профессиональным категориям. Сидя в скоростном поезде и листая состав экипажа, я с удивлением обнаружил, что, кроме физиков, астрономов, биологов, с нами летит еще и группа лингвистов.

Адреналин хлынул в кровь, я чуть не подскочил на месте. Предыдущие экспедиции не садились на планеты. Первая Звездная подтвердила наличие двух планет: Проксима b и Проксима c. Зафиксировала общие сведения: состав атмосферы, карты температур, – сделала снимки поверхности. Позже планетам дали более подобающие имена, Проксиму b переименовали в Бьенор, Проксиму с – в Циллар. Вторая экспедиция обнаружила на Бьеноре развитую биосферу, но высадок не делала. Может, лингвисты в нашей экспедиции означают, что мы, наконец, собираемся наладить контакт с обитателями планеты?

Два часа по пути домой пролетели незаметно. На вокзале меня встретила Кристина, мрачная и сосредоточенная. Всю дорогу в машине она молчала, но, когда припарковались у дома, махнула рукой в сторону сквера. Какое-то время мы шли по узкой аллейке, не говоря ни слова, потом она вздохнула, глядя куда-то в сторону, и развернулась ко мне.

– Нам надо поговорить, Лёш. Я понимаю, что уже ничего изменить нельзя. Наверное, я должна быть рада твоим успехам. Но пойми меня тоже: мы знакомы почти пять лет, и все это время я тебя жду. Сначала ты оканчивал академию, потом набирал летные часы – носился по всей Солнечной системе. Сейчас – экспедиция. Моя жизнь проходит, я год за годом жду, когда она полноценно начнется, но ничего не меняется, а время утекает как песок сквозь пальцы. Я очень тебя люблю, но давай договоримся, из этой экспедиции я жду тебя последний раз. Либо ты возвращаешься через восемь месяцев ко мне, либо дальше строишь свою карьеру без меня.

Я обнял ее и поцеловал.

– Я вернусь к тебе. Обещаю.

Проксима Центавра увеличивалась на экране, превращаясь из точки сначала в пятно, а затем в алый диск с короной протуберанцев. Я даже дыхание задержал, вглядываясь в ее приближение. Сейчас мы шли к точке Лагранжа между звездой и ее первой планетой – Бьенором. Там сбросим несколько зондов, а затем перейдем на орбиту вокруг планеты, где уже задержимся надолго.

Потрясающе быть основным пилотом корабля в такой экспедиции! Едва касаясь приборной панели, почти не дыша, я аккуратно выводил корабль на координаты, отмеченные компьютером на экране.

– Все ради этого вида, да, Алексей? – Леона Дюкре, лингвист из французской части экспедиции, заглянула в рубку и замерла, глядя на экраны.

– По-моему, вид стоит двух с лишним месяцев полета, – улыбнулся я, оглянувшись.

– Внимание! – раздался в динамике голос капитана. – Объявлена предфинишная готовность. Заблокировать рубку пилотов. Всем членам экипажа занять свои места. Приготовиться к запуску зонда S‑28.

Послышался мягкий щелчок закрывшегося шлюза, и я сосредоточился на приборах.

Одним импульсом погасить скорость в нужной точке не получилось. Я чуть добавил тяги планетарным двигателям и стал внимательно смотреть на навигационный экран, пытаясь загнать контур корабля в центр отмеченной области. Внезапно корабль тряхнуло, он мелко и неприятно завибрировал. Мне даже показалось, что я видел эту вибрацию: контуры предметов на секунду расплылись, а затем плавно стянулись к нормальному состоянию. Такое, конечно, невозможно – наверное, от толчка что-то случилось со зрением.

Я протер глаза. Активировался корабельный передатчик.

– Что это было? – Судя по голосу, вопрос задал Райли Эванс, технолог английской части экспедиции. Если, конечно, я не ошибся – общались мы с ним мало.

– Точно не столкновение. Сенсоры не регистрируют никаких объектов вблизи корабля. Зон с повышенной концентрацией пыли и газа тоже нет.

– Тогда что? – Шлюзовой люк рубки пискнул и отъехал в сторону. В проем вошли капитан Аджит Кумар и лидер китайской команды Ву Жоу.

– Не знаю. – Я кивнул в сторону резервного экрана, куда пустил повтор записи с камер и датчиков.

Ву Жоу пристально вглядывался в изображение, пару раз останавливал и перезапускал повтор, потом пожал плечами и повернулся к нам.

– Действительно, ничего нет. Хотя в момент толчка пропадает картинка со всех камер. На доли секунды. Это странно. Но никаких объектов рядом с кораблем не было, обшивка тоже не повреждена. И двигатели работали ровно – это не случайный импульс.

– Да, странно… Выпустите зонды, пусть детально обследуют пространство вокруг корабля и сзади от него по движению. Может, они смогут что-то найти. – Капитан кивнул мне и вышел.

– Займусь зондами. Райли, со мной? – Ву Жоу, притормозив у экрана, поставил воспроизведение на паузу прямо перед моментом, когда пропадает изображение с камер. – Смотри, Алексей, как будто рябь прошла по звездам.

– Иду в зону запуска, – подтвердил Райли в коммуникатор.

– Видишь? – Ву Жоу кивнул на экраны, но я не заметил на них ничего особенного. Обычный дефект сжатия картинки.

Больше ничего интересного в этот день не произошло. В данных с зондов, как и в показаниях корабельных сенсоров, все было чисто, и мы в итоге решили двигаться в сторону Бьенора.

У планеты началась уже настоящая работа. Расконсервировали и запустили большую лабораторию. Она делилась на несколько секторов, в каждом из которых располагалось оборудование под свой вид исследований. Слева от входа висели огромные мониторы. По меняющимся на них числам и графикам можно было следить за находящимися в активной фазе экспериментами.

Летному персоналу там, конечно, делать было нечего. Но корабль сейчас полностью висел на автоматике, следил за ней резервный филиппинский пилот, так что ноги сами принесли меня в лабораторию.

Я наблюдал за суетой у приборов, ловил обрывки многоязычных переговоров, впитывал в себя эту атмосферу страсти познания.

– Алексей, – откуда-то из глубины зала окликнула меня Леона, – иди сюда. Посмотри, не запускается у нас система, а подключение к Земле только через несколько часов будет.

Я, едва успев скрыть усмешку, сел за ее терминал, нашел не установленный пакет из архива, развернул и запустил интерфейс лингвистической базы.

– Что это? Словарь?

Я озадаченно разглядывал колонки на экране. Глядя на меня, Леона расхохоталась.

– Ну что еще можно подумать о лингвистах, да, Алексей? – Она отобрала у меня клавиатуру. – Между прочим, тут одна сплошная математика. Эта программа может разделить семплы любого языка на фонемы, объединить их в контекстные группы и сопоставить с наиболее близкими группами любого из земных языков.

– А если у местных речь незвуковая, справится ваша программа?

– На местных мы пока не очень рассчитываем. Хотя, конечно, если зонды смогут поймать что-то интересное для нас, мы будем это изучать и анализировать. Но наша основная цель – изучение экипажа. Это самый многонациональный проект из существующих на Земле, мы исследуем трансформацию языков при совместной работе.

Пока я пытался понять сказанное, к нам подошел Ву Жоу в окружении нескольких своих коллег.

– О, ты свободен? – обрадовался Ву. – Мы сейчас отправили несколько зондов в верхние слои атмосферы, они сливают данные в общую базу. Пойдем настроим обработку и вывод графиков.

– Ты точно пилот? – Леона отодвинулась, давая мне встать.

– Пилот, – я улыбнулся. – Просто у нас в пилоты попадают только имея хорошую математическую базу, а у меня еще и программирование второй специализацией, так что скучать не буду.

– Леона, – кивнул ей Ву.

– Лео, обычно меня так называют. Спасибо за помощь. – Еще несколько секунд я чувствовал ее взгляд на своей спине, прежде чем она вернулась к работе.

– Я странно себя чувствую, – пожаловался на следующий день Ксавье Бушар, погодный аналитик из французской части экспедиции. – Вроде бы к врачу идти повода нет. Просто мысли путаются, не могу сосредоточиться.

Мы сидели в зоне отдыха и пили чай из похожих на пиалы огнеупорных кювет, позаимствованных в биологической лаборатории.

Ву Жоу окинул Ксавье оценивающим взглядом и пожал плечами.

– В космической экспедиции не стоит игнорировать странное. До земных клиник четыре световых года. А нам нужно не только вернуться, но еще и сделать все, что запланировали. Так что любые проблемы лучше решать до того, как они из мелких перерастут в крупные.

– И что я скажу? – неловко улыбнулся Ксавье. – У меня ничего не болит, просто слышу странные шорохи и не могу сфокусироваться на цифрах.

– Слышишь шорохи? – Ву Жоу встал. – Ну, это уже симптом. Пошли, сходим в медблок.

Я отставил кювету и тоже встал. За мной поднялись еще несколько человек из французской группы. В итоге в медблок мы пришли шумной толпой.

Ксавье прогнали через МРТ. По итогам диагностики программа выдала бодрые зеленые графики состояния. По ее мнению, пациент был абсолютно здоров.

– Переутомление? – Акихиро, главный врач экспедиции, еще раз пересмотрел все данные и финальный вывод. – Голова болит?

– Да нет, – Ксавье поежился. – Просто странное состояние, так и думал, что ерунда.

– Сейчас дам снотворное, хорошо поспишь и завтра будешь как новенький. – Акихиро достал блистер с таблетками из шкафчика, одну таблетку выдавил в баночку-дозатор и протянул ее Ксавье. – Заходи завтра, если лучше не станет, подумаем, что еще можно сделать.

Ксавье кивнул, сунул баночку в карман и быстро ретировался. Мы с Ву задержались в коридоре, глядя ему вслед.

– Не нравится мне это, – тихо сказал китаец.

– Ничего не нашли же. Все в порядке, – беспечно махнул рукой я.

На следующий день Ксавье выглядел еще более уставшим и осунувшимся. Он сознался, что теперь болит голова и появились сенсорные галлюцинации: кроме шорохов, он стал ощущать прикосновения, изменение температуры, дуновение воздуха там, где абсолютно точно ничего такого быть не могло.

Акихиро встревожился. Сделал еще несколько обследований, но графики состояния по-прежнему оставались в зеленой зоне. Медицинская техника никаких проблем не находила.

– Погодному аналитику погода нужна, которой на корабле нет. Вот организм сам ее придумывает, – пошутила Лео, когда мы вечером шепотом обсуждали происходящее.

Капитан через экспедиционное приложение запустил опрос о самочувствии среди всего экипажа, и выяснилось, что проблемы не только у Ксавье. Из семидесяти восьми членов экспедиции четырнадцать подтвердили, что и у них есть похожие симптомы.

Я скачал журналы предыдущих полетов и внимательно просмотрел записи. Ничего похожего на наш случай не было. Пролистав файлы дважды, я решил спуститься в основную лабораторию. Там собирались показания с зондов – может, за прошедшие сутки они что-то накопали.

В лаборатории я нашел глазами Ксавье. Он вяло прокручивал исследовательские отчеты по атмосфере Бьенора, составленные предыдущими экспедициями. Пришла мысль, что надо бы его снова отправить в медблок. Пока я раздумывал об этом, мне навстречу вышел Ву Жоу. В ответ на мой вопросительный взгляд он покачал головой.

– Я обработал данные с зондов за все время их работы, но по-прежнему не вижу никаких аномалий. – Ву слегка запнулся, зацепившись взглядом за Бушара, но вскоре продолжил: – Было подозрение, что короткая фотосферная вспышка пробила нашу противорадиационную защиту. Но датчики зафиксировали бы ее, да и остаточной радиации нет.

Ву помолчал и кивнул в сторону погодного аналитика:

– А его бы в медблок.

Неожиданно Ксавье странно дернулся, привстал и затравленно огляделся. Мы с Ву восприняли это как команду к действию и двинулись в его сторону. Ксавье закричал. Громко, пронзительно, как в последний раз. И прямо на наших глазах начал меняться. Стирались черты лица, куда-то исчезала кожа, вместо нее на поверхности оказывались мышцы и кости. Лаборатория наполнилась криками ужаса.

– Не трогай его, – Ву остановил мою руку. – Врача, срочно! В главную лабораторию, – произнес он уже в коммуникатор.

Трансформация тела закончилась, и Ксавье, точнее то, что от него осталось, мешком осел на пол.

– Разойдитесь все! – К нам пробивались Эванс и капитан.

Я отвернулся. Хотел отойти, но Ву Жоу остановил меня, придержав за руку.

– Ты хорошо видел, что происходило, надо все зафиксировать и сверить наши данные, – он кивнул в сторону камеры. – Проговорим между собой под видеозапись, чтобы ничего не упустить.

– Что это? – Акихиро и Виктор застыли у стола Ксавье, не веря своим глазам.

– Райли, выводите людей из лаборатории, – капитан указал на замерших в ужасе ученых.

Акихиро наклонился над телом.

– В опросе еще несколько человек говорили, что чувствуют себя плохо. Нужно их всех изолировать в медблоке. – Я посмотрел на Виктора.

– Да, выполняйте, – капитан тоже кивнул ему.

Виктор дождался подтверждения от Акихиро и быстро вышел. Акихиро выпрямился.

– Я не знаю, что это, – он кивнул на тело. – И как это.

Утром из приложения я узнал, что за ночь так же, как Ксавье, умерли еще два человека. Корабль двигался вокруг планеты, но исследованиями больше никто не занимался. Капитан приказал всем находиться в каютах, сделав исключение только для врачебной бригады и пилотов. Врачи расположились в медблоке, вместе с больными, а мы со вторым пилотом заперлись в рубке.

С Земли по нашей ситуации тоже ничего вразумительного пока не ответили. От безделья я вывел показания всех нательных датчиков экипажа на один экран. Теперь, даже без переклички, мы видели, живы люди или нет.

Смерти продолжались. Я поймал себя на том, что довольно истерично прислушиваюсь к своему организму и ищу признаки распада. Именно так мы между собой называли то, что происходило с людьми, – распад.

На второй день Акихиро поддался уговорам Виктора. Тот предлагал сделать смесь из психотропных препаратов, хотя внятно объяснить, как они могут помочь в текущей ситуации, не мог. Внезапно от смеси успокоительных больным стало лучше. Галлюцинации практически прекратились, прошла головная боль, хотя в составе смеси не было обезболивающих. Но, несмотря на все наши усилия, люди продолжали умирать.

Неопределенность выматывала. Я сидел в рубке и, чтобы занять время, прокладывал в симуляторе трассы до Земли. Простые варианты были давно отработаны, и я уже приглядывался к району Сириуса, когда неожиданно включилась общекорабельная связь.

– Коллеги, – разнесся по всему кораблю голос капитана, – мы возвращаемся на Землю. Нас согласились принять, причем не просто в отстойнике на орбите, а разрешили посадку. На юге Западной Сибири есть научная база, которую для нас сейчас освобождают. Сколько времени мы пробудем в изоляции, пока неизвестно. Выпустят нас только по решению специальной комиссии, которая должна будет подтвердить, что мы безопасны для остального населения планеты. Чтобы не провоцировать панику, информация о распаде сейчас закрыта – близким никаких подробностей не сообщаем.

Я посмотрел на симулятор и быстро стер все трассы, чтобы никто не увидел витиеватых маршрутов через половину галактики.

На следующий день ко мне заглянул Виктор.

– Я с хорошими новостями. Акихиро подобрал дозировки лекарств так, что теперь наш компот из транквилизаторов полностью останавливает распады. Правда, добиться этого удалось только после двенадцатой смерти, но у оставшихся шансы добраться до Земли живыми сильно повысились.

Он показал видео, на котором при начале распада одному из физиков сделали укол, и процесс остановился буквально на глазах. Ткани, которые к тому моменту успели сместиться, на место не вернулись, но распад прекратился, и человек остался жив.

– Как вы догадались, что нужно использовать транквилизаторы? – Этот вопрос давно не давал мне покоя.

– У меня были кое-какие данные, – смущенно улыбнулся Виктор. – Гипотетические, не точные. Хорошо, что помогли.

За время полета сделали специальный раздел в экспедиционном приложении, где Акихиро регулярно публиковал новости о распадах и состоянии заболевших. Смесь помогла – смерти прекратились.

Когда корабль вышел на курс и у меня появилось свободное время, мы с Ву Жоу решили создать систему, оперативно обнаруживающую начало новых распадов даже у тех, кто не лежит в медблоке. Врачи накидали перечень параметров, за которыми нужно следить. Ву собирался сделать браслет для мониторинга состояния организма, а на мне была программная часть контроллера.

Через пару недель весь экипаж ходил в наших браслетах. Каждому выдали шприц с лекарством, и все знали, что делать, чтобы сохранить жизнь себе или человеку поблизости.

Осень. Вот что ждало нас на Земле. Серое небо. Слякоть. Корпуса старых лабораторий, наскоро отреставрированные к нашему прилету. Парк, утонувший в осени, оплаканный холодным дождем, усыпанный опавшей листвой. А еще нас ждало одиночество. Меня-то уж точно.

– Ты помнишь, о чем мы с тобой договорились? – тяжело спросила Кристина в трубку. – Я не буду больше ждать. У тебя был выбор, ты мог остаться со мной. Понимаешь?

Ее голос до сих пор звучал в моих ушах. И встревоженный голос матери, которая сообщила, что отец попал в больницу с сердечным приступом.

Я тонул в этой осени.

Вместо большого космоса.

Вместо звезд.

Новых открытий.

Вместо романтики новых маршрутов.

У меня была только она – дождливая, хмурая, холодная осень.