Kitobni o'qish: «Дурья башка»
На войну Матвея Сергеевича не взяли, как он сам объяснял, по старости. Хотя дряхлым стариком дядя Мотя не был – недавно за пятьдесят перевалило. Вот только сердце стало иногда побаливать и ноги крутить, особенно по ночам. Может, застудил – всю жизнь слесарем в депо отработал, а может, просто время пришло. Даже у машины железные шарниры стачиваются, а уж о человеческих костях и говорить не приходится…
Паровозное начальство из уважения к былым заслугам определило Матвея Сергеевича на тёплое место – истопником в котельную при Клубе железнодорожников. Здесь-то он и присмотрел к себе на постой молодую женщину с двумя детьми, из первого эшелона эвакуированных. Война, видать, долгая намечается, коли людей с запада на Урал повезли. Кто его знает, каких ещё жильцов к нему в дом советская власть подселит… А эта вроде бы баба чистоплотная, старательная. Только приехала, сразу пришла в котельную за горячей водой – одежду детишкам стирать. Своих детей им с Катериной бог не дал, так пусть чужие поживут, пока их папка с фашистами воюет.
В 1942 году на майора Рычагова пришла похоронка. А его старший сын – Миша Рычагов пошёл в первый класс.
Перед Новым годом Матвей Сергеевич взял топор и притащил на санках из леса пушистую ёлку. Пока московская учителка с детьми украшала её самодельными бумажными гирляндами, он с хромым Егором и ещё одним плотником из эвакуированных соорудил во дворе клуба большую горку для катанья. Сзади у горки была настоящая деревянная лестница с перилами, а впереди длинный спуск, переходящий в ледяную дорожку, которая шагов через двадцать утыкалась в снежный сугроб.
Кататься с ледяной горки можно было по-разному. Самый простой способ – для малышей – сидя на собственной попе или лёжа на спине. Тем, кто постарше и любит скорость, – на фанерке. Ну а совсем уж отчаянные пятиклассники съезжали стоя, размахивали для равновесия руками.
Девочки катались красиво, наслаждаясь плавным скольжением и принимая балетные позы.
Шестилетняя Полюська, она же Полина Кукушкина, вначале ехала сидя. Затем, когда уклон горки переходил в ровную накатанную дорожку, ложилась на спину, раскидывала в стороны руки и, легонько оттолкнувшись ногой, начинала медленно кружиться, как морская пятиконечная звезда. Постепенно замедляясь, она останавливалась у финишного сугроба и некоторое время ещё лежала там, блаженно прикрыв глаза, пока следующий катальщик своим боком или мягкими растоптанными валенками не выталкивал её на снег, присыпанный фанерными щепками и обрывками старых плетёных половичков, которые местные жители беспечно стелили перед входными дверьми своих квартир для вытирания обуви.
Мальчики катались дерзко, показывая чудеса отваги и находчивости.
Восьмилетний Миша Рычагов притащил с помойки дырявое жестяное корыто, сел в него и попросил друга Петьку подтолкнуть сзади, для большей скорости.
День выдался ясный с лёгким приятным морозцем. Ночью новогоднюю ёлку припорошило снегом, и белое зимнее солнце сверкало на её ветвях, отражаясь в миллионах ледяных кристалликов. Цветные флажки самодельной гирлянды весело трепетали от лёгкого ветерка. Унылый двор Клуба железнодорожников наполнился детским смехом и праздничным настроением. И ни что, как обычно писали в деповской многотиражке, не предвещало беды. Но она пришла, а точнее – приехала с криками и скрежетом метала об лёд…
Вязаные Полюськины варежки обросли снежными шариками и маленькими сосульками. Они вкусно откусывались и приятно таяли во рту, оставляя на языке колючие шерстяные ниточки. Через реснички полуприкрытых глаз можно было видеть яркий кружок солнца в глубине чуть голубоватого неба, окружённый облачком блестящих снежинок…
Дно у корыта было неровным, и чтобы не терять при спуске скорость, Миша с Петей сильно отклонялись вбок. К счастью, этот приём не дал нужного результата, и корыто, царапая ржавым краем ледяную дорожку, потеряло значительную часть своей кинетической энергии. Тем не мене, её хватило, чтобы в конце пути, ударить Полюську точно по голове и пробить острым углом меховую шапку, платок и кожу на макушке. От более серьёзной травмы спасла толстая коса.
Девочка сначала не поняла, что произошло, и даже не почувствовала боли, но, увидев над собой испуганное лицо Мишки Рычагова, испугалась сама. А когда по затылку потекло что-то тёплое и резко защипало, началась паника. Первая мысль, которая пришла в голову: у неё треснул череп, и сейчас в шапку выльются мозги, мама убьёт, а бабушка будет опять ругаться, что платок испачкался и надо снова стирать…
Петька потихоньку сбежал.
Миша вылез из корыта, протянул руки и помог ей подняться.
Полюська заплакала и, оттолкнув его, сама вскочила на ноги. Обледеневшие валенки разъехались в стороны, и девочка упала, больно ударившись коленками о твёрдый лёд. Голова закружилась, и стало ещё страшнее. Мысль о неминуемой смерти здесь, прямо посреди новогоднего двора, на глазах у всего мира, неожиданно придала новых сил. Помогая себе руками, она быстро поднялась и с громким рёвом побежала домой. Мишка ещё некоторое время испуганно смотрел ей вслед, но поразмыслив, решил, что всё вроде бы обошлось, и успокоился. Раз бежит – значит цела, а плачет – так девчонки всегда плачут. Это не считается…
Он ухватил своё корыто за помятую ручку и снова поволок на горку.
Не прошло и получаса, как Мишка с опущенной головой стоял у Полюськи дома, посередине большой комнаты, которую хозяева гордо называли «зала». В левой руке он держал шапку, а правой размазывал по щекам слёзы и сопли. Девочка молча сидела в углу на маленькой скамеечке со сломанной ножкой и раскачивалась из стороны в сторону. Глаза её были припухшими, а голова перевязана белой кружевной тряпочкой, оторванной, наверное, от кухонной занавески или подола ночной рубашки. Бабушка, замотанная крест-накрест пуховым платком, сидела на стуле, опустив голову, что-то бормотала. Костлявые пальцы с распухшими суставами разглаживали юбку на острых, как у кузнечика, коленях.
Полюськина мама стояла прямо перед Мишей и строгим голосом делала выговор. Перед войной она несколько месяцев посещала курсы санитарок при ОСОАВИАХИМе и могла без врача определить, что сотрясения мозга у дочери нет, царапина небольшая, и травма вообще неопасная. А вот напугать бестолкового мальчишку надо как следует, чтобы до него дошло наконец, и в другой раз он никого бы и себя самого не искалечил по-настоящему.
– Ты понял, что я тебе говорю? – спросила она, заканчивая воспитательную речь.
– Понял, – шмыгнул носом Мишка.
– Что ты понял?
– Что так делать нельзя…
– Как делать?
– В корыте кататься…
– Да не про корыто я тебе говорила, Миша… Просто надо думать, перед тем, как что-то делаешь. По сторонам внимательно смотреть… Что бы не навредить кому-то, или себе самому… Понял?
Мишка шмыгнул носом и кивнул головой.
– Ничего он, Оля, не понял, – неожиданно сказала бабушка. Она встала со своего стула и подошла к мальчику. – Ты посмотри на него только… Трясёт головой, как козёл, а в глаза не смотрит. Погляди, дурья твоя башка, что ты с девочкой наделал и прощения даже не попросил.
Она подняла сухую костлявую руку, постучала скрюченным указательным пальцем по его голове и сказала:
– Проси прощенья, бестолочь, дурья башка. И на колени встань, чтобы Полиночка тебя простила. Дубина стоеросовая.
– Зинаида Петровна, ну зачем вы так-то… – попыталась защитить его от злобной свекрови Полюськина мама. – Он и так уже всё понял. Ты ведь понял, Миша?
Миша испугался и заплакал сильнее. Слёзы катились по щекам и капали на пол, увеличивая лужицу от растаявшего снега вокруг мокрых валенок.
– Нет, Оля, говорю тебе: ничего он не понял… Ему хоть кол на голове теши. Пока сам по дурьей своей башке не получит как следует, ничего не поймёт. Вот попомните мои слова… – И она снова стукнула по Мишкиному затылку костлявыми пальцами. – Прямо вот сюда… Пока по котелку этому бестолковому чёрт своей лапой его не треснет, ничего он не поймёт…
– Ну что вы такое говорите, Зинаида Петровна… Какой чёрт? Какой лапой? Мракобесие какое-то… Скажете ведь тоже. Он же ещё маленький, а вы такие ужасы нагоняете…
– Какой же он маленький, – ехидно продолжала старуха. – С оглоблю почти вырос, а ума не вынес. Одно слово – дурья башка… Вот пусть чёрт из тебя дурь-то повыколотит, чтобы пять раз своими когтями голову твою дурацкую так же разбил, как ты Полиночке нашей сделал… – Она ещё несколько раз постучала ему по макушке пальцем, как будто показывала чёрту, куда и сколько раз надо ударить. – Проси прощенья, олух царя небесного…
